10. Кому принадлежат радиоволны?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

10. Кому принадлежат радиоволны?

Айн Рэнд

Любой материальный элемент либо ресурс, для обретения ценности в человеческих глазах требующий приложения знаний и усилий, должен находиться в частной собственности, - как правило, у того, кто прикладывает знания и силы.

Особенно верно это в отношении вещательных частот и радиоволн, поскольку они становятся ценностью благодаря действиям человека, и де-факто не существуют без его усилий. В природе они - лишь потенциал, пронизывающий пространство, сквозь которое проходят волны.

Подобно двум поездам, которые не могут двигаться по одному и тому же участку железной дороги в одно и то же время, две программы не могут выходить в одно и то же время, в одном и том же месте на одинаковой частоте, не мешая друг другу. Не существует принципиальной разницы между владением землей и радиочастотой. Единственная проблема заключается в том, чтобы правильно применить право собственности в этой специфической сфере. Однако именно в этом американское правительство потерпело позорный провал, и последствия этой неудачи оказались воистину ужасными.

Не существует принципиальной разницы между вещанием и концертом: первое лишь транслирует звуки на большее расстояние и требует более сложного технического оснащения. Никто не рискнет утверждать, что пианисту принадлежат лишь его собственные пальцы и рояль, - а вот пространство концертного зала, через которое проходят звуковые волны от его игры, является «общественной собственностью», и поэтому, чтобы давать концерт, он должен получить разрешение от правительства. Однако подобный абсурд царит в нашем радиовещании.

Главный аргумент в поддержку утверждения, что радиочастоты должны быть «общественной собственностью», кратко изложил Джастин Франкфуртер:

«Число радиочастот ограниченно. Их не хватит на всех желающих: радиоспектр не столь велик, чтобы вместить каждого. Число радиостанций, которые в состоянии функционировать, не перекрывая друг друга, естественным образом ограниченно».

Ошибочность этого аргумента очевидна. Число радиочастот действительно ограниченно - как и количество концертных залов, объем нефти, хлеба, алмазов или земли на поверхности планеты. Не бывает материальных ресурсов, обладающих ценностью и существующих в неограниченных объемах. И если «желания» использовать некий «ресурс» достаточно для получения права на него, то Вселенная просто-напросто не сможет вместить всех, кто желает пользоваться тем, чего не заработал.

Актуальная задача правительства - защитить индивидуальные права, в частности, составляя законы, с помощью которых эти права можно внедрять в практику и судить связанные с ними споры. Правительство обязано определить, как будут применяться эти права в той или иной сфере деятельности, - определить (то есть установить), но не создавать, изобретать, даровать или отнимать. Вопрос о том, как именно должно применяться право собственности, поднимался неоднократно в контексте разнообразных научных открытий и изобретений; обсуждались, в частности, право на нефть, воздушное пространство и т.п. По большей части, американское правительство в этих случаях действовало правильным образом, стараясь защитить права людей, вовлеченных в проблему, а не аннулировать их.

Показательный пример установления права собственности на ранее никому не принадлежавшие ресурсы - Закон о гомстедах (земельных наделах), принятый в 1862 году, которым правительство открыло колонизацию новых земель на западе США, объявив землю, ранее считавшуюся общественной собственностью, доступной для частного владения. Государство предлагало ферму площадью в 160 акров любому взрослому гражданину, который обоснуется на ней и будет обрабатывать землю в течение пяти лет, после чего земля перейдет к нему в собственность. Несмотря на то, что изначально эта земля рассматривалась законом как «общественная собственность», метод ее распределения фактически основывался на верном принципе (фактически, но не с точки зрения заложенного в закон идеологического посыла). Граждане не должны были платить правительству, как будто оно является собственником земли; они становились первыми ее владельцами, причем посредством метода, являющегося основой и источником концепции собственности: используя доселе никем не востребованный материальный ресурс, превращая дикие земли в цивилизованные поселения. Таким образом, в данном случае государство действовало не как собственник, но как смотритель бесхозных ресурсов, устанавливая объективные и справедливые правила, по которым потенциальный владелец сможет получить их в собственность.

Именно по такому принципу стоило бы распределять среди потенциальных владельцев радиочастоты.

Как только стало ясно, что радиовещание открыло для нас новый тип материальных ресурсов, который, вследствие отсутствия законодательного регулирования, обречен стать ареной столкновения многочисленных интересов, государству следовало выпустить аналог Закона о гомстедах, касающийся радиоэфира. Этот закон должен был определить, как будет действовать право собственности в этой новой сфере, установив правило, в соответствии с которым тот, кто использует радиочастоту, сможет получить ее в собственность после того, как его радиостанция проработает на ней определенное количество лет. При этом частоты следовало распределять согласно правилу первенства: кто пришел первым, тот и получает.

При этом не следует забывать, что развитие коммерческого радиовещания заняло много лет борьбы и экспериментов. Стоит также вспомнить, что золотая лихорадка с ее толпами искателей счастья началась лишь тогда, когда первопроходцы, взявшие на себя риск вторжения в неведомое, преподнесли миру на блюде вдохновенное обещание будущих богатств. Какие право, кодекс, стандарт могли пообещать эти богатства кому-то, кто не создал их сам?

Если бы государство оказалось привержено принципу права частной собственности и первопроходцы могли законно зарегистрировать свое право на соответствующую собственность, - пришедшие позже, желающие открыть собственную радиостанцию, должны были бы выкупать частоту у того, кто первым воспользовался ею (как и в случае с любым другим типом собственности). Тот факт, что число доступных частот ограниченно, не станет посягательством на права первых владельцев, однако будет постоянно напоминать им о том, что их собственность может оказаться под угрозой, если они не сумеют управлять ею достаточно эффективно. При ограниченном предложении и постоянно растущем спросе конкуренция могла бы обеспечить столь высокую рыночную ценность радиостанций (а позже и телестанций), что лишь настоящий профессионал сможет позволить себе их приобретение и владение ими. Тот, кто неспособен извлечь их станции доход, просто не смог бы себе позволить столь дорогостоящее и рискованное вложение. Кто же определяет на свободном рынке успех или провал того или иного предприятия? Общественность - в лице продюсеров, зрителей, слушателей, каждый из которых принимает свое собственное решение, отнюдь не похожее на единое, беспомощное, безличное «коллективное», рупорами которого обычно выступают несколько бюрократов, говорящих от имени всего общества.

При этом, вопреки «аргументу о недостаточности», если вы хотите, чтобы ограниченный ресурс стал доступным всему обществу, вам следует лишь сделать его частной собственностью и выставить на свободный рынок.

Аргумент о недостаточности ресурсов, кстати, устарел и в буквальном смысле этого слова: с открытием сверхдлинных волн вещательных каналов на сегодня уже стало больше, чем желающих стать первопроходцами в их использовании. Как всегда, охотники за счастьем вместо того, чтобы создавать новое, стараются присвоить вознаграждение и преимущества, предназначенные для других.

История коллективизации радиочастот в концентрированном виде, в рамках собственного своеобразного микрокосма демонстрирует как причины разрушения капитализма, так и сам процесс. Здесь мы видим яркую иллюстрацию того факта, что капитализм гибнет из-за философской несостоятельности тех, кто открыто объявлял себя его сторонником.

Сторонники жесткой государственной руки говорят об эпохе зарождения радио как о ярком примере несостоятельности свободного предпринимательства. В те годы, когда у владельцев станций не было законного права на частоты, они не могли рассчитывать на защиту закона и не имели возможности защитить себя, радиоволны были ничейной территорией, где каждый мог свободно использовать любую частоту, подавляя чужое вещание. Некоторые профессиональные вещатели пытались в частном порядке договориться о разделе частот, однако они не могли ни повлиять на других своих коллег, ни предотвратить действий разрозненных любителей, часто сознательно создающих помехи для других. Подобное положение дел то и дело провоцировало и оправдывало государственный контроль над радиочастотами.

Вот пример того, как капитализм принимает на себя вину за зло, чинимое его врагами.

Этот хаос был примером не свободного предпринимательства, но анархии. Причиной тому стали не права собственности, а их отсутствие. Этот пример демонстрирует нам, что капитализм несовместим с анархизмом, почему народ нуждается в правительстве, и какие функции должно нести последнее. На самом деле в данной сфере была необходима законность, а не контроль.

Однако в практику вошло нечто худшее, нежели контроль: полная национализация. Постепенно, в бесспорном порядке - по идеологическому упущению - все стали полагать, что воздушное пространство принадлежит «народу» и является «общественной собственностью».

Если вы хотите понять интеллектуальное состояние государства в тот момент, я предлагаю вам догадаться о политических воззрениях автора следующей цитаты:

«Радиосвязь не должна восприниматься исключительно в качестве бизнеса, который ведется ради личной выгоды, личной рекламы или развлечения любопытствующих. Это общественная забота, находящаяся в доверительном управлении, и относиться к ней следует с позиции общественного интереса - в той же степени и на такой же основе, как и к любому другому общественному предприятию».

Нет, это сказано не адептом коллективизма и ненавистником бизнеса, озабоченным лишь установлением приоритета «общественных интересов» над «личной выгодой». Автор цитаты - не теоретик социализма и не коммунист-подпольщик. Это сказал в 1924 году Герберт Гувер, в ту пору - министр торговли США.

Именно Гувер боролся за установление государственного контроля над радио, делал многочисленные попытки расширить полномочия государства далеко за границы, очерченные современным ему законодательством, стараясь обставить получение лицензий на радиовещание дополнительными условиями, не имея на то юридического права, - именно поэтому его попытки неоднократно отметались в судах. Во многом именно под влиянием Гувера был принят закон, ставший надгробным камнем для радио (и еще не родившегося телевидения), известный как Закон 1927 года. Он учредил Федеральную комиссию по делам радиовещания с ее широчайшими диктаторскими полномочиями, объем которых так и не был определен конкретно. Именно этот закон с минимальными изменениями и дополнениями - такими как Закон от 1934 года, переименовавший Федеральную комиссию по делам радиовещания в Федеральную комиссию по коммуникациям, - до сих пор во всех основных аспектах является основным юридическим документом, регулирующим вещательный бизнес.

«То, что мы делаем, - говорил глава Федеральной комиссии по коммуникациям Ньютон Миноу в 1962 году, - не имеет никакого отношения к "новым рубежам"». Он был прав.

Закон от 1927 года не стал низводить государство до роли инспектора по регулированию движения в радиоэфире, задача которого - защищать права вещателей от технических накладок (на самом деле это все, что им необходимо, и все, чем стоит ограничиться государству). Он учредил службу «ради общественных интересов, удобства и потребностей» - именно этими критериями следовало руководствоваться Федеральной комиссии по делам радиовещания, рассматривая заявки вещателей на лицензии, отклоняя их либо одобряя. Но поскольку «общественного интереса» не существует, - есть лишь сумма частных интересов индивидуумов, поскольку это понятие, изобретенное государственниками, до сих пор не было конкретизировано, - он открыл возможность тоталитарного управления вещательной индустрией, рычаги которого оказывались в руках любого бюрократа, случайно назначенного в состав Федеральной комиссии.

«Общественный интерес» - вот интеллектуальное острие жертвенной гильотины государственников, действие которой вынуждены проверять на себе вещатели, кладущие головы под нож каждые три года. Однако это лезвие было занесено над их головами отнюдь не врагами капитализма, а их собственными лидерами.

Именно так называемые консерваторы, - включая ряд первопроходцев из числа владельцев радиостанций, выступающих ныне с жалобами и протестами, - требовали от правительства контролирующих директив, с радостью слушали слова об «общественной собственности» и служении «общественным интересам». Именно они кинули в почву семена, из которых вполне закономерно выросли столь малосъедобные растения, как мистер Миноу и мистер Генри. Радиоиндустрия была порабощена с санкции жертв, которые, если разобраться, были не вполне невинны.

Многие бизнесмены - сторонники «смешанной экономики» недовольны истинной природой капитализма. Они полагают, что спокойнее занимать свое место не по праву, а по чьему-то соизволению. Они трепещут от страха перед конкуренцией на свободном рынке, чувствуя, что гораздо легче завоевать дружбу бюрократа. Они предпочитают получать «социальные гарантии» по протекции, а не благодаря собственным заслугам. Они полагают, что всегда смогут улестить, продавить или подкупить бюрократа - «хорошего парня», с которым «приятно иметь дело» и который сумеет защитить их от этого ужасного незнакомца - способного конкурента.

Следует сказать еще несколько слов о привилегиях, которые дает статус «сертифицированного защитника общественных интересов» и лицензированного пользователя «общественной собственности». Он не только защищает от экономической конкуренции, но и избавляет от обязанностей и расходов, связанных с обладанием частной собственностью. Такие люди получают возможность бесплатно пользоваться радиовещательной частотой, за которую на свободном рынке им пришлось бы выложить огромную сумму, - и все равно они бы не сумели сохранить свое приобретение надолго, если бы выдавали в эфир столько бессмысленного мусора, сколько выдают сегодня.

Вот таким образом личная заинтересованность вызвала к жизни доктрину «общественного интереса» - и вот кто получает выгоду от любой формы, версии или степени использования доктрины «общественной собственности».

Теперь рассмотрим примеры, подтверждающие что право собственности лежит в основе всех остальных прав. Если в этой стране когда-либо возникнут цензура и подавление свободы слова, то начнутся они с телевидения и радио.

Закон 1927 года отдал в руки Федеральной комиссии по делам радиовещания власть над профессиональной судьбой вещателей, предложив в качестве критерия руководствоваться «общественным интересом». В то же время он запретил комиссии осуществлять цензуру радиопрограмм. С самого начала - и чем дальше, тем громче с течением лет, - звучат голоса, утверждающие, что подобные противоречивые указания невозможно реализовать на практике. Если сотруднику комиссии предстоит решить, кому из вещателей следует дать лицензию, исходя из «общественного интереса», - как он может решить это, не представляя содержания, характера и ценности программ, которые радиостанция передает и будет передавать в эфир?

Если бы у капитализма были достаточно разумные защитники, именно им следовало бы высказаться против данного противоречия. Однако в реальности на данную ситуацию ополчились вовсе не они, а, наоборот, сторонники сильного государства, требуя для комиссии права осуществлять цензуру программ. И, поскольку критерий «общественного интереса» так и остался вполне умозрительным, логика, безусловно, была на стороне государственников.

Результат оказался предсказуемым, еще раз продемонстрировав силу базовых принципов: постепенно, исподволь, все дальше простирая свою активность, комиссия стала контролировать содержание радио- и телепрограмм. В конце концов дело дошло до открытых угроз и ультиматумов, которые стал выдвигать мистер Миноу, сделав явным то, что было интуитивно понятно многими годами ранее. Нет, комиссия вовсе не занималась цензурой отдельных программ - она лишь знакомилась с сеткой вещания в момент выдачи очередной лицензии. Подобный подход оказался хуже открытой цензуры (которую можно победить в суде законными средствами): это была недоказуемая, неосязаемая, коварная цензура в форме немилости - обычный, а равно и единственный результат любого необъективного законодательства.

Все без исключения СМИ оказывают друг на друга влияние. Невозможно подсчитать тот вклад, который унылое, покорное, охваченное страхом и стремящееся лишь к умиротворению, беспросветно посредственное, но при этом обладающее значительной властью сегодняшнее телевидение внесло в деморализацию нашей культуры.

Если уничтожается свобода одного из средств массовой информации, это непременно скажется и на всех остальных. Когда цензура на радио и телевидении безропотно воспринимается как свершившийся факт, не приходится сомневаться, что другие средства коммуникации - книги, журналы, газеты, публичные лекции, - вскоре постигнет та же судьба. Их возьмут в оборот ненавязчиво, неофициально, и тем же методом: открыто говоря об «общественных интересах» и скрытно грозя государственными репрессалиями (и этот процесс уже идет).

Что ж, именно так соотносятся права человека с правами собственности.

«Общественная собственность» - это фикция. Абстрактное «общество» не в состоянии ни использовать, ни контролировать эту свою «собственность». Неудивительно, что она итоге оказывается под контролем некоей «политической элиты», небольшой клики, которая таким образом получит возможность управлять тем самым обществом, состоящим из вполне конкретных обездоленных пролетариев.

Если вам любопытно самому оценить, насколько выкладки государственников расходятся с действительностью, спросите себя: каким невообразимым образом следует руководствоваться, чтобы объявить радиоволны собственностью безграмотного крестьянина, который не в состоянии понять саму идею электроники, или безграмотного фермера, чьих технических познаний не хватит, чтобы справиться с кубом для перегонки кукурузного спирта. Неужели радиовещанием, над созданием которого работали множество научных гениев, должны управлять именно такие владельцы?

Да, представьте себе: именно на этом принципе основано все законодательство, касающееся радиовещания.

У этой проблемы существует единственное решение. И начинать следует с самых основ, иной подход не даст результата. Необходимо передать радио- и телевизионные частоты в частную собственность. Единственный способ сделать это - продавать частоты в соответствии с аукционными принципами (при этом продажа должна быть организована объективным и понятным способом, открыто и справедливо). Только так можно положить конец страшной сказке про «общественную собственность».

Подобную реформу невозможно провести в одночасье. Предстоит долгая борьба, однако защитники капитализма не должны забывать об этой высокой цели. Это - единственный способ исправить ужасную, атавистическую ошибку, допущенную мнимыми сторонниками капитализма.

Я употребляю слово «атавистический», поскольку примитивным кочевым племенам дикарей потребовалось много столетий, чтобы додуматься, наконец, до идеи частной собственности, - в том числе собственности на землю, с которой началась реальная цивилизация. Трагическая ирония состоит в том, что новую реальность, ставшую итогом гигантского научного труда, наши политические и интеллектуальные лидеры ментально низвели до уровня первобытного кочевья. Не будучи в состоянии постигнуть идею права собственности, они объявили новую территорию местом племенной охоты.

Пропасть между научными достижениями и идеологическими заблуждениями человечества ширится с каждым днем. Пора понять: человечество долго не протянет, если каждый шаг научного прогресса публика будет сопровождать движением вспять, в сторону идеологической дикости.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.