Молодежь в МГБ

На заседании президиума ЦК 1 декабря 1952 года Сталин раздраженно завел речь о «неблагополучии» в госбезопасности: «лень и разложение глубоко коснулись МГБ», у чекистов «притупилась бдительность».

4 декабря было принято постановление ЦК «О положении в МГБ и о вредительстве в лечебном деле». В постановлении говорилось, что многие работники госбезопасности «оказались пораженными идиотской болезнью благодушия и беспечности, проявили политическую близорукость перед лицом вредительской и шпионско-диверсионной работы врагов».

Постановление требовало «покончить с бесконтрольностью в деятельности МГБ и поставить работу в центре и на местах под систематический и постоянный контроль партии».

Следователи МГБ, министр госбезопасности приходили к Сталину практически каждый день. Огромная страна впала в нищету, деревня голодала, а его теперь уже старческий ум замкнулся на заговорах и интригах.

Генерал Виктор Иванович Алидин, заместитель начальника Седьмого управления МГБ, вспоминал, что Сталин вдруг заинтересовался работой наружной разведки (слежка и наблюдение за подозреваемыми). Вождь дал указание подготовить этот вопрос к рассмотрению на президиуме ЦК. Седьмое управление не играло столь значительной роли в деятельности Министерства госбезопасности, но и оно привлекло внимание Сталина.

В министерстве подготовили докладные записки и проект постановления президиума ЦК «О состоянии и мерах совершенствования деятельности наружной разведки МГБ СССР». Все эти документы отправили в ЦК партии. Там по аппаратным правилам образовали комиссию. Она заседала несколько раз, готовя доклад Сталину, но изучить работу топтунов вождь так и не успел, потому что скончался…

Следственную часть Министерства государственной безопасности по особо важным делам сформировали из совсем новых людей, молодых партийных работников.

Помощником начальника следственной части назначили Николая Николаевича Месяцева. Во время войны он служил в Смерше, после войны работал в комсомоле, потом поступил на учебу в Академию общественных наук, но с первого курса его во второй раз призвали на работу в органы госбезопасности.

Месяцев рассказывал:

— Где-то в начале 1953 года нас, троих работников из комсомола, пригласили в ЦК. Разговаривал Маленков с каждым в отдельности. Я катался в Останкине на катке, подхожу к дому — стоит этот здоровый кабриолет, в котором ездят члены политбюро. Думаю: к кому же это? Оказалось, за мной: «Вас товарищ Маленков ждет, вы срочно должны поехать». Поднялся я на секретарский этаж к Маленкову, у него в кабинете секретарь ЦК Аверкий Борисович Аристов и министр госбезопасности Семен Денисович Игнатьев. Я представился, Маленков вышел из-за стола, поздоровался: «Николай Николаевич, мы решили просить вас прийти на работу в следственную часть МГБ по особо важным делам. У вас за плечами опыт, вы профессиональный юрист — помогите Семену Денисовичу разобраться». Как снег на голову. Я не думал возвращаться. У меня стезя уже другая определилась в жизни. Ну что скажешь? Говорю: я согласен. Зашел к Игнатьеву. Договорились, что я внимательно прочитаю те донесения, которые составлялись на основании протоколов допросов по «делу врачей» и по «делу Абакумова». Когда я начал читать, у меня волосы встали дыбом.

Следователь брал историю болезни, например того же председателя Комиссии партийного контроля Андреева, и внимательно читал. Ну какой из следователя специалист в области уха, горла, носа? Результат понятен. Андрееву, у которого сильно болело ухо, давали небольшую дозу опиума, чтобы смягчить боль. Так следователь приписал лечащему врачу, что тот приучал члена политбюро к опиуму и доводил до сумасшествия. Было ясно, что это липа.

С молодежью из МГБ Сталин работал, как хороший профессор с аспирантами, подающими надежду. Приглашал к себе на дачу и объяснял, что и как надо делать. Сам редактировал документы, рассказывал, как надо составлять обвинительное заключение. Сидел со следователями. Сам придумывал, какие вопросы должны задавать следователи своим жертвам на допросах. Сам решал, кого и когда арестовать, в какой тюрьме держать. И естественно, определял приговор.

Машина репрессий заработала на повышенных оборотах.

Прибавилось работы Особому совещанию, которое выносило приговоры в тех случаях, когда не хотели проводить даже формальное заседание суда.

Заседания Особого совещания проводил один из заместителей министра госбезопасности. Ему вручали проект протокола, в котором содержались краткие сведения об обвиняемом: фамилия, имя, отчество, год рождения, формулировка обвинения и предлагаемая мера наказания.

Сотрудники местного управления госбезопасности или центрального аппарата коротко докладывали дело. Самого обвиняемого на Особое совещание не вызывали. Как правило, выносилось три варианта приговора — расстрел, десять лет лагерей, пять лет ссылки. Впрочем, меру наказания заместитель министра мог назначить любую.

В самый напряженный момент у министра Игнатьева случился сердечный приступ. Потом поставили диагноз — «инфаркт». Это понятно: он попал в такую мясорубку, что и здоровое сердце не выдержит. Поэтому всю переписку МГБ по этим делам вел замещавший Игнатьева первый заместитель министра Гоглидзе. Он же и докладывал Сталину. Гоглидзе расстреляли вместе с Берией, а Игнатьев уцелел.

Он был обыкновенный партийный функционер, чинуша. Сталин рассчитывал, что найдет в его лице второго Ежова, который разогнал органы, привел новых людей, сам ходил по камерам, допрашивал арестованных и бил их. Игнатьев надежд не оправдал, оказался слабаком. Он пунктуально исполнял все указания вождя, требовал от подчиненных, чтобы те выбивали нужные показания, а сам сидел за письменным столом.

Разочарованный Сталин ему прямо сказал:

— Ты что, белоручкой хочешь быть? Не выйдет. Забыл, что Ленин дал указание расстрелять Каплан? А Дзержинский сказал, чтобы уничтожили Савинкова. Будешь чистоплюем, морду набью. Если не выполнишь моих указаний, окажешься в соседней камере с Абакумовым.

Об этом вспомнил Хрущев, выступая на закрытом заседании XX съезда:

— Здесь вот сидит делегат съезда Игнатьев, которому Сталин сказал: если не добьетесь признания у этих людей, то с вас будет голова снята. Он сам вызывал следователя, сам его инструктировал, сам ему указывал методы следствия, а методы единственные — это бить…

Вот тут Игнатьева и свалил инфаркт.

Хрущев писал в своих воспоминаниях:

«Я лично слышал, как Сталин не раз звонил Игнатьеву. Я знал его. Это был крайне больной, мягкого характера, вдумчивый, располагающий к себе человек. Я к нему относился очень хорошо. В то время у него случился инфаркт, и он сам находился на краю гибели. Сталин звонит ему (а мы знаем, в каком физическом состоянии Игнатьев находится) и разговаривает по телефону в нашем присутствии, выходит из себя, орет, угрожает, что он его сотрет в порошок. Он требовал от Игнатьева: несчастных врачей надо бить и бить, лупить нещадно, заковать их в кандалы».

Если бы Сталин не умер, Игнатьев последовал бы в тюрьму вслед за Абакумовым. Так что у многих из тех, кто лил слезы у гроба Сталина, это были слезы радости за свою жизнь.

Можно сказать, что Сталин исполнял на общественных началах обязанности начальника следственной части по особо важным делам Министерства госбезопасности. Новым следователям по его указанию предоставили номенклатурные блага, которыми одаривали чиновников высокого ранга, например, их прикрепили к Лечебно-санитарному управлению Кремля, хотя это им по должности не полагалось.

Черный нал, раздачу денег в конвертах, тайком, придумали не при Ельцине. Это придумал Сталин, когда всему высшему чиновничеству выдавали вторую зарплату в конвертах, с которой не платились не только налоги, но и партийные взносы…

Сталин, чтобы сделать приятное чекистам, решил вновь ввести специальные звания для офицеров госбезопасности. 21 августа 1952 года появился указ Президиума Верховного Совета СССР, и все лейтенанты, капитаны, майоры и полковники МГБ добавили к воинскому званию слова «государственной безопасности».

Кадровые перемены, интерес вождя к работе органов безопасности вызвали приступ энтузиазма на Лубянке, усилилось соперничество между подразделениями госбезопасности. Важнее всего было первым сообщить начальству о своих достижениях. Награды и повышения доставались тем, кто был на виду.

Генерал Алидин вспоминал, как ловили американского шпиона, который должен был появиться на улице 25 Октября возле известной аптеки.

От аптеки вплоть до четвертого подъезда здания МГБ и дальше по коридорам до приемной министра, где в тот момент находился начальник Второго (контрразведка) главного управления МГБ генерал-лейтенант Павел Васильевич Федотов, расставили сотрудников госбезопасности. Задача их состояла в том, чтобы Федотов первым получил сообщение о задержании и немедленно доложил об успехе министру.