СКУЛЬПТУРА, ЖИВОПИСЬ И МУЗЫКА
СКУЛЬПТУРА, ЖИВОПИСЬ И МУЗЫКА
(Варианты по ЛБ18)
Благодарность ~ за здравие скульптуры!
а. Как прекрасны сестры, без которых бы мир был пустыня. Эти три полные до краев кубка и первый кубок за здравие скульп<туры>. Благодарность великому творцу
б. Как в тексте со следующими первоначальными вариантами:
Благодарность зиждителю мириад за благость и сострадание к людям!
за его
Благодарность зиждителю мириад за благость и сострадание к людям!
[к] и милость
Благодарность зиждителю мириад за благость и сострадание к людям!
к нашему миру
Три чудные сестры посланы им украсить и усладить мир: без них он бы был пустыня и без пения катился бы по своему пути.
он бы катил<ся>
Чувственная, прекрасная, она прежде всего посетила землю.
[При] Впереди стройная, [обнаженна<я>], исполненная неги скульптура Чувственная, прекрасная
Она — оставшийся след того народа, который весь заключился в ней, со всем своим духом и жизнию.
а. Она призрак того, долго
б. Она оставшийся призрак народа [грече<ского>] [котор<ый>] след того народа
Она — оставшийся след того народа, который весь заключился в ней, со всем своим духом и жизнию.
духом жизни
Она — ясный призрак того светлого, греческого мира, который ушел от нас в глубокое удаление веков, скрылся уже туманом и до которого достигает одна только мысль поэта.
ясного
Она — ясный призрак того светлого, греческого мира, который ушел от нас в глубокое удаление веков, скрылся уже туманом и до которого достигает одна только мысль поэта.
а. скрыт уже туманом в свою
б. скрыт уже туманом в отдаленной перспективе
Она — ясный призрак того светлого, греческого мира, который ушел от нас в глубокое удаление веков, скрылся уже туманом и до которого достигает одна только мысль поэта.
еще одна только
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование.
увитый гроздиями и виноградными лозами, масличными ветв<ями?>
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование.
а. где религия заклю<чилась?>
б. где звучит тимпа<н>
в. где несущийся в стройной пляске [где несущийся в стройной пляске а. где звучит тимпан и б. где стройная пляска] при звуке [где звучит] тимпана и [сверкает снег] [и при] в порыве прекрасных движений, обнажающих ослепительные руки и плечи, [обнажающих ослепительные руки и плечи алебастровые плечи] мир <1нрзб.>
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование.
проникло везде
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование.
[та<ким?>] живым веселым
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование.
а. увивающий
б. обним<ающий>
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование.
а. чашу празд<нества?>
б. чашу пиршества, на котором прекраснейшим воображением человека из пены волн
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование.
а. вереницу прекраснейшего вы<мысла?>
б. вереницу игр<?> ненаглядной мифологии
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование.
где прекрасная
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование.
образ красоты
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование.
серебряный и белый, [как она сама]
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование.
нет.
Мир, увитый виноградными гроздиями и масличными лозами, гармоническим вымыслом и роскошным язычеством; мир, несущийся в стройной пляске, при звуке тимпанов, в порыве вакхических движений, где чувство красоты проникло всюду: в хижину бедняка, под ветви платана, под мрамор колонн, на площадь, кипящую живым, своенравным народом, в рельеф, украшающий чашу пиршества, изображающий всю вьющуюся вереницу грациозной мифологии, где из пены волн стыдливо выходит богиня красоты, тритоны несутся, ударяя в ладони, Посейдон выходит из глубины своей прекрасной стихии серебряный и белый; мир, где вся религия заключилась в красоте, в красоте человеческой, в богоподобной красоте женщины, — этот мир весь остался в ней, в этой нежной скульптуре; ничто кроме ее не могло так живо выразить его светлое существование. Белая, млечная, дышащая в прозрачном мраморе красотой, негой и сладострастием, она сохранила одну идею, одну мысль: красоту, гордую красоту человека.
[Никто] Ничто не могло так живо выразить этот полный [светлый] гордый мир как [бела<я>] скульптура белая
Белая, млечная, дышащая в прозрачном мраморе красотой, негой и сладострастием, она сохранила одну идею, одну мысль: красоту, гордую красоту человека.
И потому в скульптуре одно главное свойство, одна мысль: красота, гордая красота человека
В каком бы ни было пылу страсти, в каком бы ни было сильном порыве, но всегда в ней человек является прекрасным, гордым и невольно остановит атлетическим, свободным своим положением.
В какой бы ни было страсти
В каком бы ни было пылу страсти, в каком бы ни было сильном порыве, но всегда в ней человек является прекрасным, гордым и невольно остановит атлетическим, свободным своим положением.
везде
В каком бы ни было пылу страсти, в каком бы ни было сильном порыве, но всегда в ней человек является прекрасным, гордым и невольно остановит атлетическим, свободным своим положением.
человек — прекрасен, горд
В каком бы ни было пылу страсти, в каком бы ни было сильном порыве, но всегда в ней человек является прекрасным, гордым и невольно остановит атлетическим, свободным своим положением. ЛБ18
Ар — вольно становится атлетическим
В каком бы ни было пылу страсти, в каком бы ни было сильном порыве, но всегда в ней человек является прекрасным, гордым и невольно остановит атлетическим, свободным своим положением.
вольным
Всё в ней слилось в красоту и чувственность: с ее страдающими группами не сливаешь страдающий вопль сердца, но, можно сказать, наслаждаешься самым их страданием; так чувство красоты пластической, спокойной пересиливает в ней стремление духа!
с страда<нием?> групп
Всё в ней слилось в красоту и чувственность: с ее страдающими группами не сливаешь страдающий вопль сердца, но, можно сказать, наслаждаешься самым их страданием; так чувство красоты пластической, спокойной пересиливает в ней стремление духа!
вопль своего сердца
Всё в ней слилось в красоту и чувственность: с ее страдающими группами не сливаешь страдающий вопль сердца, но, можно сказать, наслаждаешься самым их страданием; так чувство красоты пластической, спокойной пересиливает в ней стремление духа!
но наслаждаешься их страданием
Всё в ней слилось в красоту и чувственность: с ее страдающими группами не сливаешь страдающий вопль сердца, но, можно сказать, наслаждаешься самым их страданием; так чувство красоты пластической, спокойной пересиливает в ней стремление духа!
а. чувство красоты пере <силивает?>
б. чувство красоты телесной пересиливает
Она никогда не выражала долгого глубокого чувства, она создавала только быстрые движения: свирепый гнев, мгновенный вопль страдания, ужас, испуг при внезапности, слезы, гордость и презрение и наконец красоту, погруженную саму в себя.
а. Скуль<птура>
б. Прекрасная скульптура
Она никогда не выражала долгого глубокого чувства, она создавала только быстрые движения: свирепый гнев, мгновенный вопль страдания, ужас, испуг при внезапности, слезы, гордость и презрение и наконец красоту, погруженную саму в себя.
не выражала и не могла выразить
Она никогда не выражала долгого глубокого чувства, она создавала ~ саму в себя.
она [мг<новенно>] [быстро] выражает одни только быстрые движения, один только гнев, один только порывный, мгновенный вопль страда<ния>, ужас, только ужас — или красоту, погруженную в саму себя
Она обращает все чувства зрителя в одно наслаждение, в наслаждение спокойное, ведущее за собою негу и самодовольство языческого мира.
Она обращает все чувства всего зрителя
В ней нет тех тайных, беспредельных чувств, которые влекут за собою бесконечные мечтания.
Но нельзя чу<вства?>
В ней не прочитаешь всей долгой, исполненной потрясений и переворотов жизни.
потрясений, кризисов и переворотов
Она прекрасна, мгновенна, как красавица, глянувшая в зеркало, усмехнувшаяся, видя свое изображение, и уже бегущая, влача с торжеством за собою толпу гордых юношей.
вдруг глянувшая в зеркало и увидевшая в нем свое чуде<с>н<ое> изображение [и по] усмехнувшая <ся>
Она прекрасна, мгновенна, как красавица, глянувшая в зеркало, усмехнувшаяся, видя свое изображение, и уже бегущая, влача с торжеством за собою толпу гордых юношей.
а. и влекущая гордо за собою
б. и с торжеством влекущая за собою толпу юношей гордых, суровых, но не в силах противиться ее божественной красоте
Она очаровательна, как жизнь, как мир, как чувственная красота, которой она служит алтарем.
Прекрасная, языческая, она очаровательна
Она очаровательна, как жизнь, как мир, как чувственная красота, которой она служит алтарем.
она возгорает алтарем
Она родилась вместе с языческим, ясно образовавшимся миром, выразила его — и умерла вместе с ним.
вместе с эт<им?>
Напрасно хотели изобразить ею высокие явления христианства, она так же отделялась от него, как самая языческая вера.
а. хотели выразить
6. хотели изобразить ею и мир христианский
Не таковы две сестры ее, живопись и музыка, которых христианство воздвигнуло из ничтожества и превратило в исполинское.
две мл<адшие?>
Не таковы две сестры ее, живопись и музыка, которых христианство воздвигнуло из ничтожества и превратило в исполинское.
которых возд<вигнуло?>
Не таковы две сестры ее, живопись и музыка, которых христианство воздвигнуло из ничтожества и превратило в исполинское.
из низкой доли
Его порывом они развились и исторгнулись из границ чувственного мира.
Его сильным порывом они раздвинулись [и] развились и исторгнулись мимо
Мне жаль ~ ясный взор ее!
Яркая, цветистая, исполненная изменений характера живопись знакомее нам сестры своей, кроткой пластической скульптуры, которой мы не в силах так понимать, как пон<имали> ее жители древнего мира. Живопись, создание [веков христиан<ства>] многостороннего нового мира, обширнее распространила свою область
К этому месту относятся наброски на соседних страницах:
Но я лучше люблю блистательную сестру ее. Она живее, она больше говорит нам, она прекрасна, как богатая осень в ярком убранстве
Но последний поцелуй тебе, снежная <?> скульптура. [Я пью] Выше кубок автора, кубок в честь живописи. Она небесно прекрасна, она вдохновенно чиста
Она не схватывает одного только быстрого мгновения, какое выражает мрамор; она длит это мгновение, она продолжает жизнь за границы чувственного, она похищает явления из другого безграничного мира, для названия которых нет слов.
Она [не м<г>н<овение>] уже схватывает не то быстрое мгновение, которое
Она не схватывает одного только быстрого мгновения, какое выражает мрамор; она длит это мгновение, она продолжает жизнь за границы чувственного, она похищает явления из другого безграничного мира, для названия которых нет слов.
Она [дл<ит?>] продолжает
Она не схватывает одного только быстрого мгновения, какое выражает мрамор; она длит это мгновение, она продолжает жизнь за границы чувственного, она похищает явления из другого безграничного мира, для названия которых нет слов.
а. за гроб
б. за границы чувственности
Она не схватывает одного только быстрого мгновения, какое выражает мрамор; она длит это мгновение, она продолжает жизнь за границы чувственного, она похищает явления из другого безграничного мира, для названия которых нет слов.
похищает мысли
Она не схватывает одного только быстрого мгновения, какое выражает мрамор; она длит это мгновение, она продолжает жизнь за границы чувственного, она похищает явления из другого безграничного мира, для названия которых нет слов.
а. которым нет слов
б. для определения которых нет слов
Всё неопределенное, что не в силах выразить мрамор, рассекаемый могучим молотом скульптора, определяется вдохновенною ее кистью.
[Жи<вопись] Зритель, оторвавшись от всего, стоит полный неподвижного созерцания перед божественным ликом Мадонны. Он [уже] наслаждается, но уже наслаждается не здешним миром. Мысли его уже устремились в [тот мир, где уже не могут они остановиться, но несут далее], где им не предписано границ
К этому месту относится набросок на соседней странице:
Глядите на зрителя, стоящего перед ее изображени[ями]; лицо его покойно, в глазах уже выражается задумчивость, они глядят не на вещественный предмет, нет! они видят, что не всегда нам дается видеть. Он весь исполнен неподвижного тайного созерцания. Всё неопределенное
Всё неопределенное, что не в силах выразить мрамор, рассекаемый могучим молотом скульптора, определяется вдохновенною ее кистью.
молотом скульптора [всё с]
Всё неопределенное, что не в силах выразить мрамор, рассекаемый могучим молотом скульптора, определяется вдохновенною ее кистью.
а. определяется кистью
б. определяется вдохновенною кистью живописца
Она также выражает страсти, понятные всякому, но чувственность уже не так властвует в них; духовное невольно проникает всё.
Она выражает также и мгновенные порывы и страсти, [но чув<етвенность?>] порывы, понятные всякому
Она также выражает страсти, понятные всякому, но чувственность уже не так властвует в них; духовное невольно проникает всё.
духовное сильнее проникает во всё
Страдание выражается живее и вызывает сострадание, и вся она требует сочувствия, а не наслаждения.
Даже обыкновенное страдание живее [изображает<ся>] выливается
Страдание выражается живее и вызывает сострадание, и вся она требует сочувствия, а не наслаждения.
произв<одит>
Страдание выражается живее и вызывает сострадание, и вся она требует сочувствия, а не наслаждения.
а. художник требует
б. как будто бы сам живописец [требует]
Она берет ~ с духовным.
а. [Кажется] Живопись менее имеет средств
б. Живопись отринула средс<тва> приблизиться к [природе], она лишена [как<?>] выпуклостей, она должна на гладкой поверхности произвести всё. Но дух человека, чем беднее имеет видимы<х> средств, тем сильнее и пространнее выражается
Но сильнее ~ вся — порыв; она вдруг за одним разом отрывает человека от земли его, оглушает его громом могущих звуков и разом погружает его в свой мир.
Но что же скажем <о> музыке, созданной религиозным стремлением духа. [Приписано внизу страницы: то власть ее могущественнее всех. Здесь же запись: [как будто по ее велению возни<кают?>] ее звуками воспитался мрачный север] Ее мир, ее область и власть вовсе отличны от двух сестер ее.
Она вся — порыв; она вдруг за одним разом отрывает человека от земли его, оглушает его громом могущих звуков и разом погружает его в свой мир.
от всего
Она вся — порыв; она вдруг за одним разом отрывает человека от земли его, оглушает его громом могущих звуков и разом погружает его в свой мир.
оглушает его разом громом могущественно<го> падения звука [Далее было: не дает ему [рас<сеяния?>] минуты рассеяния]
Она вся — порыв; она вдруг за одним разом отрывает человека от земли его, оглушает его громом могущих звуков и разом погружает его в свой мир.
погружает его в мир свой. Он не имеет [времени] даже минуты размыслить и подумать. Он весь в одно мгновение в ее власти
Она властительно ударяет, как по клавишам, по его нервам, по всему его существованию и обращает его в один трепет.
могущественно ударяет
Он уже не наслаждается, он не сострадает, он сам превращается в страдание; душа его не созерцает непостижимого явления, но сама живет, живет своею жизнию, живет порывно, сокрушительно, мятежно.
не наслаждается, он [не созерцает]
Он уже не наслаждается, он не сострадает, он сам превращается в страдание; душа его не созерцает непостижимого явления, но сама живет, живет своею жизнию, живет порывно, сокрушительно, мятежно.
не созерцает, не видит
Он уже не наслаждается, он не сострадает, он сам превращается в страдание; душа его не созерцает непостижимого явления, но сама живет, живет своею жизнию, живет порывно, сокрушительно, мятежно.
живет пламенно
Невидимая, сладкогласная она проникла весь мир, разлилась и дышит в тысяче разных образов.
а. Она проникла <1нрзб.>
б. Невидимая, неизъяснимая музыка проникла весь наш мир, она
Невидимая, сладкогласная она проникла весь мир, разлилась и дышит в тысяче разных образов. ЛБ18
Ар — развилась (опечатка?)
Она томительна и мятежна; но могущественней и восторженней под бесконечными, темными сводами катедраля, где тысячи поверженных на колени молельщиков стремит она в одно согласное движение, обнажает до глубины сердечные их помышления, кружит и несется с ними гор?, оставляя после себя долгое безмолвие и долго исчезающий звук, трепещущий в углублении остроконечной башни.
нет.
Она томительна и мятежна; но могущественней и восторженней под бесконечными, темными сводами катедраля, где тысячи поверженных на колени молельщиков стремит она в одно согласное движение, обнажает до глубины сердечные их помышления, кружит и несется с ними гор?, оставляя после себя долгое безмолвие и долго исчезающий звук, трепещущий в углублении остроконечной башни.
а. но могуществ<еннее?>
б. но восторженнее и самовластнее одна под темными, бесконечными сводами
Она томительна и мятежна; но могущественней и восторженней под бесконечными, темными сводами катедраля, где тысячи поверженных на колени молельщиков стремит она в одно согласное движение, обнажает до глубины сердечные их помышления, кружит и несется с ними гор?, оставляя после себя долгое безмолвие и долго исчезающий звук, трепещущий в углублении остроконечной башни.
людей она устремляет в одно движение и кружит и обнажает до глубины сердечные страсти и мы<сли?>
Она томительна и мятежна; но могущественней и восторженней под бесконечными, темными сводами катедраля, где тысячи поверженных на колени молельщиков стремит она в одно согласное движение, обнажает до глубины сердечные их помышления, кружит и несется с ними гор?, оставляя после себя долгое безмолвие и долго исчезающий звук, трепещущий в углублении остроконечной башни.
выразительное, священное безмолвие и последний звук, который трепещет, умирая [под]
Как сравнить вас между собою, три прекрасные царицы мира?
нет.
Чувственная, пленительная скульптура внушает наслаждение, живопись — тихой восторг и мечтание, музыка — страсть и смятение души; рассматривая мраморное произведение скульптуры, дух невольно погружается в упоение; рассматривая произведение живописи, он превращается в созерцание; слыша музыку, — в болезненный вопль, как бы душою овладело только одно желание вырваться из тела.
пленительная, роскошная скульптура
Чувственная, пленительная скульптура внушает наслаждение, живопись — тихой восторг и мечтание, музыка — страсть и смятение души; рассматривая мраморное произведение скульптуры, дух невольно погружается в упоение; рассматривая произведение живописи, он превращается в созерцание; слыша музыку, — в болезненный вопль, как бы душою овладело только одно желание вырваться из тела.
живопись глубокая, скромная, возвышенная [тихое] [размышление и] мечтание
Чувственная, пленительная скульптура внушает наслаждение, живопись — тихой восторг и мечтание, музыка — страсть и смятение души; рассматривая мраморное произведение скульптуры, дух невольно погружается в упоение; рассматривая произведение живописи, он превращается в созерцание; слыша музыку, — в болезненный вопль, как бы душою овладело только одно желание вырваться из тела.
музыка, стремительная, неудержимая — страсть
Чувственная, пленительная скульптура внушает наслаждение, живопись — тихой восторг и мечтание, музыка — страсть и смятение души; рассматривая мраморное произведение скульптуры, дух невольно погружается в упоение; рассматривая произведение живописи, он превращается в созерцание; слыша музыку, — в болезненный вопль, как бы душою овладело только одно желание вырваться из тела.
мраморное, [небесное] легкое произведение
Чувственная, пленительная скульптура внушает наслаждение, живопись — тихой восторг и мечтание, музыка — страсть и смятение души; рассматривая мраморное произведение скульптуры, дух невольно погружается в упоение; рассматривая произведение живописи, он превращается в созерцание; слыша музыку, — в болезненный вопль, как бы душою овладело только одно желание вырваться из тела.
слуш<ая> музыку, она превращается в [ярый вопль] болезненный вопль, показывающий желание
Она — наша! она — принадлежность нового мира!
нашего нового мира
Никогда не жаждали мы так порывов, воздвигающих дух, как в нынешнее время, когда наступает на нас и давит вся дробь прихотей и наслаждений, над выдумками которых ломает голову наш XIX век.
Может быть никогда так не жаждали мы
Никогда не жаждали мы так порывов, воздвигающих дух, как в нынешнее время, когда наступает на нас и давит вся дробь прихотей и наслаждений, над выдумками которых ломает голову наш XIX век.
на нас наступает, нас давит меркантиль<ность> и вся
Никогда не жаждали мы так порывов, воздвигающих дух, как в нынешнее время, когда наступает на нас и давит вся дробь прихотей и наслаждений, над выдумками которых ломает голову наш XIX век.
а. над котор<ыми>
б. над изобретен <иями> которых
Всё составляет заговор против нас; вся эта соблазнительная цепь утонченных изобретений роскоши сильнее и сильнее порывается заглушить и усыпить наши чувства.
чтобы усыпить наши
Всё составляет заговор против нас; вся эта соблазнительная цепь утонченных изобретений роскоши сильнее и сильнее порывается заглушить и усыпить наши чувства.
изобретений
Мы жаждем спасти нашу бедную душу, убежать от этих страшных обольстителей и — бросились в музыку.
неприятелей
О, будь же нашим хранителем, спасителем, музыка!
наш хранитель, спаситель наш
буди чаще наши меркантильные души!
а. Как в тексте
б. спя<щие?>
в. дремл<ющие?>
Не оставляй нас! буди чаше наши меркантильные души! ударяй резче своими звуками по дремлющим нашим чувствам!
а. впивайся, разрывая своими звуками
б. ударяй резче [ярким<и>] пронзительными звуками своими
Волнуй, разрывай их и гони, хотя на мгновение, этот холодно-ужасный эгоизм, силящийся овладеть нашим миром.
а. Хотя на мгновение
б. Жги, разрывая, хотя на мгновение, гони этот
Пусть, при могущественном ударе смычка твоего, смятенная душа грабителя почувствует, хотя на миг, угрызение совести, спекулятор растеряет свои расчеты, бесстыдство и наглость невольно выронит слезу пред созданием таланта.
упрек совести
Великий зиждитель мира поверг нас в немеющее безмолвие своею глубокою мудростью: дикому, еще не развернувшемуся человеку он уже вдвинул мысль о зодчестве.
[Всевышний] Создатель простер на нас немею<щее> безмолвие
Великий зиждитель мира поверг нас в немеющее безмолвие своею глубокою мудростью: дикому, еще не развернувшемуся человеку он уже вдвинул мысль о зодчестве.
После глубокою мудростью возможно, следует приписка внизу страницы: в каждый эпос мира он посылал ему [гения] благодетельного, осенявшего крылом своим и разливавшего гармонию и удерживавшего его от хаоса
Простыми, без помощи механизма, силами он ворочает гранитную гору, высоким обрывом громоздит ее к небу и повергается ниц перед безобразным ее величием.
он ворочает гранит, обрывом подымает его
Древнему, ясному, чувственному миру послал он прекрасную скульптуру, принесшую чистую, стыдливую красоту — и весь древний мир обратился в фимиам красоте.
а. чувственному, готовому
б. чувстенному миру, готовому погрязнуть в
Древнему, ясному, чувственному миру послал он прекрасную скульптуру, принесшую чистую, стыдливую красоту — и весь древний мир обратился в фимиам красоте.
принесшую чистую, [непо<рочную?>]
Эстетическое чувство красоты слило его в одну гармонию и удержало от грубых наслаждений.
слило всех
Векам неспокойным и темным, где часто сила и неправда торжествовали, где демон суеверия и нетерпимости изгонял всё радужное в жизни, дал он вдохновенную живопись, показавшую миру неземные явления, небесные наслаждения угодников.
а. Средним векам <дал> он
б. Векам темным <1 нрзб.>, где часто сила и неправда торжество<вали> <дал> он
Векам неспокойным и темным, где часто сила и неправда торжествовали, где демон суеверия и нетерпимости изгонял всё радужное в жизни, дал он вдохновенную живопись, показавшую миру неземные явления, небесные наслаждения угодников.
показывавшую миру
Векам неспокойным и темным, где часто сила и неправда торжествовали, где демон суеверия и нетерпимости изгонял всё радужное в жизни, дал он вдохновенную живопись, показавшую миру неземные явления, небесные наслаждения угодников.
наслаждения жизни его угодников
Но в наш юный и дряхлый век ниспослал он могущественную музыку, стремительно обращать нас к нему.
Нам, новому нашему времени
Но в наш юный и дряхлый век ниспослал он могущественную музыку, стремительно обращать нас к нему.
послал
Но в наш юный и дряхлый век ниспослал он могущественную музыку, стремительно обращать нас к нему.
смело обращать
Но если и музыка нас оставит, что будет тогда с нашим миром?
что тогда будет