Семинар 7 ЧЕРНОБЫЛЬ: ОШИБКИ И ШИБКИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Семинар 7

ЧЕРНОБЫЛЬ: ОШИБКИ И ШИБКИ

Ведущий (физик, 45 лет):

— Темой данного семинара является Чернобыльская катастрофа и допущенные в связи с ней ошибки. Сверхзадачей является построение на материале анализа энергетической, атомной аварии базового сценария ошибочных действий в период с 1967 по 2006 год в сферах технологии, социологии и идеологии. Те, кому знакомо слово "трансценденция" или "онтология", могут поддерживать в рамках нашей работы онтологическую рамку.

Докладчик (член клуба "Полгалактики" с 1981 года, генетик, 48 лет):

— Как правило, при санации катастрофической ситуации и ее последствий принимаются ошибочные решения. Так было всегда, и странно предполагать, что именно в Чернобыле дело обстояло по-другому. Причины неточных действий кроются в отсутствии заранее, в спокойной обстановке продуманного алгоритма организационных действий. Невозможно предсказать заранее событие, не имеющее аналогов в предыдущем опыте. Но Гладстон сказал как-то, что все кризисы одинаковы, следовательно, существуют и типовые кризисные реакции. Примерно, по схеме, описанной У. Тенном в "Штамме "Андромеда"".

Текст на экране:

"…Он полез в карман за бумажником, порылся там и вытащил карточку, которую передал ему тогда профессор:

В СЛУЧАЕ ПОЖАРА

ОПОВЕСТИТЬ ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ 87

ЗВОНИТЬ

ТОЛЬКО ПРИ ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ

ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ

Он уставился на карточку и задумался: что же произойдет, когда он наберет двоичный эквивалент числа 87? С кем ему придется говорить? Или кто-нибудь ему позвонит? А может, будут проверять, уточнять, докладывать высшему начальству? (…) Он снял трубку и набрал этот номер.

Часы показывали ровно полночь.

(…)

Все было в полной готовности. Кабели, шифровальные устройства, телетайпы дремали в ожидании долгих два года. Но достаточно было одного звонка Мэнчика — и машина пришла в движение.

Когда он кончил набирать номер, послышалось несколько щелчков, затем низкий жужжащий звук, означавший, как он знал, что вызов переключен на одну из линий шифрованной связи. Через несколько минут жужжание прекратилось и раздался голос:

— Разговор записывается на пленку. Назовите вашу фамилию, изложите сообщение и повесьте трубку.

(…)

Мэнчик полагал, что в самые ближайшие минуты его вызовут из Вашингтона, что в ближайшие часы звонки посыплются один за другим, и не отходил от телефона. Но никаких звонков не было: не мог же он знать, что дал толчок автоматическому процессу, независимому от человека. Раз объявленная тревога по программе "Лесной пожар" протекала строго по плану и отменить ее можно было не ранее чем через двенадцать часов. Не прошло и десяти минут, как станции шифрованной связи особой секретности приняли следующее сообщение:

ВКЛЮЧЕНО

Совершенно секретно

Код CBW9/9/234/435/6778/900

Координаты дельта 8997

Следует текст

Объявлена тревога режиму лесной пожар повторяем объявлена тревога лесной пожар компетенция НАСА — медслужба армии — совет нацбезопасности

Режим вступает в действие немедленно

Дополнительные указания

Прессе не сообщать

Возможно применение директивы 7-12

Состояние тревоги до особого распоряжения

Конец

Сообщение это передавалось автоматически. Все до строчки, включая указания относительно прессы и возможного применения директивы 7-12. было предусмотрено заранее, и теперь, после звонка Мэнчика, начало проводиться в жизнь.

Через пять минут последовала еще одна телеграмма, в которой были названы члены группы "Лесной пожар"…" М. Крайтон, 1969 год

Реплика (студентка, 18 лет):

— В наши дни существует МЧС, которое вполне способно разумно реагировать на любые мыслимые неожиданности.

Ведущий (физик, 45 лет):

— Центра же по управлению последствиями немыслимых событий нет до сих пор, хотя такие события периодически происходят, и чем дальше — тем чаще.

Ведущий, он же наш руководитель, все равно говорит на семинарах больше всех, последние годы он озабочен общей теорией всего и созданием Института изучения Советского Союза. Некоторые ходят не на семинары, а на него. Он берет слово и начинает раздумчиво:

— Летом 1989 года вышел журнальный вариант "Чернобыльской тетради" Г. Медведева, и появилась возможность детально разобраться в механике произошедших событий. Именно после работы Г. Медведева я сформулировал свой собственный вердикт по поводу катастрофы 26 апреля 1986 года: "Изнасилование атомной электростанции, совершенное группой лиц по предварительному сговору, осуществленное в особо жестокой и извращенной форме и повлекшее за собой смерть потерпевшей". Я никогда не понимал послечернобыльской антиатомной истерии — ни в 1986 году, ни в 1989, ни сейчас. Не пониманию и отношения к реактору РБМК, который и в российской, и тем более в зарубежной литературе, не называют иначе чем "чернобыльский". Конечно, ретроспективно к его конструкции можно предъявить массу претензий, и не подлежит сомнению, что в наши дни подобный проект не прошел бы сертификацию и, скорее всего, даже не дотянул бы до нее. Но все это, как мне кажется, "подведение под ответ". Любимый прием историков: поскольку Германии в 1914 году не удалось осуществить "План Шлиффена", значит, этот план не соответствовал… В действительности, любая система — будь то военный план, линейный корабль, семья, страна или атомная электростанция — имеет свой "предел устойчивости". 26 апреля 1986 года с реактором РБМК были проделаны манипуляции, запрещенные любыми инструкциями и противоречащие здравому смыслу.

"— Сержант, вы не видели рядового Джонса?

— Последний раз, сэр, я его видел, когда он закуривал, стоя на часах у порохового склада.

— Но ведь это последнее, что он мог сделать!

— Так точно, сэр".

Смех в зале

Поднялось несколько рук. Студенты у нас вежливые…

Ведущий (физик, 45 лет):

— Предвижу возмущение. У нас в стране предпочитают ругать технику. А людей, погибших при катастрофе, рассматривать — ну, если не как героев, то как мучеников. Не дай Бог прямо обвинить их в случившемся!

Несколько лет назад под Иркутском разбился Ту-154. Следствие в кратчайший срок установило и озвучило причину катастрофы — элементарную ошибку пилотирования, вызванную невниманием пилота. Какой поднялся шум — и со стороны родственников погибших, и со стороны профессиональных союзов — не только российских! В конце концов пришлось опубликовать стенограмму расшифровки голосового регистратора, известного как "черный ящик" (хотя он не черный и ящиком не является), после чего голоса недовольных несколько утихли.

Если так уж нужно найти виновного в Чернобыльской катастрофе, то это — начальник смены старший инженер управления реактором (СИУР) Леонид Топтунов. И если мы ищем — и находим — оправдание его ошибкам, то следует проявить справедливость и по отношению к реактору РБМК и людям, его сконструировавшим. Они тоже не все знали, не все предвидели и работали в условиях сильнейшего давления…

Докладчик

(генетик, 48 лет, перехватывает инициативу):

— Вообще, разговор об "ошибке" нуждается в развитии.

У того же Г. Медведева много говорится об ошибках надзорных организаций, которые обязаны были запретить эксперимент по "выбегу" реактора. Но, помилуйте, братцы-естественники, с чего бы это? Эксперимент был вполне осмысленным, заявка была соответствующим образом оформлена, а что касается предварительного отключения едва ли не всех аварийных установок, то никто, находясь в здравом уме, не предупреждает о таких вещах начальство и контролирующие инстанции.

Находясь в этой позиции, я бы разрешил эксперимент и физический, и биологический…

Разрешил бы я его, друзья, и находясь в позиции Брюханова. Ну, может быть, внес мелкие коррективы — типа того, что кнопка МПА должна быть подключена к исполнительным механизмам. Здесь я проконсультировался с физиками: при подготовке эксперимента допущена ошибка очевидная, но, кстати, практически не влияющая на развитие катастрофической ситуации.

Я не стал бы, находясь в позиции Дятлова, командовать СИУРом, тем более — с переходом на крик, личности и частности, поскольку не приемлю подобного стиля управления — безотносительно к катастрофам и реакторам. Но, находясь на месте Дятлова, я бы тоже использовал все возможности, чтобы все-таки провести эксперимент. Разница, в общем, теоретическая: Дятлов де факто приказал "поднимать" реактор, я бы ограничился "намеком, обязательным для исполнения". И сел бы в тюрьму… Без морального состава, так сказать…

— Особенностью поколения 1960-х является то, что вы все — немножко физики — скажет мне девушка журналистка в кулуарах. — Это даже страшновато как-то. Почему же "они, американцы" вас сделали… — эх, гнет конспирологическую линию молодежь, а у нас в плане выпустить ее только в следующем цикле семинаров. Пока я улыбаюсь девушке загадочно и говорю, что все так и есть…

Ведущий (физик, 45 лет):

— А вот на месте Топтунова я бы "поднимать" реактор не стал. Во всяком случае, остановился бы до потери стабильности и управляемости процессов теплообмена. И кстати, не стал бы — не столько из соображений безопасности, сколько из-за технической неэстетичности таких действий. И, раз начав эксперимент, я не стал бы бросать аварийную защиту. Не из знания, полученного, конечно пост-фактум (хотя, вообще-то, СИУР на своем месте обязан знать такую особенность реактора, как всплеск реактивности в момент падения стержней). Не из предчувствия. По двум вполне тривиальным причинам: во-первых, эксперимент нужно доводить до конца. А во-вторых… во-вторых, нестабильность работы сложной технической системы всегда ощущается "кожей", и Топтунов ее ощущал. Но существует жесткое правило: если система находится в неустойчивом состоянии, нельзя делать резких движений. Надо очень медленно возвращать ее к норме. То есть применительно к данной ситуации, опускать аварийные стержни по одному.

Докладчик (генетик, 48 лет):

— Совершенно неочевидно, что такие действия предотвратили бы взрыв — это самое ваше "насилие над реактором" в моем мысленном эксперименте тоже зашло достаточно далеко… не всегда же мы стопроцентно полагаемся на волю Аллаха, не привязывая при этом верблюда. Так что, отмеченные сценарные "развилки", вероятно, несущественны.

А вот что существенно, так это действия операторов после свершившейся катастрофы. Шок, сознание вины, горя и ответственности — все это, несомненно, "имело место быть", но Топтунова с Акимовым это оправдывает не больше…

Реплика (юрист, 28 лет):

— …чем правонарушителя оправдывает то обстоятельство, что в момент совершения преступления он был пьян.

Докладчик (генетик, 48 лет):

— Суммируем информацию, которая была доступна старшему инженеру по управлению реактором непосредственно после катастрофы.

Во-первых, реактор находился в неустойчивом состоянии, что было вызвано потерей мощности с возможным "отравлением" активной зоны продуктами распада и последующим насильственным разгоном энергоблока путем выведения из активной зоны регулирующих стержней "неприкосновенного регулировочного запаса". Согласны, физики? — обращается он к залу.

Сегодня там два физика. Они кивают.

Во-вторых, в момент катастрофы из активной зоны были выведены почти все регулировочные стержни, следовательно, реакция деления была максимально интенсивной.

В-третьих, поскольку насосы сорвали подачу, были основания полагать, что в момент катастрофы рабочая зона осталась без охлаждающей воды, что должно было привести к перегреву реактора и опять-таки его разгону.

Молодежь вздыхает, этот биолог так смыслит в физике, как им не снилось разбираться в собственной специальности. Нас преследует семинар о поколениях. Детишкам впору снимать фильм "Странные взрослые".

Ведущий (физик, 45 лет):

— "А дальше беда за бедой как по нотам…" Произошел, конечно же, взрыв или даже серия взрывов, после чего отключилась вся телеметрия реактора, причем сельсин-указатели положения регулирующих стержней остались в "верхнем" положении. В помещениях энергоблока распространяется сильный запах озона.

От слов про сельсин-указатели молодежь увяла. Очень действует на нервы, если не понимаешь, что же там происходило… Только "бум и все… Буль-буль и точка… Я вообще не понимаю, зачем делают АЭС". После семинара родится много фольклора, сценарий фильма, реалити-шоу, и не разбирающаяся в физике молодежь станет знаменитой в своей области… А пока мы, сорокалетние, здесь главные…

Докладчик (генетик, 48 лет):

— Разумеется, величину радиационных полей на станции и в ее окрестностях операторы на тот момент не знали. Хотя отсутствие измерительных приборов на атомной станции решительно не укладывается в мое понимание… Но на дворе стоял 1986 год. По советской традиции дозы радиации, полученные во время работы или службы, тогда жестко засекречивались, что автоматически превращало любой дозиметр в "режимное оборудование", пользование которым строго регламентировалось. Поскольку лишние проблемы никому не нужны, эти приборы обычно держали под замком и выдавали под расписку при острой надобности. ЧАЭС в этом отношении ничем не выделялась из прочих советских "объектов". Самое смешное заключалось в том, что эти же самые приборы можно было без особых проблем получить в организациях гражданской обороны, в том числе — в доброй половине советских школ. Я заканчивал специализированную школу в Казани, и на уроках НВП (начальной военной подготовки) учился работать и с мультидиапазонным радиометром, и с обычными дозиметрами, и с войсковыми приборами химической разведки. Кстати, вопреки распространенному мнению, прибор для измерения радиации можно сделать из любой подручной электроники (например, усилительного каскада на транзисторе) и школьного миллиамперметра. Точность будет, конечно так себе, без калибровки — "плюс-минус 10 %" но для того, чтобы составить представление об обстановке — вполне достаточно. С другой стороны, когда в помещении, рядом с которым находится аварийный ядерный реактор, появляется запах озона, величину радиационных полей можно оценить без всяких приборов…

Таким образом, у операторов имелась вся необходимая информация, чтобы в течение первых пяти минут после взрыва прийти к выводу, что авария имеет очень серьезный характер…

Реплика (физик, 35 лет):

— То есть произошел так называемый "останов" реактора, и, судя по всему, это был "положительный останов", неуправляемый разгон с потерей охлаждения и как минимум с расплавлением активной зоны. Подобные ситуации, друзья, не содержат "развилок", и правильные ходы в них — единственные и давно известные.

Докладчик (генетик, 45 лет):

Во-первых, один человек, "по уставу" — начальник смены Акимов должен принять на себя руководство и всю полноту ответственности.

Во-вторых, он должен обеспечить немедленную эвакуацию с площадки всех, без кого он может обойтись.

В-третьих, ему следовало немедленно передать "по команде" предварительную информацию о случившемся, это можно было поручить Топтунову. Кроме руководства, информация должна быть сообщена на соседние энергоблоки и в штаб гражданской обороны. Это мне сегодня известно, не то что им и тогда. Это дисциплина нормальная, производственная…

В-четвертых, необходимо лично и в одиночку осмотреть помещение станции и непосредственно реактор, составить полное, точное, непредвзятое представление о масштабе случившегося и о состоянии реактора. Капитан корабля он или нет?

В-пятых, за это время Топтунов должен был составить полный, точный и непредвзятый письменный отчет обо всех действиях операторской смены в последние 30 минут перед катастрофой.

В-шестых, полученную информацию, теперь уже окончательную, нужно передать руководству, опять-таки дублировать в штаб гражданской обороны.

Эти действия потребовали бы приблизительно трех часов (с учетом качества телефонной связи и неизбежных задержек), стояли бы жизни Акимову и, вероятно, Топтунову, но спасли бы от переоблучения остальной состав смены, предотвратили бы попытки подавать воду в разрушенный реактор и способствовали бы осмысленному развертыванию операции по ликвидации последствий аварии.

Я закончил…

Ведущий (физик, 45 лет):

— Катастрофа, господа, есть катастрофа, и даже самые удачные действия операторской смены уже не могли ничего исправить. Может быть, и от точной информации с АЭС не было бы большой пользы… Большая Административная структура бывшей Империи имела огромное информационное сопротивление, и нет никакой гарантии, что "сигнал" из Чернобыля дошел бы "наверх" без существенных искажений. Но в ситуации, сложившейся 26 апреля 1986 года, трудно предложить за Топтунова и Акимова что-то лучшее. Те "естественные" поступки, которые они совершили в Текущей Реальности, будучи бессмысленно самоотверженными, лишь привели к усугублению ситуации. Лорд Нельсон сказал когда-то: "Англия не ждет от вас подвига. Она ждет, что каждый из вас просто исполнит свой долг".

Реплика (математик, 38 лет):

— Предложенный здесь "условно оптимальный" вариант поведения операторов после аварии является форсированным. К нему можно добавить несколько тактических "примочек". Например, обыкновенные респираторы облегчили бы положение людей, работающих на площадке ЧАЭС, где воздух был насыщен радиоактивными аэрозолями. Респираторов, конечно, не было. Вспомним, господа, что дело происходило в стране с развитой системой гражданской обороны, в стране, которая, как считалось, была готова к ядерной войне… "у меня просто нет слов, во всяком случае цензурных". В 1915 году под Ипром английские солдаты, столкнувшиеся с первой в истории газовой атакой, делали респираторы из подручных средств. И на уроках начальной военной подготовки нас, советских школьников, этому вообще-то учили. Да, способ, конечно, не слишком привлекательный, но раз уж выбирать не из чего…

Кстати, позднее, когда в районе Припяти была развернута группировка ВВС, которая с высоты 120–150 метров бомбила энергоблок мешками с песком, летчики получали большие дозы излучения. Гамма- и нейтронный поток шел снизу, и, чтобы в какой-то мере защититься от него, достаточно было положить под сиденье свинцовый лист. До этой идеи, которая также восходит к 1916 году… Немецкие летчики-наблюдатели, летавшие на разведку французских батарей на Маасе, получали ранения в ноги и ягодицы при обстреле самолетов из винтовок снизу. Чтобы как-то защитить себя, пилоты начали подкладывать под сиденья листы стали или того же свинца. Потери резко снизились, а качество разведывательных данных возросло. Так вот, наши додумались до этого, только когда первые 27 экипажей уже выбыли из строя. Пилоты в 1986 сражение под Верденом не изучали. Но неужели в штабе воздушной армии не нашлось ни одного офицера, элементарно знакомого с историей собственного рода войск?

Мы опять сваливаемся в развилку поколений. Подтянувшийся до нас математик, любитель военной истории, формировал свою картину мира во время, когда было важно "знать" и "понимать"; ощущать и потреблять было менее интересно.

Докладчик (генетик, 48 лет):

— Кстати, сотрудники станции, похоже, не имели представления о стадиях лучевой болезни, хотя это также входило в школьный курс военной подготовки. Иначе им было бы известно, что рвота означает поражение слизистых оболочек и дозу порядка 300–400 бэр, близкую к смертельной. То есть даже без дозиметров можно было построить вполне адекватное представление о ситуации и, наверное, спасти нескольких человек, вовремя отправив их вон со станции.

Реплика (юрист, 28 лет):

— Заметим, коллеги, рассчитывая "форсированный оптимальный вариант", мы нигде не пользовались апостериорной информацией, в отличие от вашего Г. Медведева, который всегда неявно исходит из "конечного результата". Например, слова М. Петросьянца "наука требует жертв" он называет "кощунственными". Между тем, находясь на месте М. Петросьянца и владея только той информацией, которую в тот момент, 6 мая, имел председатель Госкомитета по использованию атомной энергии, практически любой функционер произнес бы нечто подобное. Кстати, наука и в самом деле затребовала и унесла много жертв, хотя сразу после Чернобыля об этом, может быть, не стоило говорить вслух с высокой трибуны…

Ведущий (физик, 45 лет):

— Подведем итоги. За множеством "вопросительных знаков", поставленных Г. Медведевым к вполне разумным действиям и решениям самых разных лиц, теряется представление о реальных промахах и просчетах, которые нужно учесть в качестве урока на будущее. Причем, говоря об уроке на будущее, я имею в виду отнюдь не аварию на АЭС. Подобно армии, которая всегда готовится к предыдущей войне, страновая безопасность готовится к предыдущей катастрофе…

Реплика (юрист, 28 лет):

— Ты называешь разумным уровень представлений, бытовавших ДО взрыва?

Ведущий (физик, 45 лет):

— Да, конечно… Что касается фундаментальных ошибок, то, в сущности, она одна, и повторяется на всех уровнях — от Политбюро и Совета Министров до операторов 4-го энергоблока: отсутствие заранее заготовленного, организационно прописанного алгоритма действий на случай принципиально непредвиденной ситуации — того самого "лесного пожара", про который говорил наш докладчик. Можно, конечно, принимать правильные решения и без такого "заранее составленного и утвержденного" плана, но чтобы действовать безошибочно в условиях сильнейшего стресса и острого информационного голода, нужны психологические практики "из будущего" и антропологические типы оттуда же. Предварительное планирование намного проще и почти настолько же эффективно.

Реплика (журналист, 23 года):

— Господин Медведев много говорит о роли "системы" в Чернобыльской катастрофе, понимая под "системой" и "эпоху застоя", то есть социальные институты развитого социализма, и структуру Минатома, и советскую организацию НИР/НИОКР. Я согласен с тем, что события 26 апреля 1986 года носили системный характер, но, думаю, социализм тут был совершенно ни при чем. В конце концов, Тримайл Айленд мог закончиться взрывом, сравнимым с Чернобыльским. Это ведь просто огромное везение, что водород, скопившийся в американском реакторе, не взорвался. Мог и рвануть. Обязан был рвануть…

Ведущий (физик, 45 лет):

— Опыт показывает, что технологические катастрофы слабо зависят от социальных условий… Если, конечно, совпадают фазы развития. То есть с Ираном пока равняться в катастрофах не будем.

В некотором смысле катастрофа — сама по себе система, и именно поэтому я отказываюсь верить в абсолютно безопасные атомные станции. Я говорю это безотносительно к культуре конструирования, производства и управления… Люди придумали технические решения, зачастую впечатляюще красивые и оригинальные, которые призваны обеспечить физическую невозможность "положительного останова" и радиоактивного загрязнения среды. Например, в реакторах со свинцовым охлаждением физически невозможно прийти к кризису теплоотдачи. Кроме того, активная зона "зашита" в шестидесятиметровый слой свинца, и, если с реактором все-таки что-то случается, автоматически происходит захоронение с надежным экранированием расщепляющихся материалов.

Но я-то солидарен с булгаковским Мастером: "Да что я, других стихов не читал, что ли?"

Реплика (генетик, 48 лет):

— А я и с профессором Малькольмом из "Парка юрского периода" М. Крайтона: "Чтобы заключить, что ваша система безопасности ненадежна и не может во всех случаях обеспечить изоляции) полигона от окружающей среды, мне вовсе не обязательно знать, как именно она устроена". Поэтому, когда зеленые настаивают на опасности АЭС, я, как и уважаемый Ведущий, с ними соглашаюсь. "Бывают в жизни ситуации, когда недружелюбный человек говорит неприятные вещи в невежливой форме, а по существу он прав". Другой вопрос, что атомные электростанции более безопасны, нежели энергоблоки, работающие на газе или мазуте, не говоря уже об угле или энергии рек, "но это у же совсем другая история".

На том мы разошлись. Вечерней семинарской смены не хватило, и доклад о "Профилях катастрофы" мы перенесли на завтра.

Странное ощущение, чем больше мы хотим закрыть тему, описав ее вдоль и поперек со всеми суждениями и воспоминаниями, с текущими, исчезающими и возникающими реалиями, тем она становится шире, и мы так и стоим на берегу вместе с древним философом, сказавшим когда-то: "Я знаю только то, что ничего не знаю".