Глава 7 ОПЕРАЦИЯ ШПИЦ-1967

Глава 7

ОПЕРАЦИЯ ШПИЦ-1967

Весьма вероятно при сем деле вы встретите препятствия, но прежние опыты ваши будут вас руководствовать более, нежели что по сему предмету предположить можно.

Из инструкции П. К. Пахтусову

Препятствия возникли еще до начала экспедиции. Во–первых, не смог поехать с нами Слава Маркин, что не могло не отразиться на программе предстоящих исследований. Во–вторых, по сугубо техническим причинам нам было отказано в вертолетах, на которые мы так рассчитывали. Однозначно и окончательно… Надо было думать о какой–то им замене, ибо без транспорта на архипелаге нам просто нечего было делать. Было решено использовать обычную шлюпку, хотя подобным опытом располагал только автор. Соответственно, обзаведение этим судном выпало на мою долю. Не случайно в это время мы частенько вспоминали академика Петра Ле Руа, автора известного сочинения «Приключения четырех Российских матрозов к острову Ост- Шпицбергену бурею унесенных, где они шесть лет и четыре месяца прожили», название которого говорит само за себя. Правда, некоторые мои коллеги считали этот источник середины XVII века в меру устаревшим, однако утверждение почтенного академика: «Долговременные путешествия, а особливо морем чинимые, часто бывают причиною многих приключений, кои нередко выходят из пределов вероятности» — оказалось на редкость справедливым. Чтобы не быть обвиненным в стремлении к приключениям (причем за казенный счет), лишь замечу в свое оправдание: у нас просто не было другого выхода.

Таким образом, предстоящие полевые работы распадались на два этапа: первый — снегосъемки в основном по долинам поперек Земли Норденшельда (желательно от Гренландского моря до Баренцева), второй — шлюпочный маршрут по фьордам Западного Шпицбергена. Остатки стационарного отряда (Зингер, Михалев) по мере возможностей дополняют маршрутные наблюдения сбором данных на метеостанциях, привлекаясь временами для вспомогательных маршрутов. Увы, на большее наша ослабленная экспедиция была не способна.

Мне было приятно возвращаться на берега архипелага на «Зое Космодемьянской», с которой началось мое знакомство с арктическими морями. Правда, из ее экипажа за истекшее десятилетие и осталось никого. Ледовая обстановка на подходах к архипелагу оказалась классической: язык дрейфующего льда из Стур–фьорда, подхваченный Западно—Шпицбергенским течением, блокировал подходы к Ис–фьорду, так что нашему судну пришлось обходить его, сделав солидный крюк к западу. Благополучно совершив этот маневр, с приближением к знакомым берегам мы убедились, что таяние здесь еще не начиналось.

30 мая мы начали снегосъемки с долины Грен (Зеленая — по–норвежски), по которой год назад выходили из Кэмп–Мортона. Большая столбовая дорога Лонгьир — мыс Линнея: следы снегоходов, оленей и песцов… Таяние все же началось, правда, вода еще остается в снегу, хотя сама долина никакая не зеленая, как ей и положено быть в это время года. Идем на лыжах, все необходимое — с собой в рюкзаках из расчета на две ночевки в знакомой хижине при обычной для этого вида программе наблюдений: через каждые сто метров (отмериваются на ходу мерным шнуром) замеряем высоту снежного покрова, через километр отрываем шурф для послойного определения плотности. Стараемся делать побольше поперечных профилей. Пока трудно судить о характере снегонакопления по оси долины, зато распределение снега на ее бортах практически повсеместно подтверждает поступление снега с южными ветрами, в чем мы были уверены заранее. Лыжня, хруст снега под ногами, тяжесть рюкзака за спиной. Временами туман вызывает чувство скованности, лишает уверенности, отчетливо сказывается на темпе движения. Окрестный пейзаж при этом напоминает плохо проявленную фотографию: какие–то кочующие белые пятна, ничего определенного. В целом погода подходящая для маршрута.

На следующий день вышли в долину Семмель — предел намеченного маршрута. Снега, клочья тумана на каменистых склонах, вдали на юге — солнечная Земля Натхорста со срезанными облачностью горными вершинами. Тишина, спокойствие в душе и в природе, сплошная умиротворенность вокруг: таким запомнился финал непродолжительного маршрута. После возвращения 1 июня в Баренцбург мы разделились: Зингер с Михалевым отправились на снегосъемки западнее Грен–фьорда (не слишком обременительные даже с учетом маршрутных качеств нашего предводителя), а мы с Троицким приступаем к решению задачи посложнее. Судя по всему, снег в центральной части Земли Норденшельда уже на пределе существования, и поэтому мы поспешили зафиксировать его характеристики (прежде всего водозапас), продолжив наблюдения по той же методике, что и в долине Грен. Нам предстоял маршрут под двести километров, с хижинами неясно, рюкзаки настолько перегружены, что мы вынуждены отказаться от палаток, что привязывает нас к жилью. Уже 3 июня нас высадили на причалы Лонгьирбюена, откуда руководство норвежскими шахтами доставило нас на машине по шоссе в глубь острова (сократив пеший переход километров на пятнадцать), откуда мы предприняли марш–бросок дальше по намеченному пути в долине Адвент, знакомой с 1965 года.

Первые впечатления — весьма сложные. Долина выглядела мрачной, пятнистой, мокрой и даже грязной, вызывая у нас противоречивые чувства. С одной стороны, снега здесь оказалось достаточно, чтобы подтвердить наши сугубо теоретические представления на основе известной читателю концепции, но слишком мало, чтобы регулярно пользоваться лыжами. Тащить их на себе по уши в грязи да еще ухитряться мерить то, что осталось, такое могут только одержимые! Лыжи снять, лыжи надеть, чередующиеся полосы насыщенного водой снега, чавкающая тундра, хляби снежных болот на наледях, все тридцать три удовольствия на наши головы! Но ведь это мы сами совершенно добровольно обрекли себя на подобную жизнь, а не по приговору суда!

Между тем особенности асимметрии снегонакопления, отмеченные в долине Грен, здесь также отслеживаются совершенно отчетливо даже на глаз. На южных бортах долин черные пятна проталин на белом фоне снежного покрова, на северных — белые пятна сохранившегося снега на темном фоне освободившейся от снега тундры. Даже без обработки ясно, что минимум снегонакопления совпадает с положением области горного оледенения и с наибольшими высотами границ питания на ледниках. Сравнение со съемками в долине Грен еще раз подтверждает справедливость исходной концепции, требующей, однако, количественного подтверждения. Если мы хотим противопоставить концепцию современного оледенения Шпицбергена устаревшей на наш взгляд концепции древнего реликта, наши оппоненты не сдадут свои позиции без сопротивления.

Продолжаем маршрут к востоку, к берегам Баренцева моря, и в долине Эскер (пределе нашего продвижения на восток) картина существенно меняется. Заметно прохладней, снега становится больше, причем с корочкой наста практически без проталин, а самое главное, очередное совпадение — снижение границ питания ближе к Баренцеву морю, которое мы установили год назад. Значит, мы оказались в зоне повышенного накопления, существование которой предвидели еще до начала снегосъемок, а теперь доказали непосредственными наблюдениями. Определенно, выражаясь словами барда, «не зря топтали мы подметки, нынче и вчерась…» Никто из исследователей Шпицбергена не догадывался о существовании выявленного нами природного феномена на архипелаге, по крайней мере в литературе об этом ни полслова.

Дальнейшее продвижение на восток означало поход в зиму, снег лежал здесь уже сплошным покровом по дну долин и на склонах. И все–таки мы были вынуждены отказаться от выхода на берега Баренцева моря, повернув обратно из верховьев долины Сассен по двум причинам: во–первых, в случае продолжения маршрута на восток мы рисковали упустить снегосъемки на участке между долинами Адвент и Колс; во–вторых, за это время вздувшиеся от таяния снегов речки отрезали бы нам возвращение на запад. Пришлось отступать, хотя и с сожалением, тем более что главное было сделано… Последний раз мы с долей разочарования бросили взгляд на мрачные тучи, переполненные снегом за главным водоразделом, и повернули на запад к голубым прогалинам в облаках над долиной Адвент. На ходу рассуждая: что лучше — неполный профиль снегонакопления поперек всего главного острова архипелага или тот же профиль с «дырой» на самом интересном месте?

Арктика всегда (хотя и по–своему) вознаграждает упрямых. На этот раз ее благосклонность проявилась в трехдневном морозце, сковавшем лужи и образовавшем корочку превосходного наста, скользить по которому на лыжах было сплошным удовольствием. Как бы зима ни сопротивлялась, наступавшая весна теснила ее неотвратимо. У оленей появились малыши, из–под хмурого неба то и дело доносятся крики гусей, звучно трещат петушки куропаток, завлекая подруг. С упругим шуршанием рушатся снежные карнизы, заснеженные склоны расчерчены трассами обвалов, на моренах грязные оплывины: все это убедительные признаки наступающей весны. Но чтобы утром набрать воды в протоке, приходится разбивать ледяную корку ударом сапога. И это в первой декаде июня!

Холостой, то есть без наблюдений, переход по долине Адвент к хижине Уроа, зажатой в тесной долине, от которой рукой подать до Колсбэя, прошел без приключений. Запомнилось выражение лица встречного шофера–норвежца, когда мы вышли на шоссе у первых шахт: что за оборванцы с заросшими и обгоревшими лицами, с рюкзаками за спиной и лыжами на плечах, словно выходцы из далекого прошлого, оказались на его пути?.. Ночевали в Уроа под шелест поземки и завывания ветра, ласкавшие наш слух, — это означало, что мы не опоздали со снегосъемкой на завершающем этапе с приближением к Баренцбургу, в чем мы окончательно убедились на с пути в Колсбэй.

Семейная пара из Баренцбурга, жившая там для охраны брошенного имущества после закрытия рудника Грумант, встретила нас с настоящим русским гостеприимством, хотя никак не могла понять, почему мы не можем разделить с ними некоторый напиток местного производства. Они явно были разочарованы тем, что гости провели с ними только одну «ночевку» (последнее понятие, разумеется, весьма относительное в условиях полярного дня). Объяснить этим хорошим людям, что мы на пределе как сроков, так и собственных сил, было довольно трудно, и боюсь, что мы оставили у них чувство определенного разочарования, тем более что нам самим давно уже хотелось слегка отойти от нашей достаточно суровой маршрутной жизни и пообщаться с людьми. Неписаные законы полярной службы погнали нас вперед, на запад, несмотря на накопившуюся усталость.

Пожалуй, только знакомые ориентиры поддержали нас на последнем тридцатикилометровом переходе. Выход к подножию горы Везувий (его мы отметили по характерному силуэту еще в первый же полевой сезон на Шпицбергене) ознаменовался сменой листа карты — явно особое событие для нас с напарником. Старый засаленный лист карты, перечеркнутый красной неровной линией маршрута от края до края, — в полевую сумку, новый — в планшет на его место. Перед нами открылось суровое заснеженное плато с каме–нистыми обрывами и гордо вознесенными к небу остроконечными вершинами. Пятнистость ландшафта усилена бегущими тенями от облачности. Внизу рваные кучевые облака щедро подсвечены солнцем, а прямо над головой в их разрывах просматривается тонкий рисунок перистых, обещавших скорую перемену погоды, причем не в лучшую для нас сторону. Уже видна долина речки Холлендер и даже горы за заливом Грен–фьорд, их силуэты на большом расстоянии выглядят непривычно мелкими. Облака лишь способствуют игре солнечного света, подчеркивая его избыточное обилие, отразившееся вместе с ветром и перепадами температур на наших физиономиях. Однако сами снега, я бы сказал, сегодня изысканно красивы, и их поверхность искрится тысячами вспышек, то отливая муаром, то подернута изящной тонкой рябью, все оттенки не описать.

Однако усталость, накопившаяся в двухнедельном маршруте, начинает сказываться. Тяжело форсируем вздувшуюся речку Холлендер, русло которой заполнено сплошной насыщенной влагой снежной кашей. Обувь и портянки намокают, появляются потертости, на лыжи страшно смотреть, отменные, многократно выручавшие нас «бескиды» ощетинились кусками окантовки, словно иглами дикобраза. Несмотря на усталость, отмечаешь мелочи, которые так разнообразят монотонность маршрута: вот тонкий облачный лифчик прикрыл Грудь Венеры (так наши шахтеры переименовали Везувий, у них своя трактовка форм горного рельефа), необычную цветовую гамму создают красные лыжи, погружаясь в салатную жижу снежного болота, и т. д.

В устье Ис–фьорда солнечные лучи прорвались сквозь облачный покров, и, казалось, наклонные колонны света удерживают рыхлые облачные массы от падения на изящный силуэт гор на Земле Принца Карла, будто отлитый из стекла и света. Мы механически продолжали снимать наши отсчеты на каждой сотне пройденных метров (уже зная, как их совокупность работает на нас), продвигаясь мимо брошенных буровых, затем пересекли глубокий овраг, которому, казалось, не будет конца И вот неожиданно чуть ли не у себя под ногами мы увидали россыпь домиков Баренцбурга. Тем и закончился наш маршрут в начале полевого сезона 1967 года.

Ближайшие дни после возвращения: отмыться, постричься, отоспаться, заново привыкнуть к обычному человеческому общению, потому что скопление людей в столовой мы первые дни воспринимаем чем–то чрезвычайным. Узнаем последние новости, получаем первые телеграммы на почте, отправляем свои. Наши товарищи дополнили наш двухсоткилометровый снегомерный разрез своим тридцатикилометровым до норвежской метеостанции на мысе Линнея. Им же предстоит освоить также метеоданные со станций в Баренцбурге и Лонгьире, после чего наш совместный ход с опорой на эти надежные репера сам превратится в надежную опору концепции природных взаимосвязей, положенных в основу работ нашей экспедиции. По самым предварительным подсчетам, снега на западе маршрута с приближением к берегам Гренландского моря примерно вдвое больше, чем в центре архипелага в области горного оледенения. У восточных пределов нашего маршрута ближе к побережью Баренцева моря — картина несколько другая. Количество снега там также возрастает, но свою роль в положение границы питания играют более низкие температуры.

Итак, положение ледников, хорошо увязываясь с высотами границ питания, обусловлено, прежде всего, современ–ным климатом, являясь, таким образом, современным природным феноменом Тем самым концепция из области идей переходит в реальность. В начале лета 1967 года головоломка оледенения Шпицбергена перестала быть таковой, получив свое объяснение. Все одно к одному: положение ледников и их асимметрия в совокупности с районированием вместе с высотами границ питания и распределением снега на архипелаге. Тем не менее эту весьма изящную систему природных взаимосвязей на количественной основе нам предстояло пополнить, дабы наши потенциальные оппоненты (а таковые всегда найдутся) заранее уяснили отведенное им место в науке. Поскольку до конца сезона остается еще не менее двух месяцев, надо их использовать в полной мере для наращивания информации по всем направлениям предшествующей деятельности. Впереди вырисовывались новые увлекательные маршруты, в свою очередь ставшие причиной приключений, о которых двести лет назад предупреждал российский академик Ле Руа, которые нам, к счастью, удалось преодолеть.

Среди наших коллег–гляциологов, большинство которых получило свой опыт в горах Кавказа или Средней Азии, вариант с выбором шлюпки вызвал, мягко говоря, неоднозначное отношение, многие пожимали плечами, считая, что романтик Дик опять чудит.

Только нам было не до шуток и не до романтики. Что верно, то верно: наш морской опыт минимален, несмотря на то что нашими консультантами и экспертами выступали такие профессионалы, имена которых помнит лишь старшее поколение моряков: капитаны дальнего плавания Иван Александрович Ман (он первым привел наши корабли к берегам Антарктиды) и Александр Павлович Бочек (пер–вым водивший караваны к устью Колымы по Северному морскому пути).

Наш выбор выпал на обычную шлюпку–шестерку с мотором ЛММ-6. К сожалению, это суденышко невозможно вытащить на берег усилиями двух человек, но карта подсказала достаточно закрытых стоянок в устьях небольших речек, бухточек и лагун, куда, как оказалось, шлюпка могла буквально протиснуться, чтобы укрыться от волнения. Осадка и габариты нашего суденышка (заимствовавшего свое название у яхты незабвенного покорителя морей и океанов Христофора Бонифатьевича Врунгеля) вполне позволяли это сделать. Правда, название судна повергло в состояние тревоги моих знакомых моряков: еще бы, «Беда»! Пришлось им объяснить, что это самое удачное имя, которое позволило нашей предшественнице счастливо избежать всех бед и несчастий, что предстоит и нам, хотя последнее утверждение еще предстояло доказать. Характер погоды и волнения алы уже представляли, а знакомые моряки вооружили нас лоцией, таблицами приливов–отливов. Благодаря любезности доктора Гьелсвика алы были снабжены также неплохими морскими норвежскими картами.

Вторая проблема — моторы, дело для нас новое. Среди обитателей Баренцбурга нашелся умелец Алексей Лахмин, который стал нашим инструктором в этом деле, причем высокого класса, как показали дальнейшие события. Для подстраховки мы обзавелись двумя моторами — один в плавании крепился на транцевой корме в рабочем положении, а второй, заправленный по пробку и готовый заработать по мере необходимости в любой момент, оставался принайтовленным к банке (шлюпочной скамье). Что касается проблемы оценки состояния моря и подходов к берегу, у меня был определенный опыт, полученный еще на Новой Земле. Я не относил себя к тем, чьи суждения о погоде основываются на телепрограмме «Время», хотя и считал недостаточным только местные признаки, полагаясь также на имевшиеся у нас приборы, в первую очередь барометр–анероид и некоторые другие. Само собой, на шлюпке была рация. Наши шлюпочные приготовления проходили при самом внимательном отношении экипажа «Тайфуна» и его старпома Юрия Просвирнина. То, что на шлюпке можно работать у побережья, доказано не нами. Думаю, что наша реальная заслуга состоит в том, что мы первыми из гляциологов задействовали плавсредство на пользу нашей науке. Кажется, этот опыт до настоящего времени так и остался непревзойденным. Когда наша шлюпка приняла центнер продовольствия и до двадцати канистр с горючим и маслом, мы были готовы претворить свои смелые планы в реальность, хотя в душе верили в их осуществимость, скажем, на 98 из 100 % возможных.

Северный морской маршрут начался 6 июля, после достаточно продолжительного выжидания приличной погоды. Чтобы не показаться нашим многочисленным друзьям и болельщикам нерешительными, по первому более или менее благоприятному прогнозу с метеостанции Баренц- бурга мы оторвались от причала и тронулись в свое первое плавание, вспоминая частушку студенческих лет:

Как возьму ромашку в руки,

Пострадают многие.

В мире нет страшней науки

Метеорологии…

Нас не смущало даже то, что первый же важный ориентир на нашем пути был мыс Доумен, что в переводе означало мертвеца или даже покойника, кому как нравится! Еще не покинув вод Грен–фьорда, обнаружили, что облачность стала садиться на окрестные вершины, в Ис–фьорде откуда–то с востока потянул ветерок бейдевинд, почти попутный, и вскоре мы получили волну с первыми барашками, заставившими нас насторожиться, тем более что ближайший берег не обещал надежного укрытия. Приспособившись кое–как к волне, мы посчитали, что уйдем от нее, повернув за мыс со столь жизнерадостным названием. Однако тут же нарвались на ветер, который на суше у полевиков называется мордотык, а в море — мордувинд, наименования неблагозвучные, но весьма конкретные по смыслу. В общем, в проливе Форланнсуннет нам не повезло, поскольку спускавшаяся облачность выключала береговые ориентиры один за другим. Поскольку обязанности рулевого и одновременно штурмана пришлось выполнять мне, не могу сказать, что я чувствовал себя уверенно, тем более что при таком волнении я не мог пользоваться картой. Спасала хорошая проработка предстоящего маршрута, позволявшая опознавать береговые ориентиры и без карты. Но что делать, если они словно растворялись в мрачном сером туманном месиве, напоминающем клейстер?.. Вскоре справа остался только обрывистый берег с частоколом скал, сверху прикрытый туманным покрывалом. Позже под ним обозначилось нечто светлое, что я посчитал за один из крупных ледников, находившихся в этом месте, но какой именно? Наиболее важным навигационным ориентиром был ледник Эйдем, за которым находилась хорошо укрытая от волнения бухта Фармхамна, в которой мы надеялись отстояться. На какой–то момент я подвернул ближе к берегу, но тут же уперся в такое беснование волн посреди скал, что тут же вернулся на преж–нии курс, поскольку за Эидем я, очевидно, принял соседний Венерн. Вовремя унесли ноги…

Ни укрыться, ни выпрыгнуть, ни убежать, только искать по курсу спасительную бухту. Наконец — коническая скала, входной ориентир, гладкая поверхность воды словно в деревенском пруду, и сама бухта начинает разворачиваться виток за витком, словно раковина улитки. Выключаю мотор, и сразу слышу рев прибоя на внешнем берегу, но этим нас уже не напугаешь. Пропитанная водой отяжелевшая роба, свинцовая тяжесть в теле, с трудом хватает сил, чтобы поставить палатку и развернуть спальные мешки, а потом провалиться в тяжелое забытье. На то и шторм, чтобы отоспаться с запасом. И, разумеется, использовать нашу вынужденную стоянку на попутный поиск.

Перед выходом в этот маршрут один мой знакомый передал мне перечень поморских стоянок, составленный со слов старейшего и наиболее известного на архипелаге норвежского охотника Хильмара Нойса. Была в этом и перечне и Фарм- хамна. Спустя час я обнаружил сохранившиеся нижние венцы из порядком прогнивших круглых бревен с присутствием красного кирпича, очевидные признаки былой русской постройки Сверх того — глиняные черепки, кусок деревянной ложки, и даже… остатки веника. Кто здесь жил и как долго? Ни намека на присутствие не то что документов, а просто их признаков… Возвращаясь в лагерь, наблюдаю с окрестных скал, как в нашу бухту вплывает тюлень–разведчик кто, мол, такие и зачем? Плывет по–морскому, брассом.

Безысходный серый мрак, изматывающий ветер, промозглая сырость и моросящий дождь в сопровождении непрекращающегося рева прибоя с внешнего берега продолжались четверо суток. Это не помешало Троицкому обследовать морены Эйдема. На четвертые сутки, проснувшись, мы не услышали рева взбесившеюся моря и решили продолжить плавание. Воздух пронизан синей дымкой, настроение одновременно радостное и тревожное, деловито постукивает мотор, редкие пологие волны чуть подернуты сеткой ряби. «Плывем, все бросив за кормой, все дальше бури злобный вой…» Форланнсуннета не узнать, и не верится, что всего несколько суток назад он обращался с нами, словно с мокрыми котятами. Какими прекрасными пейзажами одарила нас на переходе Земля Принца Карла: юры в броне ледников прямо из моря упираются в зенит! Короткие высадки на восточном берегу пролива, чтобы привязать фронты ледников Даля и Оватсмарк. Фронты протяженные, на шлюпке лучше держаться от них подальше: кто знает, когда с них обрушится очередной айсберг, чтобы поднять опасную волну… Между тем как потеряли здесь больше восьми часов, опоздав к шлюпке, оказавшейся на осушке в отлив, учесть на будущее. Поблизости несколько приличных горных ледников, привязка концов которых вместе с положением границ питания может пригодится на будущее при возвращении, но сейчас мы должны спешить.

Наверстывая упущенное, мы снова устремились вперед и уже 12 июля были в английской бухте с ледником Камфортлесс, конец которою также привязали к карте 1936 года. На этом переходе встретили незначительный сулой (необычное волнение, возникающее при взаимодействии разных течений) у Стрелки Сарса, отмеченный нами еще в прошлом году на «Сигналхорне». В нашем случае явление не столько опасное, сколько интересное, причем этот опыт вскоре пригодился в более сложной ситуации. Ню–Олесунн совсем рядом за горным хребтом, на полуострове Брёггер. Четкая связь по рации с Баренцбургом, и голос начальника в эфире преисполнен отеческого достоинства. Сообщает, что намерен вместе с Михалевым прибыть в Ню–Олесунн на «Тайфуне», и в этом случае нас ожидает там совместная работа.

Наша экскурсия к леднику Камфортлесс прошла без приключений, однако с возвращением снова испортилась погода, но несерьезно. Снова садятся облака, ветер из попутного превращается в мордотык. Опасения после фармхамской трепки на этот раз в развитии погоды не оправдались, и мы благополучно достигли французской базы, где в одиночестве пребывал наш коллега Анри Жофрэ, с которым мы познакомились в прошлом году, которого сопровождал ассистент Тони Руж. Вот и все народонаселение французской базы. Однако к вечеру участники французской экспедиции начали подтягиваться, причем мы обнаружили, что в полночь наступает 14 июля, День взятия Бастилии, о чем французы не забыли. В результате вечером мы оказались свидетелями и участниками празднества, достаточно многолюдного, потому что здесь собрались французы не только из полевых отрядов, но и с телеметрической станции ЕСРО (организация Европейской космической программы) в Ню–Олесунне, и скучать никому не пришлось.

Низенький, уже в годах француз, похожий на маленького доброго гнома, приплясывая, вздымал к потолку длинные ножи, на которых красовались утиные головы, и во все горло распевал: «Са ира, са ира…» Это был электронщик с телеметрической станции по имени Моррис. Его друг Пьер Мулэ (в годы войны они вместе сражались на подводных лодках Свободной Франции), широкий, совершенно лысый бретонец, сопровождал вокальное соло своего друга игрой на аккордеоне. Праздник продолжался всю «ночь», большую часть которой заняло исполнение русских и французских песен, помимо «Интернационала» и «Марсельезы». Вот уж не думал, что эти мелодии подходят для подобною застолья! Управляла всем этим шумным искрящимся весельем изящная Аник Моэн, крупный специалист в области морской геоморфологии. Никаких царственных жестов или требовательных взглядов, но все ее пожелания выполнялись, похоже, просто по мановению волшебной палочки Удивительно, как после многочисленных погружений под воду в легководолазном костюме ей удалось сохранить стройность фигуры, после рождения четверых детей. Что ни говорите, а у женщин есть свои секреты…

Праздник праздником, но именно за праздничным столом мы договорились о предстоящих планах и контактах, которые в самые ближайшие дни были воплощены в жизнь. Ню–Олесунн мы покинули без связи со своими, оставив для них лишь короткую записку. Тепло распрощались с французами и отправились навстречу очередным приключениям, причем неприятным.

Испытав нас на подходах к Фармхамне, Арктика решила не повторяться и приготовила для нас кое–что похитрее. Мы вышли при легком волнении в корму и попутном ветерке от ледника Конгсвеген, который я принял за местный с ледника, который обычно заканчивался на расстоянии в несколько километров. Однако спустя примерно час началось непонятное волнение с левого борта от входа в Конгс–фьорд. Пока разобрались, это волнение усилилось настолько, что поворот на обратный курс для возвращения в Ню–Олесунн стал слишком рискованным, нас могло снести на скалы у мыса Гуиссез: оставалось идти только в бухту Эбелтофт. Придумать подобное мог только злодей с опытной фантазией: стык ветров и волнения с двух направлений — местный от ледника Конгсвеген (нам в корму) и общий с океана от входа в Конгс–фьорд, в левый борт… Определенно, мы угодили в самое пекло, причем волнение с океана крепчало, барашков становилось все больше, волны росли, то и дело скрывая горизонт. Вдобавок стало кончаться горючее в бачке, и нам пришлось заправляться на ходу. Троицкий заливал бачок из канистры, а я продолжал отрабатывать румпелем каждую волну, то и дело упираясь им своему напарнику в живот, угрожая свалить его за борт. Временами меня охватывало ощущение «неба в овчинку».

Нам не оставалось ничего другого, как развернуться в пределах того, что позволяла волна, и уходить к известному каждому гляциологу леднику 14 июля, на котором почти тридцать лет назад Х. В. Альман и X. Свердруп впервые опробовали свои балансовые подходы. Разумеется, воспользоваться картами в создавшемся положении нечего было и думать, поскольку все внимание уходило на управление шлюпкой, и выручала только хорошая проработка маршрута, позволявшая держать необходимую информацию в памяти. Подходящую лагуну, спасительную для нас, я отметил про себя у южного, левого участка фронта, перед которым нам предстояло пройти. Оставалось только уповать, что столь знаменитый ледник не обрушит на своих почитателей солидного айсберга…

При входе в Кросс–фьорд я получил зрительное впечатление о происходящем в море, поскольку из бухты Эбелтофт навстречу волне вышел старый знакомец «Сигналхорн», смотреть на который было страшновато: его полубак, укутанный в пенные буруны, практически не выходил на поверхность. В другой ситуации я бы подумал: «Во дает!» — но сейчас подобное можно было сказать про нас.

В бухту перед ледником 14 июля мы влетели полным ходом и застопорили мотор прямо перед фронтом ледника 14 июля: такое можно было наделать только со страху. Измученные и опустошенные, мы сидели в нашей шлюпке, измотанные до предела, и просто смотрели на море и солнце, словно не веря в свое спасение. Насколько нас хватит при таких приключениях?.. А я еще вспоминал пересечение Русской Гавани десять лет назад перед фронтом ледника Шокальского. Наши невеселые размышления прервало падение небольшой глыбы у фронта ледника, через минуты полуметровая волна выплеснулась на косу, изрядно встряхнув нашу шлюпку. Мы тут же ушли за косу, разгрузили шлюпку и, наскоро поставив палатку, влезли в спальники и словно провалились в забытье под непрекращающийся грохот айсбергов. Но вскоре произошло нечто необычное. Особо мощный грохот обвала сменился отдаленным гулом, нараставшим с каждым мгновением и напоминавшим приближение тяжелого поезда. Полусонные, наполовину высунувшись из палатки, мы увидали, как с натуженным ревом вдоль косы неслась высоченная волна, мутная от поднятой со дна гальки, увенчанная белопенным гребнем. Убедившись, что коса надежно защищала нас от ее ярости, мы снова погрузились в спасительный сон, в котором так нуждались, в нашем новом убежище, оказавшемся, образно говоря, мышеловкой.

Отоспавшись и отъевшись, мы спешно покинули наше то ли убежище, то ли западню, предварительно положив на карту положение фронта ледника 14 июля. У входа в Кросс–фьорд еще бесновались волны, а мы пошли по этому фьорду на север от одного ледника к другому, действуя по отработанной схеме — высадка, общая рекогносцировка, привязка фронта ледника, снова посадка на «Беду», совсем как в известной детской присказке: жил–был царь, у царя был кол, на колу было мочало, начинай сначала…

17 июля мы пришли в бухту Сигне, напоминавшую узкую щель на восточном побережье полуострова Митре. Мы не могли ждать, пока на его внешнем берегу волнение Гренландского моря завершится, и, пересекая полуостров, успешно привязали концы ледников Первый и Второй: есть и такие топонимы на Шпицбергене. Однако растрескавшийся конец Второго ледника преградил наше дальнейшее продвижение на север. К этому времени наша статистика, которую мы надеялись пополнить при возвращении в Баренцбург, количественно приобрела уже вполне достойный вид.

Возвращение в бухту Сигне вновь позволило прикоснуться к недавней истории Шпицбергена, его роли во Второй мировой войне, в частности деятельности немецких метеостанций, поставлявших необходимую информацию в штабы люфтваффе и кригсмарине. Судьба станции с наступлением лета определялась своеобразным соревнованием, кто вперед доберется до такой станции: немецкая подлодка, чтобы эвакуировать ее персонал, или союзный отряд, чтобы разгромить ее, как это произошло здесь весной 1943 года. Мы застали только развалины: остатки сгоревшего жилья, металлические бочки с готической вязью, какая–то драная обувь, россыпь позеленевших гильз, изломанные приборы, груды консервных банок, среди которых выделяются красные коробки португальских сардин, вполне сохранивших вкусовые качества для советских желудков.

В Ню–Олесунн мы вернулись 20 июля, где на нас обрушилась настоящая лавина событий. Встретили наших, от которых узнали, что по плану спустя неделю в Белсунн уходит судно, которым мы можем воспользоваться. Наконец, нам с нашей шлюпкой предстоит обеспечивать высадку французского отряда у памятного ледника 14 июля, в котором участвует и наш Володя Михалев со своим ручным буром. Этот отряд по выполнении программы должен был самостоятельно добираться пешком (совсем как мы на ледниковом плато Ломоносова) на побережье ближе к Ню–Олесунну, с попутной термометрической съемкой, откуда его собирались забрать уже местными силами. Соответственно, 21 июля мы забросили все необходимое к конечному пункту маршрута франко–русского отряда, а на следующий день высадили его у ледника 14 июля. Забегая вперед, отмечу, что отряд успешно справился со своей задачей, затратив на всю операцию пять суток, одолев шестьдесят километров по леднику, сняв отсчеты по рейкам, установленным год назад, отрыв очередной шурф, со дна которого заложили термометрическую скважину. По сравнению с наблюдениями Альмана ситуация здесь претерпела мало изменений, но этот шведский исследователь, похоже, несколько занизил величину питания ледника 14 июля и соседнего ледникового плато Изаксена.

Теперь же нам на шлюпке предстоит срочный бросок в Баренцбург, если мы хотим воспользоваться попутным судном для заброски в Беллсунн, вместо того чтобы тратить время, пробираясь туда вдоль опасного побережья на шлюпке, разумеется, не отказываясь от попутных наблюдений. Что за гонку мы устроили самим себе!

При этом уже в Форлассуннете мы помогли перебазировать лагерь англичан–геологов (к сожалению, никого из знакомых по 1965 году), затем приступили к собственной программе на горных ледниках по восточному берегу пролива. В сложившейся обстановке наши действия приобрели специфический лихорадочный характер. Уже в пути мы намечали стоянку, наиболее отвечавшую интересам Троицкою, где и высаживались на берег. Ставили палатку, а я, набив карманы сухарями и сухофруктами, вооружившись планшетом с картой и буссолью, рысью направлялся к ближайшим ледникам, чтобы в темпе определить положение их концов, а также, если повезет, то и высоту границы питания. Почему–то всегда приходилось спешить, пока облачность не накроет ближайшие вершины, по которым мне предстояло засекаться в процессе этой работы. Добравшись до очередного ледника, в темпе определяю засечками начало привязки, ближайшие ориентиры на местности, затем очередные азимуты и подсчет шагов, с очередными засечками при завершении этой работы. Таким образом обычно удается привязать целый куст таких ледников, в самом жестоком темпе, «заправляясь» на бегу содержимым карманов, за несколько часов преодолевая километров 25. С возвращением в лагерь поглощаю то, что приготовил мой товарищ, и забираюсь в спальный мешок. На очередной высадке все повторяется в той же последовательности. Как ни удивительно, мы уложились в отведенные нам сроки и 27 июля были в Баренцбурге, чему, несомненно, благоприятствовала погода просто мы не упустили ее, что далось нам напряжением всех сил. Главное в другом: шлюпка обеспечила нам независимость в нашей маршрутной деятельности и, соответственно, новые результаты, а физические перегрузки не в счет, какие мелочи…

Южный шлюпочный маршрут начался без какой–либо оперативной паузы. Уже 28 июля нас высадили с «Тайфуна» в Беллсунне между ледниками Решерш и Ренар, причем тут же окружающую местность накрыл плотный туман, обре–кавший нас на длительное ожидание, которое мы потратили на безуспешные поиски остатков зимовки 1767–1768 гг. М. А. Рындина, обеспечивавшей плавания эскадры В. Я. Чичагова к полюсу. Чем это кончилось — известно, но тем не менее результаты этого плавания оказались, несомненно, полезными для будущих исследований. В частности, лопасти обеих ледников тогда выступали далеко в море, что неудивительно для эпохи Малого ледникового периода, проявившегося на Шпицбергене вполне отчетливо. Для нас дни пребывания в заливе Решерш запомнились, помимо тумана, в основном звуками: плеском волн, редким обрушением айсбергов, криками чаек, шумом ветра, потрескиванием костра, стуком дождя по брезенту: все, что осталось нам от большого окружающего мира. Местная экзотика: костер поддерживаем галькой из каменного угля, которой полно на здешних пляжах. Как оказалось, в спешке мы высадились на гнездовья крачек, и, чтобы понапрасну не тревожить этих замечательных птах в одинаковой степени отважных и красивых, перенесли нашу палатку. Тем не менее они регулярно навещают нас, чтобы убедиться в нашем миролюбии. Одна из них как–то даже уселась мне на капюшон плаща, созерцая мою личность в упор, очевидно, в попытке выяснить цель пребывания. Оставалась там довольно долго, даже несмотря на мои крики Троицкому поспешить с фотосъемкой; к сожалению, он опоздал. Главное событие от нашего пребывания в заливе Решерш: мы не можем установить связь с внешним миром по нашей рации, хотя слышимость в эфире превосходная. Определенно, по неизвестной причине у нас вышел из строя передатчик, и это обстоятельство наложило свой отпечаток на весь южный шлюпочный маршрут, в одинаковой степени озаботив как нас, так и наших друзей в Баренцбурге, вклю–чая консульство. К счастью, там верно оценили меру нашей способности найти выход из возникшей ситуации.

Между тем уже первый день августа заставил вспомнить пушкинские строки:

Вот север, тучи навевая,

Дохнул, завыл — и вот сама

Идет волшебница зима

Снег основательно завалил окрестные горы. С окончанием тумана, выждав более приличную погоду, перешли в бухту Бурбон, где стали лагерем в ожидании улучшения погоды вблизи огромных груд костей северного дельфина белухи, высотой чуть ли не с десяток метров. Рассматривая их из залива Решерш, мы никак не могли понять происхождения столь необычных форм необычного рельефа, оказавшимся своеобразным памятником былых эпох охотничьего освоения Шпицбергена. Вскоре я обнаружил в бухте Ингебрехтсен остатки очередной поморской стоянки, включая веретено и остатки амальгамы с зеркала, что позволяет думать о присутствии женщины среди зимовщиков. Наряду со слюдой встречается стекло, так что стоянка не самая древняя. К сожалению, в то время наши археологи еще не изучали поморскую деятельность на Шпицбергене, но когда спустя десяток лет они приступили к этой теме, результаты моих рекогносцировок не пропали даром.

С окончанием непогоды только 6 августа, используя затишье, перешли на шлюпке по Ван—Кейлен–фьорду к северной морене ледника Натхорста. В нашем положении даже столь короткий переход — уже событие. Укрылись в одной из моренных бухточек. Правда, своеобразие окружающего пейзажа, основу которою составляют безобразные нагромождения камней и грязи, не вызывает восторга, а скорее заставляет удивляться. Кто же создал его: чудовищный артиллерийский обстрел, бомбардировка метеоритами или пляски чертей в Вальпургиеву ночь? Даже вода в небольших озерках в окрестностях лагеря явно подсолена, поскольку ледник в своем движении по морскому дну захватил и его поверхностные слои. Ситуация, знакомая нам по Свеагруве, но там ледник двигался поперек залива, а здесь — вдоль.

С улучшением видимости я приступил к своим наблюдениям, отметив для начала снижение границ питания на окрестных ледниках на сотню–другую метров по сравнению с Землей Норденшельда. За Ван—Кейлен–фьордом на Земле Веделла—Ярлсберга она еще ниже, это очередной вклад в нашу концепцию, которая позволяет уже предвидеть ситуацию на местности. Важно, однако, не пойти у нее на поводу, а, сохраняя объективность, получать реальную ситуацию с окрестных ледников. В частности, поскольку теперь южное побережье Земли Натхорста в пределах досягаемости пешком, и, значит, в ближайшие дни мне предстоит привязка концов очередных горных ледников. Оказавшись на своих любимых моренах, Леонид Сергеевич может их изучать чуть ли не из спальною мешка, в любом случае вблизи палатки, не тратя время на холостые маршруты.

6 августа погода улучшилась настолько, что с набором всего необходимого из расчета на неделю я в одиночку перебрался в долину Дэвиса с одноименным ледником. Интересно, что из этой долины открывается вид на ледник Пенка за Ван–Кейлен–фьордом, что называется, в упор, словно два отца–основателя геоморфологии продолжают свой спор по проблемам своей науки и спустя полвека после того, как заложили ее основы. Поскольку облачность продолжала опускаться, я решил использовать это время, чтобы перебраться на десяток километров западнее в долину Улла, рассчитывая остановиться в хижине, показанной на карте. Вместо хижины оказалась очередная развалюха. Хотя мне пришлось ночевать под открытым небом в спальном мешке, вместо ложа воспользовавшись сорванной неизвестно кем дверью, в главном я выиграл. С улучшением погоды и открывшимися для засечек вершинами я оказался в скоплении многочисленных ледников, получив отменные результаты, как по изменению положения их концов, так и по положению границ питания.

Пейзаж под стать настроению. Шатер горы Берцелиуса, высотой свыше 1200 метров, перечеркнутый двумя полосками облачности, словно парит над гладью вод Ван—Кейлен- фьорда. Зеленые долины с серыми галечниками по берегам речек, множество оленей, стаи гусей, местами карминовые пятна мхов. Глаз отдыхает после опостылевших безжизненных морен у ледника Натхорста. 10 августа перешел на самый запад Земли Натхорста, где на леднике Мидтерхук обнаружил очередное снижение границ питания. Отлично!

Сохраняется превосходная погода, но к вечеру горы на Земле Веделла Ярлсберга погружаются в синюю дымку. Наутро я проснулся на своем жестком ложе от резкого ветра. Наспех приготовил нехитрый походный завтрак, уложил рюкзак и бросился почти бегом к палатке, оставленной в долине Дэвиса. Облачность между тем уже седлает ближайшие гребни, ветер буквально толкает в спину. Здесь мне повезло, поскольку погода начала меняться к лучшему, что позволило мне завершить программу наблюдений на юге Земли Натхорста, и даже с некоторым превышением за счет границ питания на ледниках Земли Веделла Ярлсберга, «срисованных» на карту по отработанной схеме. Наша концепция все более обрастает необходимыми деталями, все больше из области гипотезы приобретая очертания теории.

Последняя ночевка в одиночку, короткие сборы, можно возвращаться в базовый лагерь в моренах Натхорста, тем более что перистые облака все гуще заполняют небо с Гренландского моря, и не к добру… Вовремя успел вернуться в лагерь, который показался мне необычно большим (шлюпка, палатка, антенна с оттяжками, груда ящиков и канистр), чтобы помочь Леониду Сергеевичу поставить дополнительные тенты для защиты нашей палатки от надвигающегося шторма, который навалился деловито и неотвратимо.

Палатка ходила ходуном, оттяжки едва держали, антенна завывала, словно разъяренная ведьма. Совсем рядом ходили целые водяные горы, размывая морены и перекатывая обломки айсбергов, словно камешки на ладони. Наше суденышко вело себя вполне прилично, слегка покачиваясь на своих швартовах, словно застоявшаяся лошадка на поводьях накануне предстоящих скачек. Из палатки мы предпочитали лишний раз не вылезать, с тревогой поглядывая на оставшиеся харчи, количество которых с каждым днем сокращалось. Не ожидая подобного развития событий, мы оставили большую часть груза, включая продовольствие и горючее, в заливе Решерш. К завершению шторма у нас осталось полбанки консервов, полбуханки хлеба, кило сухарей, не считая пресловутой картечи (она же шрапнель). Повторялась ситуация, уже известная читателю по событиям двухлетней давности на скалах Эккокнаусен, — оставалось надеяться, что и ее завершение пройдет аналогичным образом.

Главная проблема в предстоящем переходе — это пролив Мария между Землей Натхорста и островом Аксель, перегораживающим Ван—Келен поперек. Этот пролив ни обойти нам, ни объехать на пути к Свеагруве, где нам предстоят работать, и откуда мы в любом случае можем добраться до Баренцбурга даже пешком. При отсутствии радиосвязи такой вариант не исключается, тем более что признаки тревоги за нас в эфире звучат все чаще и чаще. Обстановка в самом проливе, мягко говоря, непростая. Четыре раза в сутки в строго отведенное природой время целый кубический километр морской воды вливается и выливается из Ван—Миен–фьорда по двум узким проливчикам. Лоция деловито сообщала, что скорость приливно–отливных течений в северном проливе Аксель достигает пяти узлов, примерно столько же, сколько у нашей шлюпки. О том, что творится в южном, более узком, проливе Мария, этот авторитетный источник умалчивал.

По таблицам приливов–отливов мы определили наиболее подходящее время форсирования пролива в момент смены течений. На этот раз карты не давали нам необходимых сведений, а лоция о характере сулоя, который по опыту в других местах заведомо обещал быть сильным, и благодаря тому же опыту надеялись с ним справиться. Вот только мы не знали всего, что должны были бы знать, и это внушало нам тревогу. Пока наше оружие — расчет времени, не более…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.