71. М. М. ЧЕХОВУ

71. М. М. ЧЕХОВУ

15 апреля 1884 г. Москва.

Голубчик Миша!

Сделай милость, купи мне на свой вкус палку не дешевле рубля и не дороже двух. Поздравляю с окончанием страшного суда. Замучился экзаменами.

Твой А. Чехов. Рукой И. П. Чехова:

Хорошо бы сделали, если бы купили палку и мне.

И. Чехов.

1884 г. 15 апреля.

Извини, что беспокою пустяками.

72. М. М. ДЮКОВСКОМУ

2 или 3 мая 1884 г. Москва.

Достоуважаемый!

Михаил Михайлович!

Вы часто изъявляли желание присутствовать на диссертации какой бы то ни было. В понедельник 7-го произойдет защита диссертации в 2 часа пополудни в Новом здании университета или же в здании Нового анатомического театра, который находится в саду. Если свободны, то милости просим. Умер Леонид Пушкарев.

Votre* А. Чехонте. На обороте:

Калужские ворота. Мещанское училище.

Его высокоблагородию

Михаилу Михайловичу Дюковскому. * Ваш (франц.)

73. Н. А. ЛЕЙКИНУ

20 и 21 мая 1884 г. Москва.

84/20/V

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Получил и письмо и вложение. Письмо прочел и отвечаю, вложение же препроводил по принадлежности с советом создать что-нибудь из таможенной жизни.

Поездка в Питер - моя давнишняя мечта. Дал себе слово поехать в ваш царствующий град в начале июня, а теперь возвращаю себе это слово обратно. Дело в финансах, черт бы их подрал. На поездку нужно 100-150 рублей, а я имел удовольствие на днях прокатить сквозь жизненный строй все мои акции. Отвалил полсотни за дачу, отдал четверть сотни за слушание лекций, столько же за сестру на курсы и проч. и проч. и проч. Если же к сему Вы прибавите всю плохость моих заработков за последнее время, то поймете мои карманы. К первому июню рассчитываю на свободную полсотню, а на эти деньги далеко не уедешь. Придется отложить поездку на неопределенное время и довольствоваться вояжем на дачу и обратно. Вместе со мной собирался и дикий Пальмин. Мы с ним условились поехать 2-3 июня, но… является он ко мне на днях и, покачивая головою, заявляет, что ехать в Петербург он не может. Его терзает какая-то муть, выражающаяся в каких-то крайне неопределенных для наблюдателя воспоминаниях: "Детство… юность… и прочее…" Точно он убийство в Петербурге совершил… Долго он излагал мне причины антипатии к своему родному городу, но я ничего не понял. Или он хитрит, боясь издержек (он, между нами говоря, скуповат), или же в самом деле есть что-то такое особенное в его петербургском прошлом. В пятницу он приедет ко мне обедать… Мы выпьем, поедем к ночи в Петровское-Разумовское на его дачу и, вероятно, кутнем. В самый момент, когда он поднимет вверх свой жилистый палец и начнет говорить мне о "бгатстве, гавенстве и свободе", когда умиление его достигнет своего acme*, я заговорю с ним о прелестях путешествия на Валаам и стану его убеждать… Авось удастся. Если мы вдвоем поедем, то нам, вероятно, и по сто рублей хватит - это тоже аргумент. А ему, действительно, необходимо проветриться. Если этого не требует его хороший талант, то этого настойчиво добивается гигиена. Он ужасно много пьет - это неизлечимо, но зато излечимо очень многое другое. Он живет черт знает как… Ужасно одет, не видит света, не слышит людей. Я никогда не видал его обедов, но готов держать пари, что он питается чепухой. (Его супруга не дает впечатления мудрой хозяйки.) В общем, мне кажется, что он скоро умрет. Его организм до того расшатан, что можно удивляться, как это в таком больном теле может сидеть такая стихотворная натура. Непременно нужно проветрить этого человека. Он говорил мне, что поедет по Волге, но плохо верится его словам. Дальше своей сарайной дачи он не пойдет. О результатах беседы, имеющей быть в пятницу, сообщу Вам. Если сам не поеду, то хоть его спроважу.

Завтра у меня последний экзамен, а послезавтра моя особа будет изображать то, что толпа величает "доктором" (если, конечно, выдержу завтрашний экзамен). Заказываю вывеску "доктор" с указующим перстом, не столько для врачебной практики, сколько для устрашения дворников, почталионов и портного. Меня, пишущего юмористическую дребедень, жильцы дома Елецкого величают доктором, и у меня от непривычки ухо режет, а родителям приятно; родители мои благородные плебеи, видевшие доселе в эскулапах нечто надменно-суровое, официальное, без доклада не впускающее и пятирублевки берущее, глазам своим не верят: самозванец я, мираж или доподлинно доктор? И такое мне уважение оказывают, словно я в исправники попал. Они мнят, что в первый же год я буду ворочать тысячами. Такого же мнения и мой терпеливый портной Федор Глебыч. Придется разочаровать бедняг.

Экзамены кончились, а потому мне уже ничто не мешает подать прошение о приеме меня в число считанных. Что-нибудь да буду присылать к каждому номеру. Теперь пока не вошел еще в норму, денька же через четыре подниму глаза к небу и начну придумывать темы.

Летом буду жить в Новом Иерусалиме и буду пописывать… Боюсь только благородной страсти… Это для меня хуже всяких экзаменов.

На сей раз шлю "Дачную гигиену". Штука сезонная… Если понравится, то изображу еще что-нибудь в этом роде: "Охотничий устав", "Лесной устав" и проч. Мне хочется написать для "Осколков" статистику: народонаселение, смертность, промыслы и проч. Немножко длинно выйдет, но если удастся, то бойкий фельетон выйдет. (Я зубрил недавно медицинскую статистику, которая дала мне идею.) Я теперь с удовольствием написал бы юмористическую медицину в 2-3 томах! Перво-наперво рассмешил бы пациентов, а потом бы уж и лечить начал. Погода в Москве дождливая: в летнем пальто холодно, в зимнем жарко. Здоровье мое не из блестящих: то здоров, то стражду. Пью и не пью… Определенного пока еще ничего не видно.

Сажусь читать. Прощайте.

Ваш сотрудник, уважающий А. Чехов.

Правда ли, что "Дело" отживает свой век? Если правда, то добрый путь! Не любил этого журнала, грешный человек. Злил он меня. Впрочем, при нынешней журнальной бедности и "Дело" бы сгодилось. * расцвета (греч.)