Большевизм, как соблазн и гибель

Большевизм, как соблазн и гибель

От редакции: Отдавая в печать следующие четыре стадии «Большевизм как соблазн и гибель» (i, ii) и «Возникновение и преодоление большевизма в России» (I, II), – редакция просит читателей-единомышленников не пожалеть времени и вникнуть в смысл этих статей. Только таким способом каждый из наших читателей сам найдет достойный ответ на недостойные выходки, появившиеся недавно в эмигрантской печати и направленные против редакции «Наших задач». Отвечать же на эти выходки непосредственно редакция не считает возможным.

* amp;nbsp amp;nbsp * amp;nbsp amp;nbsp *

Когда мы помышляем о грядущей России, то мы должны прежде всего поставить перед собой основной вопрос: на чем мы будем строить грядущую Россию – на личности или на обезличении человека. Этим определяется и предрешается многое, основное, может быть, – все. И казалось бы, что история России, и особенно история ее последних тридцати лет, должна была бы предрешить наш ответ.

История России переломилась на наших глазах революционной трагедией. Эта трагедия возникла из несоответствия между усиленной индивидуализацией инстинкта и отставшей индивидуализацией духа в русской народной массе. Большевизм с самого начала сделал ставку на первую и через это захватил власть; а в дальнейшем коммунизм подавил и первую и вторую и на этом утвердил свою власть. Историческое же движение России ведет к признанию инстинктивной индивидуализации, но под условием насыщения и освящения ее – индивидуализацией духовной; и на этом должна быть утверждена русская национальная власть и грядущая Россия.

Эта мысль требует, конечно, разъяснения и подтверждения. Говоря об «индивидуализации инстинкта», я имею в виду следующее. От Бога и от природы человеку дано жить на земле в виде душевно замкнутой («чужая душа потемки») и телесно самостоятельной особи. Такая особь всегда и всюду, во все времена и у всех народов была и будет живым самостоятельным организмом, инстинктивно строящим себя и свою жизнь. Этот инстинкт таинственно и бессознательно зиждет человека: его здоровье, его питание, его обмен веществ, его тепловое и двигательное равновесие, его трудовую силу, его размножение и все его жизненные отправления и умения. Несомненно, что в этом инстинкте есть и родовой примитив, безличный или доличный, растворяясь в котором человек как бы утрачивает свои личные, отличительные хотения и особенности и становится существом, стадно мыслящим, стадно страстным и стадно действующим. Этот родовой слой инстинкта, вероятно, владел нашими доисторическими предками – всецело: человек был элементарным по (уровню своей жизни, скудным в своих жизненных содержаниях, первобытно-страстным в своих чувствах, наивным в мышлении и непосредственно-бессознательным по способу внутреннего бытия; и вследствие этого люди душевно мало отличались друг от друга и находили свою настоящую силу именно в стадной совместности. По сравнению с этим первобытным укладом души – индивидуализированный человек есть существо высшей ступени: он имеет более сложную душу, более богатые жизненные содержания, он не растворяется в своих страстях, он менее наивен и менее бессознателен по способу своей жизни; он утверждает свою самостоятельность, сознает себя отдельным от других и не похожим на них; он сам несет свое жизненное одиночество и находит свою настоящую силу именно в развитии и утверждении своей особливости. Он уже не стадное существо, а индивидуальное. Его инстинкт требует самостоятельности в жизни и творчестве. Родовой примитив инстинкта не отмирает в нем, но лишь отходит на задний план; мало того, периодический возврат к родовому примитиву бывает и нужен, и полезен, и спасителен (напр., во время народных бедствий, национальных войн, государственного распада и т. д.). И тем не менее – индивидуализированный человек выходит из потока первобытности. Образно говоря, он как бы уже не земляная масса, а особый камень; не древесина, а отдельное дерево; не лава, а самостоятельно горящий огонь. И то, в чем он нуждается, есть, во-первых, – жизненное (бытовое, хозяйственное и правовое) осуществление этой самостоятельности вовне, а во-вторых, – духовное насыщение и освящение ее изнутри.

Исторически дело обычно обстоит так, что оба эти процесса (внешнего осуществления и внутреннего освящения) идут параллельно, содействуя друг другу и воспитывая отдельных людей и целые народы.

Но это бывает не всегда. Возможно, что инстинктивная индивидуализация опередит духовную; и тогда наступают опасности и трудности в построении и устроении жизни. Но возможно и то, что духовная индивидуализация опередит инстинктивную; и тогда наступают иные трудности и опасности в приятии и утверждении жизни.

Индивидуализация инстинкта есть явление неизбежное, соответствующее законам человеческой природы и творчески драгоценное: нельзя и не подобает человеку пребывать в родовом всесмешении и недифференцированности, он должен найти себя в своем инстинкте, утвердить себя и начать самостоятельно творить свою жизнь. Этим он создает в душе своей как бы почву для своего духа или как бы жилище для своей личности, или как бы корабль для своего жизненного мореплавания. Индивидуализированный, инстинкт хочет «быть о себе»: иметь свои мнения и вкусы, самостоятельно искать в жизни точку для приложения своей силы, самостоятельно любить, строиться и работать, самостоятельно владеть вещами, приобретать и богатеть, утверждать свои права и отстаивать их. И все это естественно и необходимо.

Но если индивидуализированный инстинкт остается без духовного руководства, то все желания, способности и права оказываются соблазнами и опасностями: «свои» мнения оказываются вздорными, а вкусы – дурными; «своя» сила изживается в драке и нападении; самостоятельная «любовь» становится развратом; строительство и работа сводятся к минимуму; приобретение заменяется разбоем; право заменяется произволом. Люди оказываются нестыдящимися себялюбцами и жадными грабителями.

* * *

Индивидуализированный инстинкт нуждается в духовном руководстве. Это духовное руководство может исходить из недр примитивной, недифференцированной духовности (напр., из первобытной наивной религиозности массы; из наследственно и традиционно поддерживаемого правового обычая; из бессознательной преданности и верности королю или хозяину и т. д.). Но оно может исходить и от индивидуализированного духа (напр., от лично прочувствованной веры в Бога; от личного чувства совести, чести и долга; от лично воспитанного и утвержденного правосознания; от республиканской или монархической убежденности; от любви к своей родине и своему народу и т. д.).

Примитивная духовность есть великая и заслуженная историческая сила, и заслуги ее в истории человеческой культуры чрезвычайны.

Но как показывает история, она не всегда бывает способна дать человеку определяющее руководство: индивидуализировавшийся инстинкт, именно в силу своей индивидуализации, – постепенно отрывается от примитивной, родовой духовности, и если не находит себе обуздания, воспитания и руководства в личной духовности, то впадает во все соблазны, не справляется со всеми соблазнами и предается разнузданию. Инстинктивная индивидуализация требует – духовной: не просто – «какой-нибудь обуздывающей и принуждающей силы» и не только «иррационального духовного авторитета», а именно личной духовности, т. е. самостоятельно держащейся в человеке веры, совести, чести, верности, любви, патриотизма и национального чувства.

Духу подобает личная форма. Личной духовности подобает самостояние. Человек должен быть центром самообладания и самоуправления – духовным характером, нравственной личностью, субъектом права. Тогда личный дух может править личным инстинктом, а личный инстинкт – строить жизнь организма; а родовая духовность и родовой инстинкт остаются тайным резервуаром сил, – как бы «матерью-сырой землей», припадание к которой дарует человеку древний опыт и новую силу.

Этот процесс духовной индивидуализации отнюдь не следует представлять себе как торжество «сознания», «рассудка», «рационализма» или материалистически и механически окрашенного «просвещения». «Дух» и «мысль» не одно и то же: так, например, вера есть начало духовное, но совсем не рассудочное; точно также совесть и художественный вкус духовны, но не умственны. Согласно этому индивидуализация совсем не ведет к отказу от веры, любви, созерцания и всех бессознательных даров человека; а личное начало совсем не увенчивается рассудочностью, безверием, материализмом и нигилизмом.

Индивидуализируясь, дух не оскудевает, а расцветает. Все великие писатели, художники, музыканты, ученые, политики, полководцы, герои имели индивидуализированный дух, – но плоских, рассудочных, умствующих кропателей, поверхностных рационалистов среди них не найти. Самостояние не то же самое, что висение в отвлеченной пустоте. Стать личным духом значит самому узреть Бога и Исповедать Его, но не значит погасить в себе духовное видение и стать беспочвенным нигилистом. Человек совсем не стоит перед такой дилеммой: или преданность примитивной, родовой духовности – или самостоятельный нигилизм. Есть третий исход, верный, главный, спасительный: личная духовность, не порывающая с древним, родовым, духовным опытом, но придающая ему индивидуальную творчески свободную форму.

Итак, личный инстинкт нуждается в личной духовности; и индивидуализация инстинкта должна идти рука об руку с индивидуализацией духа.

Если индивидуализация духа опережает индивидуализацию инстинкта, то человек склоняется к отвержению инстинкта вообще: он видит в нем начало тьмы, страсти, греха и зла; он воспринимает его, как начало родового хаоса, всесмешения и окаянного неистовства. Тогда у человека возникнет потребность отвергнуть не только всю жизнь инстинкта, но и вообще всю земную форму жизни, весь «мир», который кажется ему или созданным Богом, или же, хотя он и создан Богом, но все-таки «лежит во зле»: человеку остается только заживо уйти от мира и ждать смерти. Отсюда учения буддизма, платонизма, крайней аскетики и скопчества. Отсюда, например, требование известного христианского богослова Афинагора (второй век по Р.Х.): «презирай мир и помышляй о смерти».

Если же индивидуализация инстинкта опережает индивидуализацию духа, то перед человеком встает опасность отвергнуть дух вообще. Пока индивидуализированный инстинкт сдерживается первобытной родовой духовностью, эта опасность не становится определяющей и роковой. Человек не предается разнузданию потому, что его держит некий гипноз примитивной духовности – как бы лежащее на нем массовое заклятие веры, верности и лояльности; некоторое духовно верное и обоснованное «недерзание», которое, однако, остается лично в его душе не утвержденным в порядке свободного, автономного, т. е. самозаконного вменения самому себе, и постольку – лишенным почвы. И наряду с этим недерзанием его инстинкт удерживается еще, может быть, смутно бессознательным, но опять-таки лично не укрепленным, не превращенным в твердыню характера настроением доброты, совестливости, порядочности, чести и национальной гордости.

Но стоит этому заклятию и настроению поколебаться под воздействием соблазнов и страданий, стоит первобытной духовности замутиться и обессилить – и выступает обнаженная сила индивидуального инстинкта, не сдерживаемого никакой лично-духовной силой, не поддающегося ни личному чувству чести, ни удержам долга и дисциплины, ни устою личного духовного характера. Человек человеку становится волком. Начинается война всех против всех – «кулачное право», поножовщина, гражданская резня, революция, большевизм.

Отвергая инстинкт, его индивидуальную форму и мир как соблазн – нельзя создать на земле христианскую культуру, ибо она невозможна вопреки законам природы.

Но не имея личной духовности и утрачивая родовую духовность, тоже нельзя создать на земле христианскую культуру, ибо она невозможна только вопреки законам духа.

Христианская культура возможна только в скрещении, сочетании, взаимопроникновении законов природы и законов духа. В силу законов природы человек индивидуален и самостоятелен – он есть творческий организм. В силу законов духа человек духовен и социален – он есть творческая личность. И вот человек, как природный организм, должен стать духовную личностью; а духовная личность должна принять законы природного организма (начиная от личной семьи и кончая частной собственностью). Этим и определяются пути грядущей России.