Наука и буржуазная демократия

Наука и буржуазная демократия

Ну, конечно, буржуазная. Ведь на свете другой пока еще не было и, как утверждают многие, быть не может. Каковы ее взаимоотношения с на- укой?

В 1972-1973 годах, в эпоху "разрядки", когда стали налаживаться научные контакты с Западом, советские специалисты в области биоорга- нической химии попали в качестве стажеров-исследователей в лаборато- рию американского профессора (индийца по происхождению), лауреата Но- белевской премии Хара Гобинда Кораны в Массачусетском университете. Корана и его сотрудники были заняты фантастическим по тем временам делом: химическим синтезом гена. Но наши ученые более всего были по- трясены не тончайшими исследованиями структур биологически активных фрагментов ДНК, не виртуозными технологиями, создающими элементы жи- вой материи из химических реактивов, а самими условиями работы. Пом- ню, как тогда, в семидесятых, даже чтение заметок, опубликованных стажерами после возвращения в СССР, вызывало настоящий шок.

Нас, привыкших к советской режимно-пропускной системе, поражало, что каждый сотрудник Кораны имеет свой ключ от лаборатории (занимав- шей целый этаж в одном из институтских корпусов) и может пользоваться всеми ее помещениями, включая библиотеку, круглосуточно. А главное, мы не представляли, что возможна такая эффективная организация труда. Лаборатория Кораны насчитывала всего около 30 сотрудников, в том чис- ле 6 лаборантов (двое из которых только мыли химическую посуду для всей лаборатории) и 5 аспирантов. Остальные - "постдоки", молодые ученые, недавно получившие степень Ph.D ("доктора философии") и стре- мящиеся поскорее добиться ярких научных результатов, чтобы сделать себе имя, заслужить хорошие рекомендации и в дальнейшем занять более престижные и высокооплачиваемые должности в университете или в лабо- ратории крупной фирмы.

И четверть века спустя не забыть, как дивно было тогда читать о семинарах со свободным и всесторонним обсуждением любых проблем, предложений и гипотез, о том, что можно трудиться в лаборатории дни и ночи напролет (в подвале корпуса установлены торговые автоматы, и в любое время суток здесь можно купить кофе, сэндвичи, фрукты, сигареты и прочее), а можно вообще в лаборатории подолгу не показываться, если какую-то идею легче обдумать в другом месте и т.д.

Не удивительно, что лаборатория Кораны по своей научной производи- тельности намного превосходила крупный советский академический НИИ с его администрацией, ученым советом, парткомом, профкомом, комитетом комсомола, многочисленными службами и сотнями сотрудников.

Да, буржуазная демократия обеспечивает наибольшее использование человеческого интеллекта, поскольку в наибольшей степени соответству- ет природе самого человека. Даже отрицательные свойства личности - эгоизм, жажду обогащения - система свободного предпринимательства оборачивает на благо общества. А демократическое правовое устройство с автоматизмом отлаженной машины подавляет безумные проявления от- дельных личностей и групп и ведет к принятию решений, приемлемых для психологически уравновешенного большинства. Отсюда и эффективность, недостижимая для искусственных формаций, вроде фашизма или сталин- ского социализма.

Помнится, в перестроечные годы в "Известиях" был опубликован спи- сок советских ученых и ученых из числа российских эмигрантов, удо- стоенных в течение примерно семидесяти лет - с начала 20-х до конца 80-х - Нобелевских премий в области физики, химии, медицины и биоло- гии. Оказалось, что два миллиона тех, кто бежал от революции и осел в странах Западной Европы и в США, дали миру столько же нобелевских ла- уреатов, сколько двести миллионов оставшихся. Соотношение в степени реализации талантов - сто к одному!

Сделаем скидку на целый ряд обстоятельств: на то, что процент ин- теллигенции среди эмигрантов был намного выше, чем среди оставшегося населения; да еще - на нашу нелепую страсть к засекречиванию, из-за которой опережающие открытия советских ученых порой публиковались с опозданием и терялся приоритет; наконец, на политическую пристраст- ность членов самого Нобелевского комитета. Пусть будет реальное соот- ношение не сто, а только десять, даже пять к одному. Все равно, раз- ница вопиет.

Поражает понимание (как будто не только осознанное, но инстинктив- ное) капитала и правящей элиты Запада, что непрерывное, ускоряющееся движение курсом научно-технического прогресса - это важнейшее условие выживания и развития их общества. Впрочем, такому пониманию немало поспособствовала когда-то наша страна. Говорят, Россия учит весь мир своими отрицательными примерами. Ничего подобного, учит и положитель- ными (беда только, что сама не учится ни на тех, ни на других). Науч- но-технический рывок Советского Союза в эпоху "оттепели", наши первые искусственные спутники Земли и "лунники", полеты первых наших космо- навтов вызвали переполох на Западе, прежде всего в США. Обеспокоенный президент Кеннеди создал комиссию, которая должна была выявить причи- ны американского отставания и наметить пути его преодоления.

В заключении, представленном комиссией, главная мысль сводилась к следующему:

"В наше время богатство и могущество страны больше не

определяются ни размерами ее территории, ни численностью

населения, ни природными ресурсами. Они определяются -

единственно - клетками серого мозгового вещества членов

данного общества и способностью общества использовать их с

максимальной эффективностью".

Формулировка довольно общая, но из нее были сделаны вполне конкре- тные выводы. Наука и образование в США стали важнейшим национальным приоритетом, в эти сферы пошел настоящий вал инвестиций. Научно-тех- нический прогресс получил мощное ускорение, и завоевание Америкой первенства в космосе, увенчавшееся в 1969 году триумфальной высадкой на Луну, стало лишь одним из его проявлений.

Сейчас, после распада Советского Союза, США являются единственной мировой сверхдержавой и собираются оставаться ею впредь. Основу их лидерства создает то, что в США делается не менее 80% всей мировой фундаментальной науки, а это требует, во-первых, таких громадных рас- ходов, которые ни одна другая страна себе позволить не может, а во-вторых, создания оптимальных условий для работы ученых. В середине 90-х в США только из федерального бюджета выделялось на фундаменталь- ную науку 30 млрд. долларов в год. Столько же дарили университетам на фундаментальные исследования американские филантропы. В совокупности эти суммы превышали 20% расходов США на военные цели (которые состав- ляли около 300 млрд. долларов).

В Америке, отчасти стихийно, отчасти целенаправленно, поддержива- ется сложнейший баланс между затратами на фундаментальную и приклад- ную науки (чтобы последняя не забуксовала из-за слабости первой), и составляет он примерно 1:9 общенациональных затрат на исследования и разработки. Значит, в 90-е годы затраты на прикладную науку в США превышали п о л о в и н у т р и л л и о н а долларов в год. От- части это были средства из госбюджета - на исследовательские работы по созданию новых видов и образцов вооружений, а также на федеральные программы, но большей частью - расходы корпораций.

Исключительное внимание уделяется образованию. В США число только крупных университетов (они же являются главными центрами фундамен- тальной науки) превышает 100, а всего вместе с колледжами в США при- мерно 3000 профессиональных учебных заведений. Экономическое чудо Японии и Южной Кореи - результат повышения образовательного уровня их работников. Эти страны начинали именно с развертывания системы высше- го образования. В середине 90-х г.г. в Японии только университетов было свыше 300. (При этом стоит отметить, что в Японии, с ее гигант- ским размахом прикладных исследований, фундаментальная наука развита слабо. Крупные японские ученые в области фундаментальных наук работа- ют, как правило, в других странах, дома для этого нет условий. Следо- вательно, подлинной научной независимостью Япония не обладает.)

Любопытно, что в США, сосредоточивших у себя основной потенциал мировой фундаментальной науки, престижность научной деятельности зна- чительно ниже, чем когда-то была в Советском Союзе. И в этом, - как ни парадоксально, - тоже проявляется стремление развитого капитализма к предельной оптимизации. Российский биолог А. Нейфах, немало порабо- тавший в американских лабораториях, так пишет об этом ("Знание - Си- ла", N2, 1996):

"Доходы ученых довольно средние. У бизнесменов и даже у

врачей и адвокатов они намного выше. Поэтому и благодаря

жесткой системе организации в американскую науку отбирают-

ся только те, кто действительно хочет ею заниматься и кто

способен делать это… Вот почему (хотя среди них есть и

дураки, и умные, и честные, и шарлатаны, и доля высоко-

одаренных, вероятно, не выше, чем у нас) средний уровень

работающих в науке, на мой взгляд, там выше".

Характерна система ученых степеней, практикуемая в США. Магистр там примерно равен нашему дипломнику. А докторские диссертации в Аме- рике являются чем-то промежуточным между нашими дипломными работами и кандидатскими диссертациями. Формы и процедуры защиты диссертаций ре- гулируются правилами и традициями самих университетов, без всякого надзора со стороны государственных органов. Степень доктора является, по сути, лишь свидетельством пригодности к самостоятельной исследова- тельской работе в избранной области. Докторами становятся обычно мо- лодые люди, дальнейшая профессиональная судьба которых всецело зави- сит от их реальных достижений.

Повышению интеллектуального потенциала способствует и то, что Аме- рика стала научной Меккой, притягивающей творчески одаренных людей со всей планеты. Во многих американских лабораториях, занятых фундамен- тальными исследованиями, иностранцы составляют одну - две трети со- трудников. В основном, это выходцы из Юго-Восточной Азии - китайцы, индийцы, вьетнамцы. В последнее время все больше становится русских. Америка принимает этих разноплеменных ученых, не проявляя никакого расизма. Отбор идет не по цвету кожи и разрезу глаз, а по степени та- ланта и умения. Хотя, немаловажную роль, видимо, играет и то, что "гостям-ученым" (по аналогии с "гастарбайтерами") можно платить на- много меньше, порой в несколько раз меньше, чем своим соотечествен- никам.

Российские ученые, которым пришлось близко познакомиться с реалия- ми американской фундаментальной науки, отмечают и отрицательные чер- ты. Например, то, что сами американцы называют "крысиные гонки" - жесткую и не всегда джентльменскую конкуренцию на всех уровнях: при поступлении на работу, при получении грантов, при подборе шефом со- авторов статьи (сам он - всегда главный соавтор, т.е. подписывает по- следним), при цитировании (точнее, нецитировании) предшественников, при публикациях в престижных журналах. Причем конкуренция и порожда- емое ею психологическое напряжение существуют не только между теми, кто работает в одной области в разных лабораториях, но зачастую и между сотрудниками одной лаборатории.

Странновато для тех, кто привык к работе в советском НИИ с его плановой тематикой, выглядит и сама система организации и финансиро- вания фундаментальной науки в США. Вот как об этом пишет А.Нейфах:

"Шеф, руководитель лаборатории, не может заниматься тем,

что кажется ему интересным и перспективным. Почти все время

он занят составлением "аппликаций" (заявок на гранты). На-

до, чтобы из лаборатории выходило много статей, иначе не

будет и грантов. Умение написать "проходимую" заявку на

грант ценится чрезвычайно высоко. "Аппликабельно" то, что

уже прошло проверку опытом. Получить грант на принципиально

новое направление трудно, поскольку публикаций, естествен-

но, еще нет, а успех будущих работ неочевиден. Поэтому их

делают как бы из-под полы - за счет денег от предыдущего

гранта. Потом, если что-то вышло и опубликовано, можно по-

давать заявку на новый грант… Если шеф не получил очеред-

ной грант, это объявляется сотрудникам за полгода-год -

ищите новую работу. Нередко такие лаборатории просто распа-

даются, возникают новые, более жизнеспособные. Идет свое-

образный естественный отбор".

Что же касается прикладной науки, то здесь - в финансируемой госу- дарством области создания военной техники и в финансируемых корпора- циями областях наукоемких технологий и товаров - заработки ученых и инженеров выше, чем в сфере фундаментальной науки. Хотя, соответст- венно, здесь резче проявляются все отрицательные факторы, порождае- мые конкуренцией и стремлением к предельной оптимизации.

Вообще, оборотная сторона капиталистической сверхэффективности не просто неприглядна. За ней скрываются немалые опасности. Слабость буржуазно-демократического Запада начинается с его системы образова- ния, и здесь мы нисколько не противоречим похвальным словам об этой системе, сказанным выше. Все образование на Западе нацелено на то, чтобы дать обучаемому узконаправленные профессиональные знания, с чем оно справляется великолепно. Однако из-за того, что все, не относяще- еся к специальности, отбрасывается как лишнее, страдает (хотелось бы сказать "духовность", да уж больно это слово затрепано и извращено нашими национал-патриотами) целостность восприятия мира и способность к его осмыслению.

Известный российский педагог В.А.Караковский пишет:

"У нас даже в начальной школе ученики изучают более 10

предметов, в Америке - от трех до пяти. Когда к нам в шко-

лу приезжали для обмена опытом американские педагоги, они

часто удивлялись тому, что у нас все изучают химию, такой

сложный предмет. По мнению американцев, им проще "купить"

химиков из других стран, чем обучать всех своих школьников

химии… Сотрудник Фонда Сороса советский эмигрант В.Сой-

фер, который более десяти лет преподает в Америке, поведал

о забавном факте. Все эти годы он задавал студентам вопрос:

кто такой Джордано Бруно? И ответа не услышал ни разу. А в

России каждый школьник даст правильный ответ!"

В том, что касается познаний современных российских школьников, Караковский, конечно, излишне оптимистичен. Он явно судит по своей собственной школе. Но это нисколько не оправдывает невежество амери- канских школьников и студентов.

А российский математик Владимир Арнольд утверждает:

"В американских школах детям не дают самых элементарных

знаний, 80 процентов американских учителей не знают даже

дробей, не умеют разделить 111 на 3 без калькулятора".

Следствием такого образования и воспитания, следствием предельно узкой специализации является факт, который поражает многих российских интеллигентов, соприкоснувшихся с западными интеллектуалами: в домах последних часто не найти ни одной книги! Не удивительно поэтому, что наши ученые и деятели искусства нередко пишут об открывшейся им узос- ти кругозора их западных коллег. Кто-то (кажется, А. Лушников) даже в сердцах обозвал своих американских знакомых - ученых и киносценарис- тов - "машинами для производства творческой работы".

Что же касается духовного и культурного уровня не интеллектуалов, а средних американцев, то о нем, пожалуй, с большой степенью досто- верности можно судить по тому потоку американской видеопродукции, ко- торый хлынул на наши телевизионные экраны. Одно то, что бесчисленные однообразные боевики со стрельбой и взрывами автомобилей, такие сери- алы, как "Пятница, 13-е", "Гарри - снежный человек" и т.п., выпуска- ются, свидетельствует о том, что они находят сбыт у себя в стране, а значит, созвучны духовным запросам значительной части населения.

До поры, до времени (до критической скорости гуманной пули и ее критического приближения к Цели) узкопрофессиональная направленность, духовная ограниченность обеспечивают дополнительный выигрыш в эффек- тивности. Но в ближайшей перспективе они могут стать одним из главных источников опасности.

В то же время сильнейшими сторонами буржуазной демократии, в ог- ромной степени способствующими научно-техническому прогрессу, являют- ся открытость общества и законопочитание. Приведу примеры достаточно давние, но поучительности своей не утратившие. Помню, как в семидеся- тые годы нас, молодых инженеров "оборонки", приученных к советской системе сплошной секретности, удивляли сообщения о том, что в амери- канском конгрессе и просто в печати ведутся оживленные споры: какие ракеты - морского или наземного базирования - следует разрабатывать, какими боеголовками их оснащать, строить авианосцы или закладывать больше атомных подлодок и т.д. Мы недоумевали: а как же секретность? И только со временем, набравшись собственного печального опыта, стали понимать: западное общество, с его стремлением к максимальной эффек- тивности, проявляет особую осторожность там, где речь идет о госу- дарственных расходах, то есть, об использовании средств налогопла- тельщиков. Всестороннее открытое обсуждение уменьшает вероятность ошибки, которая может обойтись неизмеримо дороже, чем любые потери от недостаточного уровня секретности.

Во время вьетнамской войны одной из фирм в США был создан новый истребитель-бомбардировщик, и комиссия конгресса должна была решить, стоит ли заказывать крупную партию таких самолетов. Заказ обошелся бы в миллиард долларов, тогдашних, в несколько раз более полновесных, чем нынешние. Фирма-изготовитель всячески рекламировала достоинства своего образца, но пресса высказывала большие сомнения в его боевых возможностях. Тогда на заседание комиссии был вызван генерал, опытный летчик, и в присутствии журналистов ему задали единственный вопрос: "Что вы будете делать, если на таком самолете встретите в воздухе вьетнамский МиГ-21?" Генерал ответил с военной прямотой: "Катапульти- руюсь!" И новый самолет в крупносерийное производство не пошел.

Вот почему для США почти невероятно возникновение абсурдных ситуа- ций, характерных для Советского Союза времен застоя, вроде одновре- менного, разорительного выпуска сразу трех типов танков. Разумеется, то же относится и к выделению бюджетных средств на сугубо мирные про- граммы. Открытость общества все время старается развернуть финансо- вый вектор в сторону наибольшей научно-технической эффективности.

Еще более поразительным для нас, российских жителей, приученных всем своим опытом, как прежним советским, так и новым, к бесправию и беззаконию, является западное законопочитание. Генерал Лесли Гровс, руководитель американского атомного "Проекта Манхэттен", вспоминает, как в начале 1943 г. для строительства громадного завода по произ- водству плутония был выбран вблизи городка Хэнфорд район общей пло- щадью 200 тысяч гектаров. Большей частью это была пустынная равнина, заросшая кустарником. Из-за бесплодных песчаных почв фермеры этой местности с трудом сводили концы с концами. Но, так или иначе, ферме- ров нельзя было просто принудительно выселить в другое место. По за- кону, правительство должно было выкупить их участки.

"При покупке земель, - пишет Гровс, - была допущена

серьезная ошибка. До момента непосредственного начала работ

по строительству реакторов должно было пройти много време-

ни, поэтому я не настаивал на немедленном оформлении покуп-

ки земель, занятых под посевы. Мне хотелось оставить вла-

дельцам больше времени на хлопоты, связанные с переселени-

ем, а заодно позволить им снять еще один урожай. Эта от-

срочка обернулась для государства большими дополнительными

расходами. Дело в том, что наступивший сезон оказался очень

удачным для земледельцев, и поэтому стоимость земли, исчис-

ляемая судом по последнему урожаю, сильно возросла. Мы ни-

чего не могли сделать для уменьшения цены земли, и государ-

ство было вынуждено выплатить владельцам огромную сумму".

Гровс корит себя за лишнюю трату казенных средств и даже не заме- чает (для него это естественно), о чем он свидетельствует: нищий фер- мер из захолустья и сверхдержава, которая ведет мировую войну и со- здает атомную бомбу, перед лицом суда р а в н ы в своих правах! Их взаимоотношения определяются только законом.

Итак, при всех своих слабых и сильных сторонах, при всем своем благородстве и безобразии, буржуазная демократия обеспечила исключи- тельный темп научно-технического прогресса. В считанные десятилетия пройден I этап НТР - научно-индустриальный, содержанием которого была интеллектуализация промышленного труда. Главным итогом I этапа яви- лись не сама по себе автоматизация, не сами по себе высокие техноло- гии, но утвердившиеся новые принципы производства, которое теперь яв- ляется непрерывно изменяющимся продуктом непрерывных прикладных ис- следований. Помимо прочего, это вызвало окончательный крах классичес- кой марксистской теории с ее основополагающим утверждением, будто ис- точник прибавочной стоимости - физический труд рабочего. Индустриаль- ный рабочий класс значительно сократился, а в ряде отраслей уже пол- ностью вытеснен научно-техническими специалистами.

Деление НТР на этапы, разумеется, условность. Смена этапов подра- зумевает лишь то, что в ходе предыдущего этапа достигается некоторое насыщение, темпы развития в этом направлении замедляются, и вектор наиболее интенсивных и значимых для общества исследований смещается в новые области. Но ни один этап никогда не может считаться завершен- ным.

Тем более, на I этапе осталась нерешенной одна глобальная пробле- ма: создание источников энергии, способных заменить, как углеводород- ное топливо, неэффективное и загрязняющее окружающую среду, так и атомную энергетику, основанную на делении тяжелых ядер, - эффектив- ную, но опасную в эксплуатации и создающую неуничтожимые радиоактив- ные отходы. Решением проблемы должен был стать управляемый термоядер- ный синтез, но он оказался намного более крепким орешком, чем это представлялось лет 30 назад.

Сложность, многолинейность научно-технического прогресса в эпоху НТР способна даже сбить с толку некоторых наблюдателей. Так, физик и литератор С.Переслегин в статье "О геополитическом положении Европы" ("Звезда", N12, 1998) из нерешенности энергетической проблемы и со- храняющейся привязки экономики Запада к нефти, источники которой на- ходятся преимущественно во владении мусульманских государств, делает далеко идущие выводы. Он утверждает:

"Энергетический кризис породил застой в науке и остано-

вил развитие ряда технологий… Энергосберегающие техноло-

гии, которые из-за него возникли и распространились, бы-

ли тупиковой ветвью развития науки… Выброшены из исто-

рии сверхзвуковые авиалайнеры. Сданы на слом пассажирские

трансатлантики… Остановлены все космические программы…

За 25 лет не произошло существенного технологического скач-

ка в какой бы то ни было области, за исключением компью теров".

Во всем этом Переслегину видится потеря способности Запада к науч- но-технической "экспансии" и, более того, "тяжелое поражение Запада в области идей и ценностей" перед лицом "фундаменталистского наступле- ния" Юга.

На деле все обстоит иначе. Мешанина фактов, вызывающая такую тре- вогу у автора статьи, легко разделяется на отдельные явления, каждое из которых и происходило не так, как видится Переслегину, и объясня- ется более оптимистическим образом, если помнить о стремлении Запада к максимальной рационализации. Гигантские корабли-трансатлантики, по- томки "Титаника", стали сдавать на слом не после энергетического кри- зиса 1973 г., а задолго до него, еще в пятидесятых, потому что они не выдержали конкуренции с появившимися в те годы реактивными авиалайне- рами и остались без пассажиров.

Сверхзвуковые авиалайнеры не "выброшены из истории", а не получили широкого применения потому, что уступают широкофюзеляжным дозвуковым по всем экономическим показателям (не только по расходу топлива на пассажиро-километр, но и по стоимости производства, эксплуатации и т.д.), а также по критериям безопасности. Говоря попросту, сверхзву- ковые скорости коммерческих и пассажирских перевозок для нашей не- большой планеты оказались излишними.

Если уж на то пошло, то и в военной авиации скорости не растут в течение последних сорока лет. Как достигли к концу 50-х г.г. значений 1,5 - 2,5 М, так и сохраняются в этих пределах. (Странно, что Пере- слегин не бьет тревогу и по этому поводу.) А причина та, что дальней- шее повышение скоростей и для боевых самолетов уже не имеет практи- ческого смысла. Их развитие идет по пути улучшения маневренности, а главное - совершенствования электронного оборудования. Так в области авиации выглядит явление насыщения, характерное для смены этапов НТР.

Что касается космических дел, то временно остановлены только такие сверхзатратные и носившие в основном престижный характер программы, как пилотируемые полеты на Луну. Но устремленность в Космос на Западе сохраняется. И речь не о постоянных запусках искусственных спутников прикладного назначения - разведывательных, связных, метеорологических и т.д. Выводятся в околоземное пространство орбитальные телескопы, которые многократно увеличивают возможности астрономии, запускаются исследовательские станции к планетам Солнечной системы, вплоть до са- мых отдаленных, внешних. Каждый такой объект стоит сотни миллионов, а то и миллиарды долларов. И рациональнейший Запад тратит, тратит день- ги на всю эту "чистую науку"! Вот чему надо удивляться, а не тому, что на Луну давно не высаживались новые астронавты.

Да, сохраняется не слишком приятная для Запада зависимость от неф- тяных источников, находящихся в руках исламского мира. Однако, нет сомнений: если бы в один прекрасный день этот беспокойный и опасный мир вместе со всеми своими природными богатствами провалился сквозь землю, Запад - при современном состоянии науки и техники - в считан- ные годы освоил бы добычу нефти буквально со дна морского, вначале - с океанского шельфа, а там и с больших глубин. Но, поскольку переход на океанские технологии, а также форсирование работ по созданию аль- тернативной энергетики (водородной, термоядерной) требует гигантских затрат, Западу э к о н о м и ч е с к и в ы г о д н о пользовать- ся освоенными нефтяными месторождениями Ближнего Востока и пр.

Ради сохранения выгоды Запад подчас готов идти на компромиссы с весьма одиозными режимами и движениями. Тенденции, конечно, опасные. В XXI веке все это, действительно, может кончиться катастрофой. Преж- де всего для самого исламского мира, привыкшего жить, что называется, "на халяву", без собственных научно-технических усилий.

А утверждения Переслегина о 25-летнем застое Запада в области тех- нологий способны вызвать улыбку. Что касается компьютеров, о которых он упоминает с таким пренебрежением, то в действительности речь идет - ни много, ни мало - о II этапе НТР: информационной революции, буме микроэлектроники. Материальное производство и жизнеобеспечение об- щества теперь все больше зависят не только от применения научных зна- ний, но и от потоков информации, работы глобальных компьютерных се- тей. Доля традиционного индустриального труда при этом еще более со- кращается, а роль интеллектуального труда - продолжает возрастать.

Ряд исследователей, например В.А.Красильщиков ("Свободная мысль", N2, 1999), отмечают, что эти процессы порождают новую, весьма своеоб- разную, социальную дифференциацию. В основе ее лежат не столько раз- личия в имущественном положении, частной собственности (хотя и они пока не исчезают), сколько различия в обладании знаниями, информаци- ей. При этом усугубляется прежде всего общемировое разделение на раз- витые и "развивающиеся" страны. Все большая часть населения Земли оказывается неприспособленной к новой экономике - глобальной, инфор- мационной, наукоемкой.

Но и для самого западного общества нарастающая в нем дифференциа- ция в зависимости от уровня личных знаний и способностей, в зависи- мости от доступа отдельных людей или групп, объединенных общими инте- ресами, к информационным потокам и системам их регулирования - также сулит немалую опасность.

II этап продолжается и будет продолжаться, его перспективы необо- зримы, а уже начался III этап НТР - этап биологии и генетики. Предпо- лагается, что в ходе этого этапа, в частности, удастся путем создания эффективных биотехнологий преодолеть противоречие между человеческим обществом и природой, решить экологическую проблему.

Считалось, что за III этапом п о с л е д у е т IV - этап физио- логического и психологического самоусовершенствования человека. Но фактически эти этапы сразу слились в один. И то, что поверхностному наблюдателю может показаться замедлением научно-технического прогрес- са в некоторых отраслях, является в действительности изменением миро- вых научных приоритетов. Его уже отметил на Западе такой чувствитель- ный индикатор, как финансовый вектор: он стал смещаться от точных на- ук к биологическим и медицинским.

Да, буржуазная демократия выводит гуманную пулю на заключительный участок ее полета, в зону прямой видимости Цели. Однако при этом воз- никают качественно новые опасности, которые в перспективе грозят бур- жуазному обществу, казалось бы вполне сбалансированному и прочному, большими бедами, если не полным разрушением.

Грядущий кризис, - а обозначается, видимо, главный кризис всей че- ловеческой цивилизации, - в самом западном обществе пока не привлек большого внимания. Причина проста: внутренние противоречия и напряже- ния, нарастающие вместе с научно-техническим ускорением, не так явно ощутимы, как напряжения внешние. Ведь высокоразвитые страны с их единственным "золотым миллиардом" населения (даже неполным) окружены странами развивающимися с пятью миллиардами обитателей, и число по- следних непрерывно возрастает. Это увеличивает нестабильность на пла- нете, конфликт "Запад - Юг" обостряется.

И все же, как бы ни отвлекали внешние бури, угроза внутренняя - приближение цивилизации Запада к ее собственному критическому барье- ру - тоже начинает осознаваться. Буржуазная демократия - это не тор- жество человеческого разума над безумной, звериной человеческой пер- воосновой, а компромисс между ними. Но компромисс не может длиться вечно, он действует в определенных условиях.

До сих пор буржуазная демократия была оптимальным способом выжива- ния и развития цивилизации именно потому, что соответствовала природе человека - смешанной, фарсовой. Пока эта природа не претерпела изме- нений, пока - конкретно - ее важнейшая составляющая, средняя продол- жительность жизни (70 - 80 лет), остается прежней, буржуазное общест- во, следуя курсом гуманной пули, еще может перестраиваться - органи- зационно и психологически, - чтобы поддерживать равновесие с научным развитием. Хотя делать это становится все труднее.

Могут возразить, что тенденция к постепенному приращению срока жизни обозначилась давно. Однако, речь пока идет об очень малых абсо- лютных значениях. И буржуазное общество через систему страховок, бес- платного медицинского обслуживания и т.п. не допускает здесь значи- тельного разрыва между более состоятельными и менее состоятельными слоями населения. Но что будет дальше? Когда речь зайдет не только о финансовой стоимости, но - что важней всего - о г о т о в н о с т и каждого члена общества к масштабам новых приращений?

Подробнее мы попытаемся осмыслить эту проблему в заключительной главе. А пока лишь отметим: предчувствия, что наука, обеспечившая за- падной цивилизации ее жизненный уровень, способна в близком будущем затянуть эту цивилизацию в небывалый, гибельный кризис, прорываются на Западе всплесками антисциентистских настроений. Науке пытаются противопоставлять гуманизм и религию. Но современный гуманизм немыс- лим без массового производства материальных благ, без высоких меди- цинских технологий, а то и другое создается именно наукой.

Несколько сложнее обстоит дело с религией. Бертран Рассел справед- ливо утверждал, что все религии порождены, в конечном счете, страхом перед смертью, но видел в этом сугубо отрицательный фактор:

"Я считаю ее (религию) болезнью, порожденной страхом, и

источником неисчислимых страданий для человечества. Правда,

я не могу отрицать, что религия внесла определенный вклад в

цивилизацию. Она помогла на заре существования человеческо-

го общества изобрести календарь, и она же заставила египет-

ских жрецов так тщательно устанавливать время затмений, что

впоследствии они оказались способны их предсказывать. Эти

два добрых дела я готов признать, но никаких других за

религией не знаю". (Б.Рассел "Внесла ли религия полезный

вклад в цивилизацию", в сборнике его произведений "Почему я

не христианин", М., 1987)

Здесь философ-гуманист в полемическом запале допускает, как нам кажется, явный перехлест. При всех трагедиях, порожденных религиозной узостью и нетерпимостью, положительное значение религии в истории че- ловечества неоценимо. Пусть она давала только иллюзию бессмертия, но без этой иллюзии жизнь людей в прошлом была бы невыносимой из-за пол- ной безысходности. Столетие за столетием поддерживая человека своим объяснением смысла его краткой, обреченной жизни, обещая ему посмерт- ное продолжение бытия, религия обеспечила выживание цивилизации, по- могла ей дотянуть до тех времен, когда стали открываться реальные це- ли и реальные способы их достижения.

Не случайно, религия стала отступать именно тогда, когда гуманная пуля начала свой полет - в XVII веке, с появлением метода эксперимен- тальных доказательств, который вытеснил из научной практики господ- ствовавший в ней две тысячи лет, со времен греческих философов и Евк- лида, метод формальных рассуждений. Именно тогда, когда открылось, что природу можно спрашивать, задавая ей вопросы-эксперименты, и она - откликается, отвечает. Когда крохотный и пока еще смертный человек вступил в диалог со Вселенной и впервые ощутил свой разум равновели- ким ее безграничности и вечности.

А в условиях современной западной цивилизации противопоставить ре- лигию науке просто невозможно. Более того, религия сама старается приспособиться к научному пониманию мира. Так, католическая церковь еще в начале 50-х приветствовала появление теории "Большого взрыва", согласно которой наша Вселенная возникла примерно 15 млрд. лет назад из одной точки бесконечно высокой плотности. Казалось, впервые после того, как в XVIII веке астрономы выдвинули постулат о бесконечной Вселенной, не имеющей начала во времени, вновь открылась возможность Божественного сотворения. Многие теологи ликовали: наконец-то физики доказали существование Бога!

Однако, дальнейшее развитие космологии убавило энтузиазм богосло- вов. Сейчас астрофизика оставляет Богу для сотворения мира всего лишь так называемое "время Планка" - 10 в минус 43-й степени секунды, наи- меньшую возможную единицу времени. Наука пока не может описать, что происходило в этот исчезающе краткий миг "Большого взрыва", не может ответить на вопрос, почему наша Вселенная начала расширяться со ско- ростью очень близкой к критической, то есть именно такой, которая не- обходима, чтобы не произошло реколлапсирования. Но уже вся дальнейшая эволюция Вселенной в течение миллиардов лет происходила в соответст- вии с законами Общей теории относительности, без явного вмешательст- ва Провидения. Наука может реконструировать возникновение галактик и туманностей, звезд и планет, живой, а затем и мыслящей материи.

Поэтому религия на Западе постепенно и все более явно признает приоритет науки в вопросах мироздания и природы самого человека. В октябре 1996 г. католическая церковь даже признала, наконец, что че- ловек произошел от обезьяны, и Папа Римский окончательно сдал в вати- канский архив документы о последнем большом споре между религией и наукой. По сути, наука на Западе сводит роль церкви к задачам нравст- венного воспитания, необходимых ритуалов, умиротворяющего психотера- певтического воздействия и благотворительности.

Все это прекрасно и полезно, однако отсюда ясно следует, что ре- лигия не может быть альтернативой науки, ни в наше время, ни, тем более, в предвидимом будущем, когда наука начнет изменять основу ос- нов цивилизации, биологическую природу человека. Надеяться на Бога в решении грандиозных по своему размаху и трагизму задач, которые при этом возникнут, никак не приходится. Решать их придется самому Человеку.