Зрелые годы

Зрелые годы

Прошло 10 лет после окончания университета, многое изменилось в жизни Путина за это время. Летом 1985 года Владимир Путин получил назначение на работу в Германскую Демократическую Республику. Тихой жизни в Восточной Германии офицеру разведки ожидать не следовало. ФРГ и ГДР представляли собой узел противоборства двух систем — капиталистической и социалистической. ГДР использовалась как плацдарм для работы, ориентированной на Запад.

Скоро Владимир Путин уже имел «своих» людей, разбросанных по всему миру. Будучи целеустремленным и очень ответственным человеком, он умел отделять главное от второстепенного, работать на результат. Неудивительно, что Путин поднялся вверх по служебной лестнице, став сначала помощником начальника отдела, а затем старшим помощником начальника отдела. Два повышения в должности получил Владимир Путин, находясь в загранкомандировке. Но «там» это был его естественный служебный «потолок».

Коллеги относились к нему доброжелательно, так как он никогда не допускал интриг и недомолвок. Напротив, четко и ясно раскладывал ту или иную ситуацию, объясняя причины в тех случаях, если не мог почему-то выполнить порученное дело. Отличался он и своими знаниями, хорошей базовой подготовкой.

Поскольку Путин не работал против германских интересов, жить в Германии семье можно было спокойно и даже нравилось. Но все-таки это была жизнь «командированного», «на чемоданах», ведь настоящий дом был в России. Мало кто предполагал, что ГДР может рухнуть в одночасье. А предпосылки к тому уже были.

В конце 70-х — начале 80-х годов ХХ столетия, когда Владимиру Путину было около тридцати лет, Советский Союз вошел в полосу стагнации. Относительно стабильное, сытое существование за счет сырьевых ресурсов не подкреплялось развитием новых промышленных сфер. Все, казалось бы, благоприятствовало развитию государства. Открывались мощные месторождения нефти, зарабатывались миллионы нефтедолларов благодаря устойчивой и удачной конъюнктуре цен на мировом рынке энергоресурсов. Мировой энергетический рынок и структура народного хозяйства, складывающаяся на тот момент, способствовали достижению устойчивого уровня жизни.

Здесь-то и скрывался один из камней, о который споткнулось советское общество. В недрах общественного сознания вызревала потребность в более высоком жизненном уровне. А государство обеспечить его уже не могло.

Консервация определенного состояния советского общества, пресловутая стабильность вызывали постепенное отставание от западных соседей, которые опережали Советский Союз во многих сферах жизни.

При распределительной системе отношений творческие, инициативные люди оказывались зачастую невостребованными, и в них концентрировалась разрушительная, как показало будущее, духовная сила.

Интеллигенцию не устраивало обезличивающее всех централизованное распределение ресурсов и доходов, партийный надзор за творчеством.

Не устраивало государственное устройство и предприимчивых людей, потенциальных буржуа. Не надо забывать, что в России перед революцией 1917 года категория этих людей была довольно значительной, достигала 5–7 процентов от общего числа населения. А в союзных республиках этот процент по отношению к населению, как правило, намного превышал российский.

Советское государство стремилось не к конкуренции на рынке труда, а к всеобщей занятости населения во имя выполнения социальных программ. Пять колхозников вместо одного американского фермера были неосознанно благодарны государству за стабильное, хотя и весьма небогатое существование, за возможность не думать о завтрашнем дне. Они не стремились трудиться с полной отдачей, так как в денежном выражении это им мало что давало.

В такой обстановке, названной угодливыми идеологами застоем, в 1985 году к власти в стране пришел Михаил Горбачев.

С приходом Михаила Горбачева, бывшего комсомольского вожака, и начался активный процесс подрыва демократического централизма, несущей конструкции коммунистической партии, перенесенной на все устройство советского государства. Именно в эту пору шло скрытое идейное формирование будущих акул капитализма, которые постарались как можно быстрее прибрать к рукам то, что было нажито трудом миллионов граждан Советского Союза.

Реальное положение в СССР к началу 1990-х годов складывалось не лучшим образом. Нарастало широкое недовольство народа самим процессом перемен, названных перестройкой, характером решения нараставших экономических и социальных проблем. Все чаще вставал вопрос: что же происходит в стране? За многие десятилетия все привыкли, что функции власти сосредоточены в руках КПСС. В 1990 году по вынужденной инициативе партии произошло разделение партийных, советских и хозяйственных функций. Это обернулось для страны катастрофой.

К 1990 году весьма резко обозначилось негативное отношение народа к власти. Многим надоели неопределенность, неразбериха «переходного периода». Люди хотели добросовестно жить и трудиться. Главное было в том, что народ не знал, куда, к какому будущему он движется и стоит ли во имя этого неизвестного затягивать потуже пояса. Народ хотел знать — во имя чего надо идти на жертвы, во имя чего надо голодать в мирное время, во имя чего вдруг пролилась кровь братских народов великой страны, во имя чего сдаются позиции в странах Восточной Европы. Это было нормальное желание людей, привыкших ориентироваться на заданную модель жизни. Горбачевские преобразования в начале своем базировались на осознании необходимости перемен. Не только интеллигенция и работники всех сфер народного хозяйства были недовольны командно-распределительной системой управления. Искал альтернативы и аппарат власти. Он был готов поддерживать новые идеи. Очевидным было и то, что на первых порах перестройки все хотели ее развития в рамках «социалистического выбора» при сохранении привычной направляющей и руководящей роли КПСС.

Шла подготовка к последнему в истории XXVIII съезду КПСС. Он открылся 2 июля 1990 года в Москве, в Кремлевском дворце съездов.

Впервые с революционных времен работа съезда напоминала большой политический диспут. Всеми силами М. Горбачев пытался объединить зачастую полярные тенденции, найти компромисс.

Политические деятели Западной Европы почти сразу увидели в Горбачеве человека, который может при должном взаимодействии разрушить ненужную им систему Советского Союза. Они прониклись к нему непостижимой для многих советских людей глубокой симпатией.

Британская «железная леди», ненавидевшая коммунистов и всю свою жизнь отдавшая борьбе с ними, первой проявила острый интерес к Горбачеву. В 1989 году Маргарет Тэтчер признавалась: «У меня сложились очень хорошие отношения с г-ном Горбачевым, потому что в нем сразу же раскрывается человек незаурядный, огромного мужества, весь устремленный в будущее своей страны, обладающий аналитическим складом ума, что позволяет ему правильно анализировать и устранять выявленные недостатки. Хотя это и не такое уж редкое качество у политических деятелей, именно оно выделяет его среди прочих людей как политика, влияющего на формирование будущего, убежденного в правильности выбранного им курса, обладающего мужеством, необходимым для того, чтобы довести дело до конца».

Как покажет история, Михаилу Горбачеву не удастся «до конца» довести начатый им курс на разрушение системы. Он будет продолжен и завершен Борисом Ельциным. Все западные и американские «друзья» Горбачева перекочуют в полном составе в «друзья» Ельцина. По этому поводу Нурсултан Назарбаев, один из немногих руководителей республик, поддерживавших Горбачева в его стремлении сохранить Советский Союз, пришел к печальному выводу относительно «друзей» сильных мира сего, сказав с глубоким сожалением, но предельно сдержанно: «Он переоценивал искренность западных политиков».

По-новому сегодня видятся многочисленные зарубежные контакты Горбачева и его окружения, его невероятно быстрое сближение с Тэтчер, Рейганом, Бушем и другими политиками Запада. Не случайно Нурсултан Назарбаев заметил: «Как мне кажется, свою роль сыграл характер самого М. Горбачева, который хотел войти в историю не только как реформатор, но и как политик мирового масштаба. И это проявлялось даже в мелочах. Я несколько раз присутствовал при его телефонных разговорах с лидерами Запада. Ему нравилось показывать своему окружению, что он накоротке с М.Тэтчер и запанибрата с Дж. Бушем… Интересно, что после того, как в результате Беловежского соглашения М. Горбачев лишился президентского кресла, Джордж Буш, которого Михаил Сергеевич считал своим другом, даже не позвонил ему. Вместо этого он провел продолжительную беседу с Борисом Ельциным, в очередной раз доказав, что у государства вечных друзей нет, а есть лишь долговременные политические интересы».

Глава Казахстана Нурсултан Назарбаев был искренен, когда с возмущением произносил компрометирующие всю политику Горбачева слова: «Когда я задаюсь вопросом: «Чего же хочет наш народ?» — я с уверенностью могу пока ответить на него лишь одно: народ ждет, когда же наступит улучшение его жизни. И он уже не желает ждать светлого будущего. Тем более если ему обещают, что путь к этому, теперь уже качественно иному, будущему пролегает через очередные испытания и потери. На мой взгляд, нет ничего более безответственного, чем популярный среди ряда известных экономистов лозунг: «Чтобы жить лучше, надо выжить». Заявлять такое могут только люди, с одной стороны, убежденные, что в силу своего социального положения уж они-то наверняка выживут, а с другой — неспособные понять, что значит «выжить», когда у человека нет хлеба, чтобы накормить своих голодных детей, нет средств, чтобы их обуть и одеть, нет собственного угла».

Один из политических патриархов СССР, Динмухамед Кунаев, зорко следивший за всеми происходящими процессами в огромной стране, СССР, в книге «О моем времени» даст такую характеристику политике Михаила Горбачева: «Я не согласен с политиками, идеологами и учеными, стремящимися видеть только в далеком прошлом корни тех трудностей, с которыми столкнулась практика советского федерализма в современный период. Немалая доля вины за развал нашего многонационального государства падает на М.С. Горбачева и его команду. Неумелая, я бы сказал беспомощная, практика нынешнего руководителя не только усугубила кризис межнациональных отношений, но и вызвала своеобразную «цепную реакцию» межэтнических войн. Нерешительность, неопределенность сказались, например, в вопросах о восстановлении автономии крымских татар и советских немцев, об удовлетворении интересов турков-месхетинцев, многих других малых и больших народностей, в отношении которых раньше была допущена несправедливость. Порой создается впечатление, что у Горбачева чуть ли не единственным способом решения межнациональных проблем становится «отсутствие всякого решения».

Заметное ослабление и даже «паралич» центральной власти неизбежно привели к тому, что в стране развернулась «война суверенитетов», противоборство союзных и республиканских законов, оказались рассогласованными действия разных государственных органов. Борьба за реальный суверенитет республик правомерна, и я всячески поддерживаю и нахожусь в числе ее сторонников, но она, на мой взгляд, не должна перерастать в автаркию, национальное обособление и замкнутость, вести к противопоставлению одних наций другим, а тем более — всему нашему многонациональному содружеству».

Несмотря на декларативные высказывания Генерального секретаря КПСС на XXVIII съезде, именно этот съезд обнаружил, что перестройка незаметно для ее инициаторов вылилась в демонтаж советской системы. По хронике съезда видно, что третий день заседаний начался с тех же вопросов, что были поставлены Горбачевым еще в первый день. Более того, в процессе дискуссий не вырисовывается даже и намека на конструктивные предложения.

Между тем сложилась ситуация, когда новое еще только начинало проклевываться, а прежние механизмы жизнеобеспечения и функционирования общества оказались парализованными.

Вскоре после съезда встал вопрос о пересмотре Союзного договора и о создании нового. Предполагалось, что в нем должен быть четко сформулирован правовой статус союзного государства и союзных республик, закреплены их суверенные права, компетенции и пределы полномочий Союза, его законодательных, исполнительных и судебных органов. Необходимо было определить принципы взаимоотношений Союза и союзных республик в экономической, политической и социально-культурной сферах. Все народы республик рассматривались по-прежнему как народы единого союзного государства, которые, конечно, не могут произвольно устанавливать свои отношения, игнорируя интересы других сторон.

Большая популярность Горбачева не в своей стране, а на Западе часто объясняется тем, что сквозь призму интересов западного мира результаты его реформаторской деятельности выглядят поистине грандиозно: рухнуло могучее противостояние двух великих держав и военных блоков, не стало Варшавского военного содружества и всей мировой системы социализма.

Осенью 1989 года началось политическое обрушение ГДР. «У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет. Стало ясно, что Союз болен. И это смертельная, неизлечимая болезнь под названием паралич. Паралич власти» — так выразил Путин свое отношение к происходящему. Советские спецслужбы, находящиеся за рубежом, были брошены московским начальством, забыты в водовороте развала.

А события стремительно разворачивались. Наступил декабрь 1989 года. «В ту ночь я был старшим на нашем объекте, так как около девяти часов вечера начальник уехал за город, и мы его не смогли найти. А в его отсутствие старшим всегда оставался я. В Дрездене стоял штаб советской танковой армии. Я позвонил командующему и рассказал о событиях, которые развивались вокруг здания, добавив, что если мы что-нибудь не предпримем, то может случиться непоправимое. Тогда же я попросил прислать солдат для охраны, чтобы не доводить дело до прямых столкновений. И вдруг получил неожиданный ответ: «Этого сделать не можем, потому что нет команды из Москвы. Сейчас все выясню и позвоню», — заключил командующий. Через некоторое время, так и не дождавшись от него ответа, я позвонил командующему еще раз: «Ну как?»

И получаю совершенно ошеломляющий ответ: Москву запросил, но Москва молчит. А дело шло уже к ночи. «И что делать будем?» — спрашиваю. «Пока ничем помочь не могу», — отвечает командующий. И здесь я со всей отчетливостью осознал, что мы брошены и никто не принимает решения». Путин вышел к толпе немцев, собравшейся у забора, с тем чтобы поговорить с ней. «Я прекрасно понимал, что рискую не только карьерой, но и будущим своей семьи. Но я посчитал, что сохранить жизни тех, чьи дела лежали у меня на столе, и других, кто определенно собирался штурмовать здание, — это дороже любой карьеры. В тот момент я твердо для себя решил, что карьерой надо пожертвовать. Никакая карьера не стоит даже одной человеческой жизни… если бы я не стал разговаривать с возбужденными людьми, глядя им в глаза, могли бы начаться трагические события, и тогда нападавших определенно пришлось бы рассматривать в прорезь прицела. Поэтому нужно было сделать все, чтобы не допустить вооруженного столкновения. Когда я подошел к толпе, меня начали спрашивать, кто я и что это за здание.

— Советский военный объект, — ответил я.

— Почему у вас машины с немецкими номерами?

— По соответствующему договору.

— А вы кто такой?

— Переводчик.

— Переводчики так хорошо по-немецки не говорят.

— Я еще раз вам повторяю, что у нас соответствующий межгосударственный договор, и я вас прошу вести себя прилично, не переходить границ. У нас есть определенные правила поведения, и еще раз повторяю — это не имеет ничего общего ни с МГБ, ни с армией ГДР. Это советский военный объект, который является экстерриториальным.

А потом мы с вооруженным солдатом, которому я тихо отдал приказ демонстративно перезарядить автомат, повернулись и медленно пошли в здание. Но люди не расходились еще достаточно долго. Впрочем, попытку штурмовать здание они тоже оставили. И это было самым главным в тот момент.

И только потом командующий армией сам принял решение и прислал одну или две машины с десантниками, вооруженными автоматами. Солдаты подъехали на грузовиках, заехали на территорию, выскочили из машин и встали по периметру здания. Толпа окончательно растворилась в ночи».

После этого инцидента Путин уничтожил всю ценную, на его взгляд, информацию, накопленную годами не одним поколением разведчиков, все агентурные связи. Позже он скажет: «Мы сжигали так много, что печь сломалась».

Оказавшись свидетелем того, как рухнула Берлинская стена, спустя годы он вспоминал: «На самом деле я понимал, что это неизбежно. Если честно, то мне было только жаль утраченных позиций Советского Союза в Европе, хотя умом я понимал, что позиция, которая основана на стенах и водоразделах, не может существовать вечно. Хотелось бы, чтобы на смену пришло нечто иное. А ничего другого не было предложено. И вот это обидно. Просто бросили все и ушли». Его страшно поразило то, что можно «просто бросить все и уйти».

Тогда Владимир Путин еще не принял решения уйти из КГБ, хотя ему стало ясно, что Восточная Германия гаснет, уходит в прошлое. Он отдавал себе отчет и в том, что конкретные люди, немцы, сотрудничавшие с СССР, находятся в тяжелейшем положении, хотя они и не нарушали законодательства своей страны. Но явственно просматривалось главное: Советский Союз оставлял их на произвол судьбы, и это было большой болью.

Запад, конечно, влиял на мироощущение Владимира Путина, хотя он и находился в Восточной Германии. Позже, когда будет происходить навязывание России западной идеологии под видом включения ее в демократические страны, Путин, будучи уже президентом, выступит за безвизовый режим России с Европейским союзом, за союз с ним.

«Запад создавался, развивался, поддерживался, охранялся и завоевывал себе место на планете не просто человеческими существами, но людьми определенного типа. Буду называть их западоидами. Ни с каким другим человеческим материалом Запад был бы невозможен. Никакой другой человеческий материал не в состоянии воспроизвести Запад и сохранить его на том уровне, какого он достиг», — делился своими размышлениями великий русский философ Александр Зиновьев, выделяя характерные черты «западоида»: практицизм, деловитость, расчетливость, способность к конкурентной борьбе, изобретательность, страсть к риску, холодность, эмоциональную черствость, склонность к индивидуализму, повышенное чувство собственного достоинства, стремление к независимости и успеху в деле, склонность к добросовестности в деле, к публичности и театральности, чувство превосходства над другими, умение управлять другими, способность к самодисциплине и самоорганизации.

Владимир Путин, находясь длительное время в Германии, не мог в силу своего воспитания и характера не воспринимать лучшие черты, присущие западному человеку, поскольку они отвечали его наклонностям. Ему импонировали практицизм, деловитость, способность к конкурентной борьбе, изобретательность, способность к риску, повышенное чувство собственного достоинства, стремление к независимости и успеху в деле, добросовестность. Эти черты легли, конечно, на подготовленную советским воспитанием романтическую почву, обусловив появление цельного характера, в котором романтическое и прагматическое представало в гармоничном соединении. Сам Путин чувствовал эти изменения в себе.

Уничтожив сведения о своих связях, контактах, агентурных сетях, а также огромное количество материалов, вывезя наиболее ценное в Москву, российская разведка прекратила свое существование в ГДР.

В начале февраля 1990 года Владимир Путин вернулся в Россию. Ему было предложено перейти в центральный аппарат внешней разведки в Москве, в Ясенево, однако квартиры в столице не было, а семье из четырех человек нужно было где-то жить. Семья Путиных вынуждена была вернуться в Ленинград.

Дело было не только в квартире, но и в той сложной ситуации, которую переживала страна.

Владимир Путин за это время начал осознавать, что будущего у КГБ нет, нет его, видимо, и у страны, а значит, не надо сидеть сложа руки, ожидая, когда все распадется само собой. «Я уже понимал, что будущего у этой системы нет. У страны нет будущего. А сидеть внутри системы и ждать ее распада… Это очень тяжело».

Надо было что-то предпринять. И Путин принял судьбоносное решение, кардинально меняющее его жизнь: он остается в Ленинграде и идет «под крышу» Ленинградского государственного университета, то есть начинает работать в действующем резерве, став помощником по международным вопросам едва ли не самого молодого академика страны ректора Станислава Меркурьева.

Между тем общество по-прежнему продолжало жить в дебатах. Многим казалось: ничто не предвещало событий, которые скоро привели к распаду СССР.

Но Михаил Горбачев понимал, что ситуация выходит из-под его контроля. Даже очевидно верные решения Центра демонстративно блокировались. И он потребовал для себя дополнительных полномочий.

14 марта 1990 года был принят Закон СССР «Об учреждении поста президента СССР и внесении изменений и дополнений в Конституцию (Основной закон) СССР». Подписан он был самим Горбачевым — Председателем Верховного Совета СССР. А утром 15 марта 1990 года на внеочередном III съезде народных депутатов СССР были оглашены результаты проведенного накануне вечером тайного голосования по выборам Президента СССР. Из 1878 депутатов, бросивших свои бюллетени в урны, за Горбачева проголосовало 1329 человек, против — 495. Съезд утвердил протокол счетной комиссии по итогам тайного голосования. Михаил Сергеевич Горбачев стал первым и последним в истории советского государства президентом. Он принял присягу Президента СССР: «Торжественно клянусь верно служить народам нашей страны, строго следовать Конституции СССР, гарантировать права и свободы граждан, добросовестно выполнять возложенные на меня высокие обязанности Президента СССР». При этом пост Генерального секретаря ЦК КПСС также оставался за ним.

Следом за этим волны «президентства» разошлись по всем республикам Советского Союза. Возможно, сам того не подозревая, что свидетельствует о его, мягко говоря, недальновидности, он запустил в союзную систему разрушительный элемент «суверенности», и результат не заставил себя ждать. Спустя годы в книге «Михаил Горбачев наедине с собой», вышедшей в 2012 году, экс-президент СССР напишет о том, что никто в эту пору не ставил вопрос о «выходе из Союза», а тем более его ликвидации. «Независимость, суверенитет, освобождение России от «диктата Центра», союзной партократии, а также от «иждивенцев» и «нахлебников» из других республик и государств — это да, об этом кричали на каждом углу».

Это неудивительно. Уже активно шла жесткая борьба между Горбачевым и Ельциным, демонстративно покинувшим КПСС на съезде, между Президентом СССР и Председателем Верховного Совета РСФСР. Один убедительный пример: 31 октября Верховным Советом СССР был принят закон об усилении ответственности за спекуляцию. Тут же из недр Верховного Совета РСФСР вышла команда — «Не исполнять». Парадокс! И основанием явились не слабость или несвоевременность этого закона, а то, что порожден он был якобы другим государством.

Несмотря на блокирование идей Центра, группа академика Шаталина, разработавшая концепцию «500 дней», была убеждена, что для ее реализации нужна жесткая власть, так как осуществлять ее в стране, охваченной разбродом, полугражданскими войнами, неподчиняемостью, параличом властных структур, невозможно. Следовательно, необходимо срочно создавать механизм, который бы позволил президенту, не нарушая закона, по многим важнейшим вопросам принимать решения, обязательные для всех. Группа настраивала Горбачева на то, чтобы договориться с руководителями республик действовать согласованно, решительно и жестко. Весомым аргументом было и то, что все в стране нуждаются в железной дисциплине. Иными словами, Шаталин сумел убедить Горбачева в необходимости усиления власти.

На состоявшейся 18 сентября 1990 года IV Сессии Верховного Совета СССР были заслушаны доклад А. Аганбегяна, выступления С. Шаталина, Л. Абалкина. Предваряя дискуссию, Горбачев произнес речь, в которой, как всегда, попытался скрыть нарастающие противоречия в обществе. Говоря о сохранении Союза как многонационального государства, основанного на принципах добровольности, равенства и сотрудничества суверенных государств, Горбачев, в сущности, готовил себе роль координатора их действий.

В сентябре активизировались силы, не принимавшие его политики. Все чаще звучали лозунги «Долой правительство», «Распустить Верховный Совет», «Распустить съезд народных депутатов», «Долой президента».

Горькие, но верные слова в адрес Горбачева произнес тогда Нурсултан Назарбаев: «Не могу согласиться с такой политикой, когда страна захлебнулась сладкой патокой красивых слов о демократизации и уже пошла побираться по богатым столам Европы в поисках хлеба насущного. Униженный и оскорбленный народ вправе спросить с вас, Михаил Сергеевич, с вас, Николай Иванович, где же плоды обещанной модернизации нашего машиностроения и столь широко разрекламированной конверсии? Где конкретные результаты намеченной в свое время программы научно-технического прогресса? Где 77 миллиардов рублей, выделенных на развитие переработки сельскохозяйственной продукции? Эти практические шаги, с которых мы начинали перестройку, были абсолютно верными, однако благие пожелания, как в песок, ушли в политический треп. Сегодня лучшие инженерные умы, самые квалифицированные рабочие оборонных предприятий озабочены выпуском обычных кастрюль. Наверное, я не раскрою большую государственную тайну, если скажу, что КГБ СССР подготовил выставку простейших товаров народного потребления, выпускаемых на Западе. Спасибо товарищам, выставка действительно смотрится с большим интересом. Но если уж госбезопасность стала заниматься такими делами, то зачем нам нужен аппарат Совета министров! Стыдно и больно говорить об этом…»

Видно, что даже сдержанный лидер Казахстана почти доведен до отчаяния.

Спустя годы Нурсултан Назарбаев писал: «За последнее время немало иронических стрел выпущено по поводу так называемого «парада суверенитетов. Да, «парад» состоялся, но глубоко ошибаются те, кто видит в нем лишь выражение местничества, сугубо амбициозных интересов и не замечает глубинных причин, вызвавших этот процесс. А причины — в параличе центральной власти, в эгоизме ведомств, не желающих и никогда не согласящихся поступиться своими диктаторскими правами. Отсюда и развал экономики, и рост преступности, и кровь межнациональных конфликтов. Можно ли бросать камень в республики, которые пытаются хоть каким-то образом оградить себя от дестабилизирующей политики центра? Можно ли обвинять их в сепаратизме только за то, что они проявляют нормальное чувство самосохранения при надвигающемся хаосе?

Скажу больше. Привыкнув за минувшие десятилетия к организующей роли центра, мы упустили момент, когда декларации о суверенитете могли бы принести максимальный эффект, остановить лавинообразный процесс распада горизонтальных связей. Сегодня республики не могут более ждать, они действуют самостоятельно, берут ответственность за Союз на себя. И в этой их политической и экономической самостоятельности заключен единственно возможный путь нормального развития каждой республики в отдельности и одновременно всех республик вместе».

В связи с тем, что съезд народных депутатов неоднозначно среагировал на выступление Президента СССР, а также в связи с нарастающими национальными движениями и политическим плюрализмом, центр в лице Горбачева вынес на рассмотрение съезда предложение: провести референдум, чтобы каждый гражданин мог высказаться: он — за или против Союза суверенных государств на федеративной основе. Результат референдума в каждой республике и явится окончательным вердиктом. Что касается выхода из СССР, то он может быть осуществлен только на основе соответствующего закона, при непременном учете всех аспектов этого сложного политического и социально-экономического процесса.

Итак, фактически конец 1990 года был ознаменован решением: пересмотреть Союзный договор, а также провести референдум, чтобы народ сказал свое решающее слово. На фоне этих событий ничто, казалось, не предвещало потрясений.

Между тем немногим ранее Борис Ельцин в прямом эфире уже сделал заявление о том, что отмежевывается от политики Горбачева, и резко выступил против Коммунистической партии Советского Союза. Больше того, он пришел к мысли о необходимости создания хорошо организованной партии левых сил на основе демократической платформы.

Поддерживающие Ельцина граждане России также были настроены решительно. Все чаще российская интеллектуальная элита при обсуждении возможных вариантов Союзного договора стала обращаться к вопросу: приведет ли распад Союза к равноправию наций?

Выступил с прогнозом А.И. Солженицын, назвав СССР империей. В ответ посыпались возражения, которые можно было бы не приводить, но именно эта вызревающая в недрах перестройки психология русской интеллигенции и сыграла свою роковую роль в распаде СССР. Вот один из образцов типичных рассуждений интеллигента, размышляющего в газете «Еврейское слово» от 2–8 июля 2003 года по поводу будущего устройства государства: «Обычно империи служат интересам господствующих наций и не бывают без колоний. Если так, то непонятно, когда всем нынешним бедам придается исключительно однонациональная окраска. Можно было бы понять русский колониализм, если бы от этого процветала хотя бы одна русская нация.

На самом деле она в первую очередь оказалась более и чаще других измученной и разоренной, может быть, и по причине своей огромности. Хотя не отличалась своей более просветленной жизнью и никакая другая советская нация. Более того, каждая из них ныне убеждена в том, что именно ее обкрадывали все и со всех сторон.

Отметим: ни один здравомыслящий человек, трезвый политик, ни одна партия, ориентированная на демократию и прогресс, никогда не оспаривали и не подвергали сомнению (во всяком случае, в заявлениях) тезис — все нации должны быть свободными и иметь право на самоопределение».

Выразителем подобных настроений этой части населения России стал Борис Ельцин. В сущности, он проделал то же, что и главы других республик, только, может быть, более решительно, пользуясь правами «старшего брата». Но резонанс, последовавший вслед за его заявлениями и делами, привел к непредсказуемым последствиям.

Самыми ревностными либеральными демократами стали несколько лидеров Москвы и Ленинграда. Особенно ярким среди них был Анатолий Собчак. Бурная деятельность привела его к избранию в высшее руководство Северной столицы. В мае 1990 года депутатами Ленсовета Собчак был утвержден председателем Ленинградского городского совета.

Владимир Путин в это время, определившись с работой, начал писать диссертацию, предварительно выбрав с научным руководителем, профессором Мусиным, тему по международному частному праву.

Однажды один из друзей по юрфаку попросил Владимира Путина помочь Анатолию Собчаку, которого только что избрали председателем Ленсовета. «Надо сказать, — вспоминает Путин, — что Собчак был в этот момент уже человеком известным и популярным. Я действительно с большим интересом смотрел за тем, что он делает, как он говорит. Не все, правда, мне нравилось, но уважение он у меня вызывал. Тем более было приятно, что это преподаватель нашего университета, у которого я учился.

Правда, когда я был студентом, у меня не было с ним никаких личных связей. Хотя позже очень много писали, что я был чуть ли не его любимым учеником. Это не так: он был просто одним из тех преподавателей, которые один-два семестра читали у нас лекции».

Путин ушел к Собчаку. Именно этот шаг стал, как покажет время, поворотным в его судьбе. Путин оказался в нужный час в нужном месте, а дальше уже его судьбу решал объективный ход событий. В их потоке он стал тем самым субъектом, который, в силу личных качеств, быстро вписывался в любую, даже самую критичную, ситуацию и начинал эффективно действовать.

Путин становится советником Собчака по международным вопросам, а позже, после избрания того мэром, в июне 1991 года назначается руководителем Комитета мэрии по внешним связям.

Так начинается политическая карьера Владимира Путина.

Анатолий Собчак в то время по своей популярности среди народа уступал только Борису Ельцину. Да и Запад делал на него ставку в дальнем стратегическом плане.

Виктор Бондарев в статье «Собчак неизбежен», опубликованной в журнале «Диалог» в 1992 году, писал: «…Собчака можно считать эталонным типом российского политика западного образца. Как и положено западному политику, он юрист и хорошо образован. Высокого роста, статный, элегантный, Собчак хорошо смотрится рядом с любым европейским политиком. Блестящий оратор с красивой и хорошо выверенной жестикуляцией. Он напорист и решителен, а вместе с высокими постами к нему пришли опыт и выдержка. У него красивая жена, а по западным канонам это существенно. Жена Собчака хорошо смотрелась бы в качестве первой леди страны. В США он мог бы побороться за пост президента с самим Бушем, поскольку у него есть все, чтобы бороться за любой пост в демократическом государстве».

Однако не надо забывать о том, что Россия не была государством западного образца. И такого рода высказывания могли только раздражать администрацию президента и самого Бориса Ельцина. Неудивительно, что начальник охраны президента Коржаков начал собирать досье на Собчака.

Между тем в первой половине 90-х в Ленсовете сложился своеобразный властный тандем: Анатолий Собчак, любящий быть на виду у публики, удовлетворявший тщеславие по мере того, с кем из сильных мира сего он встречался, и — Владимир Путин, тянувший воз рутинной управленческой работы, предпочитающий быть незаметным, избегающий, видимо, в силу прежних привычек, фотографов и тележурналистов.

Что же расположило Собчака по отношению к Путину до такой степени, что он со временем передоверил ему многие свои обязанности в части содержания и развития Санкт-Петербурга? Ведь известно, что Анатолий Собчак опасался КГБ и ненавидел его. Об этом можно судить по тому, как он отозвался о Викторе Черкесове, друге Владимира Путина: «Черкесов на службе у тех, кому принадлежит власть. Речь идет о людях, для которых слова «законность» и «демократия» просто лишены смысла. Для них существуют лишь приказы, а законы и права являются для них препятствиями». И в то же время он с особой симпатией отнесся к Владимиру Путину, который не скрывал перед ним, откуда он пришел к Собчаку.

Владимир Путин, вспоминая о своей работе в Ленсовете, приводит такой эпизод: «Хочу предложить вам работу у меня, — сказал в итоге Анатолий Александрович.

— С удовольствием, — ответил я, потому что Собчак действительно вызывал у меня симпатию: он был ярким человеком, очень популярным в то время, — но не знаю, возможно ли это.

— У вас проблемы? — спросил он.

— Боюсь, что у вас из-за меня могут возникнуть проблемы, — отвечаю.

— Какие?

— Дело в том, что я не просто помощник ректора университета, а кадровый разведчик. Если это станет известно, то у вас определенно могут возникнуть проблемы.

Какие проблемы и какого характера — было тогда абсолютно понятно нам обоим. Ведь разговор происходил во время тотального отрицания всего, травли органов безопасности и его сотрудников, противоборства между союзным центром и Россией, а Собчак был ярким демократическим лидером.

Так что я ему сразу, при первой встрече, честно рассказал о том, что являюсь кадровым офицером разведки.

И реакция Анатолия Александровича меня поразила… Наступила небольшая пауза… Он посмотрел по сторонам и вдруг говорит:

— Да и хрен с ним!

А дальше продолжил:

— Знаете, если по-честному, то я даже в коридор боюсь выйти, так как не знаю, что за люди там сидят.

И именно с этого самого момента у нас и установился такой достаточно тесный контакт».

Владимир Путин с теплотой вспоминает об этом. Собчак мог повести себя иначе. Но тот факт, что он пренебрег возможными неприятностями, говорил сам за себя: только широкий по натуре человек способен на это. И Владимир Путин оценил этот акт доброй воли, поверил Собчаку, как и тот ему, и эти доверительные отношения остались навсегда в душе каждого из них.

«В первый раз, помню, — вспоминает Владимир Путин, — когда я ему об этом сказал, что, вот, вопросы еще не проработаны, а он уже уезжает, и я не знаю, что делать, Анатолий Александрович подумал-подумал, а затем взял чистые листы бумаги и просто-напросто поставил свою подпись на трех или четырех из них, отдал мне и прибавил:

— Впиши все, что считаешь нужным.

Для меня это было проявлением высшего доверия. Этим доверием я, конечно же, очень дорожил».

Собчак занимал открытую позицию в отношении своего бывшего студента: «Помню, мы с Собчаком, — продолжает Путин, — были на каком-то мероприятии и прямо на нем люди, мнением которых, как я понимаю, он дорожил, прямо начали обвинять Анатолия Александровича в том, что он окружил себя какими-то непонятными кагэбэшниками, спецслужбистами и так далее и тому подобное. Честно говоря, в тот момент мне было не очень приятно, и не из-за несправедливых обвинений, которые, безусловно, звучали в мой адрес, а потому, что я не хотел нанести Собчаку никакого ущерба. Мне было неудобно, что даже одним своим присутствием я его уже как-то подвожу. Как говорится в народе — полез со свиным рылом в калашный ряд.

Но Собчак был человеком достаточно резким, мог быть именно резким, когда того требовала ситуация, и он не стал прятаться, а встал с места и тут же прямо отреагировал:

— Во-первых, он не кагэбэшник, а мой ученик. Во-вторых, он не просто работал в КГБ, а служил именно во внешней разведке, причем служил Родине. Так что ему нечего стесняться своей работы, а мне — его».

Однако время настолько изменилось, что Путин зачастую мог только удивляться и внутренне негодовать, общаясь с людьми, приходящими в мэрию. Очень сложными были у него отношения с депутатами Ленсовета того созыва: «Прежде всего из-за того, что они лоббировали чьи-то интересы. И как-то подошел ко мне один депутат: «Знаешь, тут надо кое-кому помочь. Не мог бы ты сделать то-то и то-то». Я его раз послал, второй. А на третий он мне заявляет: «Тут нехорошие люди, враги всякие, пронюхали, что ты на самом деле сотрудник органов безопасности. Это срочно надо заблокировать. Я готов тебе в этом помочь, но и ты мне окажи услугу». Я понял, что меня в покое не оставят и будут просто-напросто шантажировать. И тогда я принял непростое для себя решение — написал рапорт об увольнении. Надоел этот наглый шантаж. Для меня это было очень тяжелое решение… Но написанный мною рапорт об увольнении где-то завис. Кто-то, видимо, никак не мог принять решение. Так что, когда начался путч, я оставался действующим офицером КГБ». 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.