Семинар 19 СЦЕНАРИИ И СЮЖЕТЫ
Семинар 19
СЦЕНАРИИ И СЮЖЕТЫ
Перед самой годовщиной Чернобыльской катастрофы произошло то, что я называю сгущением информации, за этот месяц мы в установленных рамках исследования услышали физиков, лириков, самих себя и тех, кто младше нас и не знал… отрефлектировали события и ошибки 1986 года, подучили молодежь понимать и воспринимать сложные конструкты и относиться к событиям из разных позиций, а также занимать эти позиции. По ходу заняли позиции сами…
Вывели конспирологическую линию и получили бездну литературной, кинематографической и игровой конверсии. И теперь готовы закрыть, заболтать, переформулировать, переписать историю в той ее части, где она осталась в апреле и никуда дальше не пошла…
Мы знаем об истериках илферов (паразитирующих на минувшем) и велферах (паразитирующих на наличии илферов). Ну, так они и не читают про Сюжеты, они в них живут…
Волна восемнадцати семинаров смыла с темы лишнее. "Надвигалась довольно скучная пора" — превращение высказанного в Реальность. Народу пришло немного. Мы поболтали об информационных технологиях, потом Главком всех распустил, а наутро прислал нам статью, словно услышал обрывки наших снов и свел их все в слова.
Статью взяли в журнал. Толстый. Так что дело наше не пропало. По материалам семинаров обещали издать книгу.
Вот текст статьи…
"Представление об информационных объектах, то есть об информации, существующей в отрыве от своих носителей и развивающейся в силу собственных императивов, было введено в научную практику А. Лазарчуком и П. Леликом. В статье "Голем хочет жить", написанной еще до Чернобыля, с начала 1990-х годов широко представленной в сети Интернет, но опубликованной только в 2001 году, они рассмотрели административный аппарат как кибернетическую систему, в которой чиновник играет роль логического элемента (триггера), а управленческая структура задает структуру информационных связей. А, Лазарчук и П. Лелик доказали, что эта кибернетическая система способна пройти тест Тьюринга, обладает поведением и способна к эмоциональным реакциям. Иными словами, она ведет себя как живая система.
Тогда же, в начале 1980-х, проявления поведения были обнаружены у определенного класса научных теорий. Такие теории модифицировали информационное пространство, отвергая одну информацию и присоединяя другую, конкурировали с другими теориями за количество и качество своих адептов (носителей), воздействовали на материальную среду, в которой эти носители существовали. Иначе говоря, эти теории обменивались веществом-энергией с окружающей средой, материальной и информационной, питались, росли, боролись за свое существование, размножались (вегетативно).
Первоначально понимание того, что информация способна паразитировать на человеке, что существуют живые, способные к независимому мышлению и самостоятельному поведению квазиорганизмы, использующие людей в качестве своей нервной ткани, вызывало у многих шоковое состояние. Со временем к информационным объектам привыкли, сейчас их учатся программировать и использовать "в народнохозяйственных целях".
Административные системы Лазарчука-Лелика (Големы) "ответственны" за многие политико-экономические или социальные явления, которые на первый взгляд кажутся необъяснимыми. Дело в том, что Голема совершенно не интересует судьба отдельных элементов, если только не уменьшается их общее количество и квалификация, определяющая качество (квази)нейронной сети и, стало быть, личность Голема. Поэтому бюрократический аппарат действует только в интересах аппарата, сплошь и рядом пренебрегая не только здравым смыслом, но и интересами конкретных чиновников.
Однако в катастрофах Голем обычно не заинтересован. Это, во-первых, проявляется в склонности бюрократического аппарата к перестраховке и многократным "согласованиям". Во-вторых, зачастую именно Голем выступает от имени Госпожи Судьбы, препятствуя обстоятельствам окончательно сложиться в "катастрофический" контекст.
Возможности Голема непосредственно воздействовать на физическое пространство, разумеется, очень ограничены, но они есть. Вероятно, именно советский Голем обеспечил во время Карибского кризиса бесперебойную работу связи на всех уровнях.
Когда катастрофа все-таки происходит, Голем борется с ее информационными "следами" (если только в интересах Голема не будет прямо противоположное поведение: в странах, "подсевших" на международную гуманитарную помощь, Голем способен организовывать катастрофы и, во всяком случае, институционализировать их публичные проявления).
Реформы М. Горбачева пришлись в основном на 1985–1989 годы (1990–1991 — уже агония, завершившаяся трагикомедией ГКЧП и распадом страны). Этот период пересыщен катастрофами, техногенными и природными: 1985 год — Учкудук, 1986 год — Чернобыль и "Адмирал Нахимов", 1988 год — Спитак, 1989 год — Уфа. Пять катастроф с числом погибших более 200 человек — в среднем одна катастрофа в год, причем все пять являются рекордными в своем роде:
• Спитак, тяжелейшее по числу жертв и материальному ущербу землетрясение на территории СССР;
• Учкудук, крупнейшая авиакатастрофа за всю историю СССР;
• Уфа, крупнейшая советская железнодорожная катастрофа;
• "Адмирал Нахимов", крупнейшее кораблекрушение советского судна;
• Чернобыль, крупнейшая в истории ядерная катастрофа.
За пять "горбачевских" лет случилось столько же бедствий, сколько произошло в СССР и на всех постсоветских территориях за все остальные годы с 1950 года по сегодняшний день (с учетом террористических актов).
Это резонансный "пик" можно интерпретировать как тяжелую болезнь советского Голема. Квазиорганизм, некогда обеспечивающий эффективное функционирование административного аппарата, согласовывающий работу различных секторов государственной экономики, способный оптимальным образом конвертировать любые формы ресурсов в технологическое развитие, утратил способность контролировать физическое пространство Империи и обеспечивать собственный гомеостаз. Реформы М. Горбачева, вполне рациональные сами по себе и даже почти своевременные, создали дополнительную и очень высокую нагрузку на структуры Голема и стали той соломинкой, что переломила хребет верблюду. Вся эпоха М. Горбачева — это системные "сбои".
Надо сказать, что Голем делал все, что мог. В истории Чернобыльской катастрофы видны его попытки, уже беспомощные, как-то предотвратить катастрофу. Отсюда и задержка с началом эксперимента по распоряжению Киевэнерго, и "нежелание" реактора "подниматься", и сомнения операторов в правильности своих действий. Но "на скорость пули" все это если и повлияло, то в отрицательном смысле. И после катастрофы советский Голем продолжал вести себя нерешительно и непоследовательно, то блокируя информацию о случившемся, то открывая ее, то пытаясь выстроить на Украине что-то вроде западной системы "бизнес как обычно", то вдруг спешно и бездумно эвакуируя население.
Нужно подчеркнуть: речь идет не о "нерешительности и колебаниях" чиновников, а о неспособности сложной ("живой") информационной системы, квазиорганизма, контролировать физическую и информационную среду своего существования. Причем, эта неспособность проявлялась на всех уровнях: формально-бюрократическом, военно-организационном, информационном, "магическом".
"Магия" в данном случае не подразумевает никакой мистики. Еще раз подчеркну: Голем — информационный объект, представляющий собой аналог нейронной сети. Элементами этой сети служат звенья административной системы, роль "нервных импульсов" играют обобщенные документы (директивные и индикативные) в любой форме, включая телефонные звонки и устные распоряжения. Конституция, законы, циркуляры и другие документы, имеющие особый статус — например, обязательные для всех, — могут рассматриваться как аналог жестких "рамочных" убеждений человеческой личности, фиксирующий ее идентичность. Не только исполнительные органы государства, но и все государственные служащие являются "щупальцами" Голема.
В 1980-х, когда теория информационных объектов только создавалась, предполагалось, что Голем в принципе не способен использовать индивидуальные способности своих носителей, более того, любые их самостоятельные действия создают угрозу существованию Голема. Все оказалось гораздо интереснее: информационная структура Голема пропечатывается в подсознании чиновников. Это обеспечивает действенную связь, работающую в двух направлениях.
Во-первых, Голем знает все, что знают его носители. В принципе это — бессмысленное и бесполезное для него знание: человек (рассматриваемый как личность) и информационный квазиорганизм Голема разобщены семантически и онтологически. Голем не может воспользоваться опытом, памятью, знаниями человека, подобно тому, как человек не может воспользоваться информацией, сосредоточенной в клетке. Но на уровне подсознания человек пользуется клеточной памятью. Аналогичным образом, на уровне своего "информационного бессознательного" Голем пользуется памятью человека. Иными словами, о том, что для него жизненно важно, административный квазиорганизм осведомлен, причем осведомлен досконально.
Во-вторых, на уровне своего подсознания любой чиновник "знает" все, что знает Голем как целое (хотя, разумеется, он не рефлектирует это знание и не может перевести его в текстовую форму). Это общее знание создает основу для коллективных реакций аппарата, которые ошибочно считают рефлекторными.
Кроме того, воздействуя на подсознание носителя, Голем может побудить его что-то сделать и забыть об этом (во всяком случае, не отрефлектировать этот поступок). Конечно, речь не идет о "манипуляции", "заговоре" и чем-либо подобном, тем более что административный квазиорганизм, скорее всего, не подозревает о существовании людей. Просто такие "големно-бессознательные реакции" обеспечивают Голему гомеостаз в тех случаях, когда формальное управление через директивную информацию и исполнительные органы заведомо запаздывает.
(На уровне личности существует аналогичный приспособительный механизм: человек начинает реагировать на опасность раньше, чем ее осознает. Это свойство психики спасло жизнь не одному водителю.)
"Големо-бессознательные реакции" играют заметную роль в предупреждении крупных катастроф и делают практически невозможной катастрофу глобальную, типа ядерной войны[1]. При этом с точки зрения рефлектирующего разума, находящегося вне системы (в позиции наблюдателя), модифицируются вероятности событий, что, собственно, и является магией.
В своей книге Г. Медведев подробно пишет, как 26 апреля 1986 года в Чернобыле не сработали технические и социальные защитные механизмы. Действительность оказалась даже страшнее: высшая, социосистемная защита, основанная на взаимодействии человека и Голема, аккумулирующая опыт и знания многих людей, не сработала. Ни Дятлов, ни Топтунов, ни Акимов не прислушались к своим предчувствиям, реактор, хотя и неохотно, вышел на критический режим 300 МВт (тепловых), а "отсрочка, которую дал нам диспетчер Киевэнерго, сдвинув испытания с 14 часов 25 апреля на 1 час 23 минуты 26 апреля, оказалась на самом деле лишь прямым путем к взрыву.."
Голем оказался таким же бессильным, как и люди.
Знал, для чего и пахал он, и сеял,
Да не по силам работу затеял…
В Китае способность Големов поддерживать мировой порядок описывалась как симпатическая связь Государя (который был Представлением административного Голема Китая, вочеловечивал его) и Неба. Если в стране начинались неурядицы или катастрофы, значит, Государь потерял эту связь и стал неугоден Небу. Приходило "время перемен". Известную фразу — чтобы тебе жить в эпоху перемен! — "западные варвары" воспринимают совершенно неправильно. Речь идет не о том, что перемены несут за собой зло. Напротив, перемены это зло исправляют и восстанавливают систему отношений Земли с Небом. Но сама "эпоха перемен" является откликом на продолжительное "нестроение", на резонансный всплеск несчастий и бедствий.
Катастрофы 1985–1989 гг. показывают, что советский Голем более не мог содержать страну в порядке. Реформы М. Горбачева запоздали: случись они в 1968 году, а не в 1986-м, может быть, удалось бы поискать и найти какой-нибудь скрытый шанс. Но в середине 1980-х они могли привести лишь к одному: перенапряжению всех исполнительных механизмов, административным "судорогам" и, в конце концов, к распаду единой страны. Голем Советского Союза умер, распавшись на множество маленьких "големчиков", более простых и на какое-то время организационно эффективных. Советский эгрегор, информационный объект более сложной природы, обладающий "душой" (хаотической составляющей, которая проявляется как "свобода воли") и производящий онтологии, влачит жалкое существование, хотя он, как справедливо заметил такой друг России, как З. Бжезинский, еще жив.
Из всех информационных объектов Големы — самые простые. Мы давно перестали их демонизировать и мало-помалу начинаем использовать огромные возможности "социосистемного бессознательного". В сущности, Големы — медлительные, неповоротливые, но мощные социальные машины, созданные общественной эволюцией, как отклик на индустриальный кризис управления, эдакие "гидроусилители", передающие "усилие" от "руля" непосредственно к исполнительным механизмам. Да, конечно, будучи квазиорганизмом, Голем пожирает ресурсы и заботится, в конечном счете, только о себе. Подобно любой машине, он "делает то, что вы ему велели, а не то, что вы при этом имели в виду", — например, получив команду провести индустриализацию без посторонней помощи и в кратчайшие сроки, Голем выполнил ее, организовав систему ГУЛАГа. В команде оговорка насчет "общечеловеческих ценностей" предусмотрена не была, а что это такое — Голем не знает и догадываться на этот счет не умеет. Между прочим, при организации следующего "рывка" в 1950-1960-е годы задача Голему была поставлена гораздо более точно, и издержки свелись в основном, к "кукурузе" и "кузькиной матери". Да, Голем не выполнит приказ, угрожающий его собственному существованию и (экстенсивному) развитию, но, может быть, это и к лучшему? Такое свойство Голема препятствует всяким результативным действиям, направленным на сокращение административного аппарата, но оно же погасило нарастающие колебания в социосистеме, когда развернулся Карибский кризис 1962 года.
Конкретно в Чернобыльской катастрофе Голем был неудачлив, но заведомо не злонамерен. Он не сумел предотвратить катастрофу, крайне неудачно организовал систему "общественных связей" вокруг нее, но, по крайней мере, обеспечил соорганизованность при ликвидации прямых последствий аварии.
Свидетельствует С. Н. Овсянников: "…Мне довелось работать начальником отдела охраны труда в 3-й смене, т. е. это октябрь-ноябрь. Хотя основные работы по сооружению стены подпорной начались еще в августе месяце. Вот спустя 20 лет, что хотелось бы отметить. Во-первых, тот высокий патриотизм, который был воспитан в Советском Союзе, это отбрасывать нельзя, и особенно в Средмаше. Та высочайшая исполнительская дисциплина, так же как и героизм и самоотверженность, они позволили в эти сроки выполнить задание правительства, политбюро, в самые сжатые сроки, потому что опыта аналогичного к счастью, не было, и дай Бог, чтобы он в дальнейшем не был. Работали в теснейшем контакте коллективы строителей и монтажников, а также проектных и проектно-технологических организаций и институтов. То есть завтра надо выполнить какую-то работу, сегодня вечером сидит технолог, сидит проектировщик, к вечеру идет на заготовительную базу документация, и утром уже начинается работа. Вот за период работы хотелось бы отметить, начиная с первой смены, через управление строительства прошло более 50 тысяч человек, работников Средмаша. Это большая армия, и в этой армии выполнить все требования, обеспечить и организовать это, чтобы каждый знал свое дело, стоило больших усилий. Я еще раз подчеркиваю, за счет высокой исполнительской дисциплины и ответственности десять раз там или два раза повторять никому не нужно было. Задача стоит, и все шли выполнять. Там не было такого, не искали причины, чтобы не выполнить, а искали способы. И вот этот опыт, который там был, он был использован уже и в дальнейшем. Уже в 88-м году, уже в структуре Средмаша, тот положительный опыт работы по организации строительно-монтажных работ был использован и нашел отражение в отраслевой системе управления охраны труда. Что еще хотелось бы подчеркнуть. Вот за полугодовой период работы Управления-605 при выполнении, я подчеркиваю, основных строительно-монтажных работ не произошло ни одного несчастного случая. Это говорит о многом, об ответственности и дисциплине".
Люди, конечно, делали все, что от них зависело, и даже больше, но и информационный объект Голем старался как мог: в таких условиях, при таком объеме работ, при 50 000 человек (действительно, армия величиной в два стандартных корпуса) — ни одного несчастного случая, это ведь тоже выбивается из общих статистических закономерностей. Повторю еще раз: Голем в физическом пространстве ничего сделать не может, но он в состоянии повысить согласованность, часть коммуникационных и ведомственных проблем решить "автоматически", на уровне подсознательных действий, не рефлектирующихся их непосредственными исполнителями.
Големы и некоторые другие информационные объекты ("кольца", "эгрегоры") были описаны к началу 1990-х годов, хотя их математическая теория начала создаваться только в 2000-х силами Ф. Дельгядо и Р. Исмаилова. Однако в 1995 году возникли сначала смутные, а затем все более оформленные подозрения относительно существования принципиально нового класса этих "живых" квазиорганизмов. Толчок к этому дала публикация в юбилейном издании "Цусимы" А. Новикова-Прибоя материалов суда над офицерами Второй Тихоокеанской эскадры.
К тому времени у меня сложилась концепция "презумпции честности". В противовес расхожим представлениям, что "все постоянно врут", а "нас обманывали с детства" (люблю я эту фразу из "Дракона" Е. Шварца, поэтому и поставил ее в текст второй раз!), что ложь разлита везде — в мемуарах, в докладах и документах, в показаниях, в официальной статистике и т. д., я пришел к выводу, что абсолютное большинство людей говорит и пишет правду хотя бы потому, что врать не умеет.
Сразу введем уточнение: "правда" не означает соответствия информации объективной Реальности (даже в предположении, что такая Реальность есть и она — единственная). Имеются в виду субъективные намерения "свидетеля", его "добросовестность". Он может ошибаться, его позиция может быть обусловлена личными, групповыми или социальными интересами (это легко вскрывается и учитывается при анализе), но он не лжет осознанно, не говорит того, во что сам не верит.
Дело здесь просто в системных свойствах информации. Построить "самосогласованную ложь", отвечающую минимальным критериям правдоподобия, очень трудно. Эта работа эквивалентна построению Отражения, например, в форме самодостаточного литературного мира, имеющего потенциал к самостоятельному развитию и способного принимать в себя внешнее рефлектирующее сознание (хотя бы на время ролевой игры). И много таких миров, не опирающихся на Текущую Реальность везде, где это только возможно, вы знаете? Ну Толкиен, ну Стругацкие, ну Желязны. Может быть, Ван Зайчик еще. Кого-то я, наверное, опустил. Если снять оговорку насчет Текущей Реальности, удастся вспомнить пару сотен фамилий… скажем так, первую тысячу. Учтем, что не все, способные к сотворению миров силой своего воображения, работают в области литературы и кино (есть еще музыка, живопись, наука, разведка и государственная безопасность), оценим количество способных "врать" в 10 тысяч человек. С учетом того, что на земле живут 6 миллиардов людей, вероятность столкнуться с "системной ложью" составляет 1,7 на десять в минус четвертой процента.
Что же касается "несистемной лжи", то ее действительно много, но даже когда это делается вполне профессионально, то есть на уровне государства, "белые нитки" выползают отовсюду и "картинка" сразу рассыпается. Провокацию в Глейвице готовили профессионалы из германских спецслужб, но она не убедила толком даже самих немцев. Пришлось А. Гитлеру выдавать действительное за желаемое: "…а будет ли этот правдоподобным, не имеет значения".
Поскольку построить "правдивую ложь" трудно, а в статистике — почти невозможно, поскольку быть "пойманными за руку" на явном обмане унизительно и в большинстве случаев небезопасно, поскольку, наконец, ложь надо "придумывать", то есть затрачивать интеллектуальные усилия, в то время как люди в этом плане обычно, очень ленивы, то люди говорят и пишут "субъективную правду", разумеется приукрашивая ее по мере возможности и подавая со своей личной позиции.
Так вот, анализируя показания офицеров со сдавшихся кораблей, я пришел к выводу, что либо их всех надо считать тупыми идиотами, не способными придать показаниям хотя бы внешнее правдоподобие (на уровне школьников, объясняющих директору причины опоздания), либо… обычно на этом "мысль останавливается" (О. Куваев), хотя осталось сделать лишь один шаг: либо они говорили правду.
Но как же неправдоподобно выглядит эта правда!
"Я машинально приказал поднять белый флаг… Наверное, кто-то поднял японский флаг, но я не знаю кто… вообще этого момента не помню… все, как в тумане…" И так далее.
В рамках того, о чем говорилось выше, перед нами явная попытка отрефлектировать задним числом бессознательные действия. Но Голем здесь уж точно ни при чем, капитуляция эскадры была ему крайне невыгодна.
Неожиданно я понял, что события в Японском море подчеркнуто сюжетны. В самом деле, если бы я сочинял фантастический роман в жанре "альтернативной истории" и в этом романе находящаяся на подъеме Япония должна была разгромить старую, "беременную революцией" Российскую Империю, какой финал мне бы понадобился? Да, этот самый: капитуляция остатков эскадры, сдача в плен адмирала З. Рожественского, беседа в японском госпитале между ним и X. Того. В дальнейшем в истории отыскались многие события или событийные линии, которые все воспринимают, как само собой разумеющееся, которые исторически достоверны, но совершенно невозможны психологически. Якобинский террор и практически все "великие революции". "Сто дней" и Ватерлоо. Расстрел царской семьи. Капитуляция германского флота в 1918 году. Самоубийство Гитлера. Уничтожение южнокорейского "боинга". Падение "башен-близнецов". Вторжение С. Хуссейна в Кувейт. Приход У. Черчилля к власти в Великобритании весной 1940 года. Путч ГКЧП в августе 1991 года. (…)
Во всех случаях бросается в глаза следующее:
события психологически недостоверны (эти люди не могли поступить в таких ситуациях подобным образом), но воспринимаются окружающими и впоследствии мировой общественностью без внутреннего протеста;
события сюжетны, литературно-кинематографичны, их участники часто произносят (это документировано!) "исторические фразы", которые прекрасно смотрятся на бумаге, но невозможны "по жизни"[2] — в стрессовых ситуациях люди так — гладкими литературными афористичными фразами — не говорят (недаром подобные фразы постоянно обыгрываются в анекдотах и пародиях);
для поведения участников характерна амбивалентность, попытки одновременно предпринять ряд действий, направленных на достижение прямопротивоположных результатов (в символьной форме: "Открыть огонь, но ни в коем случае не стрелять!", "Поднять белый флаг, но не сдаваться", "Реактор цел, подавайте воду, а графит с площадки уберите!", "Провести первомайскую демонстрацию, а людей эвакуировать!", "Авианосец взять на буксир, предварительно затопив", "Жертв и разрушений нет, но после самоотверженного труда город стал еще краше, а память о погибших навеки останется в наших сердцах");
для показаний участников "постфактум" характерны семиотические конструкции "машинально", "как в тумане", "не припоминаю", "будто во сне", свидетельствующие о бессознательности и нерефлектируемости ряда поступков, некоторые моменты полностью вытесняются из памяти свидетелей, характерно психологическое "переключение", когда поступки, ранее считающиеся в принципе невозможными, вдруг начинают восприниматься как единственно возможные[3];
ощущение выполненного долга у непосредственных участников событий ("я все сделал правильно!") при острых депрессивных состояниях, вплоть до реактивных психозов, у тех, кто до самого конца сохранял свою психическую независимость и способность к рефлексии[4].
Все это хорошо объясняется гипотезой о существовании информационных объектов, заданных не просто на совокупности людей (подобно Големам и Эгрегорам, представляющим собой, как уже отмечалось, аналог нейронных сетей, сотканных из людей-носителей и организационных структур, формальных и неформальных, в которые эти люди погружены), но на совокупности поступков людей. Големы и Эгрегоры, в принципе, принимают человека таким, каков он есть, и лишь иногда, в критических ситуациях, подправляют его бессознательные действия. Объекты нового класса, Динамические сюжеты (скрипты) модифицируют поведение людей, подчиняя их слова и поступки определенной жестко заданной логике: человек, находящийся "под управлением" Сюжета делает все, чтобы реализовать этот Сюжет, невзирая ни на какие последствия. Как отмечал еще Эсхил:
Бог заманивает в сети
Человека хитрой лаской,
И уже не в силах смертный
От сетей судьбы уйти.
Понятие судьбы, кармы, предопределенности — древняя попытка рефлексии Динамических Сюжетов. Огромна была роль христианства (и буддизма) в освобождении человека от поведенческих "скриптов", но полностью разрешить эту задачу не удалось.
Заметим, что те, кто пытается противопоставить себя Сюжету, подвергаются сильнейшему психологическому давлению и тем или иным способом Сюжетом нейтрализуются. Отсюда, в частности, амбивалентные действия: императивы Сюжета борются с императивами личности, — и бессознательность поступков. Напротив, за добросовестное выполнение своей роли Сюжет вознаграждает местом в истории и чистой (несмотря ни на что!) совестью[5].
Все крупные катастрофы сюжетны и относятся к Сюжету "Армагеддон — Апокалипсис". Катастрофа воспринимается в общественном мнении как Божий гнев, наказание свыше. Непосредственные свидетели и участники видят ее как "Страшный суд", "Конец света" в миниатюре. Умберто Эко не зря завершил "Имя розы" "космическим" пожаром, в огне которого гибнет и библиотека, и само Аббатство.
Если Голем стремится за счет бессознательной деятельности людей разрушить цепочку связей, образующую катастрофический контекст, то Сюжет катастрофы делает прямо противоположное, он искусственно создает такую цепочку:
"— стремясь выйти из "йодной ямы", снизили оперативный запас реактивности ниже допустимой величины, сделав тем самым аварийную защиту реактора неэффективной;
— ошибочно отключили систему ЛАР, что привело к провалу мощности реактора низке предусмотренного программой; реактор оказался в трудноуправляемом состоянии;
— подключили к реактору все восемь главных циркуляционных насосов (ГЦН) с аварийным превышением расходов по отдельным ГЦН, что сделало температуру теплоносителя близкой к температуре насыщения (выполнение требований программы);
— намереваясь при необходимости повторить эксперимент с обесточиванием, заблокировали защиты реактора по сигналу остановки аппарата при отключении двух турбин;
— заблокировали защиты по уровню воды и давлению пара в барабанах-сепараторах, стремясь провести испытания, несмотря на неустойчивую работу реактора. Защита по тепловым параметрам была отключена;
— отключили системы защиты от максимальной проектной аварии, стремясь избежать ложного срабатывания САОР во время проведения испытаний, тем самым потеряв возможность снизить масштабы вероятной аварии;
— заблокировали оба аварийных дизель-генератора а также рабочий и пускорезервный трансформаторы, отключив блок от источников аварийного электропитания и от энергосистемы, стремясь провести "чистый опыт", а фактически завершив цепь предпосылок для предельной ядерной катастрофы…" [6]
Сюжет катастрофы резонансно усиливается сценарием "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда". Вновь обратите внимание на литературность происходящего: если в первой главе романа или в первых кадрах фильма вам говорят, что какой-то корабль физически не может утонуть, самолет — упасть, а реактор или завод — взорваться, вы без всякого труда угадаете, что именно это и произойдет. Моряки давно обратили внимание на это обстоятельство: "Море не любит непотопляемые суда"…[7]
Разместить в информационном пространстве значимый и различимый сигнал "этого не будет", значит "включить" Сюжет катастрофы в своей самой жесткой версии, версии "Титаника". Божьи мельницы мелют медленно, но, как правило, ждать беды долго не приходится. Для "Титаника" и швейцарского "MD-11"[8] все кончилось сразу. Чернобыль "созревал" несколько лет:
"АЭС — самые "чистые", самые безопасные из существующих станций! — восклицал в 1980 году в журнале "Огонек" академик М. А. Стырикович. — Иногда, правда, приходится слышать опасения, что на АЭС может произойти взрыв… Это просто физически невозможно… Ядерное горючее на АЭС не может быть взорвано никакими силами — ни земными, ни небесными… Думаю, что создание серийных "земных звезд" станет реальностью…"
Другим сценарием, способным усугублять динамический сюжет катастрофы, является "гибель Империи зла". Вероятно, К.Еськов впервые отметил, насколько согласуются между собой последние страницы толкиенской эпопеи и реальный крах Советского Союза и социалистического лагеря:
"Эпоха "бархатных революций" в Восточной Европе: коммунистические ре-жимы обрушивались один за одним, по "принципу домино". Миллионы людей глядели телерепортажи, не веря своим глазам: казалось, будто где-то там и вправду наши сумели бросить в жерло Ородруина Кольцо коммунистического Всевластья, и чары развеялись"…
Но, оказывается, был и третий сценарий. В отличие от двух предыдущих — новый и вполне оригинальный. Чернобыльская катастрофа не просто "открыла" сюжет распада СССР и Восточного блока. Одновременно она "закрыла" Сюжет ядерной гонки и ядерной войны.
Вполне можно сказать, что Чернобыль произошел "вместо ядерной войны" — разумеется, не в физическом пространстве, а в информационном. Нагнетающийся десятилетиями страх не мог исчезнуть сам по себе, нужно было завершение гештальта, катарсис. Держава, уступившая в гонке вооружений и проигравшая Третью мировую войну, погибает в ядерном пожаре, правда относительно локальном, но очень убедительно демонстрирующим, как все могло быть, но теперь уже не будет. После Чернобыля страх атомной войны в любой ее версии, включая "ядерную зиму", перестает диагностироваться как общественно значимый. Как уже отмечалось, в течение последующих лет гипотеза "ядерной зимы" посредством конверсии превратилась в "глобальное потепление" (не пропадать же добру!), а "ядерная война" начисто утратила в воображении большинства людей апокалипсический характер. Сейчас она воспринимается не в логике последней смертельной схватки альтернативных мировых порядков, гарантированного всеобщего уничтожения, а в контексте борьбы с террористами и государствами-изгоями. В известном смысле, "ядерная война", подобно устаревшим технологиям и списанным самолетам, была передана для окончательной "утилизации" странам третьего мира.
В языке сценариев и Динамических Сюжетов Чернобыльская катастрофа приобретает все черты уникальной: этот скрипт, являющийся Представлением сюжета "глобальная катастрофа", завершает один глобальный сценарий (ядерная война), начинает другой (смерть Империи зла), значим для третьего ("у нас это невозможно"), существенен для четвертого (постиндустриальный барьер).
Поэтому современный мир невозможен без Чернобыля, и произойти эта знаковая катастрофа должна была только в одной из двух версий — она могла случиться или в Советском Союзе середины 1980-х годов, или в Соединенных Штатах Америки в 1967–1968 годах.
Конечно, реактор мог взорваться где угодно: уровень технологической и организационной дисциплины во всех "ядерных державах" был примерно одинаковый, и локальных аварий происходило и происходит, в общем, равное количество, — но случись ядерная авария в любой другой "редакции", кроме "советской" и "американской", она осталась бы "просто катастрофой", каких в новейшей истории пруд пруди. Что-то вроде Бхопала, который стал уроком для специалистов, памятью для двух-трех штатов в Индии и ничем для всего остального человечества.
— Чернобыль — это где-то в Австрии?
— В Австрии "Армагеддонов" не бывает…
Знаковый, символический, рубежный характер Чернобыля, его важность сразу для нескольких глобальных сюжетов, — все это привело к тому, что информация, произведенная в связи с катастрофой 26 апреля 1986 года, сама приобрела структуру, а вслед за ней — поведение, ценностные императивы, способность генерировать новые смыслы и даже по-рождать новые формы деятельности (сталкерство, илферство). Иными словами, Чернобыль стал информационным объектом, и эту особенность катастрофы нужно всегда принимать во внимание.
Заметим здесь, что Чернобыль не случайно все время сравнивают с "Титаником". За всю историю только четыре катастрофы породили информационные оболочки, способные к самостоятельному существованию и имеющие потенциал к развитию. Это — Атлантида, Вавилонская башня, "Титаник" и Чернобыль. В отношении первых двух никто уже не помнит, когда это было, и как, и было ли вообще… информационное значение события тысячелетия назад превысила реальное.
Давно истлели строители их,
Забыта мудрость богов,
Чьи слезы и нынче плещут в край
Хрустальных берегов,
И сердце Марса едва стучит
Под небом ледяным,
И ветер беззвучно шепчет, что смерть
Придет ко всем живым…
Подобно любому информационному объекту Чернобыль стремится к выживанию и распространению на новые области информационного пространства и новые формы деятельности. В настоящее время этот объект находится в стадии роста, поэтому математически точный вывод: в ближайшие годы "пострадавшие от Чернобыля" будут прирастать и в количественном отношении, и в качественном, то же самое относится к величине материального ущерба, к числу жертв катастрофы, к объему "чернобыльских" финансовых потоков, ко всевозможным "чернобыльским" публикациям. Нельзя исключить даже того, что настанет момент, когда "отрицание глобальных последствий Чернобыльской катастрофы" будет объявлено уголовным преступлением, и в уголовные кодексы Украины или, скажем, Швеции внесут статью, предусматривающую наказание на срок от 3 до 10 лет. А что? Произошло же такое с холокостом".