СОЛДАТСКИЙ СИРОТА

СОЛДАТСКИЙ СИРОТА

На великих стройках, где люди вооружены самой передовой советской техникой и потому настоящее мастерство их особенно ценится, трудовая слава разносится быстро. Странствуя по огромной трассе, мы много слышали о Викторе Георгиевиче Мохове — скреперисте, слывшем среди товарищей по профессии замечательным мастером.

Люди, отдаленные от него сотнями километров, никогда его в глаза не видавшие, с увлечением и знанием дела принимались объяснять методы работы, введенные Виктором Георгиевичем, и все введенные им приемы, позволявшие ему достигнуть удивляющей всех высокой производительности своего земленоса. Из этих рассказов о Мохове как-то сам по себе возник и сложился образ знаменитого скрепериста, которого воображение рисовало почему-то обязательно в виде демобилизованного гвардейца-танкиста, одного из тех ветеранов Великой Отечественной войны, который, пересев с военных на мирные машины, со страстью и немеркнущим огоньком в душе занимается сейчас мирным трудом.

Таким я и думал встретить Виктора Георгиевича, приехав в район, где он работал. Каково же было мое удивление, когда вместо ожидаемого ветерана с гвардейским знаком на лацкане штатского пиджака, с колодками пестрых орденских лент в комнату вошел смуглый застенчивый юноша, с губ которого еще не совсем исчезла детская припухлость. Черные глаза конфузливо смотрели из-под темных, густых приспущенных ресниц. Он неловко протянул большую, сильную, но еще по-юношески нескладную руку и коротко отрекомендовался:

— Мохов.

— Виктор Георгиевич. Скреперист?

— Он самый. Только «Георгиевич»-то убавьте пожалуй, называйте просто Виктор. А то сами видите, какой же я Георгиевич!

Он улыбнулся. Смуглое лицо его осветилось блеском ровных белоснежных зубов.

И в самом деле, величание по отчеству к нему не подходило. Но хотя, сверх ожидания, Виктор Мохов оказался действительно очень юным, короткая жизнь его была далеко не легкой и не простой.

Он родился в степном хуторе Илларионовка, и с раннего детства, с тех пор, когда мать, уходя на колхозное поле, относила его в детский сад, у него определились две склонности: к механике и к музыке. Уже в первых классах школы он мечтал попеременно то стать изобретателем, то сделаться музыкантом. При всех этих увлечениях учился он хорошо, и отец его, Георгий Мохов, колхозный бригадир, мечтавший о том, чтобы дети его ни в чем не знали нужды, купил сыну простенькую гармонь и кое-какой слесарный инструментишко. Но больше всего он хотел видеть детей образованными, и Виктор помнит, как отец частенько говорил матери, что меньше чем на среднее образование для них он не согласен. Высшее захотят — пусть получают и высшее, но уж среднее — это обязательно.

Жизнь распорядилась иначе. Началась война. Зажиточный колхоз имени Первого мая, лежавший на пути фашистских армий к Сталинграду, был начисто опустошен и разграблен врагами. Солдат Георгий Мохов погиб, защищая волжскую твердыню. Гитлеровцы, разместившиеся в его хате, как-то из пьяного озорства разорвали гармонь, подаренную отцом мальчику, а потом, отступая, захватили и слесарный инструмент, которым Виктор очень гордился. Когда Советская Армия разгромила захватчиков под Сталинградом и колхоз был освобожден, Виктор остался единственным мужчиной в доме, при хворой матери и маленьких сестрах. Ему шел тогда одиннадцатый год.

Вот тут-то, в трудный час, впервые по-настоящему и проявился его характер. После гибели отца он почувствовал себя совсем взрослым. Это он убедил одноклассников помочь матерям вспахать заросшие поля, которые всего несколько месяцев назад были плацдармом битвы. А когда из города Калача, что на Дону, на помощь колхозу пришел известный в этих краях красногвардеец и партизан гражданской войны, сподвижник Ворошилова и Буденного Николай Иванович Бастрыкин и зажег в старой кузнице горн, чтобы смастерить хоть какой-нибудь инвентарь, — он увидел в дверях худенького парнишку в немецком офицерском кителе вместо пальто, в больших сапогах явно трофейного происхождения.

— Тебе что, малый? — спросил старый кузнец, раскладывая по местам небогатый, принесенный им из города инструмент. — Мать, что ли, за чем послала?

— Меня к вам, дяденька, правление колхоза прикомандировало, — ломким баском отозвался смуглолицый кареглазый паренек. — В помощники к вам определили… молотобойцем и вообще.

Старику показалось, что он ослышался. Но парнишка снял и аккуратно повесил на гвоздик свой китель, осмотрелся, засучил рукава слишком большой для него, очевидно отцовской, рубахи и серьезно, даже слишком серьезно для своего возраста, спросил своего нового начальника:

— Ну, начнем, что ли? Что мне делать-то? — И добавил, явно кому-то подражая: — Весна-то — вон она на дворе. Она не ждет. Инвентарь-то — он во как нужен!

Так состоялось знакомство Виктора Мохова со своим первым наставником в области техники Николаем Ивановичем Бастрыкиным, искусным кузнецом, ветераном борьбы за власть Советов.

Подобно всем истинным мастерам, Бастрыкин был немножко поэтом и о железе, из которого он на пару со своим молотобойцем ковал полезные для колхоза вещи, говорил не как о материале, а как о живом существе, строптивом, упрямом, которое нужно было подчинить своей воле, заставить принять нужные формы и уже в новом качестве верно служить человеку.

Настоящий, сортовой металл в военные годы для колхозной кузницы достать было негде. Но тонны первоклассной легированной стали валялись вокруг. На зубья борон, на лемехи и шины, на детали сельскохозяйственных машин приходилось перековывать и перетачивать всяческие орудия войны, брошенные врагом при отступлении. И юный молотобоец любил слушать, как его учитель, осыпая раскаленную железину точными, умными ударами, беседовал с ней под перебор молотков:

— Значит, упрямишься, не сдаешься, тэк-с… Значит, тебя фашист сковал, чтобы людей убивать, чтобы землю кровью человеческой умывать, так тебе на мирные дела перековываться и неохота… Не выйдет, не выйдет — перекуем!.. Витька, не зевай, бей чаще. Вот так… Уж на что силен их Гитлер — в наши степи ворвался, а много ли его назад от Сталинграда ушло? Вот то-то и оно. И тебя к мирному делу приспособим… Витька, справа покрепче вдарь. Так, так… Ну, видишь, и подалось, и правильно… Нет такой силы на свете, чтобы не мог ее одолеть советский человек.

Иногда металл оказывался слишком сухим, не поддавался ударам и вдруг трескался или разлетался пополам. Тогда кузнец сдвигал очки на лоб и удивленно оглядывал испорченную поделку:

— Сломалась? Неохота мирному делу служить? Что ж, туда тебе и дорога… — Он бросал треснувшую железку в мусор и брел в угол, где были свалены целые кучи военного хлама: — Ничего, попокладистее отыщем!

Так, под воркотню и философствования старого кузнеца, смышленый парнишка, поначалу еле поднимавший тяжелую кувалду, постепенно вникал в кузнечное мастерство и за два года научился не только выполнять мелкий ремонт инвентаря, но и серьезные кузнечные поделки: ошиновку колес, сварку, нарезку гаек.

И еще на пользу пошло ему общение с Николаем Ивановичем потому, что тот был живым носителем славной истории здешних мест. Когда, отработав положенное, они шабашили и Виктор заливал горн, старик, сев на приступочку и закурив неизменную свою трубку, неторопливо рассказывал мальчику, прибиравшему в кузнице, о славном ворошиловском походе через эти степи, о непобедимой силе советского оружия и героизме людей, дважды спасавших вот тут, в этих степях под Сталинградом, честь и независимость своего отечества:

— Мы народ мирный, труженики. Нам чужого не надо, возле положи — не возьмем. У нас все свое есть, а чего и нет — найдем, добудем, сделаем. Ну, а уж коли кто за нашим добром полезет, тот заранее с головой прощайся… Силен был Гитлер, ох, силен, всю Европу сапогом потоптал, а тут под Сталинградом зубы свои и оставил. Вон они, его зубы, по всему степу ржавеют… Так ему, живодеру, в Сталинграде побывать и не довелось. А уж наши в Берлине будут — это уж, Витька, верно, как то, что мы с Климентом Ефремовичем вот здесь, в наших краях, беляков, как зайцев, по степу гоняли… А ведь тоже вояки были лихие, закаленные насухо…

— Ну, а товарища Сталина вы, Николай Иванович, видели?

— Не совру, не видел… Близко от его штабу был и раз пакет на его имя свез, а увидеть не посчастливилось… А вот Ворошилова Климента Ефремовича — его вот, как тебя, видел, и Буденного Семена Михайловича — тоже видел. С Семеном Михайловичем хорошо знаком.

Так на порожке задымленной кузницы мальчик и старик засиживались иной раз до петухов, отдыхая от трудового дня.

…Когда колхозная жизнь восстановилась, открылась МТС и прибыли с Урала новые тракторы, старый кузнец сложил в мешок свой инструмент:

— Теперь и без меня каша сварится. Разве нам с тобой, Витька, и нашей кузнице с эмтеэсовскими мастерскими тягаться! — сказал Николай Иванович и, прощаясь со своим учеником, притиснул его к себе сильными, не знающими устали руками. — Я на покой, а ты, Витька, смотри, чтобы у меня в жизни не коптить, как худая головешка в горне! На полный накал живи, такое теперь время.

Виктор Мохов хорошо запомнил этот завет человека, приобщившего его к мастерству. Неутомимый в труде, упорный в достижении благородной цели, увлекающийся, но умеющий планировать свое время, он действительно стал жить «на полный накал».

Когда надобность в кузнице у колхоза миновала, Виктор рассудил, что теперь правильнее всего стать трактористом. Он пошел в МТС и шесть суток не отходил от машины. Туда, под шатер сарая, где он возился возле трактора, мать и посылала ему с сестренкой еду. Там он и спал в уголке, на брезентах, подмостив под голову сиденье из кабины грузовика. На седьмые сутки он вывел трактор в поле и работал на нем так искусно и притом так экономил горючее, в таком отличном состоянии держал машину, что через несколько дней бригадир сам представил его для переучивания на гусеничный трактор «НАТИ», что уже само по себе было большой честью, так как тракторов этих в МТС было тогда немного и их доверяли только лучшим из лучших.

И Виктор Мохов овладел новой машиной. О юном трактористе пошла по колхозам добрая слава. Расчетливые председатели всячески «создавали ему условия», стараясь залучить способного работника к себе. Девушки, с песней выходившие на вечернюю гулянку, всегда старались бродить поближе к полям, где работал пригожий комсомолец-тракторист, к которому тянула их не только его трудовая слава, не только густой каштановый чуб, лихо развевающийся под козырьком кепки, но и его умение «душевно» играть на аккордеоне.

Да-да, такая уж у нас страна и в такое счастливое время мы живем, что, несмотря на любые препятствия, всем хорошим задаткам человека суждено у нас развиваться. Совершенствуя свои способности к технике, юный тракторист не забыл и о музыке. Взамен отцовской гармошки, безжалостно разодранной скучающим фашистом, он из первых же своих заработков купил полуаккордеон, научился на нем играть. И теперь по вечерам, когда трактор был обтерт, заправлен и выверен до последней гайки, молодой тракторист доставал свой инструмент и, усевшись на завалинке, напевал приятным небольшим баритоном любимые свои песни и среди них чаще всего — про гармониста, одиноко бродящего ночью по околицам родного села.

Но вот в родных его степях началась стройка. Вереницы машин непрерывной чередой потянулись дорогами, на обочинах которых еще ржавели пробитые и помятые каски чужого, иноземного образца.

Степь ожила. Молодой тракторист лишился покоя. Еще смутно представляя себе сущность работ, разбудивших пустынные места от векового сна, он по размаху этих работ понимал, что дело затеяно грандиозное, и его, с детских лет тянувшегося к технике, неудержимо повлекло на стройку. Он пошел в райком комсомола и поведал секретарю свою мечту.

— Эх, Виктор, я бы и сам туда с радостью!.. — искренне признался тот и стал было рассказывать о планах строительства, о которых сам недавно узнал из обстоятельного доклада на партактиве. Вдруг секретарь перебил себя: — А как у вас в МТС с трактористами?

— С кадрами у нас полный порядочек: есть кадры…

И вот Виктор Мохов с путевкой райкома на попутном грузовике прибыл на стройку. Там проверили его знание тракторного дела, пригляделись к нему, и через месяц подготовки он уже водил транспортный трактор «С-80». Еще на курсах он познакомился с Виктором Штиглицем — комсомольцем с хутора Варламовка, тоже прибывшим на стройку с путевкой райкома комсомола. Они подружились. Их сроднила любовь к новой машине. Договорились быть сменщиками.

Но тут в строительный район прибыла новая партия землеройных машин — скреперов, бульдозеров, грейдеров. Понадобились люди. Молодым трактористам посоветовали переучиться на скреперистов. Что ж, раз надо, какой разговор!

С уважением осмотрели друзья эту новую, удивительную, чем-то напоминающую скорпиона машину, позволяющую набрать и отвезти в любое заданное место сразу десять кубометров земли. Виктор и не предполагал, что подобные существуют. Впрочем, проработав на стройке месяц, он разучился чему бы то ни было удивляться.

Вскоре друзья получили трактор со скрепером. Теперь нужно было быстрее овладеть новым делом, овладеть без каких-либо поломок, осторожно, научиться работать так, чтобы не запятнать комсомольский значок, который их приятель, смекавший в рисовании, изобразил масляной краской на кабине трактора.

Учились они только месяц, но что это был за месяц! Кабина машины не пустовала ни днем, ни ночью. Подушки ее сидений не остывали. Все, чем раньше увлекались новые друзья, было забыто. Стопка непрочитанных книг, суливших юношам немало радостей, моховский полуаккордеон, предмет ревностного внимания всего общежития, и походные шахматы Штиглица — все это в бездействии пылилось на тумбочках. Соседи по комнате уже и не просили Мохова «пробежаться» по клавишам и ладам. Они знали: раз он сам не притрагивается к аккордеону, без чего, как он говорил, «и кусок за обедом в рот не полезет», — значит новое трудное дело без остатка поглотило все его мысли, чувства, стремления.

Зато никто не удивился, когда Мохов и Штиглиц через месяц уже выбрали на трассе первые кубометры «деловой» кубатуры. Самозабвенная учеба принесла плоды. Они сразу же стали в ряд лучших скреперистов района, а потом и всей стройки.

Ценителям убедительных аргументов и цифр можно сообщить, что в первый год своей работы друзья выполняли нормы на сто пятьдесят процентов, а во второй — подняли выработку до двухсот. Но дело тут не только и не столько в количествах кубометров земли, переброшенных комсомольским скрепером. Главное в том, что Виктор Мохов вместе со своим сменщиком разработали свои, хорошо осмысленные методы работы, применили свою сноровку, позволяющую по-новому, со значительно большим результатом использовать эту великолепную советскую машину, заменившую вековечные грабарки и тачки.

В помещении клуба строителей Донского района, где мы впервые познакомились с Виктором Моховым, он показался нам тихим, застенчивым юношей. Таким он и был в жизни. Но когда мы увидели его за работой в кабине машины, это был другой человек. Посуровевший, собранный, он едва заметными, но очень точными движениями ловко вел машину. Карие глаза, сразу потерявшие детское простодушие, цепко смотрели вдаль. Трактор и огромная, неуклюжая с виду машина, которую трактор тащил, покорно повиновались юноше. Казалось, он сросся, слился с машинами и они стали как бы продолжением его рук.

Сбылась мечта солдатского сироты Виктора Мохова — он стал знаменитым механиком. Сбывается и другая его мечта — он становится музыкантом. Под окном нового уютного домика в поселке строителей, где вместе с матерью и сестрой жил знаменитый скреперист, по вечерам собиралась молодежь. Придя заранее, девушки и парни усаживались на ступеньки крыльца и терпеливо ждали, когда Виктор придет со смены, умоется, поест, выйдет к ним и развернет мехи своего нового баяна.

Хорошо играл знаменитый скреперист! Приятно было попеть и помечтать под звуки его голосистого инструмента, посмеяться и погрустить нестойкой юношеской грустью. Только вот не всегда можно уловить и понять капризную переменчивость его мелодий. Переплетаясь, как и в самой истории этого славного края, звучали в них и боевые марши гражданской войны, под которые его учитель, старый красногвардеец, бил под Царицыном белоказаков, и славные песни сталинградской обороны, которые певал его отец, и современные советские песни, славящие труд и любовь мирных людей.

И в этом сплетении знакомых мелодий все чаще и чаще мелькают новые напевы, возникающие тут, на крыльце, в которых гремит новая, мирная слава этих исторических земель, обильно политых святой кровью дедов и отцов счастливого поколения Виктора Мохова.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.