10.11.2000 ПОЛКОВНИК СНИМАЕТ МАСКУ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

10.11.2000

ПОЛКОВНИК СНИМАЕТ МАСКУ

Я въезжал в Кострому ранним утром. Еще начинало светать, силуэты домов были смазаны, как тушевка на ученической работе, и даже самое высокое сооружение города — каланча на центральной площади — казалось, растворилось в тумане. Моросящий мелкий дождик только дополнял картину, и настроение у меня, как и погода, портилось с каждой минутой.

А может, дело было вовсе не в погоде и слякоть была лишь общим фоном — чем-то вроде театрального задника, призванного усиливать зрительское восприятие? Может, причина заключалась совсем в другом?..

События трехлетней давности в Костромском УФСБ помнят до сих пор. «Такое не забывается», — мрачно констатируют мои собеседники. Все они одеты в одинаковые костюмы отечественного покроя. И у всех у них одинаково ходят желваки при упоминании фамилии Литвиненко.

…В 96-м году костромские чекисты изъяли три самодельных взрывных устройства (СВУ). Было это после теракта на Котляковском кладбище.

«Конечно, знали бы мы, к чему все это приведет, — вздыхают чекисты, — справились бы своими силами».

Из Костромы в Центр пошла шифровка: пришлите в помощь кого-нибудь из опытных специалистов. Центр прислал Литвиненко — тогда он работал в Оперативном управлении (ОУ) ФСБ…

…Я сижу за допотопным столом, больше похожим на реквизит из какого-то старого фильма про комиссаров. Впрочем, со времен постройки местной Лубянки — огромного желтого дома с неизменными колоннами — интерьер здесь мало изменился. Те же необъятные сейфы. Те же столы и стулья. Те же покрашенные морилкой двери.

Костромские чекисты рассказывают, как в феврале 97-го к ним в город приехал Литвиненко. Как очень скоро им показалось, что перед ними не сотрудник центрального аппарата, а какой-то шизофреник. Как бравировал он своими связями «наверху» (в доказательство даже звонил бывшему министру внутренних дел Куликову). Как рассказывал про совершенные им подвиги и поучал заскорузлых провинциалов. Как самые дальновидные чекисты наотрез отказались с ним работать.

«Почему же его не „послали“ обратно?» — удивляюсь я про себя, но вслух, понятно, ничего не говорю. ФСБ — организация военная. Прикажут — будешь работать хоть с чертом лысым…

В марте 97-го Литвиненко возвратился домой. Комбинацию, ради которой он приезжал, пришлось отложить: главный подозреваемый уехал в Ижевск сдавать сессию. Помимо гостинцев и местной водки «Иван Сусанин» (водка, должен признать, замечательная!), Литвиненко увозил с собой и адскую машину — ту самую, добытую годом раньше. Чтобы провести экспертизу, надо выстоять очередь, а человеку с такими связями, как у Литвиненко, никакие очереди не страшны.

К этому СВУ нам ещё придется вернуться. К сожалению. Пока же скажу, что весной 97-го устройство, вмонтированное в радиоприемник «Сигнал», действительно было отправлено на экспертизу. И эксперты установили, что приемник начинен тротилом и его хоть сейчас можно пускать в бой.

После чего Литвиненко СВУ забрал (эксперты заменили детонатор) и составил акт об уничтожении, который, по его просьбе, подписали двое сослуживцев. Сами они при уничтожении не присутствовали, поверив товарищу на слово, да и присутствовать не могли, ибо целая и невредимая мина перекочевала в литвиненковский сейф. Она ждала своего часа.

Час этот наступил очень скоро — в июне, когда Литвиненко во второй раз приехал в Кострому, благо добираться туда недолго — каких-то часа четыре. Отчасти я даже ему благодарен, что вся эта история случилась именно в Костроме, а не в каком-нибудь Благовещенске. В противном случае я мог не успеть обратно в Москву, где меня уже ждал человек, чьей благосклонности я добивался не один месяц…

* * *

Журналистская работа сродни айсбергу: на поверхности остается в лучшем случае её четверть… Я до сих пор не верю, что полковник Шебалин дал мне интервью (как именно я его получал — тема для отдельного материала)…

Бывший сотрудник УРПО ФСБ Виктор Шебалин был с Литвиненко с самого начала. Вместе с ним он ходил к Березовскому в ЛогоВАЗ. Вместе с ним выступал на скандальной пресс-конференции — это именно он сидел за столом в маске. Вместе с ним работал на олигарха.

Однако после бегства Литвиненко Шебалин решил наконец рассказать всю правду о «заговоре в ФСБ». Конечно, говорит он далеко не все, от многих ответов уходит, но даже тех признаний, которые делает Шебалин, вполне достаточно, чтобы волосы на голове встали дыбом…

— Виктор, приказывали вам убивать Березовского или нет?

— Вопрос очень сложный и очень простой… Нет, покушения не было. Была заранее спланированная акция со стороны Литвиненко под руководством Бориса Абрамовича Березовского.

— Акция? А может, провокация?

— Фактически — да, провокация… Теперь-то я понимаю: нас просто использовали. Но это теперь…

Утром 27 декабря 97-го года мы вчетвером — Литвиненко, Понькин, Латышонок и я (все сотрудники 7-го отдела) были приглашены к замначальника УРПО Камышникову. Сначала Литвиненко докладывал о проведенной накануне операции, потом разговор перекинулся на другие темы. Обсуждали в том числе нетрадиционные методы работы спецслужб. В процессе разговора Камышников, на мой взгляд, неправильно высказался: дескать, неплохо бы убить Березовского. Может, сказалось какое-то переутомление, может, сорвалось сгоряча. Да и руководитель он молодой.

— И вы восприняли эти слова как руководство к действию?

— Мы лично — нет. Просто друг на друга посмотрели, и все. Но надо знать Литвиненко: у него в мозгу фамилия Березовский запрограммирована. Его сразу же переклинило: идет подготовка преступления, надо защищать Бориса Абрамовича.

— Скажите как профессионал: даже если представить на секунду, что ФСБ действительно занимается «мокрыми» делами, подобные операции надо ведь как-то планировать?

— Конечно. Нужно проводить целый комплекс мероприятий, изучать маршрут движения, получать информацию по окружению, близким.

— Это было сделано?

— Нет.

— То есть все указывает на то, что никакого покушения не было? Тем более вряд ли такие приказы отдают в присутствии четырех человек?

— Вы правы. Это был простой разговор.

— Почему же вы пошли к Березовскому?

— Поначалу мы ещё не понимали, в какую историю втягиваемся. В марте 98-го Литвиненко пригласил меня и Понькина в дом приемов ЛогоВАЗа на Новокузнецкой. Пригласил как бы случайно: «Пойдемте, мол, пообедаем». Мы, правда, отказались, но Литвиненко сказал, что Березовский хочет с нами встретиться, и мы подумали: чего здесь такого? Тем более Литвиненко очень хитро сделал: дескать, Березовский — не коммерсант, а должностное лицо.

— Вы знали до этого об отношениях Литвиненко с Березовским?

— Об этом знали все. Литвиненко никогда не скрывал своей связи с Борисом Абрамовичем, напротив, открыто говорил: «Вы знаете, с кем я дружу?» Фактически он использовал эти отношения в своих интересах, чтобы влиять на руководство управления и даже руководство ФСБ. Из-за этого Литвиненко многие боялись как провокатора, потому что он сразу же сдавал всю информацию Березовскому…

Их дружба началась ещё в 94-м, когда на Березовского было совершено покушение. Они сошлись. Даже вместе ездили за рубеж.

Березовский был для него идолом. Помню, как во время работы в УРПО он приносил какой-то труд БАБа — что-то связанное с рыночной экономикой, — распространял среди нас: «Вот, ребята, ознакомьтесь».

— Итак, вы приходите в дом приемов ЛогоВАЗа. И что там?

— Литвиненко познакомил нас с Борисом Абрамовичем. Вот, мол, сотрудники, которые были свидетелями, когда Камышников отдавал преступный приказ. Мы начали обсуждать эту беседу.

— Зачем?

— Попросил Литвиненко. Он ведь провокатор: мол, не будешь говорить, сам попадешь под статью… Я подтвердил Березовскому: да, такой разговор был.

— Очевидно, вы думали, что на этой беседе все и закончится?

— Честно сказать — да. Кто же мог представить, что это была заранее продуманная комбинация Березовского и Литвиненко. В тот день, когда мы пришли в ЛогоВАЗ, в газете вышло интервью Березовского, где он обвинял в убийстве Листьева спецслужбы. Конкретно — Коржакова и Барсукова. Наши слова как бы подтверждали, что спецслужбы способны на преступления. Борису Абрамовичу это было выгодно — позже я понял, что он хотел снять руководство ФСБ. Ковалева, других.

— Вас не удивляло, что разговор с Камышниковым был в декабре, а к Березовскому вы пошли в марте? Почему Литвиненко молчал три месяца?

— Я его спрашивал, но он утверждал, что не мог найти Бориса Абрамыча.

— Однако есть и другое объяснение. Литвиненко узнал, что попал в разработку Управления собственной безопасности ФСБ. И именно для того, чтобы обезопасить себя, решил организовать скандал.

— Потом мы узнали, что да, УСБ работало по нему в связи с возможными злоупотреблениями, которые он совершал. Литвиненко стало об этом известно как раз в начале 98-го.

— Вы были в курсе его — назовем их так — коммерческих дел?

— Я — нет. Мы никогда не были друзьями, хотя знали друг друга ещё с 93-го года. Свои дела он всячески утаивал, однако по его поведению было видно, что он использует служебное положение в каких-то личных целях, прикрывает своих коммерсантов. Правда, Литвиненко делал все очень грамотно — составлял справки, проводил как бы официальные мероприятия.

— Что произошло после похода в ЛогоВАЗ?

— Через несколько дней нас пригласили в администрацию президента к Евгению Савостьянову — он был тогда замглавы по кадрам. Предварительно ему позвонил Березовский, и мы вчетвером — Литвиненко, Понькин, Латышонок и я — поехали на Старую площадь.

Перед этим Литвиненко спросил у Борис Абрамыча: а Савостьянов — надежен? «Да, — ответил Березовский, — Такой человек нож в спину не вставит».

Савостьянов попросил рассказать, как было дело, потребовал написать рапорта. Мы написали, оставили у него.

— Зачем вы писали рапорт? Можно ведь было отказаться?

— Так вопрос не стоял. Савостьянов отвечал за всю кадровую политику президента. Как законопослушный гражданин, я не мог проигнорировать его требования…

Проходит ещё немного времени, и всех участников похода, а также начальника нашего отдела Гусака вызывает директор — Ковалев. «Литвиненко, зачем ты подставил ребят?» Мы удивились: как это? «Вот, — говорит Ковалев, — кассета, на которой вы все записаны в ЛогоВАЗе». Естественно, наше возмущение было беспредельным. Он не имел права негласно записывать своих же коллег.

— Вы уверены, что Литвиненко знал об этой записи?

— Отлично знал. Это было ещё одним звеном в комбинации: они отрезали нам путь к отступлению, потому что кассету Березовский отдал Ковалеву.

Директор назначил разбирательство. Кстати, должен сказать, все комиссии работали очень объективно.

— Как скоро вы поняли, что коллеги изменили свое отношение к вам?

— Сразу же. Может, в открытую никто своих чувств не выражал, но холодок я почувствовал. Началось постепенное отторжение.

Одновременно по нам начали работать оперативные службы. «Наружка», прослушка — весь комплекс мероприятий. В первую очередь «вели», конечно, Литвиненко, но контроль шел и за остальными. Все это вместе взятое создавало жуткое психологическое состояние. Не с кем было даже поговорить, посоветоваться. Литвиненко же всячески этот психоз раздувал. Постоянно давил, угрожал. Пугал, что скоро всех нас арестуют, подбросят наркотики или патроны. Что лично меня должны убить руками МВД.

— Вы оказались загнаны в угол?

— Именно так — пристать было некуда. Но Литвиненко нас успокаивал. Говорил, что Боря хочет расставить своих людей. Были разговоры, что начальника нашего управления Хохолькова снимут, его место займет Гусак. В общем, никого не забудут.

— Вы этому верили?

— Допустим, мне никаких должностей не обещали… Я просто уже оказался в этой группе, пошел до конца. И пришел — к тому, что оказался фактически опозорен…

* * *

Центр Костромы совсем не похож на городской. Маленькие двухэтажные домишки, разбитые узкие улицы. Правда, в этом и заключается костромской шарм: стоит отъехать чуть в сторону — и ты попадаешь в царство ширпотребовской типовой застройки, где сквозь одинаковые шторы мерцают одинаковые люстры «каскад» — верх мечтаний советского человека (25 рублей, как сейчас помню)…

Улица Шагова — из разряда таких «каскадов». Сплошь утыкана осточертелыми пятиэтажками. Но именно ей было суждено сыграть главную роль в нашей истории.

Когда человек попадает в экстремальную ситуацию, ему обязательно врезается в память какая-то деталь — сущая ерунда. Все остальное со временем стирается, притупляется — даже самое важное, но деталь эта запоминается навсегда. Я знаю это по себе.

Помню, как меня арестовывали. Уже позабылись лица тех, кто приезжал за мной, разговоры, которые мы вели. Но огромный рекламный щит газогенераторов, который высился над моей машиной, припаркованной у обочины Волоколамки, остался в памяти навсегда. И стоит мне закрыть глаза, первое, что я вижу, — этот щит, давно уже заклеенный-переклеенный новой рекламой.

Я специально поехал на улицу Шагова. Мне хотелось представить, на чем сфокусировался взгляд 22-летнего Вячеслава Бабкина, когда его в наручниках запихивали в «Волгу». Может, на этом торговце семечками? Или на стайке подростков, галдящих у пивного ларька? Или на железных дверях парикмахерской? А может, на неизменной люстре «каскад», горящей в доме напротив? Хотя нет — было утро, начало двенадцатого. Люстры ещё не зажигали…

…В изготовлении СВУ костромские чекисты подозревали троих горожан. Главным подозреваемым был Бабкин — сын командира полка внутренних войск. По версии УФСБ, именно в отцовском полку преступники собирали бомбы. Но одно дело — подозревать, и совсем другое — знать наверняка. Было решено провести оперативный эксперимент.

Литвиненко, прикинувшись уголовником, должен был выйти на Бабкина и купить у него СВУ. Грубо говоря, спровоцировать. И тогда бы в момент этой сделки Бабкина задержали и отправили за решетку. Главное — получить доказательства.

Однако у Литвиненко был иной взгляд на уголовно-процессуальное право.

«Каждое дело должно начинаться с признания», — глубокомысленно изрек он накануне операции. Следователь УФСБ Симонов даже поперхнулся. Прямо какой-то Вышинский — признание есть царица доказательств.

«Чего же вы не одернули Литвиненко?» — спрашиваю я у Симонова. Он усмехается:

«С такими, как Литвиненко, спорить бесполезно. Я просто сделал выводы».

Литвиненко тоже сделал выводы. 25 июня 1997 года примерно в 11 часов 15 минут на служебной «Волге» он подъехал на улицу Шагова. «Наружка» сообщила, что Бабкин находится у дома № 197. Ждет своего приятеля, который сидит в парикмахерской.

Литвиненко подошел к бабкинской «восьмерке». Наверное, он спросил что-то вроде «где продается славянский шкаф?». Наверное, Бабкин ответил, что гражданин ошибся и он себе таких паскудных штук не позволяет.

По законам жанра, после отказа Литвиненко должен был вежливо извиниться и убраться восвояси. Но не таков был мой герой — охотнику позорно возвращаться с пустыми руками. Он вместе с помощниками (с ним находилось ещё двое москвичей) вытащил Бабкина из машины и, заломав руки, кинул в «Волгу». Тот пытался вырываться, но после серии ударов начал терять сознание. Литвиненко же заковал его в наручники, связал ноги ремнем и натянул на лицо матерчатую шапочку. «Волга» помчалась в сторону области.

Все это происходило на глазах у прохожих. Естественно, они сразу же позвонили в милицию. В городе объявили план «Перехват».

Вскоре «Волгу» засекли на посту ГАИ. Попытались остановить, но безуспешно. Постовые бросились в погоню. Они настигли Литвиненко через каких-то полкилометра.

Я даже вижу эту картину: несчастный Бабкин, которого лупили всю дорогу, верещит не своим голосом — он-то не знает, что рядом с ним сотрудники ФСБ. Литвиненко, напротив, орет что-то о длинных руках Лубянки. Озверевшие милиционеры еле сдерживаются, чтобы не начать стрельбу. И тут — кульминация! — появляется добрый волшебник, начальник отдела УФСБ Назаров, и приказывает всех отпустить. Бабкина опять заковывают в наручники, только на этот раз везут уже в управление.

Почему полковник Назаров (ныне уже уволившийся) так поступил? Почему он оставил Бабкина с Литвиненко, который по новой начал дубасить задержанного прямо в машине?

Я задавал этот вопрос сотрудникам УФСБ. Им было стыдно. Они понимали, что Назаров не прав. Что он растерялся. Для него, как и для любого кадрового чекиста, методы Литвиненко казались дикостью. Он просто не нашел в себе силы поставить на место москвича: сказалась извечная провинциальная скромность…

Здание УФСБ построено в 56-м. Здесь уже не пытали людей, не выбивали показаний. До 97-го. До Литвиненко.

Трижды он надевал на голову Бабкину полиэтиленовый мешок. Бил руками и ногами, со всей силой хлопал ладонями по ушам. Требовал признаний. И Бабкин сломался…

Бывшего следователя УФСБ Симонова я застал в Свердловском райсуде. Теперь он — федеральный судья. Симонов сидит за столом, заваленным томами дел, и вспоминает, как все это было. Ему трудно: с утра он провел уже два процесса.

«Литвиненко прибегал ко мне трижды. Каждый раз приносил новые показания Бабкина — они были очень оригинально озаглавлены „чистосердечное раскаяние“. И заканчивались все одинаково: прошу простить, больше не повторится».

(Уже потом эксперты филфака МГУ признают, что текст «чистосердечного раскаяния», написанного Бабкиным, был полностью ему продиктован третьим лицом. С учетом стиля — вероятнее всего, Литвиненко.)

Бабкин написал многое. Что осенью 96-го он изготовил СВУ в виде мыльницы и продал его бандитам. Что в апреле изготовил другое СВУ, но выбросил в Волгу. Что ещё один подозреваемый — Михальцов — обо всем этом знал. Что на квартире третьего подозреваемого — Колчина — он видел несколько боевых гранат.

Михальцова сразу же задержали. Брал его не Литвиненко, поэтому обошлось без мордобития. «Чудеса» начались только в управлении…

Судья Симонов недовольно хмурится, и на его высоком лбу морщины сбиваются в гармошку:

— В ужасе прибегает обалдевший эксперт. «Я, — говорит, — остался с задержанным Михальцовым в кабинете, вдруг заходит Литвиненко и раз его по морде: говори, сука, всю правду».

— А как было с третьим подозреваемым, Колчиным? — интересуюсь я.

— Нет. Его Литвиненко не бил. Мы поехали к Колчину проводить обыск. Еще до начала Литвиненко вдруг заявляет: давайте зайдем на квартиру без понятых. Я только пальцем у виска покрутил. А потом в ящике кухонного стола неожиданно находим гранату — РГ-42 с запалом. Лежит прямо вперемежку с ножами и вилками. Мне сразу стало странно: какой дурак будет хранить гранату с вилками! Да и дверь на кухню была вне зоны видимости — Литвиненко вполне мог туда зайти. Тем более я дважды слышал звук открываемой двери.

— Вы что же, считаете, её подкинул Литвиненко?

Симонов молчит. Потом вздыхает:

— На гранате не было ни жировых отпечатков, ни пота. Что ж, её протирали каждый день тряпкой.

* * *

— 17 ноября 98-го года в «Интерфаксе» прошла наша пресс-конференция, на которой мы обвинили руководство ФСБ в беспределе. Честно говоря, я не хотел на эту пресс-конференцию идти. Но пошел. Сказались многие факторы. Во-первых, ФСБ продолжала нас «разрабатывать». Во-вторых, морально-психологическое состояние было ужасным. Я считаю, Литвиненко создавал его искусственно. Он не прекращал стращать нас арестами и убийствами.

— Березовский принимал участие в организации пресс-конференции?

— Самое непосредственное. Он вообще должен был на ней выступать, но потом, вероятно, посчитал, что это нецелесообразно, и уехал из России.

— Вы не задумывались, почему эту акцию назначили именно на ноябрь?

— У Бориса Абрамовича есть лозунг: «Мы выигрываем стратегически, мы проигрываем тактически». Это был его определенный ход, связанный с обострением ситуации внутри ФСБ. На мой взгляд, он хотел расставить своих людей на Лубянке.

— Правда ли, что за участие в пресс-конференции некоторые сотрудники получили от Березовского деньги?

— Я лично ничего не получал. А разговоры такие — да, слышал. За снятие Ковалева Литвиненко вроде бы дали миллион долларов, а за пресс-конференцию отдельные люди получили по 150 тысяч долларов. Понькин и Щеглов, например, открыто рассказывали, что Березовский им платил.

— За пресс-конференцию?

— За все. За многое… Странные люди: платит тебе Березовский — молчи, зачем показывать. Но им, особенно Понькину, нравилось бравировать своей близостью к БАБу. Кстати, признавались они и в том, что на Новый год всем им выделили «праздничные».

— Почему же вас обошли?

— После освобождения Литвиненко в январе 2000-го у нас вышел спор — при этом присутствовали и Понькин, и Щеглов. Я знал от людей, что Литвиненко все-таки получил деньги. Так по какому праву он взял их себе? Почему эту сумму не разделили? В итоге он был вынужден признаться: «Да, мне дали деньги. Ты что, тоже хочешь?»

…Литвиненко не убежал бы за рубеж «пустым». Он вообще обладает какой-то патологической жадностью. Знаете, в любом коллективе, если у кого-то день рождения, принято скидываться. Уломать Литвиненко стоило всегда огромных трудов.

— Насколько я помню, он и первой жене не платил алиментов. Врал, что уволился из ФСБ, нигде не работает, а сам в это время шиковал. Жена увидела его по телевизору и пошла на Лубянку.

— Об этом я узнал только из газет… Это уже потом он начал везде кричать, что он многодетный отец, что у него трое детей и их надо кормить.

— У вас, кстати, никогда не возникало сомнений в его психическом здоровье?

— Давайте так: суду нужен здоровый клиент. Поэтому он абсолютно нормален.

— И вас не удивляли разные идеи, с которыми носился Литвиненко? Например, создать службу внутри ФСБ, которая без суда и следствия уничтожала бы преступных авторитетов?

— Я не исключаю, что он мог преследовать свои личные интересы. Такая служба могла быть полезна, например, чтобы устранять конкурентов по заказу каких-то представителей финансово-политических кругов.

Литвиненко — по природе своей трус и провокатор. Он всегда унижал задержанных — и морально, и физически. Психология конвойника давала о себе знать — ни он, ни Понькин, ни Щеглов так и не стали чекистами. Они случайные люди… Вряд ли вы знаете, как-то раз вы столкнулись с Литвиненко в Исполкоме СНГ. Это было, кажется, в начале 99-го.

— Почему же, помню.

— Литвиненко и Понькин обсуждали после этого, как бы нанести вам физический урон. Но я убедил их, что ни к чему хорошему это не приведет: начнется новое обострение.

— Интересно, а со стороны Березовского таких предложений не звучало?

— Он говорил, что никогда не простит вам сравнения с собакой и ледоруб Троцкого — вы писали, что сбежать ему за рубеж не удастся. Очень зло говорил: не прощу никогда. Поэтому остерегайтесь, от этих людей можно ожидать всего…

* * *

Если смотреть на Волгу под определенным углом, вода кажется черной. Уже ноябрь. На берегу неподвижно сидят рыбаки. Наверное, это и есть счастье — так вот сидеть у Волги и тихо дремать, просыпаясь лишь затем, чтобы подсечь какую-нибудь красноперку.

Но мне не до красот. Я стою над рекой — примерно у того места, куда задержанный Бабкин якобы выкинул в воду взрывное устройство. Где-то здесь в июне 97-го его и нашли водолазы — сразу после признания Бабкина.

Только вот незадача: СВУ, поднятое со дна Волги, оказалось очень странным. На нем не было ни ракушек, ни тины, ни ила — никакой другой ерунды, покрывающей любой предмет, если он пролежал в воде больше недели. Бабкин же утверждал, что выбросил его ещё в апреле. Прямо с дебаркадера № 2. Новое дело! Второй дебаркадер установили только в мае. В апреле его просто физически здесь не было.

Самое интересное выяснилось позднее. Выяснилось, как всегда, случайно. Бабкинскую бомбу чекисты отправили в Москву на экспертизу — на этот раз без помощи Литвиненко. Попала она в тот самый НИИ-2 ФСБ, куда Литвиненко отдавал СВУ, изъятое костромичами в 96-м. Более того, к тому же самому специалисту, который исследовал то, старое устройство.

Он пришел в тихий ужас. Адская машина, лежавшая перед ним, была ему знакома. Ошибка исключалась: да, это было СВУ, уже прошедшее экспертизу. СВУ, которое костромичи дали Литвиненко с собой в дорогу зимой 97-го — в первый приезд.

Теперь все становилось на свои места. Вместо того чтобы уничтожить бомбу, Литвиненко состряпал фальшивый акт, а потом подкинул её в реку. Бабкин же, под его диктовку, это место указал. Все понятно.

Непонятно другое: зачем, для чего офицер ФСБ пошел на это? Ладно бы ему дали взятку или был бы у него какой-то иной шкурный интерес.

Мы долго обсуждали это с костромскими чекистами. Мы говорили, что Лубянка стала не той. Что случайные люди, типа Литвиненко, позорят систему. Что все это могло произойти лишь потому, что государству не нужны сильные спецслужбы. А по кабинету расползались тучи табачного дыма.

Сколько раз, в скольких кабинетах слышал я эти разговоры. И сколько раз, наверное, услышу еще.

А уголовное дело против Бабкина, Михальцова и Колчина было прекращено. Прекращено по инициативе самого же УФСБ. И это, кстати, лучшее доказательство тому, что Литвиненко и Лубянка — совсем не одно и то же. Тем более что сам Литвиненко вскоре оказался обвиняемым. ГВП предъявила ему сразу четыре статьи УК по костромскому делу. Правда, суда он так и не дождался…

…Я въезжал в Кострому затемно и уезжал, когда уже было темно. Огромное блочное здание «Интуриста» высилось над Волгой, портя все ощущение от города. В ночи оно выглядело ещё более уродливо и жутко. И мне отчего-то подумалось, что у Литвиненко и этого «Интуриста» есть много общего…

* * *

— Березовский давал вам какие-то поручения?

— Давал, но только после увольнения. В период службы работал на него один Литвиненко. Он мне лично рассказывал, что докладывал Борису Абрамычу обо всех намеченных мероприятиях ФСБ — все, что знал. Спрашивал у того: нет ли здесь ваших людей? Если есть — предупредите.

— Но это чистой воды предательство!

— Безусловно. К сожалению, я узнал об этом, только когда уволился… …Нашей группе Березовский давал разные поручения. Он, например, приказывал собирать компромат на Примакова, Лужкова, Гусинского, на НТВ — это было летом 99-го.

К тому моменту я уже окончательно понял: с помощью Литвиненко БАБ втянул нас всех в политику. Я говорил и Понькину, и Щеглову: «Мужики, не туда идем». Но они не слушали. Именно поэтому вскоре я откололся от них и превратился во врага — особенно для Литвиненко.

— Березовский никогда не велел собирать материалы по специфике ФСБ?

— Вопрос очень серьезный… Да, Литвиненко давал информацию по отдельным руководителям службы. А вот зачем…

У меня нет доказательств, что Березовский поддерживал связи с иностранными спецслужбами, но, как профессионал, я понимаю: в ЛогоВАЗ приходило много иностранцев. Чаще других — представители Англии, Израиля. Все это вполне могло привести к предательству.

— Может быть, и бегство Литвиненко готовилось уже тогда?

— Не думаю. Скорее, это решение созрело в последний момент. Он струсил и предал. Предал всех нас…

В ночь его бегства мне впервые за долгое время позвонил Гусак: «Ты слышал? Этот урод в Англии». Именно так — урод. Он не подумал ни о родных, ни о товарищах — всех ведь будут сейчас таскать на допросы. Только о себе. Взял, например, и из Англии позвонил Понькину. Спрашивал, что происходит. Звонил своим друзьям-бизнесменам.

— Он по-прежнему связан с Березовским?

— Насколько я понимаю, Березовский давно разобрался, кто такой Литвиненко, и старается от него дистанцироваться. Хотя, пока Литвиненко сидел в «Лефортово», в ноябре 99-го Понькин по пьянке рассказывал, что участвовал в разговоре, где обсуждался вопрос передачи взяток военным судьям за его освобождение. Свыше 200 тысяч долларов.

— В результате он действительно был оправдан, хотя доказательств его вины было достаточно.

— Именно. А в январе 2000-го он предлагал мне выкупить из ФСБ материалы на него. Дескать, за это заплатят большие деньги. Он знал, что у меня сохранились нормальные отношения со многими бывшими коллегами.

Откуда у Литвиненко деньги? Сейчас я прихожу к выводу: Березовский хорошо его финансировал.

— Виктор, с момента вашего похода в ЛогоВАЗ прошло два с половиной года. Вы как-то осмыслили: к чему привели ваши выступления?

— Да, мы нанесли очень сильный удар для спецслужб — не только для ФСБ, для всех. И то, что расформировали наше управление — УРПО, — тоже огромная потеря. Мы работали по терроризму, по оргпреступности. Затрагивали крупных особ. Тот же Радуев, думаю, многое сейчас расскажет о связях Бориса Абрамовича с чеченскими террористами.

— Может быть, одной из целей всей комбинации и был разгон УРПО?

— Вполне возможно, что Березовский считал эту задачу основной. Он хотел создать другое подразделение, которое бы подчинялось только ему. Готов был даже его профинансировать…

Конечно, если б можно было вернуться назад, я никогда бы на такое не пошел… Сегодня, после бегства Литвиненко — а я считаю, что путь его предательства напрямую связан с Березовским, — это понимание приходит особенно.

— Кстати, сейчас у вас есть возможность обратиться к своему бывшему другу — к Александру Вальтеровичу Литвиненко.

— Можно, я не буду называть его по имени и отчеству?

— Как угодно.

— Литвиненко, ты должен возвратиться сюда и сдаться. Другого пути у тебя нет. Если ты невиновен, тебе нечего бояться. Но знай — предателей не прощают!

«Говори, сука, говори!» Голос, доносящийся с экрана знаком мне до боли. Я слышал его много раз — и в жизни, и на кассетах и спутать ни с каким другим голосом не могу.

Обладателя голоса не видно. Зато видно другого человека — он «взят» крупным планом. Из разбитого носа течет кровь. Глаза заплыли от синяков.

Несчастный начинает терять сознание, но его мучителя это ничуть не смущает. Удары продолжают сыпаться один за другим. Руками, ногами. Полумертвого человека бьют об колено, потом швыряют в лицо пригоршню снега.

«Падаль, б…ь, я тебя урою. Говори, сука!»

Сейчас. Вот сейчас появится это лицо. Разворот. Да, это он. «Политэмигрант» Литвиненко.

Лицо перекошено от ненависти и упоения. Он наслаждается властью. Тем, что может мордовать беззащитных людей, уродовать их, и я чувствую, как садистское сладострастие переполняет его.

Пленка кончилась, но я не в силах оторваться от экрана. Я все ещё нахожусь под впечатлением увиденной мерзости…

Собственно, достаточно одной лишь этой записи, чтобы развеялись все иллюзии относительно Литвиненко. Все сказанные им красивые слова, громогласные заявления — ничто перед двухминутной видеокассетой.

Эта кассета была записана в ходе одной из совместных операций милиции и ФСБ. Столь изощренным образом Литвиненко пытался выяснить местонахождение некоего преступного авторитета. Правда, тот, из кого он выбивал показания, никакого отношения к криминалу не имел: он просто случайно оказался в квартире, куда нагрянули стражи порядка…

Впоследствии этого человека найдут и он напишет-таки заявление в прокуратуру. На свет появится очередное уголовное дело против Литвиненко — третье по счету, но самого обвиняемого привлечь к ответственности будет уже невозможно…

Я хочу закончить эпопею с Литвиненко коротким интервью, взятым у начальника Следственного управления ГВП генерала Шеина. Как мне кажется, оно очень четко расставляет все точки над «i».

Жаль только — многие мои коллеги точек этих видеть почему-то не желают…