08.09.2000 ЧЕКИСТСКАЯ КРЕПОСТЬ
08.09.2000
ЧЕКИСТСКАЯ КРЕПОСТЬ
Шестое августа
…Рано утром 6 августа по управлению зашлепали пули. Со сна могло показаться, что пошел дождь. Но когда загремели гранатометы, сон, как и иллюзии, улетучились моментально.
В считанные минуты все, кто находился в здании, собрались вместе. (Потом в документах этот утренний переполошенный сбор назовут серьезным словом — «совещание».)
— Товарищи офицеры, — сказал замначальника управления полковник Кардонов, — выхода у нас нет. Придется занимать оборону.
Три сотни чекистов выслушали его молча. Внешне все они были спокойны. И если бы не вмиг посерьезневшие лица, кто-то со стороны, глядя на этих людей, вряд ли смог догадаться, что каждый из них мысленно прощается в эти минуты со своими родными…
…О том, что бандиты могут напасть на Грозный, чеченское УФСБ не раз предупреждало Москву. Называлась даже конкретная дата — 6 августа. Увы, как и перед началом Великой Отечественной, информация чекистов пропускалась мимо ушей.
Между тем обстановка в городе становилась все напряженней. Сотрудники ФСБ старались не покидать управления без особой нужды. Каждый выход на оперативное мероприятие был сродни подвигу. Никто не знал: удастся ли вернуться живым.
Только за 96-й год в Грозном средь бела дня погибло восемь чекистов: шесть прапорщиков и два офицера — одного закололи шампурами на базаре, другого, майора Чебекова, расстреляли.
Бандиты расправлялись с сотрудниками ФСБ с особой жестокостью — чекистов они ненавидели так, как не ненавидели никого. Уже позже стало известно, что в руки боевикам попал список личного состава управления — похоже, предателем был кто-то из сотрудников (больше некому). После этого на квартиры чекистов, живущих в городе, начались нападения.
В июне 96-го среди ночи бандиты попытались ворваться в дом сотрудницы секретариата УФСБ Людмилы Ив-ской. Через дверь они расстреляли её брата, ранили мужа и мать. Ив-ская схватила автомат. Слава богу, он был поставлен на одиночные выстрелы — в беспамятстве она бы расстреляла все рожки за считанные минуты.
Когда БТР с чекистами по тревоге примчался на выручку, чеченцы уже скрылись. Они не осмелились принимать бой.
После этого случая сотрудники ФСБ предпочитали ночевать либо в управлении, либо в ведомственном общежитии…
Вспоминает сотрудник УФСБ подполковник С.:
«В управлении был офицер, отвечавший за боевую подготовку. Относились к нему многие настороженно. Во-первых, он не пил, что по военным меркам вызывает подозрение. Во-вторых, был „помешан“ на своей работе. Установил во дворе управления турник. Чуть ли не силком вывозил прапорщиков на стрельбы — заставлял выполнять нормы.
Но когда начался штурм, мы вспомнили этого старлея добрым словом. Большинство прапорщиков до Чечни толком не держали в руках оружия. Если бы не он…»
Кстати, этот офицер, старший лейтенант Игорь Л-ев, достойно повел себя и во время штурма. Когда только начался обстрел, он вышел на первую линию обороны (спасибо покойному замдиректора ФСБ генерал-полковнику Беспалову — это по его приказу вход к управлению был забаррикадирован бетонными блоками). Картина, представшая взору старлея, была далека от парадно-показательной. Кое-кто из прапорщиков — особенно «молодняк», вяло отстреливался из автомата, крепко зажмурив глаза. Другие, нажимая спусковой крючок, вообще отворачивали голову.
— Вашу мать! — заорал Л-ев. — Надо беречь патроны!
Пара оплеух, розданная незадачливым воякам, явилась дополнительным аргументом. Ну а когда прапорщик Краев, выскочивший на переднюю линию обороны без каски, погиб от снайперской пули, сумятица исчезла вовсе.
Уже к полудню первого дня все свыклись с мыслью, что идет война. Не то чтобы даже свыклись — скорее, осознали. Страх незаметно отошел на второй план. На его место пришли злость и расчет: «Надо выстоять».
Майор Х.:
«Раньше по углам Дома правительства стояли бэтээры с десантниками. Но когда начался штурм, бэтээров не было. Почему? Куда они исчезли? Как получилось, что боевики спокойно вошли в город, не получив практически никакого отпора? Говорят, в центре Грозного войск не было вообще. В те дни мы называли это одним только словом — измена».
Злополучный Дом правительства стоял аккурат напротив здания УФСБ. Поэтому во время штурма боевиками правительственного объекта, добрая часть снарядов пришлась на долю управления.
Впрочем, УФСБ мало чем отличалось от крепости. Кирпичное здание, обнесенное бетонными блоками с бойницами. Триста «штыков». Пулеметы. Два бэтээра, прикрывавшие вход. (Один из них, со сломанной ходовой, стоял во дворе управления, но вольнонаемный строитель Анатолий П-в, местный, из грозненских, под огнем отремонтировал его и перегнал ко входу. За этот подвиг он впоследствии был награжден орденом Почета.)
Другое дело — общежитие ФСБ: панельная пятиэтажка с тонкими фанерными перегородками. Управление и общежитие разделяло всего ничего — каких-то 300-400 метров. Но в условиях боя эти метры уже не казались «какими-то».
90 сотрудников, которых штурм застал в общежитии, оказались в положении заложников.
«Что нам делать?» — кричал по рации замначальника отдела кадров подполковник Алексеев, взявший руководство обороной общежития на себя.
«Мы не можем пока помочь ничем! Стойте до последнего! Заблокируйте все двери, приготовьтесь к обороне!» — зло орал в ответ замначальника УФСБ Кардонов.
Кардонов злился не на Алексеева — на себя. На свое бессилие. Что он мог сделать, чтобы спасти людей? Послать сотрудников к общежитию, то есть на верную гибель? Только что бы это изменило…
И в который раз полковник Кардонов хватался за телефон.
«Ждите подмоги, — отвечали ему. — Ждите, ждите…»
Седьмое августа
Ночь с 6 на 7-е была самой тревожной. Ни в управлении, ни в общежитии никто не ложился спать. Ждали штурма.
Штурм начался только на другой вечер…
Около 18.00 в окружении небольшой группки бандитов к общежитию подошел полевой командир Гелаев. Подполковник Алексеев высунулся из окна.
«Сдавайтесь! — приложив руки ко рту, прокричал Гелаев. — Если вы сдадите оружие, я гарантирую вам жизнь! У вас безвыходное положение!»
«Безвыходных положений не бывает», — ответил Алексеев.
«Милиция уже сдалась!»
«Мы — не милиция!»
В этот момент один из бойцов «Вымпела» сфотографировал Гелаева («для истории»). Бандит заметил вспышку.
«Снимай, снимай, — усмехнулся он. — Все равно ты уже труп. — И снова, тем же повелительным голосом: — Даю вам двадцать минут!»
Но и через двадцать минут Гелаев услышал тот же ответ: «Русские не сдаются».
Ропота среди защитников общежития не было. Правда, пока длились эти проклятые двадцать минут, данные Гелаевым «на размышление», кто-то вопросительно произнес: «А может…», но один из бойцов «Вымпела» решительно подошел к двери: «Каждый, кто попытается выйти, получит пулю».
Обстрел начался в семь вечера. Бандиты били по общежитию без роздыха — весь вечер, всю ночь.
Первым от чеченской пули погиб подполковник Кокорин — снайпер «снял» его на крыше. Еще четверо получили ранения, в том числе командир боевой группы «вымпеловцев» майор Ромашин. Пуля попала ему в край бронежилета, покалечила внутренности. На руках Ромашина вынесли с крыши, но даже лежа, еле живой, он продолжал руководить обороной.
А под утро загорелся верхний, пятый этаж…
Восьмое августа
Это только в фильмах про суперагентов контрразведчики мастерски владеют всеми видами оружия, стреляют без промаха и лихо водят бэтээры. В обычной жизни чекисту ничего этого не нужно. Зачем, скажите на милость, кадровику ФСБ навыки Джеймса Бонда, если даже табельным пистолетом он пользуется в лучшем случае на учебных стрельбах?
Чекисты, откомандированные в Чечню, ехали не воевать… Нет, не так; конечно, ехали они воевать, но по-своему — каждый должен заниматься своим делом. Глупо обвинять сотрудника радиоконтрразведки в том, что он не в силах спуститься по веревкам с пятого этажа.
Но когда у человека не остается другого выхода, когда на карту поставлена жизнь, человек вынужден принимать условия «игры».
Большинство защитников УФСБ и общежития не были подготовлены к условиям боя. Контрразведчики, кадровики, сотрудники секретариата или «наружки» — все они взяли оружие в руки не по своей воле. Впрочем, от этого геройство их не уменьшается — скорее, возрастает…
…8 августа связь между управлением и общежитием пропала. (Потом оказалось: гранатой сбило антенну.) 90 защитников общежития оказались окончательно отрезанными от внешнего мира. Они не знали, что происходит за стенами здания.
Они не знали, что бойцы 205-й бригады во главе с начальником штаба полковником Бутко прорвались на выручку к УФСБ. Что несколько танков и бэтээров встали уже на защиту управления.
Они не знали, что, пока бандиты убивают русских солдат, генералы спорят из-за того, кто первым должен вводить войска в Грозный: армия или МВД.
Под вечер было принято решение: пробиваться к своим. Другого выхода не оставалось. Сколько ещё могло продержаться хлипкое здание общежития? День? Два?
Чекисты понимали: дойти удастся не всем. Но каждый понимал и другое: лучше погибнуть в бою и ценой своей жизни спасти кого-то из товарищей, чем сдохнуть, подобно загнанному в угол зверю.
Разбились на три группы. Крепко обнялись…
Ночью, часа в четыре, первая группа пошла на прорыв, через двор. Как ни странно, до управления она добралась практически без «приключений» — чеченцы сконцентрировали все внимание на Доме правительства, который в итоге таки подожгли. Однако не заметить «окруженцев» они тоже не могли.
Вторую группу уже встречала засада. Большинство чекистов погибло именно тогда — среди ночи, под пулеметным огнем.
Тело командира «вымпеловцев» майора Ромашина нашли только несколько дней спустя. Тяжело раненный Ромашин и шедший рядом с ним старший лейтенант Багдашов отстреливались до конца. Последний патрон Ромашин пустил себе в голову. Багдашов взорвал себя гранатой. Они не имели права попадать в плен…
Лейтенант Юрий Л-н:
«Не все из нас знали, что Ромашин был сыном генерала ФСБ, замминистра атомной энергии. А узнав, удивлялись: уж, наверное, папа-генерал мог найти для сына место поспокойнее, чем „Вымпел“.
Но в этом-то и был весь Ромашин: он не желал отсиживаться за отцовской спиной. Сверх того — именно отец попросил командира «Вымпела» Герасимова взять сына к себе — тот служил в погранвойсках.
Герасимов поразился: «Но у меня ведь стреляют!» — «Он и хочет туда, где стреляют», — ответил генерал».
Кто и как погиб в том ночном бою, теперь уже точно не установить. Рассказывают, например, что, когда начальник секретариата подполковник Квышко наткнулся на чеченца и тот навел на него автомат, Квышко в свойственной ему наставительной манере, с какими-то даже отцовскими интонациями, сказал: «Не дури». В ответ бандит разрядил в офицера рожок.
Это больше напоминало не бой — бойню. Чеченцы хладнокровно и методично расстреливали людей, но люди не желали расставаться с жизнью просто так. Они цеплялись за неё зубами, они старались унести с собой на тот свет как можно больше врагов. Те же, кому удавалось выжить, вытаскивали на себе из-под огня раненых. На руках принесли истекающего кровью начальника контрразведки подполковника Ермакова, подполковника Узкого.
Бой был настолько страшным, что один из прапорщиков от увиденного сошел с ума. Через некоторое время он скончался у себя на родине.
«Пол в управлении был липкий от крови, — вспоминают участники боя. — На него было даже страшно ступить: скользили ноги…»
Всего той ночью были убиты и получили смертельные ранения восемнадцать чекистов. Трем из них — командиру «вымпеловцев» майору Ромашину, руководителю обороны общежития подполковнику Алексееву и майору Евскину — посмертно было присвоено звание Героев России.
Майор Минеев погибнет четыре дня спустя. Вместе с несколькими сотрудниками он спрятался в подвале соседнего дома, в котором находился штаб боевиков. Безвылазно, без еды и питья, они просидели в подвале четверо суток. До тех пор пока на них не наткнулись бандиты (начался массированный обстрел чеченских позиций, и боевики полезли в подвал).
«Выходите, иначе закидаем гранатами, — предъявили ультиматум чеченцы. — Гарантируем жизнь».
Минеев предпочел плену смерть — он застрелился…
Девятое августа
«Все сотрудники ФСБ, находящиеся в Грозном, расстреляны, здание и общежитие Управления ФСБ уничтожены», — заявлял в те дни министр пропаганды чеченского правительства Мовлади Удугов.
Удугов врал. Управление ФСБ продолжало стоять, по-прежнему отбивая атаки боевиков. Не успевшая выйти из прорыва группа сотрудников удерживала общежитие.
Лейтенант Николай Б.:
«В общежитии нас оставалось 14 человек — восемь „вымпеловцев“, пять оперативников и один водитель, — мы должны были уходить последними. Но когда вторая группа, прорывавшаяся из общежития, попала в засаду, мы поняли, что пробиваться дальше бессмысленно: верная смерть. Выбирать было не из чего: только стоять до конца…»
Рассвирепев, боевики открыли шквальный огонь по общежитию. Подогнали БТР, БМРД, даже танк. Принялись забрасывать в окна бутылки с зажигательной смесью.
Сначала загорелся пятый этаж — чекисты спустились на четвертый. Потом — четвертый. Потом — третий. Еще немного — и общежитие вспыхнуло бы целиком. Помогла случайность. В соседнем подъезде, в том же здании, находился банк. В нем-то, проломив стену, они и укрылись.
«Денег, правда, было немного, — смеются мои собеседники. — Миллиона два старыми».
К счастью, бандиты об этом не знали, — они наивно думали, что в банке сокрыты неземные сокровища, и потому не стреляли по этому подъезду. То, что чекисты скрываются именно в банке, чеченцы поняли лишь под вечер. Но было уже поздно. В город начали входить наши колонны. Авиация и артиллерия один за одним наносили удары по позициям боевиков.
Лейтенант Николай Б.:
«Из-за стен мы явственно слышали мат, — в эти минуты он показался нам слаще любой музыки, — матерятся только наши. Правда, к общежитию они не подходили, — никто не верил, что мы ещё живы.
А под вечер «чехи» подогнали к зданию русских женщин. Точь-в-точь фашисты — прикрывались женщинами, как живым щитом. Мы кинули пару гранат — не в них, конечно, чуть в сторону, но этого было достаточно. «Чехи» бросились врассыпную».
…Я силюсь представить себе, что чувствовали эти 14 человек, оставшиеся в горящем здании. 14 человек, которых мысленно все уже похоронили.
Нет ни еды, ни питья. Подходят к концу гранаты и патроны. От ран и смертельной усталости они падают с ног, но вновь подымаются, потому что их осталось слишком мало и каждый штык на счету.
Прорываться к своим? После того как вторая группа попала в засаду, это уже невозможно. Ждать подкрепления? Но пока подойдут наши, чеченцы наверняка расправятся с домом.
Я спрашивал этих людей, было ли им страшно. Они пожимают плечами. «Если хочешь жить, забываешь обо всем. Да и потом, стыдно показать, что ты чего-то боишься. Стыдно перед другими».
И все-таки они вырвались. Выжили. Выжили чудом. Хотя почему чудом? Разве мужество — это чудо?
Десятое августа
Все то время, пока шли бои, защитники общежития не переставали искать в эфире своих. Так продолжалось два дня. А на третий они случайно наткнулись на какую-то военную волну. Запросили помощи. Но тут в разговор вклинились чеченцы.
«Вам уже никто не поможет, — захохотал чей-то ненавистный голос с характерным акцентом. — Сдавайтесь!»
Может, и вправду никто не поможет? Может, действительно сдаться? Вряд ли бандиты станут их убивать — сотрудники ФСБ слишком ценная «добыча». Скорее, их постараются выгодно обменять на своих.
Наверняка каждый из 14 человек не раз размышлял об этом. Про себя. Вслух сказать такое никто не решался.
Нет, они не имели права сдаваться. Хотя бы ради памяти тех, кто уже погиб…
Между тем к вечеру стало окончательно ясно, что обороняться больше нечем. Гранат оставалось считанное число.
Собрали все документы, бумаги, фотографии. Сожгли, чтобы ничто не попало в руки врага. Опер из Краснодара прочитал молитву — «Спаси и сохрани». Большинство не верило в Бога, но молитву выслушали очень серьезно, проговаривая про себя мудреные слова. В такие минуты человеку нужно во что-то верить.
«А что потом?» — спрашиваю я.
«Потом? Приготовились к последнему бою».
…Как тут не поверить в Бога, когда в этот самый момент, момент ожидания «последнего боя», неожиданно пришло спасение. Наши открыли огонь из минометов. Началась бомбежка. Пошел мерзкий, слякотный дождь.
Соседний дом, где сидели боевики, вспыхнул, как спичка. Снайперы пососкакивали с крыш. Крики, стрельба, неразбериха. Летят мины, разрываясь прямо в воздухе и накрывая все вокруг осколками.
В этой панике бандитам было не до общежития — самим бы уцелеть. Другой возможности вырваться из здания могло уже не представиться.
Словно по заказу, взрывной волной на первом этаже выбило чугунную решетку, до этого наглухо закрывавшую окна. Конечно, для «вымпеловцев» эта решетка не имела особого значения — они спокойно могли спуститься на веревках и с верхних этажей, но как быть с остальными? С операми, с водителем, с ранеными?
Теперь же выбитая решетка как бы сама собой решала эту дилемму. Последний гордиев узел был разрублен.
Общее собрание было коротким. «Рискнем?» — «Рискнем!»
Двенадцать человек, разбившись на небольшие группки, начали прорываться. Они шли прямо на позиции боевиков. Это их и спасло: чеченцы даже в мыслях не могли допустить, что чекисты пойдут в их сторону.
Уже начало светать, когда они доползли до частного деревянного домика, стоящего подле Дома правительства, на нейтральной полосе. Ставни его были заколочены досками крест-накрест — как в войну.
Оторвав доски, через форточку они влезли внутрь, заделали доски, как прежде. И сразу же отрубились — сказались многодневная усталость, хроническая бессонница.
А тем временем ещё двое — боец «Вымпела» Юрий Л. и оперативник Валерий С. — по траншее поползли вдоль Дома правительства, к УФСБ. Они должны были оповестить своих, где скрываются двенадцать человек.
Расстояние в несколько сот метров они преодолели за три часа.
Оба были тяжело ранены, у одного вообще были перебиты все ребра, но не ползти они не могли. От них зависела судьба двенадцати товарищей.
Уже потом, восстанавливая в памяти ту страшную ночь, они даже не могли понять, как им удалось добраться живыми.
«Если хочешь жить, обо всем забываешь. Даже если ноги не ходят, все равно пойдешь, — говорит Юрий Л. — Это только в кино показывают: человек сразу падает от пули. У нас раненые бегали. Ромашин вон, получил три пули, но все равно продолжал жить».
Когда они доползли до УФСБ, поначалу никто не мог в это поверить. «Вас же всех убило!» — крикнули им из-за бетонных плит.
«Врешь, нас так просто не убьешь», — ответили они. Кричать уже не было сил…
Одиннадцатое августа
Освобождать двенадцать человек, засевших в доме на нейтральной полосе, пошли добровольцы-смертники. Для того чтобы добраться до нужной точки, надо было пройти территорию перед Домом правительства, но она насквозь простреливалась чеченцами.
Трое добровольцев погибло — начальник Ножа-Юртовского райотдела подполковник Комаров, начальник Урус-Мартановского райотдела Лобазкин и водитель Солдатенков.
Солдатенкова называли «ботаником». Он носил очки, говорил по-английски, прожил всю жизнь в Москве. Собственно, водитель не обязан участвовать в боевых действиях, его дело — крутить баранку. Но Солдатенков хотел кровью смыть с себя вину — незадолго до штурма чеченские милиционеры при досмотре машины украли у него табельный пистолет.
Увы, это были не последние жертвы. Уже позже выяснилось, что во время штурма из своих квартир исчезли три женщины — вольнонаемные сотрудницы УФСБ. Одной из них — кадровичке Жариковой — было далеко за 60.
* * *
18 августа чеченцы отдали тела 14 погибших чекистов. Трупы их были настолько обезображены, что на месте опознать удалось только пять человек.
А несколькими днями раньше сотрудники ФСБ, принявшие бой, группами начали уезжать домой — на реабилитацию. В Грозный уже вошли наши части.
Им не пришлось увидеть, как покидают город чеченцы: словно герои, под зелеными знаменами джихада.
Такова была тогдашняя политика России, точнее, её секретаря Совбеза, легендарного генерала Лебедя: вместо того чтобы окончательно добить бандитов в блокированном войсками городе, их отпустили восвояси.
…Время от времени, разбросанные по всей России, они встречаются — защитники не покорившегося Управления ФСБ, Брестской крепости образца 96-го.
Но никто на этих встречах никогда не заговаривает о том, как бездарно повело себя руководство страны в те дни, как бездумно пошло на уступки чеченцам. Как привели они Россию к новой войне.
Потому что, когда они думают об этом, к горлу подступает комок и руки сами сжимаются в кулаки. Потому что многие из них побывали уже и на новой войне.
И ещё они никогда не задаются вопросом: за что погибли их товарищи? Они верят — за Россию.
Точнее, они очень хотят в это верить…
СПИСОК СОТРУДНИКОВ УФСБ
ПО ЧЕЧЕНСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ,
ПОГИБШИХ В АВГУСТЕ 1996 г.:
1. Подполковник Алексеев Александр Иванович (отдел кадров) — посмертно присвоено звание Героя России;
2. Майор Ромашин Сергей Викторович («Вымпел») — посмертно присвоено звание Героя России;
3. Майор Евскин Вячеслав Михайлович (экономическая контрразведка) — посмертно присвоено звание Героя России;
4. Подполковник Кокорин Иван Сергеевич (отдел кадров);
5. Подполковник Квышко Владимир Прокопьевич (секретариат);
6. Подполковник Кириллов Анатолий Николаевич (отдел по борьбе с терроризмом);
7. Подполковник Федоренко Геннадий Константинович (инспекция);
8. Подполковник Узкий Николай Хеавдиевич (контрразведывательное обеспечение стратегических объектов);
9. Подполковник Комаров Владимир Владимирович (начальник Ножа-Юртовского райотдела ФСБ);
10. Майор Лобазкин Сергей Анатольевич (начальник Урус-Мартановского райотдела ФСБ);
11. Майор Минеев Владимир Борисович (отдел кадров);
12. Майор Павлов Олег Владимирович (экономическая контрразведка);
13. Майор Сухоруков Евгений Павлович (секретариат);
14. Майор Антипкин Николай Иванович (контрразведывательное обеспечение стратегических объектов);
15. Майор Турлов Сергей Игоревич (контрразведывательное обеспечение стратегических объектов);
16. Старший лейтенант Ханов Анатолий Николаевич (контрразведка);
17. Старший лейтенант Багдашов Сергей Павлович (секретариат);
18. Прапорщик Черепанов Константин Александрович (оперативно-поисковый отдел);
19. Прапорщик Савкин Александр Геннадьевич (оперативно-поисковый отдел);
20. Прапорщик Иванов Лев Вячеславович (отдел собственной безопасности);
21. Прапорщик Овчинников Андрей Николаевич (отдел собственной безопасности);
22. Прапорщик Солдатенков Сергей Иванович (водитель);
23. Прапорщик Краев Александр Витальевич (комендантское отделение);
24. Прапорщик Горбунов Вячеслав Юрьевич (водитель);
25. Ивановская Людмила Александровна (финотдел) — пропала без вести;
26. Литовченко Нина Дмитриевна (секретариат) — пропала без вести;
27. Жарикова Нина Михайловна (отдел кадров) — пропала без вести.
В облике его не было ничего трагичного. Невысокого роста, тучный, с добрым круглым лицом — чем-то он был похож на Рэма Вяхирева, всемогущего повелителя газа. И только огромный, в полстены, портрет Дзержинского в старомодной, желтого дерева, раме указывал на суровую профессию этого человека.
Через неделю после выхода материала о штурме Грозного мне позвонили.
«С вами хочет встретиться генерал Ромашин, замминистра атомной энергии. Отец погибшего майора Ромашина, Героя России».
Я ожидал увидеть совсем другого человека. Генерала КГБ. Замминистра. А он…
Нет, все эти титулы, регалии, конечно, незримо присутствовали — в «вертушках» с золоченым гербом на диске, в помощниках, которые по-военному быстро вскрыли бутылку коньяка. Но на время нашей встречи Ромашин как бы забыл про все это. Он был просто Отцом: я сознательно пишу слово «Отец» с большой буквы, потому что звание это намного выше, чем генеральский чин или министерское кресло…
Однажды я попробовал подсчитать: сколько генералов довелось мне встретить. Цифра вышла внушительная — где-то с полтысячи. Среди них были разные люди, но в большинстве своем ничего общего с настоящими генералами они не имели.
Генеральские лампасы девальвированы сегодня наравне с рублем. Дачи и «мерседесы». Украденные миллионы. ЗГВ. Это про таких, как они, сказал много веков назад французский маршал Мак-Магон: «Генералы — люди, у которых меньше всего мужества в этом мире».
Но Ромашин — это я понял сразу — относился к другой, вымирающей, словно уссурийские тигры, категории генералов.
«Мог ли я перевести Сергея в другое подразделение, не пускать на войну? Конечно, мог. Служил бы себе да служил в погранвойсках, был бы уже, наверное, подполковником».
«Тогда почему вы этого не сделали?» — Я понимал, что вопрос мой звучит жестоко, но не задать я его не мог.
«Он — взрослый человек. Он сам привык принимать решения».
Вот оно, что называется, два мира — два шапиро: одни генералы отправляют солдат на бойню, обворовывают и без того нищую армию; другие — посылают своих детей на войну. Не один только Ромашин. И генерал Пуликовский — нынешний президентский полпред. И генерал Шпак — командующий ВДВ. Их сыновья тоже погибли в Чечне, хотя вполне могли отсидеться где-нибудь в теплом, уютном местечке…
Мы выпили, не чокаясь. Ромашин проглотил свою рюмку залпом, опустил глаза в пол, думая о чем-то своем.
О чем? О том, что его сыну, когда он погиб, было столько же лет, сколько мне сейчас? Об оставшейся без отца маленькой дочке? О том, как поехал он в августе 96-го искать его тело, как увидел наконец то, что осталось от плоти его и крови?
А потом я сделал телепрограмму. Ромашин принес из дома Звезду Героя и видеопленку с какого-то торжества, на которой сын его был ещё жив и весело хохотал, сидя за столом: это все, что осталось от Сергея Ромашина. Сам генерал сниматься наотрез отказался.
Мы установили уже камеры, свет, но он как-то в момент постарел, съежился и отвернулся: я-то видел, почему — чтобы не было заметно, как заблестели его глаза. И запись с похорон мне не отдал. Сказал коротко: боюсь за жену…
А в это самое время другой человек — не хочу называть его имени — давал помпезное интервью. Рассказывал, как его бойцы обороняли общежитие, как с частями 205-й бригады входил он в город. (Он так и сказал: «я с частями», словно был он каким-то Чапаевым, скачущим на лихом коне впереди.) На груди его блестела Звезда Героя.
Все, что я написал о «чекистской крепости», — правда. Но это не вся правда. Звезды Героев получили не три человека. Четыре. Трое — посмертно. Один — при жизни.
Этот человек не принимал никакого участия в обороне общежития и управления. В дни, когда шли бои, он находился далеко от Грозного, охраняя бесценную жизнь Сергея Степашина. И тем не менее стал Героем.
Покойный ныне замдиректора ФСБ Беспалов — большой «дипломат» — решил потрафить Степашину, которому приглянулся лихой «вымпеловец». Беспалов сидел на кадрах, а кадры решают все.
В ФСБ не любят об этом вспоминать, как не любят вспоминать о многих других постыдных эпизодах чеченской войны. Словно от этого подвиг майора Ромашина, подвиги десятков других чекистов, сложивших свою голову на своей же земле, перестают быть подвигами…
Наверное, это в порядке вещей. Наверное, в этом есть непреложный закон жизни: на одного генерала Ромашина приходится десяток генералов старовойтовых. На одного героя — десяток трусов и подлецов.
Но до тех пор пока будут ещё генералы, которые отправляют своих детей на войну, Россия не умерла. Просто она, как пел Высоцкий, затаилась на время…