ГЛАВА ВОСЬМАЯ ВРЕМЯ БОЛЬШИХ ОЖИДАНИЙ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ВРЕМЯ БОЛЬШИХ ОЖИДАНИЙ

Снова в Вашингтоне

В Вашингтон Н. С. Хрущев вернулся под вечер 24 сентября. Стояла жаркая влажная погода. Воздух казался плотным, как вата. Люди, вышедшие на улицы, чтобы снова встретить главу Советского правительства, то и дело вытирали лица мокрыми платками. Ни дуновения ветерка, ни капли освежающего дождя. В воздухе как бы разлито томительное ожидание осенней поры, способной освежить атмосферу.

На аэродроме никаких церемоний: ведь это неофициальный приезд. Только журналисты и фотографы, как обычно, толпились на высоких подмостках, похожих на строительные леса, охотясь за удачным кадром, за хлесткой деталью. Когда Н. С. Хрущев и сопровождающие его лица спустились с самолета на землю, несколько наиболее расторопных репортеров прорвались к Г. Лоджу.

— Ну как?

Лодж развел руками и ответил вполголоса:

— Он говорит, что не устал, и он определенно выглядит свежим. Он находится в хорошем настроении.

Репортеры помчались к телефонным будкам.

А Никита Сергеевич действительно был в хорошем настроении. Он все еще находился под впечатлением только что закончившейся радушной встречи с жителями американской столицы сталелитейной промышленности, о которой газета «Нью-Йорк таймс» писала:

«Мэр города после отъезда Хрущева заявил, что он никогда не видел таких больших толп».

Но теперь пришло время удивляться властям Вашингтона: хотя протокол поездки не предусматривал никаких церемоний ни на аэродроме, ни в городе и никто не призывал население столицы выйти навстречу гостю, на всем пути от аэропорта Эндрюс до резиденции Блэйр-хауз теснились десятки тысяч людей, причем они явно были настроены весьма приветливо. Бросалось в глаза, что на сей раз свои теплые чувства выражало гораздо большее число людей, нежели десять дней назад, когда Н. С. Хрущев впервые ступил на американскую землю.

Оправдался прогноз Никиты Сергеевича: лед «холодной войны» не только треснул, но и начал крошиться. Его выступления в Нью-Йорке, Лос-Анжелосе, Сан-Франциско, Де-Мойне и Питтсбурге дошли по каналам телевидения, радио и газет почти до каждого американского дома. Они сильно изменили представление американцев о Советской стране, о коммунизме, о людях, выдвинутых нашим народом к власти. Если до этого информация о Советском Союзе просачивалась сюда лишь тоненьким ручейком, то сейчас хлынула настоящая Ниагара, могучий поток правдивых, из первых рук получаемых, неотразимо убедительных и волнующих сведений. Они не оставляли камня на камне от фальшивых легенд, сочинявшихся о нашей стране на протяжении десятков лет.

Американцы, ставшие жертвой неумной пропаганды, ожидали увидеть жесткого, скупого на простые человеческие слова, вспыльчивого и гневного доктринера. А перед ними предстал простой, сердечный, охотно идущий на прямые контакты с народом человек, отстраняющий охрану, чтобы дружески поговорить с рядовым американцем, протестующий против того, что его возят в закрытом автомобиле, человек, с большим желанием вступающий в беседу, а если надо, то и в спор. Им очень понравились страстность Н. С. Хрущева, с которой он защищал свои идеи, не давая никому бросить на них тень, и та терпимость, с которой он относился к убеждениям других. У людей рождались доверие и симпатия, и, когда до них доходили вести о тех предложениях, которые глава Советского правительства выдвигал в своем стремлении добиться укрепления мира, они говорили:

— Нет, это не пропаганда! Он искренний человек, и ему можно верить…

Так менялись привычные стандартные представления американцев о Советском Союзе, и люди не стеснялись об этом говорить. Одна пожилая журналистка, сопровождавшая Н. С. Хрущева, в откровенной беседе так рассказала о себе, невольно отражая то, что происходило в те дни со многими американцами:

— Я всегда относилась враждебно к Советскому Союзу. Как и многие другие, я верила тому, что говорилось и писалось здесь. Но вот случилось так, что мне довелось сопровождать в этой удивительной поездке Хрущева. Я внимательно присматривалась к нему, придирчиво слушала его речи, мысленно оспаривала его аргументы. И вдруг я поняла, что все те представления, которыми мы жили столько лет, надо выбросить в помойную яму. Я увидела, что это настоящий человек и что он предлагает вещи серьезные и, главное, осуществимые. Верьте или не верьте, но теперь этот человек вызывает у меня симпатию. Я невольно противопоставляю его некоторым нашим деятелям, вроде Герберта Гувера или Кальвина Кулиджа, губы которых постоянно кривились от презрения к народу, когда они стояли у власти.

Она минуту помолчала и потом сказала, горько усмехнувшись:

— Это любопытное ощущение… Не так просто менять свое мнение о множестве вещей, когда тебе уже больше пятидесяти лет. Но иногда это бывает необходимо…

Сколько таких бесед происходило в те дни!

Нам ветер в лицо не дует

24 сентября вся Америка особенно много говорила о поездке Н. С. Хрущева: ведь завтра в уединенной резиденции Президента США Кэмп-Дэвид должны были начаться закрытые беседы двух глав правительств. Этой встречи все ждали с нетерпением и надеждой. То был день больших ожиданий. Комментаторы мобилизовывали все свое красноречие, чтобы сделать свои прогнозы — то розовые, то серые — как можно более убедительными. Чиновники госдепартамента и Белого дома упаковывали досье, которые могли понадобиться во время бесед. В Пентагоне с нетерпением ждали телефонного звонка с мыса Канаверал во Флориде, где лихорадочно спешили подвести «позицию силы» под предстоящую встречу в Кэмп-Дэвиде; было задумано, что к моменту встречи в догонку за советским лунником взовьется американский «Атлас». Тогда можно было бы заявить, что отныне счет соревнования в космосе 1:1.

Но радужные мечты не сбылись. Из Флориды пришло краткое, но выразительное сообщение: «24 сентября на мысе Канаверал взорвалась ракета «Атлас», которая готовилась для запуска искусственного спутника весом 168 килограммов на орбиту вокруг Луны. Система представляла собой четырехступенчатую ракету, на которой должен был быть установлен спутник. Взрыв похоронил надежды на запуск ракеты в сторону Луны. В настоящее время нет другой готовой ракеты, которая могла бы доставить спутник на орбиту вокруг Луны».

Нетрудно представить себе, какое впечатление произвело это сообщение. Оно вызывало смешанные чувства. Можно было по-человечески посочувствовать американским ученым. Они потерпели еще одну неудачу в необычайно сложном и трудном деле, каким является запуск ракеты в сторону Луны. Но, говорили себе мыслящие американцы, умная ли это политика — пытаться во что бы то ни стало изобразить дело так, будто у нас есть основания для ведения переговоров «с позиции силы», тогда как в действительности такого основания давно уже нет? Глава Советского правительства привез в подарок Д. Эйзенхауэру копию советского вымпела, уже доставленного на Луну. Отправив ракету на Луну, советские ученые и инженеры еще раз подтвердили, что для них запуск мощных ракет — дело уже верное и обычное. А чего добились люди с мыса Канаверал, добавив к длинному списку аварий с ракетами еще одну? Не благоразумнее ли было бы подходить к переговорам, которые начнутся завтра, с позиции разума, как об этом говорил глава Советского правительства.

Инерция — страшная сила, особенно в политике. Видимо, не так легко людям, которые на протяжении многих лет руководствовались в своих действиях стратегией «большой дубинки», искать что-то другое, когда отчетливо выяснилось, что те, в отношении кого они хотели бы действовать «с позиции силы», так же сильны, если не сильнее.

Однако жизнь — хороший учитель. И, говоря о мирном сосуществовании, Н. С. Хрущев заметил в Сан-Франциско:

— Я уже объяснял неоднократно, что это такое, и готов еще и еще раз терпеливо разъяснять. Кому непонятно, пусть еще подумает. Если он не поймет, видимо, он еще не созрел, пусть подрастет, жизнь его подведет к этому, может быть, не раз на лбу шишки набьет и узнает, как необходимо мирное сосуществование.

Так или иначе, но только что закончившаяся поездка Н. С. Хрущева по стране убедительно показала, что рядовые американцы ничего не желают столь страстно и единодушно, как разрядки напряженности в международных отношениях, уверенности в завтрашнем дне, мира. И вспышкопускательство, которым занимались в те дни люди в военной форме на мысе Канаверал, их не только не радовало, но, напротив, сердило: если американский народ искренне хочет мира, то почему противиться этому?

Тем большее удивление вызывали опубликованные в канун встречи Н. С. Хрущева и Д. Эйзенхауэра мрачные пророчества некоторых людей, столь основательно вмерзших в лед «холодной войны», что до них никак не доходило общее потепление международной атмосферы.

Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» писала в редакционной статье: «Обсуждение в Кэмп-Дэвиде может дать только соглашение, фиксирующее наличие разногласий». По своему обыкновению некоторые газеты подходили к встрече, на которую народы возлагали такие большие надежды, как к какому-то спортивному матчу. Чего стоит хотя бы такой образчик публицистики, заимствованный нами из газеты «Уолл-стрит джорнэл»: «Это совещание будет нелегким для Президента Эйзенхауэра, так как советский руководитель поставил его в оборонительное (?) положение своим предложением о разоружении в Организации Объединенных Наций».

Давно знакомые скрипучие голоса!

Газета «Нью-Йорк таймс», о которой американцы говорят, что по содержанию и тону ее статей можно почти безошибочно узнать о настроениях в Белом доме и госдепартаменте, опубликовала большой обзор, в котором было сказано:

«Прежде чем отправиться в Кэмп-Дэвид для обсуждения с Эйзенхауэром в менее напряженной, уединенной обстановке важнейших вопросов, которые разделяют мир, г-н Хрущев постарался создать атмосферу, в которой господствовал бы дух примирения, взаимопонимания и желания прийти к взаимному согласию. Как для себя, так и для Президента он отверг позицию, которую он характеризует как упрямую и непоколебимую, когда каждая страна пытается главным образом с помощью силы повлиять на политику другой страны и изменить ее. Вместо этого, как заявил г-н Хрущев, усилия должны быть направлены на решение существующих противоречий «с помощью разума, а не силы»… Существует, однако, сфера, где, даже при самом тщательном учете пожеланий Хрущева, не обнаруживается признаков существенных изменений его позиции или же какой-либо склонности к такому изменению. Это германский вопрос».

В той же статье газета была вынуждена признать то, что в итоге поездки Н. С. Хрущева по Соединенным Штатам стало очевидно десяткам миллионов людей, которые видели и слышали по телевидению и радио его выступления и читали их тексты в газетах.

«До сих пор, — писала газета, — г-н Хрущев был известен как человек страстной убежденности, который прилагает все усилия для достижения того, во что он верит. Он вновь и вновь повторяет — и нет объективных причин, чтобы сомневаться в его искренности, — что целью его поездки в США является содействие делу достижения взаимопонимания между США и СССР».

Таков общий политический фон, на котором должны были начаться беседы глав двух великих держав. Понятно, что в тот душный вечер в Вашингтоне повсюду говорили о перспективах встречи, которая в глазах всех приобретала поистине историческое значение.

В 6 часов вечера 24 сентября к зданию Посольства СССР в Вашингтоне устремился поток автомобилей: это направлялись на прием в честь Председателя Совета Министров СССР более пятисот гостей. Здесь были руководящие деятели Соединенных Штатов во главе с вице-президентом США Р. Никсоном, видные представители деловых кругов, интеллигенции, главы иностранных посольств и миссий, аккредитованных в Вашингтоне.

Какой-то предприимчивый маклер, пробившись к Н. С. Хрущеву, спрашивает, не слишком ли он рискует, скупая бумаги так называемых царских долгов.

— Сбывайте их поскорее, если найдете какого-либо чудака-покупателя. Иначе обязательно прогорите! — советует Никита Сергеевич.

Переходя из одного переполненного зала в другой, Н. С. Хрущев все время находился в гуще гостей. Он дружески беседовал с ними, делился впечатлениями о поездке по стране, весело шутил. Встретившись с талантливым американским пианистом Ваном Клиберном, победителем конкурса имени Чайковского в Москве, Никита Сергеевич отечески обнял его, поинтересовался здоровьем и творческими успехами. Ван Клиберн сказал, что его рука, подвергшаяся операции, уже зажила, что он снова играет и готовится сейчас к концертной поездке в Европу. Рассчитывает он побывать и в Советском Союзе.

К Никите Сергеевичу подходит известный американский журналист-обозреватель Уолтер Липпман. Пожимая ему руку, Н. С. Хрущев говорит:

— Хочу лично поздравить Вас с семидесятилетием. Ведь Вам недавно исполнилось семьдесят?

— Да, уже семьдесят, к сожалению.

— Поздравляю! Я читаю Ваши статьи. Со многим я, конечно, не соглашаюсь, но всегда отдаю должное Вашему журналистскому мастерству.

В тот вечер было много таких встреч, коротких, но очень выразительных бесед. Прием прошел в теплой, непринужденной обстановке. Однако этим приемом рабочий день Н. С. Хрущева еще не был завершен: его ждала группа представителей американских деловых и торговых кругов, собравшаяся для встречи с ним. И, как только закончился прием в Советском посольстве, Никита Сергеевич направился на эту встречу. Его ожидали в салоне отеля «Шератон», который расположен неподалеку от посольства. Он шел туда пешком.

Многие жители Вашингтона были приятно поражены, когда видели идущего им навстречу главу Советского правительства. Его тотчас же узнавали и тепло приветствовали.

— Добрый вечер! Привет! — слышались дружелюбные возгласы.

По мере продвижения Никиты Сергеевича к отелю число сопровождавших его людей росло, как лавина. К доброй сотне, неотступно следовавших за ним корреспондентов, присоединялись все новые и новые люди. Они двигались большой тесной толпой, окружив Никиту Сергеевича. Стало трудно пробиваться сквозь большое скопление людей. Но до «Шератон» было недалеко.

В комфортабельном салоне были накрыты столы для парадного ужина. Здесь собрались руководители крупных компаний, знатные гости, каждый из которых, как говорят в Соединенных Штатах, «стоит миллионы долларов».

Внешне это была весьма любезная встреча: люди, правящие в мире бизнеса, умеют вести себя в обществе применительно к обстоятельствам. Но беседе не хватало настоящего тепла, и чувствовалось по всему, что большинство столь именитых в бизнесе гостей в смокингах и накрахмаленных рубашках, пришедших на встречу с руководителем правительства Советского государства, не проявляет заботы ни о нормализации американо-советских отношений, ни даже об экономических связях двух стран. Они вели беседу вразброс, перескакивая от одного вопроса к другому и подчас выдвигая самые фантастические предлоги, с помощью которых можно было бы оправдать натянутое состояние американо-советских отношений.

— Не представляю себе, как поездка г-на Хрущева может помочь советско-американской торговле, — говорил Ф. Кортней, президент парфюмерной компании Коти, которая когда-то была французской.

— Предприниматели и рабочие у нас часто конфликтуют. Во всех этих конфликтах замешаны коммунисты, которые подогревают эти конфликты и тем самым создают трудности в налаживании отношений с СССР, — заявил президент «Рипаблик стил корпорейшн» Ч. Уайт.

— К сожалению, Советский Союз не публикует данных о производстве золота и золотых запасах. Отсутствие подобных сведений подрывает доверие и волнует нас, — добавил тот же Ф. Кортней.

Никита Сергеевич внимательно слушал своих собеседников, терпеливо отвечал на их вопросы, но когда стало уже совершенно очевидно, что большинство присутствующих не заинтересовано в развитии американо-советской торговли, он сказал:

— Хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Я не приехал сюда сбывать вам залежалые товары… Не хотите торговать с нами, не торгуйте. Мы будем ждать, пока вы сами не постучите к нам в дверь. Еще раз повторяю, мы потерпим, нам ветер в лицо не дует. Посидите у моря, подождите погоды.

Отметив, что Советский Союз успешно развивает свою внешнюю торговлю, в том числе и с союзниками США, Никита Сергеевич иронически заметил:

— Только Америка не торгует с нами. Ну что же, у нас есть такая поговорка: если губы надуешь и кашу не съешь, то от этого не выиграешь… Я вижу, что американцы испугались коммунизма, как кролик удава, и теряют здравый рассудок. Ну что же, мы подождем, пока вы придете в полное сознание и начнете торговать.

Это прямое и откровенное заявление вызвало оживление среди собравшихся. Многие засмеялись и начали аплодировать.

В заключение беседы организатор этой встречи — издатель газеты «Джорнэл оф коммерс» Э. Риддер поставил довольно хитроумный вопрос:

— Г-н Председатель, Вы видели американский народ, Вы согласились с тем, что он является миролюбивым народом. Придерживались ли Вы этих взглядов и раньше, и верите ли Вы, что так же миролюбиво настроено американское правительство?

Никита Сергеевич внимательно поглядел на Риддера и заговорил спокойным тоном, не спеша, как бы размышляя вслух:

— Поездка по США моих убеждений не изменила. Я и раньше считал американский народ миролюбивым народом. Что касается оценки действий американского правительства, то это зависит от конкретных условий.

Надо судить не по словам, а по делам. Мы внесли вопрос о разоружении. Но если вы будете лишь говорить, что вы за мир, и вместе с тем иметь военные базы вокруг СССР, то тогда мы также вынуждены будем иметь ракетные базы против вас. Мы внесли предложение о мирном договоре с Германией. Если вы его подпишете, значит вы хотите мира, если нет, значит вы держите курс на обострение отношений. Мы хотим жить в мире и хотим торговать с вами. Торговля является лакмусовой бумагой: она показывает состояние отношений между государствами… Вы не хотите с нами торговать. Но почему? Это заставляет нас задуматься и насторожиться. Видимо, вы замышляете что-то плохое. Не могу же я сказать нашему народу, что вы за мир, но не хотите торговать даже паршивой селедкой. Если бы я так поступил, то советские люди сказали бы мне, что я простак и что, видимо, надо иметь другого премьера. Но я не скажу так советскому народу.

Никита Сергеевич на мгновение задумался и с чувством сказал:

— Не хотите торговать с нами — не надо, но снимите дискриминацию. До тех пор, пока останется дискриминация, останется и заноза в нашем сердце. Если же мы найдем общий язык по вопросам разоружения, будем иметь мирный договор с двумя германскими государствами — значит мы будем видеть, что вы хотите жить в мире. Если нет — значит вы хотите войны. Все состоит из конкретных действий. Если вы думаете, господа, что наша экономика не выдержит гонки вооружений, которую вы нам навязываете, вы глубоко ошибаетесь. Мы предусмотрели в наших планах развитие мирной экономики и производство необходимого вооружения для защиты интересов Советского Союза. Мы хотим мира, но защищать себя от любой агрессии готовы.

Н. С. Хрущев закончил, поднимаясь из-за стола:

— Вот что я хотел сказать вам, господа, в ответ на поставленные вами вопросы. Благодарю вас за внимание.

Э. Риддер поблагодарил гостя за откровенную и полезную беседу. Прощаясь с Н. С. Хрущевым, все любезно улыбались и желали ему успехов в борьбе за улучшение отношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Им было над чем подумать в тот вечер, предшествовавший встрече глав двух правительств в Кэмп-Дэвиде.

Можно было бы поставить на этом точку, не возвращаться к теме о беседе Н. С. Хрущева с представителями деловых и торговых кругов в отеле «Шератон», тем более что запись этой беседы была опубликована еще 27 сентября и широко известна как в Советском Союзе, так и в Соединенных Штатах. Но вот в газете «Джорнэл оф коммерс», которую издает г-н Риддер, тот самый Эрик Риддер, который так любезно благодарил главу Советского правительства за откровенную и полезную беседу, несколько позднее появилась более чем странная редакционная статья. Суть ее заключается в том, чтобы вызвать недоверие к записи беседы, а следовательно, скрыть от общественности ряд существенных положений, высказанных Н. С. Хрущевым.

«Не думаем, чтобы русские пытались преднамеренно исказить правду. Тем не менее вряд ли было совпадением, что, судя по русскому отчету, г-н Хрущев все время занимал выигрышные позиции, тогда как американские промышленники слишком часто изображались как объекты остроумных реплик Председателя».

Но ведь было именно так, господа, и американским промышленникам можно лишь посочувствовать. Напрасно вы обижаетесь на пресс-группу при Председателе Совета Министров СССР, которая, как вы пишете, «даже не присутствовала на этом обеде и поэтому вряд ли могла сделать стенографическую запись».

Мы хорошо понимаем, что дело здесь не в записи беседы, а в ее содержании. Некоторым американским промышленникам не понравилось то, что говорил Н. С. Хрущев, как остроумно отвечал он представителям деловых кругов, ставя их частенько в весьма незавидное положение. И вот они нашли «выход» из этого положения — свалить все на пресс-группу, которая, мол, не могла сделать записи этой беседы, так как не присутствовала на обеде.

Да, уважаемые господа промышленники «забыли» пригласить пресс-группу при Председателе Совета Министров СССР на свой обед, но пресс-группа не могла забыть своих прямых обязанностей — ее представители присутствовали на встрече и полностью, с полным сознанием своей ответственности, записали беседу Н. С. Хрущева с представителями деловых и торговых кругов, как они записывали все открытые беседы и выступления главы Советского правительства в Соединенных Штатах Америки.

Десять дней потребовалось редакции газеты «Джорнэл оф коммерс» для того, чтобы сделать свое более чем странное «открытие». Однако «ценность» его от этого не поднялась. Более того, это как раз подтверждает мысль, высказанную Н. С. Хрущевым, что в Америке есть силы, которые действуют «против ослабления напряженности, за сохранение «холодной войны». Закрывать глаза на это значило бы проявить слабость в борьбе против этих злых сил, злых духов. Нет, их надо обнажить, их надо показать, их надо публично высечь, их надо поджарить, как чертей, на сковородке».

И самой горячей сковородкой является правда, та самая большая и неотвратимая правда, которая звучала во всех выступлениях Н. С. Хрущева в Америке, которая была в его ответах на обеде у издателя «Джорнэл оф коммерс».

Правда, как известно, не перестает быть правдой только оттого, что она кому-то не нравится. Недаром в русской пословице сказано: «Правда глаза колет».

В «Лагере Давида»

В Кэмп-Дэвид, что означает по-русски «Лагерь Давида», Н. С. Хрущев и Д. Эйзенхауэр отправились во второй половине дня 25 сентября.

Они встретились на зеленой лужайке у Белого дома, где уже стрекотал восьмиместный вертолет «С-58». Одетый по-дорожному, в спортивном светло-коричневом костюме и кепи, Президент тепло приветствовал своего гостя. Они поднялись на борт вертолета, и эта небольшая, похожая на стрекозу машина легко оторвалась от земли. Она пошла вертикально вверх и сразу же боком-боком начала уходить в сторону, ложась на курс к Аппалачским горам, возвышающимся на границе штатов Мэриленд и Пенсильвания.

За широкими окнами вертолета от горизонта до горизонта расстилались поля и рощи, чуть тронутые первым дыханием поздней американской осени. Там и сям деревья уже запылали красным цветом, а редкие здесь и особенно милые сердцу русского человека в дальней стороне березы оделись в золотой наряд.

Вначале внизу виднелись белые строения ферм, потом рощи пошли все гуще, и вот уже вертолет висит над почти безлюдными лесистыми холмами. Лишь кое-где в лесу просвечивают кровли вилл — их хозяева спасаются здесь летом от удушающей вашингтонской мокрой жары.

Прошло еще несколько минут. Вертолет опускается на небольшую лужайку. Вначале кажется, что вокруг одни ветвистые деревья и ничего больше. Но в глубь леса ведет узкая асфальтовая дорожка, она разветвляется, и дальше видны какие-то старые замшелые бараки. Когда к ним присмотришься внимательно, видишь, что это нарочитая деталь отделки, маскирующей комфортабельные виллы. Да и лес здесь, в сущности, уже не лес, а поддерживаемый в прекрасном состоянии парк.

Вот небольшой пруд, обложенный по краям диким камнем. Перед ним выкрашенный в белую краску якорь. Направо хижина. По сторонам узкой двери два отлично надраенных медных фонаря. Над входом неожиданная надпись: «Осина». Оказывается, виллы в этом лесном лагере различаются не по номерам, а по названиям деревьев. Это и есть загородная дача Президента.

Вилла «Осина» невелика: в ней всего четыре спальни — здесь будут жить в эти дни Д. Эйзенхауэр, Н. С. Хрущев, К. Гертер и А. А. Громыко, — столовая и большой зал с зеркальными окнами во всю стену, выходящими на обширную зеленую поляну, которая служит обычно полем для игры в гольф, любимый вид спорта Президента. Остальные советники, которые могут понадобиться главам правительств во время их собеседований, разместятся в разбросанных неподалеку домиках, рассчитанных на двух-трех человек каждый.

Этот лесной лагерь был создан вскоре после начала второй мировой войны. До войны Президент Ф. Рузвельт обычно проводил свой отдых на президентской яхте, на которой он по реке Потомак выходил в океан. Но после начала военных действий командование военно-морских сил США заявило, что оно не в состоянии гарантировать безопасность президентской яхты, которая легко могла подвергнуться нападению со стороны немецких подводных лодок. Поэтому было решено создать другое место отдыха для Президента. Тогда-то и был построен в горах к северу от Вашингтона этот комплекс небольших одноэтажных вилл, замаскированных под деревянные сараи. Франклин Рузвельт назвал свой лагерь «Шангри-Ла» — это название он заимствовал из романа «Потерянные горизонты» современного английского писателя Хилтона. Роман повествует о том, как некий англичанин находит в глубине Гималайских гор фантастическое идеальное государство-город под названием «Шангри-Ла», где жизнь настолько прекрасна, что люди никогда не старятся…

Когда президентом стал Д. Эйзенхауэр, он лишь изменил название «Шангри-Ла» на «Лагерь Давида», по имени своего внука. Лагерь сохранил свой характер укромного лесного поселка, строго огражденного от посторонних.

Трудно было бы подобрать сейчас более удобное место для откровенных бесед глав двух правительств с глазу на глаз. Моторизованные патрули морской пехоты, выставленные на всех лесных дорогах и тропах, держали на почтительном расстоянии отсюда буквально осадивших лес корреспондентов и разного рода наблюдателей. Даже приглашаемые сотрудники глав правительств, многие из которых хорошо известны в лицо, должны были получать особые пропуска в Кэмп-Дэвид. Они прикалывали их к лацканам своих пиджаков, чтобы служба охраны видела, с кем имеет дело, а покидая лагерь, возвращали пропуска офицерам, строго следившим за тем, чтобы ни один пропуск не был вынесен за пределы лагеря.

Может быть, отдельные подробности, которые встретит здесь читатель, и не имеют прямого отношения к историческим беседам двух государственных деятелей. Но мы думаем, что читатели поймут нас: нам хотелось описать как можно полней и подробней атмосферу, в которой протекали беседы, всю обстановку, в которой родилось то, что теперь получило в Америке название «дух Кэмп-Дэвида».

На вилле «Осина» царила простая, дружественная обстановка, без всяких условностей дипломатического протокола. Никто никуда не торопился: надо было обдумать и взвесить проблемы мирового значения, а спешка, регламентация, попытки разложить все по полочкам официальных формулировок только затруднили бы дело. Заранее было обусловлено, что эта встреча глав правительств не будет носить характера формальных переговоров: так много нерешенных проблем накопилось, так сложны и ответственны они, что было бы нереалистичным пытаться решить их вдвоем и за один присест. Поэтому-то и был избран путь неофициальных дружеских собеседований — то с глазу на глаз, в присутствии одних лишь переводчиков, то с участием ограниченного количества советников. В такой обстановке главы правительств могли откровенно высказать друг другу свои взгляды, разъяснить позиции и мотивы, попытаться найти возможности дальнейших шагов для сближения без того, чтобы каждое слово, сказанное ими, немедленно превращалось в достояние прессы и тут же становилось объектом толкований и пересудов. И главное, руководители двух величайших держав мира могли таким путем установить наилучшим образом личный контакт, понять друга друга.

За небольшим столиком, покрытым зеленым сукном, сидели у зеркального окна президентской виллы двое людей с резко различными убеждениями, воспитанием, традициями. С одной стороны стола — русский рабочий, революционер, убежденный коммунист, глава правительства социалистического государства, с другой — профессиональный военный, набожный человек, верящий в капиталистическую систему и уполномоченный правящим классом своей страны стоять на страже интересов этой системы.

И все же эти разные люди должны были попытаться найти общий язык, потому что оба они понимали исключительную ответственность нынешнего исторического момента и знали, что если не будет найден путь к смягчению международной напряженности, то мир может оказаться перед катастрофой.

Именно потому, что Президент США отдавал себе отчет в этом, он предпринял тот решительный шаг, от которого его усиленно удерживали на протяжении ряда лет многие из его ближайших советников. Президенту требовалось немалое мужество, чтобы решиться на такой шаг. Хотя Д. Эйзенхауэр и пользуется большим уважением в народе, не позабывшем того, что сделал он в годы войны, которую начал скромным полковником, а кончил командующим объединенными вооруженными силами западных держав, но ему хорошо известно, что исподволь уже начата против него кампания…

— Он стареет, — говорили люди, которым не хочется прекращения «холодной войны», — он слабеет духом, он может пойти на уступки, чего никогда не сделал бы Даллес.

Но Президент США, опирающийся на тех, кто считает, что пришло время по-новому взглянуть на перспективы американо-советских отношений, принял известное решение, и вот сейчас он беседует один на один со своим гостем.

Направляя свое приглашение Н. С. Хрущеву, Президент США действовал, разумеется, в соответствии с интересами тех, кто выдвинул его к власти. И глава Советского правительства, принимая приглашение, поехал за океан не в качестве частного лица, которое направляется в гости к другому частному лицу, а в качестве главы правительства одной великой державы на важнейшую встречу с главой правительства другой великой державы, стоящего на прямо противоположных экономических, социальных и политических позициях. За спиной у него стоял двухсотмиллионный народ первого в мире социалистического государства и, больше того, — весь социалистический лагерь, насчитывающий более миллиарда людей.

И то, что скажут они друг другу, определяется именно этим: Президент и его гость выражают волю своих государств, и каждый из них руководствуется интересами своей социальной системы. Но при всем этом было ясно, какое огромное значение для лучшего взаимопонимания между нашими странами имеют личные контакты между этими двумя выдающимися деятелями, возглавляющими правительства самых могущественных государств мира. В таком большом и важном деле, как установление взаимопонимания и доверия между государствами, личные контакты руководящих деятелей этих государств призваны играть немалую роль. Не помогут никакие тонкости дипломатии и никакие протокольные мероприятия, если сердца собеседников закрыты на замок, недоступны для понимания позиций противоположной стороны, если они не уважают друг друга. И наоборот, гораздо легче договариваться по самому сложному вопросу, если разговор ведут люди, хорошо понимающие друг друга и питающие друг к другу уважение.

Читатели не ждут, конечно, от нас изложения бесед Н. С. Хрущева и Д. Эйзенхауэра, продолжавшихся с вечера 25 до полудня 27 сентября. Мы напомним то, что сказали они сами в итоге переговоров.

— Вас, конечно, прежде всего интересуют мои впечатления от встреч с Президентом США господином Эйзенхауэром, — сказал Н. С. Хрущев корреспондентам 27 сентября. — Это были приятные беседы. По всем вопросам, которые мы затрагивали, у нас во многом было общее понимание как оценки положения, так и необходимости улучшения отношений между нашими странами… У меня нет никакого сомнения, что господин Президент искренне желает улучшения отношений между нашими странами. Мне кажется, что у Президента США более сложные условия, чем у меня. Очевидно, в Соединенных Штатах Америки еще влиятельны те силы, которые препятствуют улучшению отношений между нашими странами, разрядке международной напряженности. И этого нельзя не учитывать. Но думаю, что здравый смысл в конце концов подскажет правильный курс в решении международных проблем, направленный на укрепление мира во всем мире.

И Президент Д. Эйзенхауэр со своей стороны заявил на пресс-конференции, которая состоялась на второй день после выступления Н. С. Хрущева:

— Как вам известно, я пригласил г-на Хрущева приехать сюда, чтобы мы могли обсудить некоторые явные причины напряженности в мире, и в особенности в отношениях между нашими двумя странами, вследствие неурегулированных, нерешенных вопросов.

Я не приглашал его сюда для переговоров по существу, ибо они невозможны без присутствия наших друзей. Но я полагал, что с помощью этого визита и с помощью этих бесед, как я, пожалуй, уже говорил вам прежде, можно будет растопить часть льда.

Если что-либо из этого сделано, то это опять же заслуга американского народа…

И далее, отвечая на вопрос: «Что Вы думаете о г-не Хрущеве?», — Президент сказал:

— Это динамичная личность, привлекающая внимание, Это человек, который пользуется всеми доступными для него методами дискуссий. Он способен на широкий диапазон, я бы сказал, в отношении манеры, к переходу от почти негативной, трудной позиции к самой легкой, приветливой, сердечной дискуссии.

Думаю, что американцы, видевшие его, чувствовали, что это исключительная личность; в этом нет никаких сомнений. Я вполне уверен, что он убежден в том, что основные положения социалистического или коммунистического учения правильны. Он наложил большой отпечаток на первоначальную концепцию этого учения.

При всем различии стиля, способа выражать свои мысли, манеры говорить в заявлениях Н. С. Хрущева и Д. Эйзенхауэра нетрудно прочесть одну и ту же мысль: главы правительств Советского Союза и Соединенных Штатов руководствовались одной и той же заботой — «растопить хотя бы часть льда», сковывающего отношения между СССР и США. Они отдают себе отчет в том, что это нелегкое дело: многолетняя «холодная война» оставила тяжелые наслоения. Но они знают, что народы ждут, больше того — требуют покончить с «холодной войной».

В первый вечер Н. С. Хрущев и Д. Эйзенхауэр провели предварительный обмен мнениями. Вместе с ними были К. Гертер и А. А. Громыко.

В сообщении пресс-группы при Председателе Совета Министров СССР, опубликованном в тот вечер, было сказано: «Сразу же по прибытии в Кэмп-Дэвид между Н. С. Хрущевым и Д. Эйзенхауэром начался обмен мнениями по вопросам, которые представляют интерес для обеих сторон. Как стало известно, обмен мнениями проходит в атмосфере откровенности и стремлений понять позиции обоих правительств».

По окончании беседы Д. Эйзенхауэр пригласил Н. С. Хрущева и небольшую группу его советников поужинать с ним и его ближайшими сотрудниками. Они садятся за стол в небольшой уютной столовой. Беседа продолжается под аккомпанемент мелодичной музыки — за тонкой деревянной ширмой, отделяющей столовую от гостиной, играет небольшой инструментальный ансамбль военно-морской пехоты — четыре-пять человек. Солирует аккордеонист. Звучат американские песни, потом вдруг доносится очень знакомая мелодия. Что это? «Подмосковные вечера»… Президент весело улыбается: как радушный хозяин, он приготовил гостю приятный сюрприз. В конце обеда ширму убирают, и музыканты военно-морской пехоты исполняют еще несколько номеров.

Президент предлагает посмотреть короткометражный документальный фильм о плавании атомной подводной лодки «Наутилус» к Северному полюсу. Н. С. Хрущев охотно соглашается. На экране проходят кадры, показывающие, как этот подводный корабль осваивает новую для американских моряков подводную трассу. Затем показывают широкоэкранный ковбойский фильм. Президент по-дружески говорит, что он любит смотреть такие фильмы: он отдыхает, просматривая их…

Наутро после ночи, проведенной под крышей гостеприимной виллы, начались обстоятельные собеседования, продолжавшиеся с небольшим перерывом вплоть до обеда.

В 10 часов 45 минут утра Президент и его гость покинули виллу и совершили небольшую прогулку по парку в сопровождении своих переводчиков. Они шли по красивым каменистым тропам, вьющимся по лесистым холмам, где расположена резиденция Кэмп-Дэвид. Затем они зашли в зал отдыха обслуживающего персонала лагеря. Президент показал Н. С. Хрущеву недавно оборудованную площадку для игры в кегли. Они сели, и молодой старшина второй статьи Джон Гелерти показал им свое мастерство, набрав 218 очков из 300 возможных. Наблюдая за игрой, Никита Сергеевич и Дуайт Эйзенхауэр не прекращали свою беседу. Затем они продолжали прогулку и возвратились на виллу, пройдя около полутора миль. Здесь каждый из них уединился минут на десять со своим министром иностранных дел, после чего оба прошли в солнечный зал с зеркальными окнами, выходящими на лужайку для игры в гольф, и снова уселись за небольшим столиком, накрытым зеленым сукном. С ними остались одни переводчики. Все остальные перешли в столовую и сидели там, негромко беседуя между собой.

Ни Президент, ни его гость не имели перед собой никаких документов или записей. Это как бы подчеркивало неофициальный характер их встречи. Чуть слышно тикали корабельные часы, снятые с атомной подводной лодки «Наутилус», — подарок Президенту от капитана подводного корабля. В зале негромко звучала музыка — на диске проигрывателя вращалась пластинка с записями произведений Д. Шостаковича.

Время от времени Д. Эйзенхауэр вставал из-за стола и выходил, чтобы переговорить со своими советниками. Затем он возвращался, и беседа возобновлялась. Так шел час за часом. Обед пришлось отложить на некоторое время: Президент и его гость не хотели прерывать разговор.

Между представителями пресс-группы при Председателе Совета Министров СССР и помощником Президента США по делам печати Д. Хэгерти было условлено, что о содержании переговоров, как этого требовала обстановка, до их окончания ничего не будет сообщаться, кроме общей информации. И это условие строго соблюдалось обеими сторонами.

Корреспонденты «атаковывали» Хэгерти со всех сторон, добиваясь от него хоть каких-нибудь деталей, подробностей, которые раскрыли бы содержание беседы. Вежливо улыбаясь, он повторял все то же, подчеркивая, что беседа проходила в хорошей атмосфере и что обе стороны откровенно и серьезно обсуждали поставленные вопросы.

Корреспонденты старательно записывали каждое слово. Газета «Нью-Йорк таймс» сообщила назавтра: «Хэгерти употребил следующие прилагательные, характеризуя эти встречи: «хорошие», «серьезные», «честные», «интенсивные» и «откровенные». По его словам, Хрущев и генерал Эйзенхауэр не обменивались остротами и шутками, и беседы велись в серьезном духе».

Газета «Санди стар» следующим образом изложила полученные ею сведения:

«Неожиданно долгая беседа наедине между г-ном Эйзенхауэром и г-ном Хрущевым была воодушевляющей в том отношении, что они выяснили все недопонимания и сделали свои позиции ясными друг для друга… Несмотря на отсутствие доказательств действительного прогресса на пути к преодолению противоречий между Востоком и Западом, американские должностные лица, по-видимому, ободрены отношением, проявленным г-ном Хрущевым. Должностные лица заявляют, что никто не стучал по столу и не поднимал голоса, когда г-н Хрущев и г-н Эйзенхауэр определяли свои отличные друг от друга позиции по основным проблемам, вызывающим напряжение…»

За обедом Н. С. Хрущев предложил Президенту попробовать шоколадные конфеты, которые ему вручил Ван Клиберн в Вашингтоне. Молодой пианист попросил Никиту Сергеевича захватить эти конфеты с собой в Кэмп-Дэвид и вместе с Президентом Д. Эйзенхауэром покушать их. Оба государственных деятеля с удовольствием попробовали конфеты, подаренные талантливым американцем, который впервые прославился в советской столице.

После обеда Президент прилег отдохнуть, а Н. С. Хрущев пошел пройтись по парку. Стоял теплый, по-настоящему летний день. Лишь изредка на асфальтовую дорожку медленно падал желто-золотистый или багряный

листок, словно напоминая о приближении «индейского лета».

В пятом часу Д. Эйзенхауэр вышел из виллы и присоединился к Н. С. Хрущеву. С ним был его сын Джон, высокий статный офицер.

— Не съездить ли нам на мою ферму? — предложил Президент Никите Сергеевичу. — Она здесь почти рядом. Пятнадцать — двадцать минут, и мы там…

Никита Сергеевич согласился.

— Знаете что, — сказал, улыбаясь, Д. Эйзенхауэр, — давайте перехитрим корреспондентов. Они подстерегают нас на дорогах, а мы полетим на вертолете!

Вертолет стоял рядом, на небольшой лужайке. Президент, Н. С. Хрущев, сын Президента Джон поднялись в воздух. За ними последовал второй вертолет с сотрудниками службы безопасности. Через двенадцать минут обе машины приземлились у находящейся близ Геттисберга фермы Д. Эйзенхауэра, которая состоит из довольно большого двухэтажного дома, еще двух небольших двухэтажных домиков и целого ряда хозяйственных построек. Н. С. Хрущев и Д. Эйзенхауэр на автомобиле совершили короткую поездку по ферме. Президент показал гостю своих бычков и телок породы «Блэк Ангус», которыми он заслуженно гордится, и коровник, оснащенный современным оборудованием. Президент подарил Н. С. Хрущеву породистую телку.

Д. Эйзенхауэр сказал, что приобрел эту ферму в 1950 году, рассчитывая после ухода в отставку прожить здесь остаток своей жизни. Ему хотелось бы доказать, что можно с прибылью вести сельское хозяйство даже на истощенных землях вдоль восточного побережья США. Он говорил, что на Среднем Западе США легко вести сельское хозяйство, так как там земля исключительно плодородна: район Среднего Запада находится между двумя горными хребтами — Скалистыми и Аппалачскими горами, образуя огромную чашу, где скапливались плодородные земли. Вдоль восточного побережья США плодородный слой земли веками смывался в Атлантический океан.

Затем Д. Эйзенхауэр и Н. С. Хрущев вернулись в главный дом фермы, где их уже ожидала невестка Президента Барбара вместе с его внучатами — Дэвидом, которому исполнилось одиннадцать лет, девятилетней Барбарой, восьмилетней Сюзанн и трехлетней Мэри. С ними был также приятель Дэвида, сын местного врача.

Д. Эйзенхауэр пояснил, что сын с женой и детьми постоянно живет в Геттисберге. Это объясняется тем, сказал он, что Джон и его жена не хотят, чтобы их дети привыкали к Белому дому и к тому привилегированному положению, которым они пользуются в Вашингтоне, пока дедушка является Президентом. В Геттисберге они ходят в обычную государственную школу наряду со всеми другими детьми.

Здесь-то и состоялась широко известная теперь беседа Н. С. Хрущева с Президентом и его внуками, в ходе которой было решено, что Д. Эйзенхауэр приедет в Советский Союз весной 1960 года.

Никита Сергеевич спросил внучат Президента, хотят ли они поехать в Россию. Те дружно воскликнули: «Хотим!» Возник вопрос, какое время больше всего подходит для поездки. Никита Сергеевич сказал, что лучшее время для таких поездок — лето или весна, когда все цветет и благоухает, когда не дуют холодные осенние или зимние ветры.

— Правильно, — согласились дети. — Значит, весной?

На том и порешили, уже всерьез, вместе с дедушкой— Дуайтом Эйзенхауэром. Н. С. Хрущев в шутку заметил, что ему легче было договориться с внуками, чем с самим Президентом, потому что у них хорошее окружение, а у Президента, видимо, имеются какие-то препятствия, которые не дают ему возможности осуществить свое желание в таком духе и в то время, когда он хотел бы.

Д. Эйзенхауэр, говоря об этой встрече на своей пресс-конференции 28 сентября, указал:

— Это была такая согревающая сердце семейная сцена, какую любой американец был бы рад видеть, если бы она происходила между его внуками и иностранцем…

Около 6 часов вечера Президент и его гость, тепло распрощавшись с провожавшими их родными Президента, вернулись в Кэмп-Дэвид. В ожидании их министры иностранных дел вместе с другими сотрудниками глав правительств обсуждали вопрос о разоружении, о прекращении ядерных испытаний, а также вопрос о культурном обмене между США и СССР.

Подводя общий итог собеседованиям, которые проходили в тот день в Кэмп-Дэвиде, помощник Президента по делам печати сказал, что атмосфера бесед была хорошей и что обсуждались серьезные вопросы. Повторив, что главы двух государств посвятили свои беседы почти целиком германскому вопросу, а также затронули вопрос о разоружении, он вновь добавил, что беседы будут продолжены завтра и тогда можно будет сказать, был ли и может ли быть достигнут прогресс по этим вопросам.

На следующий день, в воскресенье 27 сентября, рано утром Д. Эйзенхауэр улетел в Геттисберг, где побывал в местной церкви. По возвращении он рассказал, что священник призывал прихожан молиться за Н. С. Хрущева, Д. Эйзенхауэра и за успех их бесед.