3. Миф о языческой Руси и христианском заговоре

Популярный в наше время неоязыческий проект не только не растворяет русскую национальную идентичность, но напротив – именно через апелляцию к ней выстраивает свою систему ценностей. Неоязычество позиционируется как подлинный патриотизм, «незамутненный» инокультурными примесями. Однако при этом уничтожается другая государствообразующая составляющая России – православие. Она в интерпретации неоязычников предстает в качестве антирусского иудейско-ориентированного мировоззрения.

Достоверная российская история рассматривается в качестве темных веков «христианского ига». Предпочтение отдается мифологической Руси арийско-ведического периода. Создаются ретроспективные утопии о «русской империи» до Рождества Христова. Протяженность национальной истории, казалось бы, только возрастает. Однако достигается это перечеркиванием сложившихся структур исторической памяти. Призыв к восстановлению подлинной национальной традиции подразумевает в неоязыческом подходе отмену той традиции, которая реально направляла существование российской государственности в течение последнего тысячелетия. России как цивилизации православного типа подписывается неоязыческий приговор.

Взятый на вооружение неоязычниками этноним[39] Руси является государственно-дезинтеграционным и в отношении территориальной целостности России. Собственно русские земли, тем более земли русского языческого ареала, представляют лишь часть территории Российской Федерации. Какова же будет политическая судьба регионов России, не охваченных ареалом Руси, остается в неоязыческом проекте без ответа. Сама по себе попытка переноса на государственный уровень верований, соотносящихся с племенной стадией развития общества, грозит государству процессом распада.

Неоязычество сформировалось как идейное течение на Западе – в среде российской эмиграции. Зарождение этого направления связано с трудами Сергея Лесного (Парамонова), опубликованными за рубежом еще в 1950–1960-е гг. Наибольшую известность из них получила книга «Русь, откуда ты?», изданная впервые в Канаде. Автор не только сдвигал рамки этногенеза Руси вглубь истории, но и расширял их географически, относя к славянам европейские племена, традиционно трактуемые как германские, – готов, ругов, вандалов, карпов, бастарнов и др.[40]

Один из главных аргументов неоязыческой критики христианства – указание на «иудофильскую природу» последнего. Для обоснования еврейской подоплеки христианского учения используются даже ссылки на К. Маркса, писавшего: «Христианство возникло из еврейства. Оно снова превратилось в еврейство»[41]. Но Маркс имел в виду дух стяжательства, а вовсе не теологический аспект.

Первоначально тезис об иудео-христианском заговоре был использован в германской историографии ариософского направления, заявлявшей об особой исторической миссии ариев как сверхрасы. Утверждалось, что христианство сохраняет в своем идейном арсенале специфические иудейские черты. Один из руководителей возникшей еще в позднесоветский период националистической организации «Память» и основоположников неоязыческого движения в России В. Н. Емельянов характеризовал христианское учение в качестве «предбанника иудаизма». С. Я. Лесной писал о «жидофильской» природе православия. Другой представитель правонационалистического направления А. М. Иванов оценивал христианство как самую страшную духовную эпидемию, которая когда-либо поражала человечество.

Через призму языческо-русского и иудейско-хазарского противостояния осуществляется попытка объяснения операции крещения Руси Владимиром. Потерпев поражение в военном соперничестве, кульминацией которого были походы Святослава, иудеи экспортировали в стан противников разлагающий вирус христианства. Склонность Владимира к данной религии С. Лесной объясняет еврейско-хазарским происхождением князя. Его мать, ключница, объявлялась дочерью некого раввина из г. Любеча. Слово «робичич» Лесной интерпретирует не как «сын рабыни», а как потомок раввина – «равинич». Славянское имя дяди князя Добрыни трансформируется автором в еврейское Дабран («хороший оратор», «краснобай», «говорун»). В свою очередь имя ключницы Малки истолковывается на основе отсылки к ивриту как «царица». Этой концепции, однако, противоречат факты борьбы христиан с иудеями, погромы последних, войны Хазарии с Византией, депортации евреев, периодически проводившиеся в различных христианских средневековых странах (в том числе и на Руси при Владимире Мономахе).

Нестор был объявлен фальсификатором русской истории. Еще один сторонник русского неоязычества Ю. М. Иванов писал: «Христианские церкви под руководством иудеев хладнокровно и последовательно уничтожали историю и предавали ее забвению. Летописец-иудофил Нестор взял на себя миссию генерального цензора всего того, что до него было сделано, положив таким образом начало тому гнусному сионскому месиву, которое потом назовется историей древней Руси. Читая ее, проникаешься ощущением, что на протяжении многих веков эта перелопаченная история программируется и преподносится исключительно на предмет тех или иных прав иудеев на огромные территории, никогда им не принадлежащие. Так родился кастрат русской истории»[42]. Образу фальсификатора Нестора противопоставлялась фигура языческого сказителя Бояна.

Последствия удара, нанесенного Руси христианизацией, обнаруживаются неоязычниками в уничтожении не только культурной, но и социально-политической национальной традиции. Все ипостаси триады древнеславянского бытия – язычество, волхвы, вече – подверглись искоренению. Традиционный довод, что христианская церковь содействовала укреплению древнерусского государства, расходится с подлинной (в неоязыческом изложении) хронологией событий. Единая языческая Русь расширяла свои владения, кульминацией ее успехов стали походы Олега и Святослава. Сразу же после принятия христианства вместо центростремительных возобладали центробежные силы, приведшие к раздробленности, притеснению со стороны соседей. В конечном итоге Русь утратила национальный суверенитет и целостность. Перун – бог дружины – в большей степени соответствовал доктрине патриотического, прежде всего военного служения, чем Христос – бог любви.

В отличие от несторовой версии неоязычники преувеличивают масштабы культурного развития дохристианской Руси и языческого сопротивления крещению. Подчеркивается, что новгородцев и ростовцев удалось христианизовать только в XII в., а в ряде периферийных уголков Руси языческая вера сохранялась до середины XVI в. По версии видного популяризатора древнеславянской мифологии А. И. Асова, действие языческих организаций как самостоятельной религиозно-политической силы обнаруживалось даже в эпоху Смуты и восстания Степана Разина[43].

Один из основоположников русского неоязычества, создавший еще в 1986 г. «Общество волхвов», В. Н. Безверхий писал: «От Нестора до наших дней замалчивается то, что борьба между ведизмом и христианским мировоззрением была весьма продолжительной, и если из всех форм христианства русское православие и стало наиболее облагороженным, то заслуга в этом принадлежит прежде всего благотворительным традициям духа нашего древнего мировоззрения ведизма… История показала, что ни почти тысячелетняя византийская „отчистка“, ни последовавшее за этим тысячелетнее омовение православия на Руси, несмотря на все попытки и отдельные удачи по облагораживанию и отмыванию христианства, достигнуть успеха не смогли»[44].

В неоязыческой литературе принято считать, что христианская фальсификация истории заключается в ее урезании, в изъятии из рассмотрения многовекового прошлого ведической Руси. Но неоязыческая версия представляет собой такое же изъятие из отечественной истории тысячелетнего опыта христианской Руси – России (достижения которой в политике и культуре, в отличие от языческого правремени, зафиксированы в многочисленных источниках, традициях и практиках). Национальность – явление не статическое. Национальная традиция формируется под влиянием комплекса обстоятельств и инноваций. Представляя собой изначально чужеродное заимствование, христианство со временем стало идентифицироваться с русской национальной ментальностью. Термины «Русь» и «православие» составляют в народном восприятии единый синонимический ряд.

Что представляла бы собой реализация языческой альтернативы, свидетельствует опыт национал-социалистской Германии, идеология которой основывалась на исторических изысканиях, аналогичных разработкам современных российских неоязычников.

Сейчас тиражи публикаций о арийско-языческой Руси исчисляются десятками тысяч экземпляров. В чем природа такой активности – в востребованности сенсационной тематики населением или в акцентированной поддержке заинтересованных сторон? Вероятно, имеют место оба фактора.