V

Раз он на берегу моря, пусть воспользуется этим. Пусть это бесконечное движение придаст ему самообладания. Пусть он поразмыслит о вечном мятеже волн против берега и лжи против истины. Обличители тщетно бьются в конвульсиях. Пусть он посмотрит, как волна плюет на скалу, и спросит себя, что от этого выигрывает ее слюна и теряет гранит.

Нет, не надо восставать против оскорблений, не надо тратить эмоции, не надо возмездия, сохраняйте суровое спокойствие. По скале струится вода, но она не сдвигается с места; иногда эти потоки даже блестят, как драгоценные камни. В конце концов клевета превращается в блеск. По серебристой полоске на розе узнают, что там проползла гусеница.

Что может быть прекраснее, чем плюнуть в лицо Христу!

Один священник, некий Сегюр, назвал Гарибальди трусом. И, увлекшись метафорами, добавил: «Как луна!» Гарибальди труслив, как луна! Какая интересная мысль. И отсюда вытекают следствия. Ахилл – трус, значит, Терсит – храбрец; Вольтер глуп, значит, Сегюр – мудрец.

Пусть же изгнанник исполняет свой долг, и пусть он позволит обличителям делать свое дело.

Пусть преследуемый, преданный, освистанный, облаянный, покусанный изгнанник молчит.

Молчание – великая вещь.

К тому же хотеть заглушить оскорбление, значит, разжигать его. Все, что бросаешь клевете, служит ей топливом. Она использует даже свой собственный позор. Противоречить ей – значит ее удовлетворять. В сущности, клевета глубоко уважает оклеветанного ею. Страдает именно она; она умирает от презрения. Она мечтает о чести быть опровергнутой. Не доставляйте ей этой чести. Полученная ею пощечина доказала бы клевете, что ее заметили. Она показала бы свою пылающую щеку и сказала: «Значит, я существую!»