Мы с Женей идем по району Красная Горка к его дому. Евгений Некрасов - музыкант и пользователь «Живого журнала». В информации о пользователе в графе «местоположение» у него стоит ссылка «Прокопьевск». Если кликнуть по этой ссылке, открывается список прокопьевских ЖЖ-юзеров, состоящий из одного Евгения. Других пользователей «Живого журнала» в Прокопьевске нет.
Район Красная Горка представляет собой массив двухэтажных, когда-то желтых, а ныне неопределенного цвета домов, построенных в 40-х или 50-х годах прошлого века. Во дворах (пустых территориях между домами) длинными рядами стоят деревянные сараи. Сараи поделены на небольшие отсеки, каждый отсек принадлежит отдельной семье. В сараях хранится уголь. Потому что в Прокопьевске очень распространено печное отопление. Есть и центральное, но во многих домах только печное.
Из труб идет дым. И сильно пахнет углем. Вернее, продуктами его горения.
Это Сибирь, Кузбасс, Кемеровская область. Угледобывающий регион, шахтерский город. Двести с лишним тысяч жителей. Смысл существования города Прокопьевска практически полностью заключается в угле. В его добыче. Прокопьевск, как и многие другие шахтерские города, например Донецк, возник как конгломерат шахтных поселков. Открывались шахты, люди приезжали работать, селились вокруг шахт в избушках и бараках, эти полустихийные поселки разрастались и постепенно срослись в огромный город. Вернее, не город, а территорию сплошного хаотичного заселения.
Идем по Красной Горке. Мороз, снег, лед. Народу - никого.
Проходим мимо приземистого нежилого здания, обшитого ярко-желтым современным строительным материалом (кажется, это называется «сайдинг»). Дверь без вывески. Окон нет. Женя говорит, что это здание стоит здесь уже лет десять, и никто из жителей до сих пор не знает, что в нем. Как-то все дружно понимают, что лучше этим не интересоваться.
Проходим мимо приземистого нежилого одноэтажного здания, старого, убогого, вросшего в землю. Это овощехранилище, поясняет Женя.
Проходим мимо длинного белого (когда-то) двухэтажного здания. Деревянная дверь, вывеска «Общежитие». В некоторых окнах горит свет, хотя на улице светло. Одно окно занавешено красно-белым шерстяным одеялом. Из другого окна доносится поп-музыка.
Люди приезжают из отдаленных деревень работать на шахту «Красногорская». Им дают комнаты в этом общежитии. И они живут там, в комнатах этого общежития. Включают свет, занавешивают окна одеялами, слушают поп-музыку.
Среди двухэтажных облезлых домов и угольных сараев возвышается гигантское помпезное здание Дома культуры. Вероятно, это Дом культуры шахты «Красногорская». Величественный портик с колоннами. Обрывки афиш. Стены здания выглядят так, словно по ним вело ураганный огонь небольшое мотострелковое подразделение. Трудно понять, действует Дом культуры или нет.
Какой ужас, говорю я. Да, говорит Женя и усмехается.
Вдруг обнаруживается человеческое присутствие. Нам навстречу по дорожке идет мать с дочерью лет восьми. Мать пьяна. Сука ты такая, произносит мать в адрес дочери, а потом произносит еще некоторые слова. Дочь убегает от матери и, пробегая мимо нас, закрывает лицо руками. Мать бросается вдогонку, но у нее плохо получается. Стой, сука, стой, сюда иди, произносит мать, спотыкается и падает в снег.
Здесь таких много, говорит Женя.
Район Красная Горка единолично держит некий вор в законе. На него работает многочисленная банда подростков-пираний, которые готовы без промедления растерзать и закатать в асфальт любого, на кого им укажет патрон. Впрочем, для закатывания кого-либо в асфальт им не обязательно дожидаться указаний патрона. Они могут это сделать по собственной инициативе, жертвой может стать любой подвернувшийся под руку человек. Например, чужак, случайно или специально забредший в район Красная Горка. Вот здесь раньше был детский городок, всякие качели, горки, карусели, говорит Женя и показывает на совершенно пустую площадку, поросшую какими-то чахлыми кустиками. Она простояла всего несколько месяцев - все разломали, растащили, разграбили. Металл.
Сидим у Жени на кухне, пьем чай, обсуждаем план действий (Женя любезно согласился помочь мне в ознакомлении с городом). Я говорю: может быть, просто погуляем для начала по городу, потом вечером посидим где-нибудь. Нет, говорит Женя, гулять тут особо не стоит, если, конечно, целью прогулки не является получение тяжких телесных повреждений и утрата денег, телефона и верхней одежды. «Посидеть» здесь тоже негде. Вернее, есть несколько мест, но туда лучше не ходить. Город совершенно бандитский. У молодежи, да и не только у нее, два основных развлечения - бухать и бить друг другу морды. Есть еще третье, дополнительное развлечение - употребление героина. Тоже очень популярное.
Значит, спрашиваю, у вас тут продолжаются девяностые? Нет, говорит Женя после некоторой паузы, не девяностые. Гораздо хуже.
Выяснилось, что единственный относительно безопасный способ передвижения по городу - такси. А «посидеть» потом лучше у меня, предложил Женя. И я согласился.
Едем по городу на такси. Водитель похож на некогда знаменитого нижегородского футбольного тренера Валерия Овчинникова по прозвищу «Борман» (это прозвище не таксиста, а тренера). Как и практически всякий таксист в подобной ситуации, он обильно и, надо сказать, содержательно комментирует проплывающие мимо виды и объекты.
В городе много угольных шахт. Большинство из них работает, цены на уголь растут, добыча угля приносит прибыль. На станции Прокопьевск стоят длиннющие составы, груженые углем. Шахты выглядят страшно. Проезжаем шахту «Коксовая» прямо в центре города. Все шахтные строения - черные, рядом с наклонными галереями, по которым транспортируется уголь - кучи угля, по ним ползает грязно-желтый бульдозер, пытаясь придать кучам требуемую форму. Вокруг шахты - уже не кучи, а огромные горы угля, присыпанные снегом. Так осуществляется хранение угля.
Зарплата шахтера на большинстве шахт, например, на «Красногорской», - 7-8 тысяч рублей. Есть и более благополучные шахты, где можно заработать адским шахтерским трудом тысяч пятнадцать. Недостатка в кадрах шахты не испытывают, молодому здоровому мужику, не окончательно спившемуся и не имеющему специальных профессиональных навыков, больше податься некуда, только в шахтеры.
Есть еще несколько заводов - «Электромашина» (там, помимо всего прочего, делают дизельные двигатели для подводных лодок), шахтного оборудования, оборудования пищевой промышленности (последний относительно процветает, его компактные мельницы пользуются повышенным спросом). Но все же главное место работы для местного населения, особенно мужского - шахты.
Возможно, вы прочитали это и не испытали никаких особых эмоций. Ну, шахты. Ну, работают люди на шахтах. Мало ли кто где работает.
Да, люди работают в шахтах. Орудие их труда - отбойный молоток. Тяжелая штука. Очень. К тому же она чудовищным образом вибрирует, вгрызаясь в породу. Хрен ее удержишь в руках. Грязь, угольная пыль, больные легкие. И так целую смену, шесть часов. Периодически случаются взрывы газа, обрушения. Шахтеры гибнут, и на их места приходят новые шахтеры, потому что больше некуда им приходить, только на эти освободившиеся места. И это - за семь тысяч рублей. Или восемь. Семь и даже восемь тысяч - это очень мало. Особенно если у тебя семья, дети, а у жены-продавщицы (допустим) зарплата - тысячи три. Или две (такие зарплаты тоже не редкость).
Ну а уж если шахтер как-то ухитрился устроиться на хорошую шахту и попасть в хорошую бригаду и получает в месяц целых пятнадцать тысяч, можно сказать, жизнь у этого шахтера удалась, он завидный жених, успешный человек, состоятельный мужчина в самом расцвете лет.
Как любили писать в советской прессе, «вдумайтесь в эти цифры». Пятнадцать тысяч. Восемь тысяч. Семь тысяч. Рублей. За работу под землей с отбойным молотком в угольной пыли.
Так-то.
Водитель, похожий на тренера Овчинникова, при Советской власти тоже работал шахтером. В те времена шахтеры зарабатывали очень большие деньги, но потратить их в Прокопьевске было практически не на что. Хоть на хлеб их намазывай, деньги эти, говорит водитель. За меховыми шубами для своих жен прокопьевские шахтеры из холодной Сибири ехали в теплый Ташкент. Теплый Ташкент снабжался шубами весьма обильно. За мебелью ехали в Алма-Ату. Еще шахтеры советского Прокопьевска любили летать на выходные в Европейскую часть СССР. На шахте можно было купить «путевку выходного дня» рублей за двадцать пять (для шахтера тогдашних времен копейки) и поехать в Москву, Ленинград или Ригу. Отработал смену, переоделся, поехал в аэропорт, четыре часа, и ты в столице. Погулял по городу, съездил на экскурсию, покутил в ресторане, на следующий день опять погулял-съездил-покутил - и в аэропорт, домой, в Прокопьевск, в шахту, в угольную пыль, к отбойному молотку.
Теперь не то. Теперь в Прокопьевске можно купить если не все, что угодно, то довольно многое. Вот проехали мимо небольшого автосалона Chevrolet. Написано «Кредит 0 %». Интересно, что думают при взгляде на этот небольшой автосалон шахтеры шахты «Красногорская», получающие в месяц семь или восемь тысяч рублей.
Наверное, ничего не думают.
Промелькнул центр города - несколько сталинских зданий на проспекте Шахтеров. Потом замелькал бесконечный частный сектор - избушки, щитовые «финские» домики, бараки. Что-то, говорю, бараков много. Это разве много, говорит «Овчинников». Это так, пустяки. Если хотите увидеть много бараков, можем съездить в Березовую Рощу. Или в Ясную Поляну.
Конечно, поехали.
В Березовой Роще не видно берез. Потому что их здесь нет. Но вообще всякого дерева здесь много. В основном, в форме жилых строений. Большинство из них - старые двухэтажные деревянные многоквартирные дома (таких много на Русском Севере) и - да, они самые, бараки.
Это такие одноэтажные длинные сооружения. С несколькими входами. Перекошенные, занесенные снегом. Сделанные непонятно из чего - из каких-то фанерных щитов, деревяшек, листов железа, из какой-то еще хрени. Некоторые окна замурованы картонками. Некоторые заиндевели снизу доверху. В некоторых горит свет. Некоторые просто выбиты.
Часть бараков расселена и подлежит сносу - из федерального бюджета в последние годы капают какие-то деньги, и жителей бараков мало-помалу переселяют в хрущевки и в новый микрорайон Тырган. Но в большинстве бараков продолжает теплиться жизнь. Хотя, возможно, в данном случае более уместно не слово «жизнь», а какое-то другое слово, которое я затрудняюсь подобрать.
Мимо бараков по улице (назовем это условно «улицей») идет, пошатываясь, пьяный дедушка. На голове у дедушки шапка-ушанка, представляющая собой плотный, слежавшийся комок концентрированного ужаса. Дедушка останавливается. Во рту у него что-то вроде окурка. Дедушка достает из кармана ватника спичечный коробок и пытается прикурить. У дедушки ничего не получается.
На обочине «улицы» стоит довольно новая «десятка». Мимо «десятки» идет хорошо одетая молодая женщина, толкающая симпатичную, ярких расцветок, детскую коляску. Женщина с коляской сворачивает к бараку, стоящему торцом к «улице», останавливается у одной из перекошенных дверей, берет на руки ребенка. Сейчас она войдет с ребенком в барак. Молодая хорошо одетая женщина и ее ребенок живут в бараке.
Ну что, в Ясную Поляну поедем? Да нет, не стоит. Березовой Рощи вполне достаточно.
Ладно, едем дальше. Останавливаемся у железнодорожного переезда, перегороженного шлагбаумом. Мигают красные фонари. Ждем. Наконец мимо проносится одинокий огромный зеленый электровоз ВЛ-10 с огромной желтой надписью «Тайга» на боку. Тайга - это такой железнодорожный узел на севере Кузбасса, там депо, к которому приписаны огромные зеленые электровозы, которые то и дело снуют по железной дороге вдоль Прокопьевска.
Огромные зеленые электровозы таскают из Прокопьевска длинные составы с углем.
Заехали в новый (относительно, брежневских времен) район Тырган. Здесь прокопьевская депрессивность немного рассеивается. Кварталы обычных девятиэтажек, даже довольно симпатичных, широкие улицы. Правда, дома выглядят как-то устало. Люди, живущие в этих домах, сильно устают на своих тяжелых работах, и их постоянное, длящееся годами, утомление пропитало стены этих домов.
Парк, аллея, уставленная танками, бронетранспортерами и другой мемориальной техникой. По словам «Овчинникова», здесь любят гулять жители Прокопьевска. Так сказать, любимое место отдыха горожан.
Потом проехали еще несколько поселочков. Переехали еще через несколько железнодорожных переездов. Проехали опять по проспекту Шахтеров, мимо величественных, хоть и облезлых, жилых сталинских домов и гостиницы, мимо циклопических размеров городского драмтеатра (ощутимо больше московского Большого). И вернулись на Красную Горку.
Вечер, мы с Женей сидим у него на кухне. Сидим не только в прямом, но и в переносном смысле. В том смысле, который вкладывается в выражение «хорошо сидим». Женя рассказывает мне о своей жизни в Прокопьевске, я ему - о своей в Москве.
Женя, как уже было сказано, музыкант. Большую часть своей жизни он провел в Томске, и лишь недавно по семейным обстоятельствам был вынужден переехать к родителям в родной Прокопьевск. В интеллектуально-университетском Томске Женя играл во многих местных альтернативных группах. Сейчас он пишет сложную, красивую, довольно мрачную электронную музыку, для этого не нужна группа, сцена, среда - только компьютер, музыкальный слух, композиторский талант. Все перечисленные компоненты в наличии имеются.
Спрашиваю: а есть в Прокопьевске какие-нибудь интересные группы? Да какие группы, говорит Женя даже не с досадой, а с каким-то спокойным стоицизмом. Нет тут никаких групп, ни интересных, ни неинтересных. Не знаю, может, есть кто-то в глубоком подполье, сидит, не высовывается. Примерно, как я. Здесь если заниматься музыкой или там литературой, то это можно делать только одному, сидя в глубоком, герметичном подполье, чтобы о тебе никто ничего не знал и даже не догадывался.
Я спрашиваю еще что-то о музыке, творчестве и «культурной жизни», и Женя отвечает все с тем же спокойным стоицизмом - нет, не было, не будет.
Несколько лет назад у Жени в Томске вышла книга стихов.
Женина мама, учительница английского, спрашивает меня: как же вы будете добираться? Не боитесь наших бандитов?
Боюсь, конечно. На такси поеду.
Мы еще некоторое время разговариваем, Женя записывает мне компакт-диск со своей музыкой.
Поздно уже. Пора ехать в гостиницу, в Новокузнецк. Вызываю такси, приезжает тот же водила-«Овчинников», о, здравствуйте, опять вы, да, я у вас уже постоянный клиент, до «Гостиного двора», пожалуйста. Поехали.
Останавливаемся у железнодорожного переезда. Шлагбаум закрыт, мигают красные огни, звенит звонок. Это вот - Усяты, говорит таксист и показывает на виднеющееся в темноте скопление тусклых огоньков и нагромождение небольших домиков. Так поселок называется - Усяты. Я тут вырос.
Наконец мимо проносится огромный электровоз ВЛ-10 с желтой надписью «Тайга» на зеленом боку.