Рыночное

Базар ли, рынок ли... Иду

В своём раздумии унылом:

Как в восемнадцатом году

Торгуют спичками и мылом.

С медалью жалкий инвалид,

А рядом бабка притулилась.

И всякий выжить норовит.

А для чего, скажи на милость?

Сияют лавки да ларьки –

Кавказской мафии раздолье.

И пьют, отчаясь, мужики,

Отвыкли браться за дреколье.

Я тоже душу волочу,

Её так долго убивали.

И ты не хлопай по плечу,

Не трать калорий, генацвале.

Замолкни, стих! Душа, замри!

На мир глаза бы не глядели.

А глянешь – ухари, хмыри

Да злые девки на панели...

* * *

Живу еще отчасти недавним, заграничным, южноамериканским, тропическим. И ярким! Такая яркость в наших однотипных, серого цвета микрорайонах кажется – невозможной...

И вот письма, письма из далеких весей. Добрые и грустноватые. Полные надежд и наивных представлений. Как они разнятся порой с нашими (моими) понятиями о «переменах», о «представителях новой власти». Но какой «спрос» с дальних соотечественников? Радует присутствие любви к Родине, России. Но и вырастает нередко несогласие, возникает протестное в душе, когда заговорим вдруг на разных языках. О, эти старые то идейные, то политические, то «классовые» противоречия!

А это письмо ждал как из печи пирога. И оно было первым, долетевшим из-за Атлантики:

Г.Г. Волков. Из Каракаса – в Тюмень, 21 июня 1991 года.

«Дорогой Коля и всё родное нам теперь твоё семейство! Вчера получили твою телеграмму и всем стало легче: доехал, ты опять дома, в своих родных краях. Все мы, каракасцы, вспоминаем тебя и жалеем, что время пробежало так скоро. Вот недавно меня встретил сосед Жорж Новиков (помнишь, владелец магазинчика обуви), спросил – есть ли сведения о тебе, и он просит, чтоб я, когда опять поеду в Россию, взял с собой его дочку и показал ей «настоящих» русских и Россию. Она еще никого из гостей наших не видела. И я думаю, как устроить её в будущее лето в какой-нибудь юношеский лагерь в Советском Союзе, ей будет уже 15 лет. Дочка Новикова интересуется всем русским и очень гордится, что её дедушка и отец – русские. Я же сам мечтаю опять прилететь в ваши края – в Тюмень, Тобольск, потом поехать к родственникам Кати в Ростов-на-Дону и Волгодонск. И еще предстоит немало встреч с вашими суворовцами и нахимовцами, коль уж мы взялись крепить контакты с людьми, близкими нам по духу, по стремлению – возродить кадетские корпуса, как было в старой России...

Видишь, я неисправим: мечтаю, пока носят ноги!

Посылаю карточку, где ты ловишь рыбу на каналах Караибского моря. Честно говоря, я не очень верил, что моё приглашение осуществится. Твой приезд для меня прошел, как сон, всколыхнул всех нас, мы опять плотно общались, встречались домами и семьями... Опиши подробно свою обратную дорогу, все затруднения в пути, так как многие теперь хотят поехать в Россию, но страшатся еще неизвестного пути. Почем сейчас меняют валюту для граждан Союза и для иностранцев? Как прошел таможню на Кубе, на родине? Всё нас интересует, все мелкие подробности...

Как с посадкой огорода? Это важно. Знаю из своего жизненного опыта, что этот год будет у вас очень тяжелым. Также до нас дошли слухи, что лето у вас очень жаркое и всё горит. Вот и у нас уже 21-е число, а дождей нет, такого в эту июньскую пору еще не бывало. Должны идти тропические ливни и быть «нормальное» наводнение. А теперь из-за засухи и наши местные крестьяне не могут засеять поля.

Был ли в Москве у писательского начальства, смог ли заручиться помощью в добывании бумаги на нашу газету «Тюмень литературная»? Я доволен, что ты успел на президентские выборы в Российской Федерации, за которыми следил весь мир...

Сейчас у нас отмечают национальный праздник: День битвы при Карабобо. На том месте, под Валенсией, мы бывали с тобой, где построен величественный памятник-монумент. Весь город разъезжается на три праздничных дня. Дочь Оля с детьми и друзьями, молодые немцы, которые при тебе еще распродавались, едут на Золотой остров, где мы ловили рыбу. Катя и я остаемся дома. Я должен заняться нашим «Бюллетенем», много собралось рукописного материала о нашем будущем съезде кадет. Машинка с русским шрифтом одна и надо всё перепечатать, размножить, потом сшить страницы, сброшюровать, разослать по странам.

Пиши, как вы выкручиваетесь, что можно достать на базаре и какие цены. У нас всё есть, как ты знаешь, но цены таковы, что покупаем лишь самое необходимое.

Пиши нам обо всем. У вас теперь интересная жизнь, не то что у нас. Не забывай Рудневых, пиши им, будут рады. Только что позвонила Лидия Михайловна (старушка с книгами), передавала тебе привет... Твои – в далёком Каракасе».

Следующее послание, прилетевшее в эти же дни июня, тоже обрадовало своей теплотой и – неожиданностью:

«Дорогой Коля! Посылаю Вам на память Вашу фотографию (грустные что-то у Вас глаза на ней). Помните, как удирали с Вами перекурить, и как я, насколько было возможно, «спасала» Вас от плеяды стариков! Как на Вашем докладе с чудесными такими, разнообразными стихами, выпили по рюмке водки, закусывая – чисто по-русски! – соленым огурцом! Всё это запомнилось навсегда. Странными, наверное, Вам показались мы – «архаические древности» давно утонувшего мира, который, дай Бог, когда-нибудь возродится. Твёрдо в это верю, без этой веры жизнь лично для меня потеряла бы всякий смысл.

Надеюсь, что через год смогу прилететь в Советский Союз. Уже больше десяти лет коплю деньги на поездку. Полечу индивидуально в Ригу, где прошло моё детство и юность, в Москву, где родилась, и в Питер. К сожалению, до Тюмени не доберусь, а так хотелось бы познакомиться с Вашей семьёй и сотрудниками по издательству.

Всем, всем сердечный привет и спасибо, что вы такой – настоящий. Ваша Вера Кривцова».

Тормошу память, пролистываю недавнюю сумятицу тропических встреч, разговоров. Вера? Да, встреча была – одна, может, две. Краткие. А вот запомнились – ей, мне... Да, жаль, страны, Советского Союза, о поездке в который мечтала автор этого письма, не станет через несколько месяцев. И город детства Веры Кривцовой – Рига – останется «за бугром». Не станет вскоре и этой яркой женщины, хорошей русской поэтессы, так мечтавшей съездить на давно покинутую Родину.

Письма шли мне, моим друзьям-кадетам за Атлантикой. Нашел возможность знакомиться с этими посланиями. Настойчиво они шли, напористо, всколыхнувшимся морским валом, какие помнились мне у индийских, карибских или бразильских берегов... Письма о моей, о нашей России, её как бы заново открывали русские зарубежники каждый в своем представлении, понимании происходящего.

«... Перемена за один только год в отношении к нам, детям русских эмигрантов, в России поразительная, – делилась впечатлениями с моими венесуэльскими друзьями вдова русского кадета Инна Калинина из Парижа. – Помнится, в первый приезд таможенники буквально вывернули наизнанку чемодан и сумку. Библию, Евангелие и всю духовную литературу сфотографировали и спросили: везем ли это для личного употребления и повезем ли всё обратно? Пограничники из будки смотрели на нас и наши паспорта подозрительно, сверяя фотографии с лицами только что приехавших «преступников».

Сейчас было все доброжелательней, сердечней. И мы, живя в Петербурге у частных людей, увидели и услышали то, о чем нам

даже и не снилось год назад. Например, попали на фильм Станислава Говорухина «Так жить нельзя». Картина жуткая, раскрывающая все пороки советского строя, в которых, по словам создателей фильма, виновен коммунистический режим, правящий страной с 1917 года и приведший её к страшному моральному кризису... На экране портрет Наследника в морской курточке. Убили больного ребенка, убили его сестер. Убили всю царскую семью. Страшное преступление, за которое до сих пор никто не ответил.

Массовое уничтожение священнослужителей, интеллигенции, крестьянства – лучших людей страны. Показаны списки заложников с приказом Ленина их расстрелять.

Показана известная всем тюрьма «Кресты» и её обитатели. Комментатор фильма спрашивает: «Почему советское общество стало обществом негодяев?» И отвечает: «Потому, что с 1917 года его правители – преступники...». Так и сказал.

«Создание нового человека» – самое страшное изобретение коммунистической системы. Этот новый человек – базар в Одессе море голов спекулянтов. Чтобы как-то выжить, весь Советский Союз сегодня спекулирует. Самая богатая страна мира стала нищенской страной... Опустевшая деревня, где осталось три человека, из них две старушки. Одна из них получает пенсию в 40 рублей, другая в 20. Этого едва им хватает на хлеб и картошку, за которыми нужно идти в соседнюю деревню. Сразу после этой грустной картины показан специальный распределитель с богатым ассортиментом колбасы, ветчины и сыра.

Милиционеры занимаются взяточничеством. Длинные очереди за водкой. Люди стараются протолкаться к заветной двери, за которой выдают две бутылки на человека. Происходят драки. Раненные и затоптанные люди. Старушки встают спозаранку, занимают очередь и затем продают свою очередь за три рубля. Эти дикие очереди мы видели и своими глазами, где стоявшие впереди буквально висели на косяках входной двери... Страшно лицезреть.

Передачи по телевидению необыкновенно интересны, и мы засиживались до двух, до трёх ночи. (Закон о печати: каждый может открывать газету...) Показали подольский дом ребенка – им заинтересовалась канадская Армия Спасения... Требуется помощь старикам, детям... Нужно расширить границы МИЛОСЕРДИЯ. В советской 54-х томной энциклопедии этого слова нет... Пришло время искупления и общего покаяния. Нужно покончить с идеей гражданской войны и установить РУССКОЕ САМОСОЗНАНИЕ...

Программа «600 секунд» – ведет её Невзоров. Очень смело. Сообщения краткие и быстрые. Обзор последних событий: обнаружено в двух местах захоронение нескольких тонн колбасы; на Украине исключительный урожай пшеницы, но собирать его нечем, нет запчастей к комбайнам, нет бензина; бензин выдаётся только машинам скорой помощи и пожарным...»

Тяжело проглатывал написаннное, понимая крестьянским инстинктом, что наступление либерал-демократов, в основном, из вчерашних «коммуняк», пошло по всем направлениям, с использованием «подручного арсенала», как свидетельствовали строки восторженно-наивной эмигрантки Калининой.

«Так жить нельзя!» – сгусток негатива. И только его.

Гремел по телеку неистовый Невзоров... Несколько лет он числился в «патриотах». Был широко озвучен и прославлен на «шестисотсекундном поприще». Но потом... обрёл истинный лик: с помощью известного олигарха занялся породистым коневодством, стал наездником, «въехал» в депутаты Госдумы. Там Шура, лик и взор которого все больше обретал схожесть с акульим, исправно нажимал кнопки голосования – исключительно за антинародные акции власти. Но это приключится много позднее.

Русская парижанка с искренней, а по мне – непомерной радостью писала тем моим знакомым, что еще не сумели побывать на Родине, когда в ней «всё разрешено»:

«В России появилось новое поколение людей молодых, умных, способных, которые постепенно приходят к власти в качестве депутатов, избранных народом. Среди них городской голова Петербурга Собчак и его помощник Шелканов. Приведу одно выступление Собчака по телевидению, которое можно назвать кратким изложением его программы. Оно звучит так. Людей нужно прокормить – для этого необходимо возрождение фермерства и помощи фермерам города для приобретения технического оборудования. Установление взаимовыгодных отношений между городом и деревней. Нужно поднять вопрос о предоставлении рабочим удешевленных домов и помогать им в работе. Собирать грузовиками у совхозов и даже у частников свежие овощи и фрукты и продавать их на улице. Предоставить областному ленинградскому Совету самостоятельно решать вопросы экономики и торговли. Обучить людей жить по иному, дать возможность лучшего заработка. Позволить лучше жить. Без иностранных вложений обойтись будет невозможно. Посылать как можно больше людей за границу для обучения. Разрешить свободное заключение культурно-экономических договоров, разрешить совместную работу с иностранным капиталом. Собчак требует автономию ленинградского округа, привлечение средств от местных и иностранных туристов. Средства от туризма не передавать Москве, а употребить для реставрации памятников и исторических зданий. Дать детям необходимые витамины».

Все просто и прозрачно, как Божия роса. Со сноской бы об исполнителе демократических преобразований. Впутавшись в некие уголовные подвиги, первый российский демократ побёг за бугор, несколько лет обитал во Франции. При смене президента в РФ вернулся в Петербург, но провалился на всех мыслимых вы борах. Скоропостижно и загадочно скончался. Пышно и внаглую похоронен демократами на престижном погосте Алекандро-Невской лавры. Рядом со святыми угодниками, прославленными людьми Императорской и Советской России.

«В Москве другой интересный человек – Станкевич, – упивается переменами на исторической родине русская парижанка. – Вот выдержка из его речи: «Люди, провалившиеся в каком-нибудь обкоме или парткоме на периферии Союза, приезжают в Москву и получают роскошные квартиры...» Станкевич предлагает – пусть эти люди поживут там, где провалились и пусть посмотрят в глаза своим соседям. Говорит он в своем кабинете, который был кабинетом его предшественника. Окинув взглядом голые стены, журналисты задают Станкевичу вопрос: куда делись портреты вождей? Ответ был простой: «Я их все снял».

На вопрос о сроках, когда наконец наступят существенные перемены, он ответил: «Никаких сроков указать не могу, но Бог поможет и мы выйдем из теперешнего тяжелого положения».

«Сроки» исполнились. И очень скоро. «Интересный человек» Станкевич попался на уголовке, пацана ждала чисто конкретная тюрьма. Но с «помощью Божьей» слинял за кордон, где и затерялся в безвестности.

«Умных, способных» выщелкивалось в революционном 91-м в столицах и в провинции неожиданно много – с какими-то «злобношипящими», как говорил Нагульнов в «Поднятой целине», фамилиями, будто и не фамилиями вовсе, кликухами, присвоенными в либеральных «малинах»: шу-шу-шу! Шумейки, Шахраи (по-украински – вор, мошенник), шустеры, шелкановы, прочая. А прочая – знаковые брателлы, Борисы да Борисовичи, птенцы гнезда Бориса Ельцина, специально, что ль, перекрестившиеся в своих демократических капищах в честь главного своего Вельзевула. Осыпанные перхотью, не знакомые еще с отбивающим дурной запах из революционных ртов «орбитом», на знающие еще «памперсов», «прокладок», колготок «голденледи», лопающихся на демократических ляжках от одного собачьего лая... Но это все приходило уже – на «свободные» телеканалы, в новую демократическую Россию, рождая и множа протестные настроения, поступки, строки.