Наука и олигархия

Наука и олигархия

Некоторое время назад (чтобы уточнить - уже после краха всех него- сударственных финансовых пирамид, но еще до главного краха 17 августа 1998 года) проводил я один эксперимент, казавшийся мне любопытным: читал своим друзьям некий стихотворный отрывок и просил определить время его написания, - хотя бы с точностью плюс-минус десятилетие, - а также автора. Предупреждал, что автора они знают. Вот эти строки:

Грош у новейших господ

Выше стыда и закона;

Нынче тоскует лишь тот,

Кто не украл миллиона.

Бредит Америкой Русь,

К ней тяготея сердечно…

Шуйско-Ивановский гусь -

Американец?… Конечно!

Что ни попало - тащат,

"Наш идеал, говорят,

Заатлантический брат:

Бог его - тоже ведь доллар!…"

Правда! Но разница в том:

Бог его - доллар, добытый трудом,

А не украденный доллар!

Мои друзья, люди сведущие и в русской литературе, и в русской ис- тории, терялись. С одной стороны, текст просто сегодняшний: Америка, заатлантический брат, доллар, доллар - заработанный там и украденный здесь. Но звучит диссонансом явно архаичный "Шуйско-Ивановский гусь". Текстильные эти края были центром предпринимательского бума до рево- люции, сейчас они в глубоком упадке. И с нынешними дельцами, нувори- шами, бандитами слово "гусь" никак не сочетается, слишком ласковое. Сходились на том, что стихи написаны где-то возле 1910 года. Но кто ж тогда автор?

Правильный ответ вызывал удивление: 1875 год, Николай Некрасов, поэма "Современники". Та самая, которая начинается знаменитыми, всем известными строками:

Я книгу взял, восстав от сна,

И прочитал я в ней:

"Бывали хуже времена,

Но не было подлей."

Да, словно удар чудовищной силы отбросил нашу страну на сто двад- цать лет назад, и она опять, спотыкаясь, побрела сквозь ту же самую грязь первоначального капиталистического накопления. Вернее, не ту же самую. Нынешняя грязь - куда более вязкая и глубокая, чем в некра- совские времена, и в ней слишком много крови. Царские чиновники воро- вали и вымогали взятки, но состояний в десятки и сотни миллионов (долларов) все-таки не сколачивали и не были связаны с криминальными группировками. Купцы и промышленники, "тит титычи", отнюдь не были воплощением высокой морали, но все-таки не доходили до заказных убийств (в России их сейчас в среднем два в день), до рэкета, крими- нальных "крыш" и всего прочего, что теперь стало обыденностью.

"Всякому безобразию есть свое приличие!" - говорил сто лет назад чеховский Лопахин. Объективные истоки тогдашних "приличий" и нынешне- го безобразного беспредела понятны. В конце ХIХ - начале ХХ века рос- сийское предпринимательство, - зачастую с привлечением западных капи- талов и технологий, - ориентировалось прежде всего на товарное произ- водство и внутренний рынок. Такое развитие требовало профессионалов. Оно способствовало росту образования и постепенному умножению основ- ного класса-производителя - интеллигенции.

Нынешние же хозяева России стремятся только к престижному потреб- лению западных товаров, начиная от "мерседесов" и кончая какими-ни- будь ваннами с гидромассажем. Получить их немедленно можно только в обмен на экспорт природных ресурсов, и за контроль над ним идет яростная борьба. В результате складывается характерная для самых от- сталых стран "третьего мира" структура общества и экономики, которая намертво привязывает к западным поставщикам, подавляет собственных производителей, исключает какое-либо самостоятельное развитие. Для России все это означает гибель ее науки.

Но помнит ли кто-нибудь, как попали мы в это месиво? С чего все началось? Конечно, с объявленной Горбачевым "перестройки". А какова была ее цель? Многие, большинство, уже начисто забыли.

Для сталинистов и фашистов Горбачев - разрушитель, "агент влияния Запада", сознательно разваливший великую империю. Интеллигенция, как правило, относится к нему снисходительнее: конечно, Горбачев, как не- задачливый водитель на сложной трассе, не справился с управлением, разбил машину и вывалил пассажиров в грязь, но замыслы-то у него были самые лучшие! Он хотел придать социализму человеческий облик, даровал нам гласность, стремился к демократии. Ах, апрельский пленум, обма- нувшая весна обновления!

Да полно, братцы, не так все было. Кто хочет освежить память, пусть возьмет в библиотеке подшивку старых газет, перечитает доклад Горбачева на пленуме ЦК КПСС 23 апреля 1985 года, тот самый доклад, с которого по традиции ведется отсчет времени "перестройки". Нет там ни единого слова ни о гласности, ни о демократии. И мыслей об этом пона- чалу не было у нового генсека. Дайте текст доклада молодому читателю, он, пожалуй, вообще ничего не поймет, не продерется к сути сквозь наслоения словесной шелухи. Но мы, современники, тогда, в апреле 1985 года, обладали особым, за десятилетия навостренным слухом. Сквозь обычные монотонные заклинания партийной риторики ("борьба с бесхо- зяйственностью, потерями, расточительностью, укрепление порядка и дисциплины, реорганизация аппарата и структур управления" и т.п.) мы сразу расслышали главное, расслышали сдавленный крик: " В н а ш е й с т р а н е о с т а н о в и л с я н а у ч н о - т е х н и ч е с - к и й п р о г р е с с! Е с л и н е с у м е е м с т о л к - н у т ь е г о с м е с т а - в п е р е д и к р а х!!! " Вот единственная причина, из-за которой была предпринята попытка "пе- рестройки".

С высочайшей трибуны пленума всего лишь признали то, что дав- ным-давно было ясно миллионам специалистов внизу. И главные надежды внушали не слова, словам давно не верили. Обнадеживало само явление народу бойкого, говорливого генсека после прежних, мумиеобразных. Хо- тя то, что партийной дурости и этому не занимать, тоже стало понятно с самого начала - по объявленной в мае антиалкогольной кампании.

Народ по всему Советскому Союзу выстраивался в километровые очере- ди к винным магазинам, злился, плевался, отводил душу, сочиняя анек- доты на новую тему (Лозунг во дворце бракосочетаний: "От безалкоголь- ных свадеб - к непорочному зачатию!" и т.п.). И в такой, мягко гово- ря, не располагающей к пафосу обстановке, 11 июня 1985 года в ЦК КПСС состоялось "Совещание по вопросам ускорения научно-технического про- гресса", где Горбачев уже конкретно изложил все основные проблемы и задачи "перестройки". С июня, а не с апреля, стало быть, и начался ее подлинный отсчет.

Надо отдать должное Михаилу Сергеевичу, на этот раз он внятно и с пониманием дела сказал о главных п р о я в л е н и я х болезни, по- разившей нашу науку и нашу промышленность:

Производительность труда недопустимо низка, и, самое

угрожающее, - не растет. Вновь создаваемая техника, даже

та, которую мы относим к высшей категории качества, оказы-

вается морально устаревшей уже на стадии проектирования и

не выдерживает сравнения с мировыми образцами. Устарела

структура применяемых материалов, доля пластмасс, керамики,

полимеров слишком мала. И это в то время, когда во всем ми-

ре нарастает настоящий бум химических технологий, производ-

ства специальных материалов, во многом определяющих уровень

современной техники. Вузовская и академическая наука неэф-

фективны. Структура отраслевой науки запутана, отдача от нее также невысока.

Это что же, в с е проблемы, накопившиеся почти за семьдесят лет Советской власти? Получалось, что все, с точки зрения правящей но- менклатуры. И не следует иронизировать над ее слепотой. Наиболее здравомыслящая ее часть, представленная Горбачевым, наконец-то стала осознавать приближение катастрофы и совершенно точно определила, от- куда исходит главная угроза. Вспомним: режим, который не обеспечивает для своей страны постоянного движения курсом научно-технического про- гресса, вступает в конфликт с законами природы и обречен измениться или погибнуть. Если же он упорствует в своем самосохранении, то поги- бает страна. Но Горбачев пока пытался спасти и то, и другое.

Партия любила объявлять свои мероприятия - съезды, пленумы - исто- рическими и даже всемирно-историческими. Июньское совещание в ЦК КПСС можно назвать историческим без всякой иронии. Само бытие советской власти на единственно реальной, научно-технической основе, начавшееся в апреле 1918-го общими наметками ленинских "Очередных задач", закан- чивалось в июне 1985-го предельно конкретными задачами горбачевского доклада. Вот они:

Самое главное, наладить массовое изготовление техники

новых поколений, способных дать многократное повышение про-

изводительности труда, открыть пути к автоматизации всех

стадий производственных процессов. Катализатор прогресса -

микроэлектроника, вычислительная техника, вся индустрия ин-

форматики. Надо сделать экономику максимально восприимчивой

к научно-техническому прогрессу, обеспечить жизненную заин-

тересованность в этом всех звеньев народного хозяйства.

Приоритетное значение нужно придать развитию фундаменталь-

ной науки, именно она - генератор идей, открывающих прорывы

в новые области. Нужно круто повернуть академические инсти-

туты в сторону расширения исследований, имеющих техническую

направленность, повысить их роль и ответственность. Вузы

должны увеличить объем научно-исследовательских работ в 2 - 2,5 раза. В с ё.

Такова была первоначальная, п о д л и н н а я программа "пере- стройки". Не отыскать в ней даже мимолетного упоминания о гласности, демократии, правах человека. Ни полслова не было сказано о малейшем движении в сторону рыночных отношений. Зато гремела в голосе генсека привычная партийная медь: "Нужно удвоить, утроить усилия, чтобы не допустить отставания!… Перед нами громада дел - новаторских, масш- табных, трудных. Сумеем ли мы с ними справиться? Центральный Комитет уверен, что сумеем. Обязаны суметь!" Вот так.

Нет никаких сомнений: все направления действий были определены со- вершенно точно и выполнение намеченных планов безусловно спасло бы и страну, и режим. Если бы… если бы не пустяшная загвоздка: именно при этом режиме именно такие планы были принципиально невыполнимы. Понимал ли Горбачев в 1985 году, что первопричина всех бед - сама сталинская система, что при ее сохранении никакой научно-технический прогресс больше вообще невозможен, а потому и смысла нет биться за частности, вроде автоматизации? А может быть, понимал, но надеялся на старинное врачебное правило: "Исцели от симптомов, и ты исцелишь от болезни"?

Если так, надежды его длились недолго. Окаменевшая, мертвая систе- ма разрушалась сама, но ничего не позволяла перестроить. Ни один "симптом" не поддавался! Например, научная номенклатура (прежде всего Академия Наук СССР) в 1985 - 1987 годах один за другим выдвигала про- екты "коренной реорганизации" науки, которые сводились, по сути, к новой градации должностей научных сотрудников и имели единственную цель - сохранить систему пожизненной оплаты за ученые степени.

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить: поскольку цель "перестройки" - научно-технический прогресс, дело может сдви- нуться только при опоре на интеллигенцию. В ней надо было пробудить давно угасший энтузиазм. Но как? И на апрельском пленуме, и на июнь- ском совещании вскользь были обронены слова о повышении престижа ин- женерного и научного труда, включая прибавку в оплате. Большого впе- чатления они не произвели, тем более, что денег для их подкрепления в казне не было. Требовалось придумать нечто иное - радикальное и в то же время дешевое.

На памяти был пример: хрущевская "оттепель". Какое воодушевление вызывали тогда у интеллигенции разоблачения сталинских преступлений и самые незначительные послабления, дарованные литературе! Какими успе- хами науки и техники все это отзывалось! А еще вспоминались, посколь- ку прилавки магазинов все больше пустели, единственно сытые советские годы - годы НЭПа. Вспоминался задушенный вместе с НЭПом ленинский, а потому несомненно социалистический, план "цивилизованной кооперации". Наконец, вспоминалось классическое, еще марксово положение о том, что любой труд (а значит, и творческий) тем производительнее, чем лично свободней производитель.

Так постепенно, постепенно и началась (фактически, только с январ- ского пленума 1987 года), и разогналась лавиной "перестройка", исто- рию которой помнят уже все. "Перестройка", не закончившаяся до сих пор. Вернее, закончившаяся, как промежуточным финишем, извечным рос- сийским вопросом: к т о в и н о в а т?

А виноват, разумеется, не один Горбачев, хотя и его доля вины не- померно велика. На сложнейшем историческом повороте у штурвала власти оказался человек, не наделенный ни талантом, ни волей реформатора. Оказался секретарь обкома, сделавший свою карьеру единственно возмож- ным путем - путем аппаратных интриг, и другого способа действий прос- то не понимавший. Он решил, что в его новой должности изменился толь- ко масштаб интриг, и стал вести их с размахом на всю страну.

Подчеркнуто делая шаг за шагом по пути разумных преобразований, - вводя гласность, позволяя разоблачать ужасы сталинизма, разрешая ин- дивидуальную трудовую деятельность и кооперативы, наконец, вводя си- стему все более свободных выборов, - он одновременно санкционировал действия ГБ по созданию фашистских организаций и развязыванию фашист- ской пропаганды, то есть легализовал в обществе крайнюю форму безу- мия. Даже по существовавшим тогда советским законам это было преступ- лением.

Умысел двуличного реформатора понять нетрудно: во-первых, давая больше воли интеллигенции, он хотел иметь под рукою пугало для той же интеллигенции. Чтобы не слишком заносилась, боялась, прижималась к нему. А во-вторых, он благословлял госбезопасность, давно уже доехав- шую на коньке "борьбы с сионизмом" до полной потери рассудка, на ре- шение ее собственной перестроечной задачи: путем яростной антисемит- ской кампании (с использованием крикливых фашистских группировок, со- ответствующих литературных журналов и газет, телеэфира, слухов о предстоящих погромах) запугать и выдавить из страны советских граждан еврейского происхождения. В нарождавшейся либеральной прессе это яв- ление сразу получило название "депортация страхом". В результате, за 1988 - 1991 годы удалось вытолкать из СССР свыше 600 тысяч человек (в том числе, из РСФСР - около 500 тысяч), абсолютное большинство кото- рых до этого, несмотря на все прошлые притеснения, и не помышляло ни о каком отъезде.

Это была попытка "окончательного решения еврейского вопроса" на гэбэшный лад. Несомненно, гораздо более гуманная, чем на нацистский лад, но ударившая в итоге по Советскому Союзу и России, пожалуй, с не меньшей силой, чем когда-то по Германии. Если считается, что Германия в 30-х - 40-х сильнее всего пострадала от изгнания крупных ученых и технических специалистов еврейского происхождения, то в Советском Со- юзе на "крупные" посты лица с дефектными анкетами и так не допуска- лись, а несколько стариков, выбившихся в "оттепельные" времена в академики и в застойные годы использовавшиеся режимом в рекламных це- лях, никуда уезжать не собирались. Главный урон для нашей страны за- ключался в том, что уезжавшие (бежавшие) в основной массе своей были интеллигенцией среднего звена, рабочими лошадками инженерных, врачеб- ных, преподавательских коллективов. (Когда в 1993 году пришлось де- лать операцию младшему сыну, в детской больнице, принимая его, честно предупредили: "Учтите, почти все наши опытные хирурги уже уехали".)

Эмиграция - дело страшное и горькое для большинства эмигрантов, но с точки зрения экономической науки, которая эмоции не учитывает, эмиграция - всегда убыток для той страны, откуда бегут ее граждане, и прибыль для той, где они находят пристанище. Существуют даже коли- чественные оценки для такой потери (прибыли). Цифры, предлагаемые разными источниками, весьма разнятся в зависимости от конкретных об- стоятельств, например, образовательного уровня эмигрантов, конъюнкту- ры в конкретных странах, да точность здесь и невозможна. Но даже если принять умеренную величину - 1 миллиард долларов на 10 тысяч эмигран- тов, получится, что только с волной еврейской эмиграции 1988-91 годов Россия потеряла (а Израиль, США, Германия, соответственно, приобрели) примерно 50 миллиардов долларов. Организаторов этой депортации следо- вало бы судить не по пресловутой 74-й статье УК РСФСР с ее расплывча- тыми формулировками ("Об ответственности за разжигание межнациональ- ной розни"), а по гораздо более суровым статьям того же уголовного кодекса - за причинение ущерба государству в особо крупных размерах.

Фактически, потери страны были гораздо большими, учитывая нашу и без того катастрофическую нехватку людей. Но главный ущерб оказался вообще несоизмерим с потерями, вызванными бегством евреев. Случилось то, что неизбежно должно было случиться в таком многонациональном го- сударстве, как Советский Союз: появление в России фашистских группи- ровок, явно покровительствуемых властями, откровенная фашистская про- паганда, развернутая претендовавшими на солидность литературными жур- налами и поначалу производившая ошеломляющее впечатление, - все это немедленно отозвалось в союзных республиках. Там стали бурлить и про- рываться давно копившиеся собственные национальные страсти.

И тогда Горбачев опять повел себя в своем духе: вместо решитель- ных, открытых действий, которые могли бы отрезвить национал-авантю- ристов и продлить жизнь Советскому Союзу, он позволил натравливать один народ на другой. (О плохо замаскированном участии спецслужб в организации сумгаитских, ферганских, бакинских погромов писали уже по следам событий. А иезуитское поведение Горбачева, его увертки, тру- сость, ложь у многих до сих пор на памяти.)

Как видно, он хотел, чтобы распаленные враждой народы видели в центральной власти арбитра и соперничали за ее покровительство. Он сам не понимал, какие чудовищные силы выпускает на волю. Конечно, интриги одного человека, будь то даже президент и генсек, не смогли бы разрушить страну до основания. Но они могли сыграть - и сыграли - роль катализатора разрушительных процессов. "Процессы пошли" уже по- мимо его воли. Пошли вразнос.

Общий результирующий вектор у всех этих хаотических движений, ко- нечно, был. Но в конце 80-х мы, интеллигенция, еще не понимали, куда он ведет. Мы зачитывались запрещенными прежде романами, обсуждали последние "горячие новости" постепенно рассекречиваемой советской ис- тории, напряженно следили за борьбой демократических журналов с про- вокаторскими, фашистскими изданиями. Мы прекрасно понимали: какие бы зигзаги ни выписывала "перестройка", ее конечная цель, все равно, - возобновление и ускорение научно-технического прогресса, без него у страны просто нет будущего, и этот прогресс невозможен без демократии и свободы личности.

Мы надеялись на победу разумных сил. Радовались любым фактам, ко- торые казались приметами поворота к делу. Году в 90-м промелькнуло сообщение: отказались продать японцам за миллиард долларов фонд от- клоненных заявок на изобретения. (За десятилетия их скопились сотни тысяч. ВНИИ Государственной патентной экспертизы давно превратился в похоронную контору идей. По логике застоя, спокойнее и дешевле было отказать изобретателю, чем дать ему вместе с авторским свидетельством право требовать внедрения и вознаграждения. Здесь нелишне вспомнить, с чего советовал твеновский Янки, попавший в королевство Артура, на- чинать научно-техническую революцию: "Вы прежде всего должны основать бюро патентов!") Объявили: не отдадим японцам наши идеи, сами пере- смотрим все отклоненные заявки, сами используем! Чем не повод для радости?

Радовались тому, что стали зарождаться первые научно-производст- венные, научно-исследовательские, опытно-конструкторские кооперативы и малые предприятия. Материально - совсем слабенькие, плохо оснащен- ные. Но - независимые, вольные, привлекавшие к себе творческих людей с идеями и энергичных организаторов, способных эти идеи реализовать.

А хаос нарастал, и куда вел сквозь него результирующий вектор нам стало ясно только после 1992-го, когда все окончательно рухнуло - и Советский Союз, и научно-технический прогресс. Как раз в то время я прочитал одну из книг эпопеи Азимова "Основание", написанную в 1954 году, и меня зацепило мельком оброненное замечание: "Давно известно, что, когда правящая элита начинает тяготиться политической властью, она стремится отбросить ее, чтобы захватить власть экономическую".

Это у них, там, на Западе, при вековой свободе печати и всесторон- нем обсуждении исторических процессов, еще в пятидесятые годы такие пертурбации считались делом давно известным и само собой разумеющим- ся. Мы же, советские интеллигенты, с нашей политической невинностью, с нашей неспособностью к борьбе за власть, к интригам и коммерции, с нашей полной непригодностью вообще к чему бы то ни было, кроме р е- а л ь н о г о д е л а, слишком поздно сообразили, что к чему. Да если бы и сообразили раньше, что смогли бы сделать?

Сравнивая российскую катастрофу с успешным ходом реформ в бывших соцстранах, таких, как Польша, Венгрия, Чехия, некоторые публицисты, например В.В.Белоцерковский ("Свободная мысль", N 1, 1999), одну из главных причин поразительного различия видят в том, что в соцстранах большинство населения смотрело на свою номенклатуру, как на коллабо- рантов. Там фактически произошли антиноменклатурные революции: при низвержении навязанных извне режимов элита отстранялась от реальной власти немедленно.

По-иному развивались события в России, где номенклатура была сво- ей, родимой. В 1991 году был сметен и отброшен в политическое небытие или в оппозицию только первый ряд ее представителей, старших по воз- расту и цеплявшихся именно за политическую власть. А на захват собст- венности кинулись - с использованием партийных капиталов и связей - функционеры из следующих рядов, которые за спинами стареющих стали- нистов успели добраться до рычагов, если не власти, то влияния: все эти вторые и третьи секретари, "комсомольские вожаки" и прочие "пар- тайгеноссе".

Проведенные Гайдаром о д н о в р е м е н н о либерализация цен и открытие пограничных шлюзов, впустивших в страну потоп импортных то- варов, во-первых, ликвидировали сбережения населения и сделали невоз- можным реальное участие масс в будущей приватизации, а во-вторых, омертвили и развалили производство на госпредприятиях, чем резко сби- ли их стоимость (большинство кооперативов, зародившихся в горбачев- ское время, при этом просто сгорели).

Затем настал черед приватизации по Чубайсу: были выпущены ваучеры, с помощью которых номенклатура скупила госпредприятия, используя для этого госсредства и партийные деньги и сильно занижая цену приватизи- руемых объектов. Это было криминальное, по сути, присвоение общена- родной собственности. Причем интересовали номенклатуру главным обра- зом добывающие отрасли и цветная металлургия, дающие наибольший доход на внешнем рынке. Наука и наукоемкие производства, обрабатывающая промышленность, сельское хозяйство, - все то, что составляет основу жизнеспособности страны, - было брошено без льгот и инвестиций, без защиты от западного импорта, под пресс налогов. Брошено на произвол судьбы, на погибель.

По данным Европейского информационного центра, опубликованным в Швейцарии в сентябре 1994 г., в то время не менее 60% российских ну- воришей составляли бывшие функционеры КПСС. А кроме них в дележке преуспели директора предприятий и, - что примечательно, - выходцы из номенклатуры научной, особенно из сферы экономических, политических, юридических наук, в застойные годы делавшие успешную карьеру в акаде- мических институтах и на вузовских кафедрах соответствующими эпохе методами.

Конечно, сменившие шкуру хозяева и поставленные ими распорядители оказались беззастенчивы и наглы (ученый и поэт Александр Городницкий рассказывает, как был потрясен, узнав, что бывший председатель Цент- робанка, один из главных "авторов" кризиса 17 августа 1998 года, только официально получал в год полтора миллиарда рублей, столько же, сколько весь Институт Океанологии, где работает Городницкий). Конеч- но, эта "элита" омерзительна, как омерзителен, например, моложавый наглец, бывший в 1993 - 1996 годах министром экономики, а ныне воз- главляющий какую-то финансовую корпорацию, когда он, в наши дни, раз- жиревший словно боров, хохочет с телеэкрана: "Надеетесь на воен- но-промышленный комплекс? Да что там от него уже осталось, от этого комплекса!" И, конечно, для такой "элиты" совершенно естественным оказался симбиоз с преступным миром.

Тем не менее, поскольку мы не верим ни в какие заговоры, ни миро- вые, ни местного масштаба, не станем обвинять в спланированном заго- воре и нашу номенклатуру. То был ее стихийный порыв, помноженный на великолепное умение пользоваться обстоятельствами и направлять собы- тия в нужное русло. А уж инициатор реформ - Гайдар - и вовсе не похож на заговорщика. В преднамеренном ограблении народа или, по крайней мере, в лютой жестокости к народу его обвиняли буквально все, начиная от сталинистов из КПРФ и кончая ярым антисталинистом писателем Анато- лием Рыбаковым. Невозможно согласиться с ними. В отличие от большин- ства представителей нынешней "элиты", Гайдар, несомненно, искренний человек. Он, единственный из всех, пытался хоть задним числом, после отставки, объяснить и оправдать свои действия. Можно было бы даже сказать про него - хороший парень, если бы… если бы сразу не вспо- миналась убийственная поговорка, бытовавшая в инженерных кругах в го- ды застоя: "Хороший парень - не профессия!"

Оправдывается Гайдар - в газетных статьях и с телеэкрана - катаст- рофическим положением, в котором оказалась страна роковой зимой 1991/92 г.г. по вине сброшенных сталинистов (угроза голода, разрыв прежних хозяйственных связей). Да, то была мрачная зима. Прекрасно помню талоны на мыло, на чай, на сахар, на табачные изделия. Помню, как в том декабре каждый вечер выстаивал не меньше часа в уличной очереди, чтобы только войти в универсам и купить хоть какой-то еды для семьи. Помню, как всякий раз, попав наконец с морозной улицы в почти такой же холодный универсамовский зал, ошеломленно разглядывал ряды совершенно пустых прилавков. Помню старушку, которая металась в отчаянии среди этой пустоты и кричала: "Все ленинградское начальство надо расстрелять!" Помню пожилого мужчину, который сердито ответил ей: "Пробовали, не помогает!"

Правда, помню и всеобщее убеждение в том, что на самом деле про- дукты есть, но их придерживают на складах в предвидении "либерализа- ции" цен. Помню растерянность людей после распада Союза, хоть этого ожидали давно. Помню общее настроение: ну, начинайте уже делать что-нибудь, дальше так невозможно! Прекрасно помню и политические ре- алии, в которых стали развиваться реформы: Верховный Совет, интриги Хасбулатова, напоминавшего молодого Кобу, позорное зрелище депутат- ских съездов.

Но, значит, тем более, не должны были в таких обстоятельствах браться за реформы, - по своему усмотрению и не допуская никаких аль- тернатив, - люди, не обладающие для этого ни талантом, ни достаточны- ми знаниями. Люди, не проработавшие ни дня в сфере реальной науки, реального производства, и просто не представляющие, как в действи- тельности создаются материальные ценности. Гайдар и его ближайшие сподвижники напоминают не заговорщиков, а скорее - бригаду хирургов, которые, неплохо изучив одну только анатомию и не имея понятия об им- мунологии, нервной деятельности и прочих тонкостях живой материи, са- монадеянно взялись за сложнейшую операцию по пересадке сердца.

Они гордятся, как своим единственным достижением, тем, что прилав- ки все-таки наполнились. Но это изобилие вызывает в памяти байку о наших красноармейцах, которые вступили в 1940 году в Эстонию, Латвию и Литву. Разглядывая переполненные товарами магазины, красноармейцы говорили местным жителям: "Ну и бедно вы живете!" - "Почему?" - удив- лялись те. - "Сразу видно: у вас нет денег, чтоб все это раскупить!" В нынешней России наивные красноармейцы были бы совершенно правы.

Как бы ни отплевывались наши реформаторы от коммунизма, они повели себя в точности как большевики, только со знаком минус. В 1917 году Ленин и его соратники были убеждены: стоит "отменить" частную собст- венность, как сразу наступит социализм. В 1992 году команда молодых реформаторов и стоящий над ними первый президент России (такой же секретарь обкома, как прежний президент Союза, точно так же ценящий превыше всего личную власть и не знающий иного способа ее удержания, кроме непрерывных интриг) были убеждены: стоит "отменить" обществен- ную, - ничейную, по их мнению, - собственность, все раздать в частные руки, как сразу установится капиталистический рай.

Их воображение дразнил капитализм сверкающих супермаркетов, но ведь становление такого капитализма на Западе шло постепенно, в тече- ние столетий, с малых капиталов, в условиях свободной конкуренции (монополии стали возникать много позже), а свой цивилизованный, высо- коразвитый облик капитализм стал приобретать только в последнее вре- мя, только благодаря науке, и современная рыночная экономика - это прежде всего конкуренция новейших технологий.

Ни один из тех, в чьих руках оказалась в переломный момент судьба России, ни обкомовские интриганы, ни "младореформаторы" с их канди- датскими и докторскими степенями, благополучно приобретенными в за- стойные годы, не поняли того, что понимал, кажется, любой квалифици- рованный рабочий: е д и н с т в е н н ы м к а п и т а л о м, ко- торый скопила советская власть за 70 лет своего существования, был класс научно-технических специалистов. Только используя этот капитал, только опираясь на класс-созидатель, предсказуемый, способный к объе- динению вокруг реального дела, класс, в массе своей жаждавший пере- мен, готовый поддерживать их, если надо, рискуя жизнью, без оружия (как в 1991-м и даже в 1993-м по призыву того же Гайдара), можно было преобразовать Россию в цивилизованное государство и достойно вступить в ХХI век.

Выскажу крамольную мысль: ради того, чтобы пустить этот капитал в ход, чтобы провести продуманную конверсию оборонных НПО, модернизацию крупных государственных предприятий и систем, - разумеется, одновре- менно со всемерным развитием малого и среднего бизнеса, - можно было бы и еще несколько лет прожить с талонами. (Сугубо капиталистическая Англия жила по карточкам после Второй Мировой войны восемь лет.) Ду- маю, основная масса населения отнеслась бы к этому с пониманием, если бы только люди видели, что разумное и волевое руководство имеет чет- кую программу действий и непреклонно ее выполняет, если бы в повсе- дневной жизни стали ощущаться пусть небольшие, но непрерывные измене- ния к лучшему. Твердой и последовательной власти, пользующейся под- держкой народа, не смогли бы сопротивляться никакие хасбулатовы и ни- какие депутаты из бывшей партноменклатуры. Не только из-за трусости. Против реального дела интриги вообще бессильны.

Но безграмотным и бездарным реформаторам весь научно-технический комплекс государства представлялся "имперским наследием", которое не- обходимо сбросить, как балласт. И результатом их примитивных реформ, проведенных на рубеже XXI века в духе даже не 1875-го, а 1775 года, в духе Адама Смита, да бесконечных, бессмысленных президентских интриг стала катастрофа, подлинного смысла и масштабов которой они даже не осознали. Их усилиями в нашей стране в очередной раз был установлен режим, противоречащий законам природы.

Незабвенный товарищ Сталин "уничтожил как класс" кулачество, осно- ву крестьянства. Со времен Горбачева непрерывно, по нарастающей, идет процесс не менее страшный, процесс "уничтожения как класса" интелли- генции, основы самостоятельного бытия страны. Если при Горбачеве це- ленаправленно выживали (морально) только интеллигентов еврейского происхождения, то гайдаровские реформы и чубайсовская приватизация смели национальные ограничения. Их жертвой стала вся российская ин- теллигенция в целом, без различия записей в паспортах. Моральный тер- рор тоже никуда не делся, стал еще яростнее, но даже он потерялся в хаосе тотального бедствия: пожар дикого капитализма выжигает саму по- чву, на которой интеллигенция только и может расти. Интеллектуальный труд в России становится не нужен. В эпоху первоначального накопления источником прибавочной стоимости - прямо по Марксу - стали криминал и жестокая эксплуатация рабочей силы, а вовсе не интеллект.

Формально в нашей "рыночной" стране наука по-прежнему является го- сударственной, но, например, финансирование академических институтов с 1990 по 1999 годы сократилось, по данным Санкт-Петербургского союза ученых, в 15 - 20 раз. А финансирование оборонных НПО, оставшихся без госзаказов и без профинансированной программы конверсии, - и того больше. (Ничего удивительного, если вспомнить, что весь государствен- ный бюджет России в 1999 г. опустился ниже уровня бюджета Финляндии.)

Пожалуй, единственное оздоровляющее действие нынешнего катаклизма заключается в том, что при первых сотрясениях из академических инсти- тутов и с вузовских кафедр бегом побежали в коммерцию самые шустрые партийные и комсомольские активисты, гэбэшные стукачи и прочие дель- цы, когда-то пришедшие в науку ради карьеры и высоких заработков. Но и этот процесс не стоит переоценивать. В прессе появляются сообщения о том, что уже в наши дни при поступлении западных грантов (милосты- ни, подаваемой на поддержание российской науки) они распределяются среди ученых пропорционально их административному статусу. То есть, в карикатурном виде сохраняется старая советская система: наибольшие субсидии получает не тот, кто ведет самые перспективные исследования, добивается самых интересных результатов, а тот, кто занимает более высокую должность.

Гораздо хуже то, что с тех же вузовских кафедр, из тех же институ- тов РАН и особенно из омертвевших НПО побежали в поисках пропитания, куда глаза глядят, действительно талантливые и знающие свое дело спе- циалисты. В научно-производственных объединениях их в последние годы даже не сокращали (чтобы не платить выходное пособие), а просто выма- ривали нищенской зарплатой в 100-200 тысяч (по-новому - рублей), ко- торую к тому же не выплачивали по несколько месяцев.

В большинстве своем это, как говорят военные, безвозвратные поте- ри, особенно если речь идет о людях среднего возраста. После несколь- ких лет борьбы за выживание - в уличной торговле, в носильщиках у "челноков", в лучшем случае, на ремонте квартир, - возвращение их к полноценной исследовательской и конструкторской работе, если бы такой чудесный случай вдруг представился, оказалось бы очень трудным, ско- рее всего, невозможным.

Многие в самом деле уходят безвозвратно. Только за четыре с поло- виной года, с осени 1994-го до весны 1999-го, когда пишутся эти стро- ки, умерли 11 моих друзей, знакомых, бывших сотрудников. Это были прекрасные инженеры - электронщики, химики, конструкторы. Их лишили возможности заниматься своим делом, выбили из жизни, сбросили в нище- ту, и начались инфаркты, инсульты, злокачественные опухоли. Было им от 45 до 57 лет, для сложившегося специалиста - самый работоспособ- ный, самый плодотворный возраст. Еще важнее то, что это были просто хорошие люди. Здесь впору вспомнить слова Франклина Рузвельта о том, что "господство олигархов может быть не менее страшным, чем господст- во коммунистов". Мысль примечательная, особенно если учесть, что "коммунизмом" Рузвельт называл современный ему сталинский режим тер- рора. Вот и сейчас, как при настоящем терроре, уничтожаются прежде всего лучшие, изменяется сам состав нации.

Об "утечке мозгов", то бишь об отъезде наших ученых и инженеров за границу, говорят и пишут много, общеизвестные факты и цифры не хочет- ся повторять. Любопытно, что складывается целая система подготовки российских ученых к выезду за рубеж. Уже появились специалисты, кото- рые за соответствующую плату научат, как привлечь к себе внимание университета или фирмы на Западе, как написать научную статью и в ка- кое издание лучше ее послать, чтобы она сразу вызвала интерес, как вести переписку, как пройти интервью и т.д. Некоторые целеустремлен- ные молодые ребята начинают такую подготовку еще студентами и, посту- пив после защиты диплома в аспирантуру, немедленно принимаются нала- живать контакты с западными организациями. Закончив же аспирантуру, сразу уезжают.

Но и Запад не дремлет. Он зорко следит за нашим научным миром и точно, прицельно "выклевывает мозги". Сын моего друга, молодой, спо- собный физик-лазерщик, бедствовал в научных сотрудниках одного из академических институтов. Его послали с докладом на международный симпозиум в Токио. Он там выступил, и не успел вернуться домой, как ему прислали сразу два приглашения на работу - в Японию и в США. Он выбрал Америку и улетел с женой и детьми по трехгодичному контракту. Скорей всего, останется там навсегда.

По утверждению американских специалистов, в результате "перестро- ечной" волны эмиграции из СССР и "постперестроечной" из России, про- должающейся по настоящее время, в США собралась такая концентрация талантов, какой не было и в годы Второй Мировой войны, когда в Амери- ку бежали ученые со всей Европы.

А у нас тем временем гибнет материально-техническая база науки. В заброшенных лабораториях и цехах пропадают без ухода исследователь- ское оборудование, экспериментальные и опытно-производственные уста- новки. Многое просто разворовывается. В несекретных и секретных архи- вах погребены, видимо уже навсегда, сотни тысяч отчетов 60-х - 70-х - 80-х годов. Могут сказать, что все они - зола отгоревших времен. Но в массе этой золы, подобно алмазам, скрывается немало мыслей и резуль- татов, опередивших свою эпоху. Невоплощенных перспективных идей там больше, чем даже в фонде отклоненных заявок на изобретения. В сово- купности с фондом - это богатство, не сравнимое ни с какими запасами природных ископаемых. Ну и что? Просеивать, отбирать никто уже ста- нет. Невостребованный интеллект целого поколения сброшен в бесхозную яму, как на кладбище останки безымянного бомжа.

А книги? Бедствующие предприятия сдают под офисы арендаторов (хоть какой-то доход) помещения технических библиотек. Ценнейшие издания связками, штабелями сваливают в неприспособленные кладовки и подвалы, где они плесневеют и гниют.

Одно из самых горьких наблюдений за жизнью современной российской интеллигенции тоже связано с книгами. На углу Литейного проспекта и улицы Жуковского находится магазин "Старая техническая книга". Не- сколько лет назад, в середине 90-х, туда потоком тянулись инженеры и научные работники (многие уже - бывшие), чтобы сдать книги и хоть что-то на этом заработать. Тащили, сгибаясь под тяжестью рюкзаков и сумок, самое ценное свое имущество - научную литературу, скопленную за всю жизнь. Приезжали первыми поездами метро и занимали очередь на улице с шести утра, задолго до открытия.

Особенно страдали зимой. Жались друг к дружке (в кромешной ночной темноте нынешнего зимнего Питера неуютно и страшно). Мерзли. Подпры- гивали, вытирая слезящиеся на морозе глаза. Мозг страны. Руки страны. Российская научно-техническая интеллигенция в самом конце ХХ века, в Петербурге-Ленинграде, который Сергей Киров, понимавший значение нау- ки, называл когда-то "лабораторией страны". Те, кто выдумал для этих людей глупую и подлую кличку "образованщина", могли бы порадоваться, любуясь их крушением.

В 95-м - 96-м годах в этих очередях стояли и мои друзья. А потом не стало больше очередей. То ли книги кончились, то ли перестали их принимать. Из-за отсутствия спроса.

Сейчас вообще разрушается вся традиционная, российская, самая на- дежная в мире инфраструктура знания, основанная на печатном слове. С началом реформ немедленно упал в десятки раз, как по количеству наи- менований, так и по объему тиражей, выпуск научно-технической литера- туры. Например, издательство "Наука" выпустило в 1990 г. свыше 2 млн. книг, а уже в 1992 г. - всего 40 тыс. В последние годы крупные госу- дарственные издательства почти не издают научную литературу, частные - не издают ее совершенно. Такие издания считаются "некоммерческими". (На Западе научное и специальное книгоиздание - одна из самых при- быльных сфер издательского бизнеса, что вполне естественно при эконо- мике наукоемких производств.)

Правда, государственные и особенно частные издательства в больших количествах выпускают книги по всем отраслям экономики, финансов, управления - маркетинг, менеджмент, банковское дело, налоги и т.д. Но какая может быть экономика без материального производства? И еще: широким потоком выходят книги по компьютерам, их устройству и работе с ними. Но ведь при отсутствии книг по математике, физике, химии, электронике, новейшим технологическим процессам, на той компьютерной литературе, что есть, можно вырастить только п о л ь з о в а т е- л е й иностранных компьютеров, а никак не с о з д а т е л е й сво- их, отечественных. Даже по ситуации на книжном рынке видно, как да- леко зашел процесс превращения России из "третьего Рима" в "третий мир".

А тиражи научно-популярных журналов к 1999 году упали по сравнению с 1989-м почти в сто раз: "Наука и жизнь" - с 3 000 000 до 32 000, "Знание - Сила" - с 400 000 до 6000, "Изобретатель и рационализатор" - с 480 000 до 6000. Так и быть, двукратное сокращение тиражей будем считать следствием распада Союза (хотя и это потери России, именно она была заинтересована в том, чтобы сохранить на территории СНГ еди- ное и объединяющее информационное пространство, в котором доминирова- ла бы). А уж все остальное падение - потери самой России в чистом ви- де. Наша интеллигенция лишается не только источников информации, но и возможностей для обмена мнениями, дискуссий, а значит, для единения и влияния на жизнь своей страны.

Мне могут возразить: журналы - это п о д п и с н ы е издания. Раз катятся вниз тиражи, значит, нет спроса. Верно, только с одним уточнением: нет п л а т е ж е с п о с о б н о г о спроса. Может ли инженер омертвевшего НПО, получающий в месяц рублей 400 - 500 (весна 1999 г.) и то с задержками, для которого обыкновенная зубная пломба, не говоря уж о коронке, становится неразрешимой финансовой проблемой, истратить 150 - 160 рублей на полугодовую подписку научно-популярного журнала? Конечно, не может.

Приходится слышать и иные возражения: научные книги, журналы - это вчерашний день в эпоху компьютеров, компакт-дисков, Интернета. Но, во-первых, многие ли из нищих российских интеллигентов могут купить себе компьютер, да еще приобретать компакт-диски и платить за вход в Интернет? А во-вторых (при других обстоятельствах это было бы "во-пе- рвых"), тот же Интернет - великолепный справочник, информатор, поч- тальон, необъятное рабочее поле для профессионала. Но ни он, ни ком- пакт-диски не смогут, - по крайней мере, в настоящее время и в обоз- римом будущем, - стать, например, для студента таким же источником знаний и воспитателем, как научная книга, а для сложившегося специа- листа - таким же собеседником, как научный журнал.

Мы ничуть не отклонимся от темы, если отметим: буквально все жут- кое зрелище нынешнего книжно-газетно-журнального рынка обусловлено нищетой нашей интеллигенции. Она не может "проголосовать рублем" за те издания, которые отвечают ее уровню и вкусам. Поэтому и тиражи ли- тературных журналов - "Невы", "Звезды", "Знамени", "Октября", "Дружбы народов", "Нового мира" - колеблются на грани полного исчезновения: 5 - 10, самое большее, 15 - 20 тысяч на всю 140-миллионную страну. Поэтому исторические монографии, книги по искусству выходят мизерными тиражами и недоступны по цене большинству потенциальных читателей. Поэтому и серьезная современная беллетристика издается, в лучшем слу- чае, трехтысячными тиражами, а большей частью - не издается совсем.

Так что, вопли критики об упадке и чуть ли не гибели русской лите- ратуры направлены не по тому адресу. Дело не в авторах, а в издате- лях, действующих по законам дикого рынка. Если в застойные годы мы не знали, какая же у нас пишется литература, то теперь не знаем тем бо- лее.

Сам по себе спрос - не платежеспособный, а духовный, - пока еще (пока) сохраняется. Как велика, например, тяга к настоящей поэзии! Вспомните, какие аудитории собирают редкие на нашем телеэкране вечера авторской песни, и какие лица у сидящих в зале. Если бы сейчас оживи- лась экономическая конъюнктура, стал более востребованным интеллекту- альный труд, и доходы в семьях российских интеллигентов выросли хотя бы до реального прожиточного минимума (в июне 1999 г. в Петербурге он составлял 1600 рублей в месяц на человека, а уровень нормальной жизни был втрое больше), можно не сомневаться: тиражи даже существующих на- учно-популярных и литературных журналов немедленно выросли бы, по меньшей мере, раз в десять. А главное, появились бы новые журналы и издательства, стали бы выходить - и раскупаться - книги, которые сей- час не могут пробиться к читателю, как "некоммерческие". И русская литература наконец-то вместо гримасы обрела бы свое настоящее лицо.

Но экономического чуда, даже такого скромного, у нас не предвидит- ся. И пока что, кто платит, тот заказывает музыку. Деньги есть только у хозяев жизни номенклатурно-мафиозного пошиба, да их разросшейся обслуги, от охранников до нотариусов. А этим нужно чтиво, нужна раз- влекуха. Именно на удовлетворении их потребностей и возрос нынешний издательский бизнес, с его бесстыжими, а большей частью и откровенно безграмотными издателями-дельцами.