«Вперед, только вперед!»

«Вперед, только вперед!»

…На берегу живописного озера Яманака у подножия царственной Фудзиямы веселилась, митинговала, спорила и гневалась молодежь. Это был фестиваль японо-советской дружбы в августе шестьдесят шестого. А весной того же года в Москву приезжали члены подготовительного комитета, объединившего различные молодежные организации страны. Среди них был и Хино Нориюки. Его долговязая фигура, наверно, многим бросалась в глаза в тот летний фестивальный месяц.

Неизгладимое впечатление оставило в душе Хино путешествие в Советский Союз. Он называет города, в которых побывал: Москва, Ленинград, Ереван, Хабаровск, Находка…

— Мне очень хочется снова увидеть Россию. Если соберу денег, непременно поеду в СССР. Буду счастлив опять повидать Москву. И еще Ясную Поляну. О встрече с Толстым мечтаю давно…

Забегая вперед, скажу: эта мечта осуществилась в 1972 г. — в составе делегации деятелей культуры Хино вновь побывал в Советском Союзе.

Хино не очень похож на японца. Худощавый, стройный, с тонкими чертами лица и совсем не раскосыми глазами, а главное — «баскетбольный» рост: метр восемьдесят два!

Рядом с Хино — его спутница жизни. Она тоже выглядит не типично — нет столь характерной для японок миниатюрности. Я невольно ловлю себя на мысли, что передо мной наша русская или скорее украинская девушка, вот только застенчивость, робость — это уж от японской веками освященной традиции: у женщины свое место в жизни. И все же спутница Хино — человек вполне современный. Ее зовут Мнтико. Она художница-декоратор. Постоянной работы, к сожалению, нет, а случайные заработки не часты. Молодые живут более чeм скромно, по-студенчески. Митико изучает поэзию в Осакской литературной школе, где ее муж, Хино, работает ответственным секретарем канцелярии. Познакомились они весной 1967 г. А потом сыграли свадьбу, на которой было человек сто гостей.

— В основном были наши друзья студенты и родственники. Собрали по тысяче иен и сняли зал «Кайкан». А у вас бывают студенческие свадьбы вскладчину?..

…В каждом деле есть люди, у которых чуть-чуть больше огонька, чем у других, чуть-чуть больше энергии и задора и намного больше хлопот и дел. В мероприятиях, проводимых Осакской литературной школой, один из этих людей — Хино Нориюки. Он договаривается, согласовывает, увязывает, ожидает, сопровождает — словом, он незаменим на должности ответственного секретаря.

Осакская литературная школа постоянно расширяет «географию» своих мероприятий. При случае охотно устраивает встречи с литераторами, приезжающими из-за рубежа. Правда, встречи такие крайне редки, но они собирают много любителей. Вот и приезд советских японоведов в Осака послужил поводом для установления новых и укрепления старых связей.

Мое первое знакомство с Осакской литературной школой состоялось в 1966 г., когда мне довелось участвовать в литературной встрече в составе группы переводчиков второй Советской торгово-промышленной выставки.

…Помню, мы шли по ночному городу и Оно-сэнсэй показал мне каменное изваяние божества, которое действительно оказалось всесильным. Плеснув водой, как положено по ритуалу, в будду Мидзукакэфудо, которого жжет вечный огонь, я загадал желание: встретиться снова с друзьями из школы, снова приехать в этот огромный город.

В один из майских дней семидесятого года я оказался в актовом зале Осакского городского клуба учителей, где были Оно Тосабуро, Минатоно Киёко и около ста слушателей Литературной школы. Меня, работавшего в Советском павильоне на ЭКСПО-70 консультантом по русской и советской литературе, попросили выступить здесь с лекцией «Революционные традиции в советской поэзии».

Я поразился жадному интересу к советской литературе, к жизни в СССР, который проявляла творческая молодежь, заполнившая зал. И если лекция о советской поэзии заняла около часа, то ответы на вопросы — значительно больше. Будущие литераторы интересовались всем. Они хотели узнать как можно больше о нашей стране и ее духовной жизни. В зале вырастал лес рук, едва председательствующий спрашивал: есть ли вопросы?

Вопросы были разные — и наивные, простодушные, свидетельствовавшие о недостаточности объективной информации о Советском Союзе, и серьезные, продиктованные стремлением познать глубинные процессы, происходящие в привлекательном, неизвестном мире, и курьезные, порожденные слухами.

Издаются ли на собственные деньги журналы, газеты, сборники? Действительно ли бесплатно обучение в вузах? Существует ли свобода слова, выходят ли антикоммунистические, антисоветские книги?..

Многих волновал Достоевский. В Японии он особенно любим. Один студент, посетивший нашу экспозицию на ЭКСПО-70, с жаром рассказывал мне, что каждый японец в молодости непременно прочитывает как минимум две книги русских классиков, и, конечно, в первую очередь Достоевского, а также Толстого. И вот вопрос:

— Говорят, Достоевский, который выступал против царской системы, после Октябрьской революции не признан и гоним, как и раньше. Верно ли это?

— Чтобы понять, как мы относимся к Достоевскому, следует посетить Советский павильон. Там, под огромным портретом этого великого писателя, собраны многочисленные издания его книг, вышедших в советское время, и бережно хранимые музейные реликвии — его личные вещи.

…Времени, на которое был арендован зал, оказалось недостаточно, чтобы закончить беседу, и решено было встретиться снова — для обсуждения литературных проблем, волнующих обе стороны. Так возникла идея о проведении совместного японо-советского симпозиума. Были выпущены листовки, оповещающие о дне и часе проведения этого мероприятия в том же Клубе учителей.

Неутомимый организатор Хино заехал за нами в Советский павильон задолго до начала. Бледный, уставший, он казался еще выше ростом.

— Нельзя ли перенести день встречи? — спросил я, сославшись на то, что с нашей стороны мало участников.

— Билеты уже разосланы, народ соберется… — ответил по-английски Хино-сан.

— И Митико будет? — спросил я.

— И Митико, — широко улыбнулся он.

И снова знакомые стены зала Клуба учителей. На этот раз я не один. Нас трое. Мы — это работники Советского павильона, японоведы: Сергей Булатов, сотрудник ленинградской библиотеки, Виталий Совастеев, студент-пятикурсник Дальневосточного государственного университета, и я. Втроем легче. Все мы говорим по-японски, Виталий — скромный худенький паренек — хорошо разбирается в литературе, увлекается живописью, изучает японскую историю.

За столом с двумя микрофонами и флагами обеих стран — профессор Оно Тосабуро, поэт Киндзи Сё (кореец по национальности, только что издал книгу — поэму в три тысячи строк под названием «Ниигата»), литературный критик Мацубара Синъити, поэтесса Минатоно Киёко, критик Мацуока Акихиро — все они преподаватели Осакской литературной школы.

Нас, японистов, интересовали прежде всего проблемы японоведческие, но собравшиеся в зале, как и сидящие за столом президиума, страстно хотели услышать о советской литературе.

С основным докладом выступил я. Тему предложил по своему выбору: «Ленинские принципы партийности литературы». Выбор был не случайным: в семидесятом году, когда весь мир отметил столетие со дня рождения В. И. Ленина, исполнилось и шестьдесят пять лет со дня опубликования ленинской работы «Партийная организация и партийная литература». Именно эта работа сыграла огромную роль в истории советской литературы, в понимании проблемы «писатель и общество». Она актуальна и в наши дни, когда в мировом литературном процессе усилились тенденции так называемой надклассовости литературы.

Проблема эта была актуальной и здесь, в этом длинном учебном зале с черными столами. Понимали ее и толковали, правда, по-разному. Выступая в прениях, Минатоно Киёко сказала по поводу моего доклада, что он «очень хорош, но слишком ортодоксален». Социалистический реализм, по ее словам, предъявляет «слишком жесткие требования», а к изображению энергии народных масс «следует подходить с общечеловеческих позиций, с позиций более широкого, солнечного мироощущения».

Об издании в СССР переводов произведений японских авторов рассказал Сергей Булатов. Цифры производили впечатление: за годы Советской власти произведения японских писателей издавались двести шесть раз на двадцати четырех языках народов СССР. В нашей стране широко известны имена Тикамацу Мондзаэмона, Ихара Сайкаку, Мацуо Басё, Исикава Такубоку, Кобаяси Такидзи, Мацумото Сэйтё и др.

Оживленный обмен мнениями состоялся по проблемам, поднятым поэтом Киндзи. Он суммировал вопросы японской стороны:

1. Что мы понимаем под социалистическим реализмом, который является господствующим направлением в искусстве социалистических стран?

2. Возможно ли существование социалистического реализма в условиях капиталистической действительности?

3. Почему мы называем Пушкина народным поэтом и так высоко ценим «Евгения Онегина», ведь в произведении изображена жизнь дворянского общества и потому его следует причислить к «дворянской литературе»?

На первый вопрос мне уже приходилось однажды отвечать в этом зале. Виталий Совастеев отвечал на последний вопрос. Он отметил, что «Евгений Онегин» не просто хроника дворянской жизни, что социальные проблемы, затронутые в поэме, масштабнее и острее, и напомнил оценку творчества Пушкина Белинским…

Любопытной была дискуссия о творчестве ныне покойного Кавабата Ясунари, лауреата Нобелевской премии. Большой интерес вызвала также проблема сознательного и бессознательного в творчестве писателя, затронутая Оно Тосабуро.

Участники встречи пожелали нам, чтобы мы больше переводили на русский язык японских пролетарских поэтов и прозаиков 30-х годов, а также знакомили советских читателей с современной прогрессивной японской литературой. Всеми присутствующими была выражена уверенность, что подобные встречи будут содействовать упрочению культурных связей между странами-соседями, лучшему знанию литератур друг друга, доказательством чему послужат новые переводы книг.

…На прощание друзья из Осакской литературной школы подарили нам значок своего учебного заведения. Мне он почему-то напомнил космическую ракету. Ощущение сходства усилилось, когда нам пояснили, что девиз школы, воплощенный в значке, — «Вперед, только вперед!»

Я вынес глубокую убежденность в том, что движение школы вперед осуществляется под знаменем гуманистических идей.