Пасхальный свет русской истории

Пасхальный свет русской истории

Хотел бы поделиться размышлениями о нашей русской истории, о таинственной синусоиде, которая в ней пульсирует. Я хотел бы поговорить об империи, которую понимаю как фантастический синтез, симфонию и гармонию великих пространств, населяющих эти пространства народов, культур, верований, векторов развития. Все эти потенциалы, жившие до поры до времени отдельно, соединяются в сложное, не арифметическое и даже не алгебраическое единство, и образуют таинственный восхитительный синтез, что позволяет ансамблю народов и пространств добиваться гигантских результатов в развитии человечества в целом. Русская история – это история Российских империй; их уже было четыре, сегодня – время формирования очередной, Пятой Империи.

Первая империя – империя Киевско-Новгородская: Софии Новгородской, Софии Киевской. С огромными территориями, населенными славянскими племенами, угро-финнами, кипчаками, жителями Великой степи, норманнами, греками. Эти огромные пространства дышали, двигались. По ним перемещались народы, товары, идеи. За время своего существования, начиная от языческой Руси, кончая Русью крещеной, в недрах этой империи создавались поразительные шедевры, удивительные памятники архитектуры, образцы величайшей духовной мудрости: это Русская правда, летописи. Совершались великие деяния и сражения, появлялись святые, а также мудрейшие правители.

И эта поразительная по гармонии, совершенству и силе империя вдруг стала валиться на бок, рушиться, дробиться, искрить, разлагаться на отдельные уделы, княжества, когда каждый удел и каждое княжество восставало против соседа, а также против своего главного киевского и новгородского престола. И вся гармоничная территория погрузилась в какой-то момент в смуту, во тьму и легла под татарской конницей, которая растоптала ее. Империю спалили, сожгли. И сожгли не просто города, не просто посады, а испепелили молодую раннюю русскую цивилизацию таким образом, что эта цивилизация погибла, казалось бы, окончательно и бесповоротно. Молодой русской идее, русской цивилизации на самом ее взлете, думалось, положен предел.

Но в черной дыре, куда канула Первая русская империя, таинственными и волшебными силами стало зарождаться нечто, воскресившее империю в новом качестве, на других территориях – на семи московских холмах. И возникло сначала Московское государство, потом Великое княжество Московское, затем Московское царство, которое по существу было империей: оно, приняв множество языцев, распростерлось при Иване Четвертом до Тихого океана и объединилось со множеством больших и малых, доселе не ведомых ни миру, ни России народов. И в недрах этой империи, так же как и в предшествующей, свершаются великие деяния, создаются грандиозные памятники архитектуры: колокольня Ивана Великого, собор Василия Блаженного, фрески Рублева.

Появились поразительные философы, среди которых самым значительным был старец Филофей, подвизавшийся в XVI веке в псковском Свято-Елеазаровском монастыре. Оттуда, с берегов льдистого Псковского озера, он направил в Москву великому князю Василию Третьему свои постулаты, свою философскую доктрину о Москве – Третьем Риме. Он говорил, что задача великого князя, задача Москвы состоит не столько в том, чтобы набивать мошну, укреплять границы, выстраивать города и дороги, а в том, чтобы всю силу и мощь государства направить на сбережение православия, то есть на сбережение философско-религиозной концепции.

И эта Вторая империя также, в силу роковых и во многом не ясных до сих пор обстоятельств, стала дробиться, измельчаться, дряхлеть, наполнилась смутой, восстаниями. На ее границах появились поляки, появились запорожские сечевики-казаки. Внутри возникли заговоры, смуты. И эта могучая империя рухнула. Причем рухнула в крови, в драме, в колоссальной междоусобице.

Русская цивилизация уже во второй раз исчезла почти полностью, потому что великие соседние государства, такие как Польско-Литовское, уже возникавшая на юге Османская империя, Запад всасывали обломки этой империи. И мы должны были потеряться, исчезнуть, раствориться в других народах, других религиях и других имперских центрах, которые образовались в то время и своим мощным магнетизмом всасывали в себя обломки Московского царства.

И вновь из тьмы, неурядицы, из этого безумия, когда бессмысленно разрушались и источались великое историческое время и опыт народный, мерцающим светляком возникает нечто новое.

Возникла Третья империя. После собора и избрания на престол Михаила Романова родилась романовская династия. Эта империя длилась 300 лет. 300 лет потрясающего царствования, грандиозных достижений. Чего только не было совершено и содеяно за эти годы! Какие построены города Петром Первым! Какие созданы памятники! Весь Петербург был наполнен блистательными произведениями зодчества. «Могучая кучка» наших музыкантов создавала музыку, не похожую ни на что: ни на итальянскую оперу, ни на грохочущие симфонии Северной Германии. Всплеск такой народности, такой красоты и силы! И конечно, солнце, солнце нашей поэзии – Пушкин, который явился вершиной Третьей империи. А победа под Бородином, а присоединение Средней Азии, а славные походы Скобелева в Бухару и Хиву, и на Балканы?! Это была поразительная пора. Такого могущества, пожалуй, не достигало ни одно государство Европы: ни Англия кичливая, ни Франция пылко галльская.

И опять. Какой-то злокозненный рок. Эта мощь: эта армия, флот, эти анфилады побед, эта череда великих деятелей, мужей, всемогущие императоры и самодержцы – все стало падать, разлагаться, разрушаться. В русскую жизнь ворвались тенденции плюрализма, которые теперь мы называем либеральными, демократическими. Империя перестала отвечать чаяниям просвещенного общества, интеллигенция восстала против трона, возникли клубы, требование свобод, заговоры, тенденции…

Эта непобедимая империя в феврале семнадцатого года тоже рухнула, в своем падении расколовшись на множество кусков, частей. От нее отвалился Кавказ, отпали Средняя Азия, Украина, Сибирь, Дальний Восток. Казалось бы, русская цивилизация, скопившая в себе такое количество красоты, силы, достоинства и могущества, опять исчезла, ее унесло, страшным историческим сквозняком выхватило из русского контекста.

И только мощная, кровавая, сильная, жестокая и великая длань Сталина вырвала за волосы гибнущую, утонувшую в Гражданской войне в крови и междоусобице русскую цивилизацию из кровавого болота и поставила на твердую почву. Эта цивилизация обросла заводами, самолетами, танковыми полками, командирами, новой литературой, новой культурой. И сорок первый год сталинская цивилизация встретила способной отразить страшный удар западных фашистских сил. Она ценой невероятных усилий и таинственной мощи победила в самой страшной войне 1941–1945 годов, одержав не военную победу, хотя, конечно, это была грандиозная военная победа. Не геополитическую победу, хотя, конечно, русские танки вышли почти к Рейну, а русская армия вторглась в глубину Китая и стояла во Внутренней Монголии. Это была победа религиозная, мистическая. Недаром современная православная церковь отмечает Победу как религиозный праздник. Потому что совершилось нечто необычное: ценою тридцатимиллионного жертвоприношения советских людей были исправлены пути к Господу, выпрямлена земная ось, которая начинала гнуться, и человечество уже врывалось совершенно в другую историю, другое направление, другой поток. И как две тысячи лет назад Христос принес себя на крест, и Господь пожертвовал Своим любимым Сыном, то есть Самим Собой, потому что только благодаря такой жертве земля и народы земли избежали содомского затмения и содомской гибели, так нечто подобное произошло в сорок пятом году.

И эта империя, которая водрузила свой красный флаг над Рейхстагом, а потом перенесла его на космическую орбиту, империя, которая, казалось, развивается стремительнее остальных стран мира, демонстрирует другой тип человечества, другой путь, в девяносто первом году превращается в прах, в труху: в ее жизнь ворвалась грозная, стремительная, едкая, кислотная либеральная энергия. На наших глазах в период горбачевской перестройки разрушался ее сталинский монолит, ее коммунистический, казалось бы, неприступный бастион.

Время перестройки – это время, когда осуществлялась спецоперация – тщательно продуманная, хорошо ангажированная – по уничтожению империи. В уничтожении империи и заключалась философия перестройки. Это теперь начинают понимать, хотя и не до конца. Многие считают, что перестройка – это благое начинание Горбачева, желавшего улучшить нашу жизнь, дать ей больше свободы, больше пространства, раскупорить те мешки, в которых была закрыта в Советском Союзе национальная энергия. И что эта якобы благая цель преследовала другую цель – сброса с российской метрополии окраин, которые, как предполагали референты Горбачева, Яковлев, Шеварднадзе и другие политологи и конструкторы перестройки, были нерентабельны.

Но, расставшись с этими окраинами, мы расстались и с Украиной, с Белоруссией, с Великим Казахстаном, наполненным русскими городами, заводами, русским населением, несметными богатствами недр. И опять оказались по существу в черной дыре. Подобно синусоиде, русская история взлетает на вершины могущества в свой имперский период, а потом в русскую жизнь врывается игра свободных сил. И это, если говорить не очень точным, но современным языком, либеральные тенденции, стремящиеся децентрализовать империю. Империя разрушается. Мы попадаем в огромный исторический перерыв, в огромную черную дыру, где останавливается русское время. Но потом оно вновь возникает, вновь устремляется вперед. И возникает следующая арка синусоиды, кажется, только для того, чтобы опять все упало, разрушилось и кануло в небытие.

Это последнее пережитое нами трагическое низвержение времен перестройки девяносто первого года, когда ГКЧП был последним аккордом этой спецоперации. ГКЧП – таинственный проект, зашифрованный, о котором никто никогда не сказал правды. Это конструкция, которая завершала перестройку и передавала власть из реального горбачевского имперского центра региональному ельцинскому. А все остальное было сброшено с русских плеч. И вместе с этим сброшено 30 миллионов русских, оставшихся за пределами России, что сделало русский народ разделенным, – это одна из величайших трагедий народа.

Когда Россия осталась без Украины и Белоруссии, казалось, что разложение продолжается и сбросом окраин русская история не ограничится. Россия начала сбрасывать с себя Кавказ, Поволжье, Татарстан, Чувашию, Якутию, сбрасывать Урал, где губернатор Россель стал печатать свою валюту, и всерьез стали поговаривать об Уральской республике. Россия начала сбрасывать Сибирь и Дальний Восток, которые абсолютно не нуждались в центре. И весь массив территорий стал дышать, двигаться, скрежетать и рассыпаться. Тогда казалось, что русской государственности, а вместе с ней и русской цивилизации, пришел очередной конец, очередная пустота.

И я, участник этих событий, всех смут времен перестройки, участник событий девяносто первого года (моими друзьями были гэкачеписты), участник катастрофы девяносто третьего года – я находился с баррикадниками у Дома Советов, – испытывал панику. Мне казалось, что вместе с моими друзьями я выбран судьбой и Господом для того, чтобы видеть смерть моей Родины, необратимую смерть моего государства и моего народа.

Но постепенно, через величайшее уныние и, может быть, затмение, мне вдруг стал открываться тот факт, что русское государство не погибло, что оно переживает страшную рану, трагически кровоточит, но не мертво. Были факты, которые убеждали меня, что государство есть. В безумных девяностых, когда царствовал порок, когда демоны хохотали над тем, что сотворили с Россией, с русским государством, когда везде были обман, стяжательство, слабоумие, гедонизм, потребление, в эти периоды были и симптомы того, что русское государство сохранилось и после девяносто первого года.

Баррикадники, которые погибали у Дома Советов, казалось, погибали за Советский Союз. Это был последний арьергардный бой, который народ не дал в девяносто первом либералам и демократам, а с опозданием в полтора года дал его у стен Дома Советов во время восстания девяносто третьего года. И тогда баррикадники, погибавшие под танками и пулеметами Ельцина, казались последними солдатами Четвертой победоносной сталинской империи.

Но когда восстание было подавлено, когда была принята кровавая ельцинская конституция девяносто третьего года и демократы, торжествуя свою победу, провели первые думские выборы (я помню ночной зал избиркома, где они у мониторов подводили итоги выборов после свержения, сокрушения красной конституции Российской Федерации), вдруг выяснилось, что на выборах в Думу побеждают русские патриоты, государственники. Тогда побеждал Жириновский. Вслед за ним шли зюгановцы – КПРФ. У либералов оказалось с гулькин нос, победы у них не было. И либерал Юрий Карякин воскликнул: «Россия, ты одурела!» Действительно, произошло нечто не укладывающееся в разуме: народ, который был расстрелян из танков, был запуган, скован симптомом страха вековечного, опять выбрал государство, выбрал русский патриотизм.

Тогда я понял, что баррикадники, которые погибли и были последними охранителями и солдатами Четвертой красной империи, были и первыми – провозвестниками следующего русского государства. Таким образом сбылась формула священного писания: «И последние станут первыми».

А посмотрите дальше. Чеченские войны: сначала Первая, потом Вторая. Кромешная Первая чеченская, которая кончилась предательским хасавюртовским миром. И Вторая победоносная война, беспощадная, когда мы вынуждены были российский город Грозный посыпать вакуумными бомбами. Но она, эта война, показала, что государство у нас есть. В Первую чеченскую это было не вполне очевидно. Тогда наша армия: несчастная, окровавленная, во многом беспомощная, собранная по ниткам из разных разоренных гарнизонов, шла в наступление, но ее предал Черномырдин, который остановил победоносное наступление армии в горах. Из кинескопов демократов и либералов нашим солдатам и офицерам стреляли в спину. Положение было ужасным. Но произошло невероятное.

Почти мальчик, отрок Евгений Родионов, что служил на одной из застав, попал в плен к чеченским полевым командирам. И они этому юноше предложили жизнь в обмен на то, чтобы он отказался от своего нательного креста, от идеи русской, от служения русской армии, от России и перешел в их ряды. Некоторые так и делали: спасая свою жизнь, брали гранатометы и стреляли в своих вчерашних товарищей.

Евгений Родионов отказался. И ему отрезали голову. Матушка его, Любовь Васильевна Родионова, поехала в грохочущую залпами и боями Чечню, проникала сквозь заслоны и заставы. Нашла место захоронения сына, договорилась с чеченцами, которые его убили, отдала последнее – и вывезла обезглавленное тело сына в Подольск. Потом вернулась, отыскала голову сына и везла ее домой в сумке.

По существу, Евгений Родионов, кому сегодня ставятся алтари, пишутся иконы, который еще не канонизирован, но, несомненно, по истечении времени станет русским святым, явился в самое ужасное время примером того, что государство есть. Потому что, если нет ничего: нет России, нет армии, если нет русской истории, русского народа, а лишь пакость, мерзость, струпья, ради этого подвиги не совершают. И Евгений своей тонкой, наивной, детской, но, видимо, богооткровенной душой понял, что есть более высокие ценности, чем его жизнь.

А если эти ценности есть, если нашелся молодой человек, отдавший за них жизнь, – значит, страна жива.

Потом я понял, что у страны есть два блистательных полководца: Трошев и Шаманов. Это полководцы победы. Если у народа и страны есть святой и есть полководцы, значит, государство есть, держава есть, это предпосылки того, что империя будет возрождаться, что она дышит.

И наконец, последнее, что меня поразило, что убедило меня в том, что есть государство и есть государствообразующий народ, есть целостность духовная, которая делает людей народом, – это гибель лодки «Курск». Та страшная беда говорила о том, что рушатся последние опоры великой советской оборонной техносферы и здесь ничего быть не может. Если атомные лодки идут ко дну, то нас ожидают бесконечные чернобыли, мы должны отказаться от своего прошлого, от своего настоящего.

Но вместо того, чтобы эта космическая беда разобщила народ, чтобы все бросились врассыпную, каждый хватался за свою соломинку, свершилось прямо противоположное: гибель «Курска» объединила вокруг себя весь народ независимо от того, кто они – левые или правые, красные или белые, православные или неверующие, мусульмане или атеисты, богачи или нищие, бомжи, которых к тому времени было немало. Это горе сплотило людей, показав, что народ есть, он соединяется в общее чувство, общее дело, свойственное нашему сознанию.

Русская цивилизация периодически восходит на крест и умирает. И некоторое время пребывает во гробе. Но потом каждый раз каменная плита надгробия сдвигается таинственными силами, и русская цивилизация воскресает. В этом ее пасхальный смысл – ее постоянное пасхальное возрождение.

Наступил момент, когда наше сохраненное, измученное, истерзанное государство стало выбирать свой путь, который и до сих пор выбирает. Каково оно, это государство?

Ельцин и иже с ним, предпринимая акт по сбросу имперских окраин, выделяя из этого огромного массива собственно всю сегодняшнюю Россию, обрезая страну по ее периметру, говорили, что Россия теперь – национальное государство. Хватит имперскости, имперскость нерентабельна, мы – национальное государство, большинство населения – русские люди: около 85 % – русские, остальные – инородцы. По мировой классификации страна с таким процентом основного населения считается национальным государством. А все остальные народы, мол, являются некоей примесью, которую можно и не учитывать.

Но выяснилось, что русская, казалось бы, чисто арифметическая доминанта не делает государство прочным. Государство по-прежнему дрожит, оно по-прежнему киселеобразно, из него по-прежнему пытаются вырваться другие аггломерации, оно несостоятельно.

И Путин в 2000-х годах, придя к власти, не говоря об этом вслух, переосмыслил доставшуюся ему в управление Россию: переосмыслил ее как империю. Он отказался от формулы национального государства, стал признавать нынешнюю Россию империей. Ослабленной, обрезанной, оскопленной, уменьшенной на одну треть, но империей. Об этом он сказал только недавно, а все эти годы – слишком долго – молчал.

В одной из опубликованных статей, на мой взгляд самой интересной и достойной, посвященной национальным вопросам, он писал, что мы потерпели крах национального государства, что Россия – не национальное государство. Он не сказал, что Россия – империя. Слово «империя» – немодное в политологических кругах, оно шокирует многих. Но я уже сказал, что понимаю под империей. Это не кулак, не золотой трон, откуда управляют народами. Это – симфония, сложнейшее единство, сложнейший гармонический организм. И Путин сказал: да, Россия – это не национальное государство.

А что это такое? Дочитывайте – империя. Этим самым он впервые, пускай не прямо, пускай иносказательно отрекся от Ельцина, перечеркнул ельцинизм и наконец отрубил пуповину, которая соединяет его с ельцинизмом.

Сегодняшнее государство очень противоречиво. Оно хочет понять: кто оно. Одни, особенно либеральные круги, говорят, что это – национальное государство, и оно вписывается в контекст европейских национальных государств. И мы таким образом вступаем в братскую семью европейских национальных государств. Другие, подобные мне, утверждают: нет, Россия по-прежнему империя, и у нее есть тенденции наращивать свою имперскость, возвращать в свое лоно пространства и народы, что искусственно, насильственно оторваны от нее.

В такой момент на поверхность очень остро выступает национальный вопрос. Русский вопрос именно. Он всегда был очень острым. И эта острота пугала власть. В минуты кризиса, особенно в период войн, катастроф, русский вопрос обозначался, и русский фактор использовался – русский народ поднимали на защиту своего богоданного государства.

А потом русская тема опять казалась опасной, ненужной, ее топтали, зашифровывали. И все девяностые годы, когда у власти стояли либералы и либеральная идеология господствовала в умах, на телевидении, слово «русский» стало синонимом фашизма. Тогда фашистом, красно-коричневым называли победившего фашизм великого писателя-фронтовика Юрия Васильевича Бондарева. Фашистами называли Василия Ивановича Белова, Распутина, вашего покорного слугу. Всякое проявление русскости топталось и демонизировалось.

И сегодня русский вопрос проявляется очень остро, является главным, по существу самым радикальным вопросом нынешней реальности. От того, как решится этот вопрос, зависит судьба страны, потому что русский человек сегодня переживает огромное несчастье, чудовищную катастрофу. 30 миллионов русских выдавлены за пределы сегодняшней России, русские – разделенный народ. Против русских развязан геноцид, они вымирают со скоростью по миллиону в год. У русских отнимают их великую имперскую работу: закрыты заводы, станции, разорена деревня. Вы не услышите на телевидении русской песни, русского спектакля, правильного русского слова. Везде кривляются шуты, клоуны, ярко раскрашенные обезьяны, которые позволяют себе чудовищную русофобию. И на эту русофобию не найдется хлыста, не найдется меча.

На фоне этого русского страдания появились новые формы русского национализма, традиционно не свойственные русским, но очень острые, яркие. Наполненная страдающими искренними людьми плеяда националистов говорит: русский народ устал, русский народ уменьшается, у русских больше нет сил удерживать великие пространства, на русских накинулась огромная беда. Хватит кормить Кавказ. Надо кормить не Кавказ, а русские губернии. Россия – для русских.

Возникает острейшая неприязнь ко всему нерусскому, всему имперскому, что, по мнению этих националистов, угнетает русское развитие, сбрасывает со счетов нынешнюю муку и драму русского человека. Они говорят: да, пускай уменьшатся территории, пускай мы отдадим Кавказ. Нам не нужны татары, не нужны те анклавы, в которых компактно живут нерусские. Мы, отступая, сохраним свою силу, мощь, сбережем русский этнос, русский народ. У нас еще будет возможность выступить на авансцену как объединенный, усиленный, спасенный народ.

Эта философия, что прорастает и в которой много искреннего, больного, чрезвычайно опасна и несправедлива. Давайте сбросим Кавказ, отдалимся от Татарстана и вырежем из России те территории Тюменской губернии, которые населены татарами. Сконцентрируемся на землях Вологодской или Липецкой губернии. Но если этими территориями будут управлять Абрамовичи, Лисины: олигархи, люди, для которых Россия является местом для отработки технологий обогащения, – положение русских людей и в этих абсолютно русских губерниях будет трагическим и ужасным. И там будут продолжаться геноцид и вымирание.

Смысл русской победы, русского авангарда не в том, чтобы отступать, пятиться, отдавать территории и гасить в себе имперскость, а, наоборот, наращивать это наступление, наращивать атаку вперед, в грядущее. Потому что смысл русскости не только в том, чтобы носить косоворотку, чтобы жить в избе с резными ставнями, петь дивные русские песни или зачитываться русской поэзией и классикой. Не только в этом.

А что такое русскость? Где тот глубинный код, который русского человека делает неповторимым и отличает от всех остальных народов мира?

На земле есть два мессианских народа. Евреи – мессианский народ. Ветхий Завет рассказывает о миссии евреев, которым Господь отдал землю, сделал богоизбранным народом и поручил им объединить все человечество, чтобы оно вслед за евреями шло к великой богооткровенной цели. На протяжении всей своей ветхозаветной и более поздней истории евреи выходили за пределы этой миссии, бунтовали. Первый бунт был сразу после того, как Моисей ушел на гору Синай получить от Господа скрижали, где зафиксирована эта миссия. Когда его не было в лагере, евреи построили памятник золотому тельцу, золотому кумиру, и вместо того, чтобы поклоняться вселенскому высшему Богу, они взялись за делание денег. И они, по мнению многих сегодняшних еврейских идеологов, мыслителей, потеряли свою миссию. Они свою энергию, богооткровенную возможность потратили на то, чтобы создать банки, валютные и фондовые рынки.

Они своей финансовой меркантильной политикой затолкали человечество в огромный тупик, в ту страшную ловушку, из которой человечество пытается выбраться, бьется, опять падает. Кризисы, войны, вероятность Третьей мировой войны, которая назревает на Ближнем Востоке… Еврейское мессианство превратилось в мессианство с обратным знаком. Евреи проиграли битву за мессианскую историю, к великому сожалению, великой трагедии тех еврейских мыслителей, которые думают о еврейской судьбе и еврейской мировой миссии.

И второй народ мессианский – это русский народ. Русский народ создан Богом на земле для того, чтобы исполнить миссию. Конечно, задачей русского народа было освоение пространств, русским выпали на долю ужасные территории: лед, неудобица, Заполярье, скудные земли, где не колосится хлеб. Русские шли на северо-запад, самый неухоженный земной район, обрабатывая его и вводя в цивилизацию. Безусловно, миссия по введению в цивилизацию неудобных ломтей планеты – это огромная человеческая задача.

Но не в этом русская миссия, о которой говорили на протяжении многих веков великие русские философы, религиозные подвижники и мыслители. Они видели русскую миссию в том, что русский народ не удовлетворен реальной земной жизнью, основанной на потреблении, на деньгах, на благополучии, на устроении, на пользовании одним человеком трудов другого человека. Русские живут загадочной мечтой о райской жизни, о райском идеальном бытии, считают, что отношения между людьми должны быть построены на божественных принципах, что человек человеку Бог, что впереди у человечества огромное светоносное будущее. И мы, русские, идем к этому будущему, иногда пренебрегая тем, что лежит у нас под ногами, пренебрегая сиюминутным ради грядущего, может быть, никогда не достижимого.

Старец Филофей первым это стихийное ощущение, живущее в русском народе, в русской церкви – прежде всего, перевел в образ Москвы – Третьего Рима. Когда царь или великий князь должен стоять на страже евангельских заповедей. То есть евангельская заповедь, евангельские смыслы становятся содержанием государственной политики. И стрельцы, которые точат свои бердыши, и собиратели налогов, что ездят по деревням, и открыватели земель, оказывается, служат одному: чтобы на землю пришел рай. Это фантастическая божественная евангельская мечта, провозглашенная старцем Феилофеем, была умонепостижима в ту пору.

И другой пример, который пленяет воображение и ошеломляет своей огромностью. Патриарх Никон, который жил в XVII веке, вдруг возмечтал (или уверовал, или ему подсказало таинственное чувство, или во сне явился ангел), что второе пришествие Христа (а все тогда ждали конца света, ждали, что Христос именно тогда второй раз явится на землю) произойдет в России, под Москвой. Именно Россия – желанная страна для Христа. «Всю тебя, земля родная, в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя» – как писал Тютчев.

И Никон, человек XVII века, послал разведчиков – архитекторов, землемеров, богословов – в Святую землю, в Иерусалим. Велел изучить топографию, топонимику этих земель и привезти чертежи. Он под Москвой по существу учредил Святую землю, построил Ново-Иерусалимский монастырь, где есть Храм Гроба Господня, есть гора Фавор, есть Иордан – это река Истра, есть Генисаретское озеро, Гефсиманский сад, есть Крестный путь. Он совершил поразительные вещи: это все равно что перенести земную ось. Он перенес топонимику Святой земли под Москву, веруя, что именно Россия – то райское благодатное место, куда явится Христос и установит на земле царство Божье.

И третий грандиозный пример – это сталинский красный Советский Союз. Когда была поставлена необычайная задача создать другую землю, другое небо, другой народ, другие ценности, основать жизнь людей на идее справедливости. Не на идее богатства, не на идее превосходства талантливого над бездарным, богатого над бедным, сильного над слабым, а создать царство справедливости. По существу это и есть идеальный утопический вариант бытия, который стал содержанием не какого-нибудь отдельного кружка, страты или секты, а содержанием всей громадной красной страны.

Такое поразительное русское мессианство и делает нас русскими людьми, делает нас народом мессианским, является основным содержанием глубокого внутреннего русского кода. Недаром на этот код все двадцать лет направлены электронные пушки. Не случайно Гайдар и Чубайс говорили, что придется совершить тяжелую работу по перекодированию народа. Что русские – это народ тупиковый. Что русские – народ-раб. Что вся русская история – это плахи, кнуты и кандалы. Либералы говорили: нам не нужен такой народ, с таким народом не построишь просвещенное общество и цивилизованное государство.

Все эти грозные годы шла перекодировка русских людей. Это похоже на проведение трансплантации или лоботомии. С помощью телевизионного скальпеля из сознания русского человека вынимались глубинные святыни и закладывались паллиативы. И заливалось это все силиконом, пластмассой.

Во многом преуспели эти люди. Но не до конца. Потому что этот код оказался глубинным. Он заложен в генетику русского человека, откуда все время выплескивался и продолжает выплескиваться. Этот поразительный имперский фактор, имперская составляющая русского мессианства сегодня стала реализоваться в так называемом евразийском союзе.

Что такое евразийский союз? Звучит очень скучно, бесцветно, неубедительно. Но по существу, евразийский союз так, как он был сформулирован, есть имперское образование, восстановление евразийской империи. Потому что Евразия – та территория, на которой всегда возникали империи – под той или иной эмблематикой. Там возникла империя Чингисхана, потом была империя Орды. Там зарождались иранские империи. Там появились все четыре русские великие империи. И опять Евразия начинает стягивать свои пространства. Помимо, может быть, воли людей и элит начинает создаваться евразийское государство.

Для того чтобы таинственный кристалл нового государства, еще очень слабый, очень неверный с неясным количеством граней, с непонятными оптическими отблесками, взрастал, он должен быть помещен в поток исторической энергии. Так взращиваются кристаллы новых веществ, новых соединений, без которых невозможна современная электроника, – они помещаются в поток энергии. И чтобы кристалл новой государственности взращивался, он должен быть помещен в поток исторической энергии. Историческая энергия не измеряется метрометрами. Нет такой константы в физике – историческая энергия. Есть тепловая, электромагнитная, гравитационная, но нет исторической. А историческая энергия – это энергия, которая выстраивает человечество, создает и разрушает царства, которая создает великие пути, великие личности, великие культуры. Историческая энергия – это данность, которую пока еще не удается измерить: нет стрелки, что пульсирует под воздействием исторических потоков.

Сейчас волновод, световод русской истории рассечен во многих местах. Черные дыры, которые отделяют одну империю от другой, не дают этому потоку достигнуть сегодняшнего кристалла, омыть его, чтобы он вспыхнул и стал разрастаться. Поэтому задача современных русских философов, историков, метафизиков – создать такие концепции, взгляды, смыслы, которые соединяли бы волновод русской истории, так или иначе объясняли его непрерывность, боролись против концепций, разделяющих Россию на языческую и православную, старообрядческую и никонианскую, московскую, допетровскую и петровскую, романовскую и сталинскую, поздне-советскую и нынешнюю. Это огромная мировоззренческая задача. Она не менее важна, чем задача открытия новых элементов, создания новых мегамашин для путешествий в звездное пространство.

Друзья мои и газеты – мы на протяжении всей своей истории кроме прочих дел занимаемся соединением и сочетанием русских времен и русских энергий, в том числе соединения белого и красного, досоветского и советского. Такая мировоззренческая задача, которая требует объяснений, подходов, дискуссий, оправданий и открытий, мучительна. Мы с самого начала хотели прекратить гражданскую войну, которая обескровила наш народ и по-прежнему бушует в умах и сердцах. Мы хотели, говоря пафосно, ссыпать в одну могилу белые и красные кости, отслужить над ними поминальный покаянный молебен. И мы занимались этим конструированием, но первое время занимались им неверно и неточно.

Например, хотели в эту могилу ссыпать кости красных конников Буденного и белых офицеров-деникинцев. Но у нас ничего не получалось мировоззренчески, потому что эти кости продолжали рубиться, скрежетать и в могилах. Контакт Фрунзе, Буденного и Деникина не удавался – кости не срастались. Постепенно возникло странное ощущение, пришло странное открытие.

Оказывается, стык двух этих эпох: романовской и советской, православно-белой и красно-сталинской – возможен. Этот стык, как ни парадоксально и нелепо на первый взгляд, происходит на линии Николай Второй и Иосиф Сталин.

Николай Второй – трагический царь, был не просто последним монархом – он был последним монархистом. Потому что от него как от монарха, как монархиста отказались все. Отказалась либеральная интеллигенция, которая шельмовала его, мечтала по существу, чтобы его уничтожили, казнили. Отказалась армия, которой он командовал, предали генералы: генерал Алексеев, генерал Рузский. Его предали члены царского дома, которые в период Февральской революции бегали по Петербургу с красными бантами и присягали Временному правительству. Его предала церковь: из всего Синода по существу только два иерарха поддержали царя и были готовы принять его как патриарха церковного. Что, по-видимому, спасло бы ему жизнь. И он был последний монарх и монархист, теряющий империю, пространство, теряющий классику имперского строительства.

Сталин был первый красный монарх. Потому что он, этот первый империалист нового времени, создал абсолютный аналог романовской империи. Он соединил пространства так, как их начертала судьба великого русского государства на востоке, на юге, на западе. Он разгромил, усмирил и жестоко покарал антиимперские силы, живущие в советском обществе. Репрессии, казни, несправедливость во многом были связаны именно с тем, что он подавлял энергии, которые бушевали в пору гражданских войн в России. Он вернул в русскую культуру русскую имперскую классику. До этого Россия была полна революционным авангардом. Пушкина сбрасывали с корабля современности. Русский стих, русский романс, русские песни считались белогвардейскими, преступными. За них можно было получить комиссарскую пулю. Он вернул Пушкина: отпраздновал в 1937 году годовщину смерти поэта как общенациональный, почти советский, праздник, и Пушкин стал чуть ли не советским поэтом в ту пору. А ведь вся русская классическая культура даже атеиста Чехова или отлученного от церкви Толстого была культурой, основанной на православных ценностях. Оттуда, из православных монастырских представлений о добре и зле, о красоте, о народе вышла великая русская классика. Эта имперская культура была Сталиным восстановлена.

Он вернул из лагерей священников и открыл приходы, возродил православие. При нем православные иерархи были приняты в Кремле, он с ними совещался. Они стали инструментом его политики.

Но не только. Это была и форма мировоззренческого преображения. И главное, он, Сталин, вместе с народом со своей партией – партией меченосцев, как он ее называл, одержал мистическую Русскую победу. Смысл этой победы абсолютно религиозен. Эта победа приравнивается к пришествию Христа и жертве христовой. Эта мистическая победа соединила обескровленный, дымящийся Советский Союз и генералиссимуса, который принимал в сорок пятом году парад победы, смотрел, как штандарты Гитлера рушатся к Мавзолею, с небесами, соединила его с тем, что мы называем эмпиреей. Сталина победа как бы помазала. Он стал помазанником. Недаром говорят, что Сталин – некоронованный красный монарх, что по существу новый русский царь – это был Сталин. Потому что энергия победы распространилась на весь изнуренный народ и преобразила его. Не случайно после победы, когда еще дымилась земля, когда на койках страдали смертельно раненные, рыдали вдовы, когда ветер еще гнал по России пепел сожженных деревень, Сталин приказал сажать сады. Оружием послевоенным, которое запустил Сталин, была не только ядерная бомба, которую он построил, защитив нас от ядерного удара американцев, а были сады. А сад – это евангельский райский символ. На пепелищах, где земля скрежетала от железа, от осколков, расцветали сады. Мичуринское движение «Сады до горизонта»… Помню еще ребенком эти фильмы: огромные пространства, засеянные садами. И таким образом стык белого и красного, XIX и XX веков, проходит через эти фигуры: через святость царя-мученика и через еще не совершенную, но, вполне возможно, будущую святость Иосифа. Потому что в православии очень сильно движение православных сталинистов. В духовенстве много тех, кто рассматривает красного Сталина примерно так, как я его трактую.

Возвращаясь к строительству новой империи, которую Путин возвестил в виде Евразийского союза, хочу сказать, что эта империя будет построена. В своем строительстве она будет видоизменяться непрерывно. Будет преодолевать на своем пути огромные препятствия. Будет то сжиматься, то расширяться, пульсировать, и она будет построена вовсе не на Таможенном союзе, хотя он будет функционировать. И не только на экономическом пространстве, о котором говорят наши экономически мыслящие лидеры, не только на оборонном союзе – ОДКБ. Она должна быть построена на новой идеологии. Только идеология соединит народ – не штыки, не меркантилизм. Должна быть такая идея внутри этого союза, которая окажется ослепительней, целостней и вековечней, чем идея справедливости, соединявшая советские народы. Идея социальной справедливости советского периода не выдержала напряжения времени. Она была только социальной, объясняла поведение человека с человеком. А идея новой грядущей справедливости будет носить универсальный характер. Это будет справедливость, которая объясняет и определяет отношения не только человека с человеком. Но и человека с государством. Человека с машиной. Человека с природой. Когда не будет чудовищных избиений, которым сегодня подвергается русская природа, и та не будет откликаться на насилия чудовищными пожарами, что недавно полыхали по России. Или ледяными дождями, которые согнули вековечные сосны до земли. Эта справедливость будет божественной. Справедливость, о которой говорят священные тексты. И не только православные, не только тексты Нового Завета, но и мусульманский Коран. Такая идея, такая ослепительная звезда преображения и будет Русской победой XXI века.

Мы одержали потрясающую победу в XX веке. Но затем у нас отняли и победу, и Родину, и империю. А сегодня и завтра русским людям, которые поникли, которым отчаянно, у которых нет хлеба на пропитание, а сыновья спиваются, предстоит воскреснуть, опять почувствовать себя русским мессианским народом, предстоит включиться в идею преображения нашей земли, соединения отторгнутых от нас братьев, народов, пространств и одержать великую победу XXI века.

Есть мнение, что победы нужно добиваться. Что победа является результатом огромных усилий и жертв.

Это правда. Но есть и другой взгляд. Не отрицающий первый. Что победа, в данном случае победа XXI века, уже одержана. Она одержана где-то там, впереди, в грядущем. Одержанная в грядущем, она является магнитом, который вытягивает на себя всю сегодняшнюю реальность. Так, победа сорок пятого года, по-видимому, была одержана задолго до сорок пятого года. Может, когда в лютую январскую стужу над гробом Ленина стоял Сталин. Его полушубок покрывался инеем, а он чувствовал, что эта победа одержана. И одержанная в сорок пятом году победа вытягивала на себя всю историю СССР. Все заводы, все испытания оружия, кромешные труды, гулаговские чудовищные насилия и смерти. И одновременно создание поколения героев. Молодых людей, которые летали в небо, покоряли Северный Ледовитый океан, создавали новую цивилизацию Советов. Именно эти герои победили в сорок пятом году. Почти все это поколение было выбито, может, осталась треть от него. И эта треть восстановила СССР и полетела в космос.

Повторяю: грядущая русская победа неизбежна. Пасхальное воскрешение России неотвратимо, ибо об этом свидетельствует весь бесконечный русский путь, озаренный пасхальным светом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.