Глава 3. Два капитала: за какие ресурсы идет борьба

Глава 3. Два капитала: за какие ресурсы идет борьба

Принято считать, что победой в войне является повержение противника. Посадили Наполеона в заточение сначала на острове Эльба, а потом перевезли на остров Святой Елены — и победили. Водрузили Знамя Победы над Рейхстагом — и дело сделано.

На самом деле основная победа содержится не столько в военных успехах, сколько в политэкономических моделях государств, которые вышли целыми из войны. Победителей в мировой войне нет, все стороны проигравшие. Однако те, кто выжил, получают возможность взыскать контрибуцию с побежденных. Причем контрибуция не всегда выглядит как формальная дань или репарации, вовсе нет. Главные победы одерживаются на экономических фронтах. Причем основные победы одержаны еще до окончания войны.

Так, наращивание собственной промышленности Соединенными Штатами во время Первой и Второй мировых войн прямо связано с военными действиями. Союзники закупают автомобильную, военную и машиностроительную технику под государственные гарантии, сотни тысяч граждан находят работу в оборонной промышленности. При этом США до последнего продолжают торговать с нацистской Германией, пускай и через посредников. Торговые компании США изымают значительную торговую надбавку у германского экспорта.

Уже после войны корпорации США получают монопольный доступ к внутреннему рынку ФРГ — именно североамериканский промышленный, торговый и финансовый капитал осуществляет план Маршалла. По сей день значительная часть германских крупных компаний обременена инвесторами и партнерами из США. Реальное воздействие североамериканского капитала на Германию мы можем видеть в его влиянии на экономическую политику ФРГ в вопросах так называемых санкций против России. Берлин вводит санкции несмотря на то, что они вредят промышленному развитию самой Германии и приводят к потерям среди германских производителей. Причем удар приходится по производителям в инновационных отраслях, таких как «Сименс» и фармацевтические компании.

Аналогично обстояли дела и у Советского Союза. Самой главной победой было не взятие Рейхстага, а перенос промышленной базы Союза в Сибирь и Среднюю Азию. Это дало огромный толчок развитию экономики СССР. Фактически в 1941–1942 годах была совершена индустриализация 2.0, когда в кратчайшие сроки и практически без потерь темпов промышленного роста была совершена переброска индустрии на Восток.

Это привело к интенсивному развитию всей страны. Вместе с промышленностью росло и население. У людей появлялась работа — хорошая, высокооплачиваемая, уважаемая в обществе — освоение целины, нефтяные промыслы, золотодобыча, БАМ, зерновые совхозы Западной Сибири и Северного Казахстана. Строятся новые города — Братск, Комсомольск-на-Амуре. Третий город России — Новосибирск — всего за 50 лет шагнул от маленького поселка Новониколаевска до города-миллионника. Появляется Сибирская академия наук. Самые современные военные самолеты «Су» (авиакорпорации Сухого) проектируют в Новосибирске, а собирают в Комсомольске-на-Амуре. Целое поколение «едет за туманом и за запахом тайги». Высоцкий пишет песню, которую распевают все геологи и старатели Союза:

Мой друг уехал в Магадан,

снимите шляпу, снимите шляпу,

уехал сам, уехал сам

не по этапу, не по этапу.

Стремительное развитие Сибири, Дальнего Востока и Средней Азии оказывает влияние на всю экономику Союза. Как только в активную экономическую жизнь включаются дальние регионы, поднимается вопрос о развитии гражданской и транспортной авиации. Советский Союз всего за 20 лет становится самой летающей страной мира. Авиаперевозки доступны гражданам, а внутренняя торговля развивается невиданными темпами. На большинстве советских продуктов были написаны три цены: «для 1 пояса, 2 пояса и 3 пояса». 3-й пояс — самый дорогой, это регионы Сибири и Крайнего Севера — туда доставить товар очень дорого. Но тем не менее соленые помидоры из Молдавии продавались в магазинах Норильска и Салехарда. Предприятия заключали прямые торговые договоры, а сверхдешевая внутренняя логистика позволяла доставлять товары или комплектующие в любую точку Союза. Стоимость бензина Аи-93 три копейки за литр невероятно оживила внутренний рынок. В целом толчком для послевоенного роста стал именно перенос промышленного каркаса Союза на восток.

Экономическая отдача почувствовалась и в той части страны, которая более всего пострадала во Второй мировой. Донбасс — это практически с нуля воссозданный после войны промышленный регион. Вся экономика Беларуси, с высокоточным производством, машиностроением и сельхозпроизводством, полностью восстанавливалась из пепла. Также государственный промышленный капитал получил доступ к рынку центральноевропейских государств. В промышленную кооперацию были включены экономики ГДР, Польской народной республики, Чехословакии, Венгрии, Болгарии. Кстати, Болгария была до такой степени интегрирована в экономику СССР, что бессменный лидер болгарских коммунистов Тодор Живков дважды обращался с предложением присоединиться в качестве 16-й советской республики. Первый раз — в 1963 году к Никите Хрущеву, который якобы сказал: «Ага, хитрые, хотите, чтобы мы платили грекам ваши репарации? У нас валюты нет! Если у вас есть — платите сами!» Дело было в репарациях по итогам Второй мировой, когда Болгария воевала на стороне нацистской Германии. Второй раз Живков попытался вступить в СССР уже в 1970-х, когда генсеком стал Леонид Брежнев, но, согласно кремлевской легенде, Леонид Ильич отшутился, мол «курица — не птица, Болгария — не заграница».

Победа в мировой войне — это всегда победа социально-экономической модели. Войны начинаются под благородными предлогами, но ведутся за ресурсы и доступ к ним. Так, одной из главных побед США в мировых войнах стала массовая трудовая миграция на Американский континент — из Европы бежали талантливые и энергичные люди, трудоспособные мужчины, которые не хотели воевать за непонятно чьи интересы. Уже к 1915 году у большинства здравомыслящих граждан начали испаряться иллюзии о целях войны. Еще вчера немецкий кайзер и российский император в гостях у правящей королевской династии в Лондоне принимают морской парад и лобызаются, а через пару лет ты должен подохнуть от газовой атаки или сгнить в окопе, потому что два кузена поссорились между собой.

Граждане с активной жизненной позицией уезжали в США и другие страны Северной и Южной Америки. Это вызвало бум развития, аналогичный массовому переселению советских граждан в Сибирь и Среднюю Азию. Так в США оказались Чарли Чаплин и Альберт Эйнштейн. Учитывая официальный антисемитизм нацистской правящей партии Гитлера, массово уезжали евреи. Да и не только евреи, и не только из Германии. В 1938 году были аннексированы Австрия и Чехия. В 1939-м завоеваны Польша и Франция. Пали Бельгия и Нидерланды. Бежали от фашистского режима дуче в Италии. Бежали от диктатуры генерала Франко из Испании. С 1914 по 1950 год в Западной Европе началось великое переселение народов в Северную и Южную Америку. Последний раз Европа видела такое, наверное, только после великих географических открытий. Уезжали все: ремесленники, банкиры, безработные, пасторы, раввины, журналисты, ученые, врачи, даже военные, которые не хотели участвовать в бойне.

Каждый день в гавань Восточного побережья двух Америк приходили пассажирские корабли, битком набитые молодыми трудоспособными людьми, которые были готовы к любой работе, лишь бы закрепиться на новом месте, потому что они понимали: назад дороги нет — там война и смерть. Об этом поколении снято огромное количество лент в Голливуде, написано много книг. Самый смачный образ судьбы беженца от войны, голода и беспредела — оскароносная эпопея «Крестный отец». Основатель мафиозной династии Вито Корлеоне пацаненком прибывает пароходом в Нью-Йорк (как раз в числе таких беглецов из Европы). Такие люди готовы на все ради социального успеха, но при этом они, видевшие ужасы мировой войны, придерживаются специфических нравственных норм. Они спокойно преступают закон, но им важен успех не только личный, но и семьи. Поэтому они вытаскивают своих родственников из Европы, куда больше дороги нет.

Именно на таких людях держался послевоенный экономический успех США. Плюс не надо забывать, что именно в США нашли приют технические, инженерные и научные кадры третьего рейха. Среди них было достаточное количество нацистских преступников, которым заочно был вынесен смертный приговор. Эмигрировал в США крупный бизнес, который поддерживал нацистский режим, уезжали лояльные к Гитлеру буржуа и топ-менеджеры, рядовые члены партии НСДАП, которые боялись репрессий, особенно из восточной оккупационной зоны, которая была под управлением СССР и на базе которой затем возникла ГДР. Интенсивное развитие промышленности и экономический бум послевоенных США связаны с этими людьми, и то, что среди них оказалось значительное количество симпатизирующих СССР, на которых сразу же после войны началась «охота на ведьм», о многом говорит.

США и СССР практически одновременно покорили космос. Научные разработки в наукоемких отраслях шли нога в ногу. США немного опережали в кибернетике, вычислительной технике и компьютеризации, автомобилестроении и сфере услуг, но при этом отставали в атомном строении, освоении космоса и Арктики, здравоохранении и в целом в общедоступных социальных технологиях.

Победитель в мировой войне получает не только природные или финансовые ресурсы. Он получает возможность обновить собственную социальную структуру общества за счет притока новых граждан и гастарбайтеров, которые должны сильно проявить себя, чтобы стать гражданами. На такой технологии строился экономический рывок Израиля — за счет привлечения эмигрантов из СССР. Таким же образом работает программа «Грин-карта» до сих пор. По такой же схеме уезжали на ПМЖ в Германию бывшие советские люди. Победители в холодной войне получали свои кадровые репарации. Социальные сдвиги хорошо отражаются в массовой культуре, популярная песня — это вообще слепок общественного сознания. Кажущиеся глупыми тексты хитов на самом деле являются наглядным социологическим материалом.

После проигрыша в холодной войне советская эстрада пела:

Амэрикан бой, уеду с тобой,

Уеду с тобой, Москва прощай.

Тут же включалось патриотическое «Любэ»:

Не валяй дурака, Америка.

То есть как бы мы признаем, что поиграли в холодной войне, но, тем не менее, давайте не наглеть.

Вообще, если по-честному, то сейчас разворачивается не Третья, а Четвертая мировая война. Потому что Третьей была война, которую мы называем холодной. Мы просто проглядели ее. В обществе и на государственном уровне проигрыш в холодной войне не проанализирован как следует.

Официозная историография новых постсоветских государств превозносит рождение в 1991 году РФ, Беларуси или Казахстана как историческое достижение. А где-то — в Молдавии, Грузии и на Украине — борьба за уничтожение СССР считается государственным подвигом. Нигде вещи своими именами не называют, а значит, и чистоты понимания ближайшей истории нет. А так как история — это отлитая во времени политика, то и нынешняя политика строится исходя из ложного самоопределения.

Но поскольку в массовом сознании понимания холодной войны как Третьей мировой не произошло, то будем называть ее просто холодной, а та, что разворачивается сейчас, будет Третьей.

Итак, холодную войну мы проиграли вчистую, причем это лучше всего видно на политэкономическом уровне. Результатом уничтожения советского проекта стало изменение самого государства и общества. А так как любое общество — лишь проекция экономических отношений, то можно сделать вывод, что мы просто выбрали экономическую модель периферийного типа.

Вложение накоплений, полученных от продажи нефти и газа, в ценные бумаги США — это не что иное, как дань, которую выплачивает проигравшая сторона. Так московские и владимирские князья платили дань Орде. Так платила Веймарская Германия, которая признала себя наследницей кайзеровской Германии, проигравшей Первую мировую. Россия и все постсоветские республики встали на колониальный путь экономического развития. Проигравшая в холодной войне сторона была принуждена к зависимой и сырьевой модели экономики. Причем проиграли все участники — промышленность и индустрия Эстонии, Болгарии, Латвии, Литвы, Молдавии, Грузии, Украины уничтожены. Чем более «советизирована» республика, тем более жесткий удар по ее экономике был нанесен. Даже в сценарии объединения Германии ФРГ фактически поглотила ГДР, обанкротив все промышленные гиганты советской Германии.

Победители не оставляют побежденным промышленность и науку. Поэтому побежденного всегда стараются принудить к уничтожению армии и военно-промышленного комплекса. Так, под инспекцией комиссии из США в начале 90-х в Северодвинске резали атомные подводные лодки на металлолом. Поэтому заставили убрать военные базы из Германии, Чехословакии, Польши, Венгрии и Болгарии.

По оккупационной схеме была изменена и финансовая модель постсоветских «незалежных» осколков. Фактически все суверенные валюты вроде российского и белорусского рублей, казахстанского тенге, украинской гривны, молдавского лея, армянского драма и киргизского сома являются разменной валютой доллара США. Зависимость от внешних кредитов и продажи сырья на мировом рынке не дает сформироваться нормальному внутреннему рынку, поэтому валюты больше зависят от биржевых цен на группу экспортных товаров, чем от объемов и оборотов внутреннего рынка.

Пока мы не начнем исторически верно относиться к поражению в холодной войне и называть вещи своими именами, мы не сможем правильно понять разворачивающуюся Третью мировую.

Разрушение СССР — очередной период политической и военной раздробленности в русской истории. Так было после смерти Ярослава Мудрого в Киевской Руси. Аналогичные процессы разворачивались после смерти Ивана Грозного на Руси Московской. Тогда дело дошло до прямой интервенции, польские войска стояли в Москве.

Смутное время отражается и в хозяйственном, и в экономическом укладах. Так, разрыв торговых маршрутов приводит к деградации целых городов и регионов. Например, развитие городов Прибалтики, северо-западной России, Беларуси, Украины, Приднестровья, Грузии и Молдавии прямо зависит от балто-черноморского транспортно-товарного коридора. Того, что наши предки называли путем «из варяг в греки», который начинается на Балтике и заканчивается в портах Черного моря. Именно ради контроля над этим транспортно-товарным коридором были основаны Петром Первым Балтийский и Черноморский флоты. Собственно, благодаря тому, что связали Черное море и Балтику, Россия стала морской и океанской державой.

В результате проигрыша в холодной войне товарно-транспортный коридор «из варяг в греки» нарушен. Таможенные посты разрезали его по живому. Чтобы доставить груз из Клайпеды в Одессу, проще пустить его через Северное и Средиземное моря в обход через два пролива.

Поражение в холодной войне повлияло на все уровни жизни государства и общества. Начиная с того, что добавленную стоимость с государственного бизнеса стали изымать частные лица. Мы теперь называем таких людей олигархами.

Схема колонизации побежденных строится по крайне простой и понятной схеме. Побежденные вынуждены открывать собственный внутренний рынок для внешнего капитала. Причем в нашем случае надо было не просто открыть рынок, но еще и провести приватизацию. В силу того что в СССР был государственный промышленный капитал, просто так выкупать предприятия конкурентов было невозможно, поэтому экономическая колонизация сопровождалась политическим внешним управлением. США и Западную Европу начиная с 1991 года интересовал лишь один процесс — приватизация государственных индустриальных активов. Однако напрямую участвовать в приватизации международному финансовому капиталу было невозможно — какие-никакие защитные функции у российского государства сохранились. Плюс ко всему сыграл свою роль хищнический нрав зарождающего российского, украинского, казахстанского, белорусского капиталов. Напомню, что приватизация союзной индустрии разворачивалась после пяти лет активного кооперативного движения. Причем именно тогда оформилась смычка «власть — бизнес». Брошенный Егором Лигачевым призыв к комсомолу «идти в кооперативное движение» отразился в реальной экономике, когда всего за пятилетку были созданы первые частные капиталы. К тому же функционеры ВЛКСМ выступали сначала не прямо, но к началу 90-х годов уже стали легальными бизнесменами. Так начинал свою карьеру Михаил Ходорковский, замсекретаря комитета комсомола ВЛКСМ Московского химико-технологического института. Именно как комсомольский бизнес была организована фирма «Межотраслевой центр научно-технического творчества молодежи». Под прогрессивной вывеской скрывалась банальная торговля вычислительной техникой и дефицитным валютным товаром — персональными компьютерами. Аналогично начинала свою карьеру в комсомольском бизнесе Ирина Хакамада. Украинский олигарх, а ныне президент Петр Порошенко тоже начинал карьеру как бизнесмен-комсомолец.

Однако социологический тип комсомольца предполагает наличие коммуникативных навыков, а не производственных, поэтому на базе комсомольских кооперативов зарождался торговый, а не промышленный капитал. Ситуация была усугублена тем, что государство не успевало выстраивать эффективный контроль, поэтому вокруг заводов и фабрик появлялись, как грибы после дождя, торговые посредники, через которые реализовывалась готовая продукция. Часто директора заводов вступали в сговор с этими торговыми посредниками, а часто сами являлись учредителями. Производства лишались оборотных средств, потому что продукция уходила прямо со склада по себестоимости посреднику, причем не надо думать, что это была какая-то тайная деятельность на периферии. Долгие годы корпорация «Газпром» работала в ноль на европейском и украинском направлениях, потому что весь газ реализовывался через посредника, частную компанию «Итера», которая не владела ничем, кроме офисов в Москве, Киеве и европейских столицах.

Итак, к началу приватизации в «незалежных» России, Украине, Казахстане и т. д. был достаточно крупный торговый капитал, который искал себе применение. Приватизация стала своеобразным Эльдорадо, который открыл для себя молодой и дерзкий российский капитал. Также стоит отметить одну особенность новейшей истории создания частного капитала в России: еще одна сфера, где с конца 80-х стремительно накапливались финансовые капиталы, — криминальная и околокриминальная.

Так как государственная торговля товарами народного потребления почила в бозе вместе с плановой экономикой, государственные магазины стояли с пустыми полками, потому что не работал ни Госплан, ни Госснаб. Советские директора торговых предприятий оказались не готовы к рыночной ситуации, самые юркие и сообразительные сами провели приватизацию торговых предприятий, но чаще всего торговлей никто не занимался — торговые площадки перепродавались под офисы, кабаки, частные сауны и банковские отделения. Торговля коллапсировала. Появлялись стихийные рынки, с которых население старалось прокормить себя. Так в постсоветской массовой культуре появился образ, который вошел в анекдоты: инженер, торгующий на рынке. Научно-техническая интеллигенция была увлечена идеями перестройки. Советское общество было объято дискуссиями о свободном предпринимательстве и частной инициативе. Неэффективное государство пинали все кто ни попадя. Приватизация, собственно, была осуществлена теми самыми младшими научными сотрудниками из советских вузов и НИИ. Анатолий Чубайс и Егор Гайдар — это символы эпохи.

Огромные оптовые рынки, которые возникали вокруг стадионов, узловых станций метро или колхозных базаров, сами становились центрами формирования капитала. Всего несколько поездок в Турцию, Польшу или Китай «за товаром» — и обороты мелкого торговца достигали нескольких тысяч долларов. К концу 90-х уже сформировались рыночные династии предпринимателей с капиталами в несколько миллионов долларов, которые владели и управляли десятками торговых точек. Обороты оптовых рынков исчислялись десятками и сотнями миллионов долларов. В некоторых городах такие рынки стали градообразующими предприятиями. Так, например, произошло с рынками «7-й километр» в Одессе, «Барабашово» в Харькове и «Дордой» в Бишкеке. Оптовые рынки становились центрами развития инфраструктуры: люди начинали селиться поближе к работе, что стимулировало рынок недвижимости в округе; торговые площади расширялись — и это требовало новых гектаров земли, которые приобретались у города. Рынки становились еще и политическим фактором — забастовка рыночников могла парализовать жизнь крупного города.

Криминальный и теневой капитал посредством оптовых рынков проводил свою легализацию. Постсоветская торговля строилась на наличном расчете. Если учесть еще серые схемы импорта, то возможности для первоначального накопления и легализации капитала открывались огромные.

Итак, контрибуцией за поражение в холодной войне было открытие внутреннего рынка и размывание государственного капитала. Глобальный финансовый капитал, конечно, хотел получить доступ к постсоветской индустрии, однако национальный частный капитал жаждал получить все сам. Поэтому приватизация проводилась в интересах вчерашних комсомольцев, бандитов, партхозэлиты, фарцовщиков, профсоюзных бонз, силовиков и «красных» директоров. Период первичного накопления капитала уже отражен в массовой культуре. Сотни бульварных романов о лихих 90-х, сериалы «Бандитский Петербург» и «Бригада» считаются наиболее яркими культурными памятниками той эпохи. В регионах появляются «народные герои» из числа новых капиталистов, о которых рассказываются истории. Особенно привечали тех, которые «сами поднялись, но о корнях не забывают». Самыми яркими такими представителями являются Анатолий Быков из Красноярска, Ринат Ахметов из Донецка и Андрей Козицын из города-спутника Екатеринбурга — Верхней Пышмы.

Однако эпоха первичного накопления капитала требует отдельного осмысления, особенно методами социологического и политэкономического анализа, потому что тогда, в начале 90-х, был подорван промышленный потенциал страны. Приоритетом было выбрано насыщение внутреннего рынка импортом, а не развитие собственного производства. Поэтому с точки зрения бизнес-схемы в Иваново проще закрыть швейную фабрику, переоборудовать ее под торговый центр и торговать там носками из Турции и рубашками из Польши. В результате 200 швей с фабрики вынуждены понизить квалификацию до продавца. Рынок труда стремительно деградирует. Это сказывается и на системе образования — массово требуются менеджеры и торговые представители со знанием иностранных языков. Техническое образование тоже вырождается, вузы, техникумы и училища открывают факультеты и кафедры юриспруденции и менеджмента.

Полная вакханалия в когда-то стройном народном хозяйстве. Еще вчера все работало как часы, каждое производство знало свое место в структуре экономики — и вдруг все провалилось в тартарары.

Естественно, менялась структура общества. Поражение в холодной войне отразилось и на самом советском обществе. Это стало видно даже в наших дворах. Дело в том, что идеология социализма и государственного капитализма стимулировала граждан к самоорганизации, общество было достаточно политизировано. Советские граждане привыкли активно обсуждать политику и инициативы в экономике. Школьники, начиная с 3-го класса, на дому готовили политинформацию, вырезали заметки о важных событиях из газет и подклеивали в общую тетрадь, затем в классе делали публичный доклад. Пенсионеры за домино во дворе обсуждали международную обстановку и подробности индо-пакистанского инцидента.

Индустриальный уклад экономики отражался на коммуникации и социальных связях в обществе. Все знали, где работает сосед, большинство жителей одного района трудились на одних заводах. Соответственно были организованы и города. Занятость людей в индустрии приводила к активному развитию социальной инфраструктуры: когда отец и мать работают на заводе, остро стоит вопрос о детских садах, яслях, кружках в школе и ДЮСШ. И самое главное, люди, работающие в индустрии, совсем по-другому относятся к финансам, так как производство предполагает понятную всем оплату труда. Если ты слесарь 6-го разряда, то понятно, почему ты зарабатываешь больше, чем молодой инженер, хотя он вроде и с высшим образованием, а ты только техникум окончил.

Преобладание торгового капитала в экономике приводит к совершенно другим процессам, люди начинают смотреть друг на друга как на предмет заработка и наживы. Появляются «новые русские», которые стремительно создали частный капитал. Закрываются фабрики и заводы, когда-то успешные люди оказываются безработными. Безработица — крайне интересный социальный феномен. Политическая роль безработицы еще не достаточно изучена, но именно безработица 90-х привела к инфантилизации постсоветского общества. Всемогущая власть телевизора оказалась возможной только над подорванной волей общества. Гражданин без работы вычеркнут из всех социальных связей. Раньше он был в коллективе, обменивался новостями, конкурировал с коллегами, зевал на партсобраниях, получал нагоняй от начальства, выписывал профилактических пенделей подчиненным, ездил в профсоюзный отпуск, получал благодарности, а некоторые даже трудовые медали и ордена. И вот гражданин, привыкший к активной жизненной позиции, оказался никому не нужен. Он запирается в собственной квартире, круг общения ограничивается соседями, такими же собратьями по несчастью. Что вам обсуждать, кроме того, что вас объединяет, — телевизора?

Власть телевизора над постсоветским человеком — это следствие разрушения индустриального уклада экономики и общества. Нормальный советский человек всего 20 лет назад не особо верил телевизору и тому, что говорит власть. Постсоветский человек верит тому, что ему расскажут из главного телевизора. Шоу-политика — бессодержательное переругивание и восхваление — стала центральным постсоветским трендом. Причем не имеет значения, в каком из постсоветских осколков вы живете. Власть телевизора распространяется на жителей и России, и Беларуси, и Казахстана, и Украины, и Молдавии. Разрушение индустриального общества привело к тому, что граждане утратили навыки системного анализа. Хоть целые поколения зубрили исторический и диалектический материализм, ходили на партсобрания и занятия по политинформации, на практике советский человек оказался не готов к встрече с капитализмом.

Если бы экономическую власть в стране одержал промышленный, а не торговый капитал, ситуация могла бы разворачиваться по-другому. Жажду перемен, которая обуяла советское общество в конце 80-х годов, надо было направить в русло конструктивной деятельности. Правильный лозунг партии должен был звучать как: «Производите и изобретайте», а не «Торгуйте и обогащайтесь».

Нельзя сказать, что все регионы утратили индустриальный уклад. Остались Урал, Донбасс, Беларусь, Западная Сибирь, Северный Казахстан. Промышленный профиль этих регионов сложно переломить, однако даже в этих регионах наблюдается упрощение промышленных цепочек. Сложные наукоемкие предприятия закрываются, приоритет отдается производству товаров с низкой добавленной стоимостью: уголь, сталепрокат, заготовка, трубы. Машиностроение попадает в долгий и затяжной кризис. Станко- и приборостроение практически уничтожено.

На периферии деиндустриализация носит ужасающий характер. Наиболее пострадали окраинные регионы СССР — Молдавия, Таджикистан, Прибалтика, Западная Украина, Киргизия.

Историю промышленной деградации можно увидеть на примере любого крупного города национальной периферии — Риги, Душанбе, Тбилиси, Бишкека, Кишинева или Львова. На примере последнего попытаемся рассмотреть эти политэкономические процессы.

В рамках союзной экономики Львов был главным научно-промышленным центром всего Карпатского региона. Там производили троллейбусы, автопогрузчики, станки, автобусы, мопеды и велосипеды, ремонтировали самолеты и танки. Во Львове располагалась штаб-квартира Западно-Украинского военного округа. Учитывая близость Польши, именно во Львове находился один из командных плацдармов Советской армии на западном направлении. Вершиной львовской промышленности был концерн «Электрон», который производил первые в СССР телевизоры с сенсорным, а затем с дистанционным управлением. Обладать таким телевизором с горизонтальным рядом красных кнопочек вместо привычной ручки-трещотки было мечтой любого советского мещанина. Именно «Электрон» наладил первый выпуск телевизоров с японскими кинескопами, что в те годы было невиданным примером интеграции — где Япония, а где Львов. Город Львов был настолько крутым индустриальным центром, что там был еще один производитель телевизоров — завод «ЛОРТА» (на самом деле был оборонным заводом). Также во Львове собирали мопеды «Карпаты» и «Верховина», которые были мечтой каждого сельского подростка. Всего за 50 лет стремительной индустриализации Львов развился из трехсоттысячного города до почти миллионника. Близость к польской границе активно стимулировала приграничную торговлю. Образовалась прослойка фарцовщиков — людей, которые покупали у поляков дефицитные жвачки «Турбо» или джинсы «Мальвина» и перепродавали их в комиссионках. Когда граница чуть-чуть приоткрылась, фарцовщики стали челночниками и потащили на себе импорт.

И вот динамично развивающийся научно-промышленный город оказывается на периферии разрушенной постсоветской экономики. Первыми рухнули наукоемкие отрасли, которые естественным образом замыкались на армию и ВПК. Затем через львовскую таможню ринулся импорт, уничтоживший собственное производство. Дыра на границе, разросшаяся до неприличных размеров, плюс местный мелкобуржуазный менталитет сделали производство во Львове просто невыгодным. Теоретически могло бы выжить автобусное и троллейбусное производство, однако был выбран курс на разрыв кооперационных связей с Россией и на евроинтеграцию, поэтому восточные рынки стремительно терялись. Не помог ЛАЗу и приход российского инвестора. Некогда передовое производство — именно на автобусе ЛАЗ отвозили Гагарина на Байконур — не смогло перепрофилироваться под новые реалии и наладить выпуск чего-то вроде ГАЗели для частных предпринимателей. В результате импорт б/у автобусов из ЕС на корню уничтожил собственное производство. Массово импортировали по теневым схемам автобусы «Ивеко», «Мерседес» и других производителей.

Приоритет развития торговли в ущерб производству привел к катастрофе в обществе. Стремительно растущая безработица вынудила самую активную часть населения уезжать на заработки. Италия, Испания, Польша, Португалия, Чехия, РФ, сезонные работы в Швеции и Норвегии — львовяне оказались не нужны в родном городе. В вузах Львова до сих можно встретить объявления о наборе групп для сбора земляники в Швеции из числа преподавателей и студентов.

Деградация промышленности изменила экономику, а экономика изменила общество. Так, во Львове уже выросло поколение детей без родителей, которых воспитали бабушка с дедушкой либо двор. Стандартная схема — родители на заработках, пересылают деньги детям и приезжают два раза в год — на Рождество и Пасху. В лучшем случае, если родители в Италии или Польше хорошо устроились, возможен совместный отпуск. На маленькие города и села деиндустриализация оказала опустошающий эффект.

Появились села, в которых буквально все трудоспособное население находится на заработках, остались начальники, алкоголики, старики, подростки и дети.

Причем собственно украинским городом Львов стал именно благодаря индустриализации. Так, в 1931 году, согласно переписи населения, украинцев во Львове жило 15 % при населении 320 тысяч человек, а уже в 1989 году было 80 % при 800 тысячах жителей. В абсолютных цифрах количество украинцев во Львове выросло с 50 до 650 тысяч.

Стремительное индустриальное развитие города требовало привлечения новой рабочей силы, ее, естественно, черпали из провинции. Открывались училища, техникумы, вузы, возводились микрорайоны, куда переселяли жителей близлежащих сел, — в общем, шла обычная индустриализация, как и везде.

Однако всего за 25 лет промышленной деградации город, который притягивал трудоспособных людей, оказался не в силах их удержать. Массовая трудовая миграция подкосила Львов, который уже, похоже, никогда не будет промышленно развитым. По крайней мере, нескоро повезут космонавтов на ЛАЗе на Байконур, а мещане в ближайшие 50 лет не будут мечтать о телевизоре «Электрон».

После безработицы второй по значимости эффект социальной деградации — вынужденная трудовая миграция. Таджикистан, Молдавия, Киргизия, Украина — разные по уровню развитости республики оказались поражены одним и тем же социальным вирусом. Самые активные граждане вынуждены уезжать, потому что на родине им нет применения. И в этом смысле между Львовом, Кишиневом, Душанбе, Бухарой и Бишкеком нет никакой разницы.

И дело вовсе не в агентах Госдепа или происках мировой олигархии, просто на периферии кооперационные связи разрушаются в первую очередь. Например, наиболее проблемными регионами России являются республики Северного Кавказа. Принято списывать все на национальный менталитет, отсылать к истории и приводить в качестве аргумента политический фольклор. Однако если рассмотреть проблемы Северного Кавказа в политэкономическом свете, то мы также увидим, что корень проблемы — уничтожение промышленности региона. В рамках союзной экономики существовала экономическая зона «Закавказье», которая включала в себя экономики Армении, Азербайджана и Грузии. Несмотря на национальные границы, с точки зрения экономики это был единый регион: Азербайджан с запасами нефти, развитым сельхозпроизводством, выходом в Каспийское море и границей с Ираном; Армения с запасами полудрагоценных и драгоценных камней, редкоземельных металлов, развитой промышленностью, научной школой и границей с Ираном и Турцией; Грузия с протяженной береговой линией и портами Черного моря, развитым сельхозпроизводством и границей по суше с Турцией. Закавказский экономический район располагал десятимиллионным рынком труда. Это еще одна Беларусь. Экономики Грузии, Армении и Азербайджана представляли собой единую кооперационную систему. Обмен товаров проходил и морем, и по суше, и авиасообщением, причем последнее, учитывая горную местность, было особо развито. Достаточно вспомнить советский фильм «Мимино» с Вахтангом Кикабидзе в главной роли о провинциальном пилоте вертолета, который мечтает летать за штурвалом авиалайнеров, и у него это получается.

Северный Кавказ России, в свою очередь, был транзитным регионом по отношению к богатейшему Закавказью. В условиях уничтожения закавказского экономического региона республики Северного Кавказа оказались в тупике: собственная промышленность была слабо развита и связана кооперационными цепочками с Закавказьем.

Гражданская война в Закавказье не только нарушила торговые потоки, но и практически прекратила кооперацию внутри единой экономики. Сначала война между Арменией и Азербайджаном нарушила экономический баланс в регионе. Возникла непризнанная республика Нагорный Карабах. Прекратился товарный обмен между Азербайджаном и Арменией, что привело и к изменению на рынке труда — бакинские армяне бежали из Азербайджана, азербайджанцев гнали из Нагорного Карабаха и армянских городов. Грузия также погрузилась в пучину гражданской войны. Отмежевалась Южная Осетия, которая связывала Грузию с российским Северным Кавказом через Рокское ущелье. Объявила суверенитет Абхазия, в ходе чего было разрушено железнодорожное сообщение между Россией и Грузией. Армения, не имеющая прямых границ с Россией, оказалась зависимой от грузинского транзита.

Сугубо политический кризис имел масштабные экономические последствия. Причем победителей не было ни с одной стороны — просто все проигравшие начали героизировать свой проигрыш в национальной истории. И в Армении, и в Азербайджане появились герои войны. Хотя с союзной точки зрения это была война гражданская, в которой, как известно, победителей не бывает. Осетины не смогут жить в мире с грузинами несколько поколений. Этносоциальные конфликты прервали главные артерии экономики — обмен товарами и производственную кооперацию.

Удар по экономике и хозяйству Северного Кавказа от разрушения экономического региона Закавказья оказался масштабным. Республики превратились в обузу для федерального центра, который занимается финансированием социальных проектов и госаппарата, однако недостаточно вкладывает в индустриализацию региона. Причем очевидно, что из-за разрушения Закавказья именно Северный Кавказ должен занять освободившуюся экономическую нишу. Выращивание и переработка овощей и фруктов, мясо-молочное производство — программа импортозамещения должна строиться с опорой на республики Северного Кавказа. Примером успешного развития хозяйства может быть Кабардино-Балкария, которая лидирует на рынке молочных продуктов далеко за пределами региона. Кефир, каймак и молоко, произведенные в Кабардино-Балкарии, успешно конкурируют в среднем и премиум-сегменте в торговых сетях Москвы.

В целом, проблемы Северного Кавказа нерешаемы без его индустриализации. Так же как проблемы отдельно взятых Армении, Азербайджана и Грузии нерешаемы без экономической интеграции всего региона Закавказье.

Итак, результатом поражения в холодной мировой войне стало разрушение единого хозяйственно-экономического комплекса. У нас проходило множество процессов, однако экономически и исторически значимым был единственный процесс — приватизация.

Как мы помним, на первом этапе зарождающийся национальный капитал не допустил к приватизации глобальный финансовый капитал. Сформировалась собственная олигархия, которая очень быстро начала искать вход во всемирный клуб миллиардеров. Сверхкрупный частный капитал стал массово выводить средства за рубеж. В Лондоне, на островных офшорах и в Швейцарии стали расти русские, казахские и украинские коттеджные поселки. В политологическом обиходе появилось понятие «офшорная аристократия». Вот на этом этапе и начинается проникновение глобального финансового капитала в экономику России, Казахстана и Украины. Беларусь эта участь миновала, потому что иностранный капитал изначально поставлен в достаточно жесткие условия, когда приветствуется создание новых производств, а не приватизация существующих. То есть привлекается промышленный, а не финансовый капитал. В остальных осколках союзной экономики, как грибы после дождя, растут филиалы мировых банков. В 90-е годы были открыты сотни частных банков, 90 % которых были региональными учреждениями и создавались под крупное производство или корпорацию. Также обзавелись собственной банковской системой крупные частные концерны и олигархические группы. Вот на этом недоразвитом финансовом рынке и появляется глобальный капитал, предлагающий крайне выгодные для национального финансового капитала правила игры.

Валютный кредит на мировом финансовом рынке берется под 5–7 % годовых, а продается на внутреннем под 12–15 % в иностранной валюте и под 20–25 % — в национальной. Всего за 5–7 лет формируется извращенная финансовая система, когда перепродавать кредиты выгоднее, чем производить. Однако эта деятельность не была бескорыстной — в ответ выдвигалось требование либерализации внешней торговли. Рынок должен был стать открытым для импорта. Нам давали в долг и экономически принуждали к покупке иностранных товаров. При этом внутри собственной экономики победители холодной войны вели себя совершенно по-другому. Так, сельхозпроизводитель в Германии или Голландии получает дотацию от государства на разные виды продукции, а где-то стимулируют внешнюю торговлю и дотируют экспорт. Если мы посмотрим на товарную линейку любого крупного производителя, начиная от сигарет и заканчивая автомобилями, то увидим, что для рынка Западной и Восточной Европы выпускаются разные товары. В сигаретах марки «Парламент» или «Мальборо», произведенных для Германии, есть табак, а в России эти же сигареты совершенно другие на вкус и явно суррогатные. Автомобили для России производятся на заводах в Турции, Румынии и Чехии в более дешевой комплектации. И так далее и тому подобное.

Рынок бывшего СССР слишком огромен, чтобы его можно было колонизировать с наскока. Если искать исторические аналогии, то ближе всего история колонизации Индии британским торговым и промышленным капиталом при поддержке государства.

История экономической колонизации Индии ведется с открытия торговых факторий на побережье. Начался активный товарный обмен между традиционной экономикой Индии и промышленной экономикой Англии. Ружья обменивают на специи, а шерстяные платки на чеканку и драгоценные камни. Торговля проходит морским путем, но весь бизнес портят голландские конкуренты, которые обладают не менее развитым торговым флотом.

Поэтому война за доступ к колониальному рынку Индии разворачивается в Европе: Англия объявляет войну Голландии и начинает топить торговые корабли голландцев. В Европе этот конфликт кажется диким — два протестантских народа воюют между собой, хотя еще вчера Англия поддерживала мятежные Нидерланды в войне с католической Испанией.

Диктатор Британии Оливер Кромвель вводит в действие Навигационный акт, согласно которому британские суда становятся монопольными торговыми посредниками в отношениях с Азией, Африкой и Америкой. Из Европы товары разрешалось ввозить только на судах тех стран, где они были произведены. Навигационный акт нанес такой удар по торговому капиталу Голландии, что привел к англо-голландской войне. Интересно, что соблюдать Навигационный акт предписывалось капитанам военных судов. На практике это выражалось в том, что голландские корабли топили в Северном море и везде, где их поймают. Фактически дело закончилось тем, что голландцы закрыли свои фактории в Индии, оставив британскому торговому капиталу право монопольного освоения Индии.

Сама Индия в то время находилась в состоянии феодальной раздробленности, централизованное государство отсутствовало. Формально Индия управлялась династией Великого Могола, однако фактически власть на местах принадлежала многочисленным раджам, которые хоть и признавали главенство наследников самого Чингисхана, по факту являлись независимыми правителями. Они чеканили свои золотые монеты, содержали армию и воевали по-тихому друг с другом. Экономические отношения также находились на феодальном уровне, что отражалось в кастовом устройстве общества.

И вот торговый капитал Британии при поддержке государства становится политическим фактором в Индии. Ост-Индская компания, которую учреждают богатейшие люди Великобритании, включая королевскую семью, получает вооруженный экспедиционный корпус и поддержку королевского флота на море. Ост-Индская компания становится участником местных политических «разборок», поддерживая одного раджу против другого. Экспедиционные силы Ост-Индской компании становятся решающим аргументом в борьбе за власть. Из числа местных жителей эта протокорпорация вербует сипаев и создает вооруженную армию аборигенов.

Таким образом, торговый капитал становится больше, чем просто капитал, — он начинает влиять на внутреннюю политику колонии и подменяет собой государство. В колонии всегда наблюдается вакуум государственной власти — и ее заполняет собой корпорация.

Если раньше британский торговый капитал был вынужден обмениваться товарами и довольствоваться торговой надбавкой, то, получив доступ к внутреннему рынку, он просто изымает товары. Часто это выглядит как простое ограбление, иногда убивают раджу и изымают всю государственную казну. «Незалежные» властители, принесшие власть на британских штыках, действуют в интересах корпорации.

В конце XVIII века по отношению к колонии перестали соблюдаться даже формальности. Появился пост генерал-губернатора Индии, который занимал чиновник по согласованию с членами правления Ост-Индской компании. Только в 1853 году, когда в Индии произошло восстание сипаев, чуть не приведшее к потере колонии, королева Виктория забрала у корпорации право назначать генерал-губернатора.

Основой колонизации является несправедливый товарный обмен, когда в колонии поддерживается более низкий технологический уровень. Колония может рассматриваться исключительно как источник ресурсов, а переработка должна производиться либо за заводах корпораций, либо сырье должно вывозиться за пределы колонии. Корпорация заинтересована в том, чтобы замкнуть на себя каждый уровень технологического передела: добывать уголь колония может, но вывозить его будут пароходами корпорации; выращивать скот и пускать его на мясо колония имеет право, но вот делать из него консервы будут уже на заводах колонизаторов.

Такой подход виден в деятельности, например, продуктовых корпораций в России. Молочная корпорация «Данон» выкупила региональных конкурентов в центральной России, объединив их под общим брендом, а местные производители только поставляют молочное сырье. Добавленная стоимость в результате извлекается корпорацией, и вся прибыль, за исключением налогов, достается корпорации, штаб-квартира которой находится далеко за пределами России. Потому что тот, кто не будет развивать собственную промышленность, будет вынужден отдавать добавленную стоимость чужой промышленности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.