Предисловие Последыш, или Обыкновенный гений

Предисловие

Последыш, или Обыкновенный гений

Даже человек, чьи профессиональные интересы далеки от химии, знает, что Дмитрий Иванович Менделеев открыл периодический закон химических элементов — один из основных законов естествознания. Таблица, составленная на основе этого закона, есть в каждом химическом кабинете средней школы, в каждом учебнике химии. Но к этому открытию не сводится роль Д. И. Менделеева в отечественной и мировой науке.

«Гениальный химик, первоклассный физик, плодотворный исследователь в области гидродинамики, метеорологии, геологии, в различных сферах химической технологии (взрывчатые вещества, нефть, учение о топливе и др.) и других сопредельных с химией и физикой дисциплинах, глубокий знаток химической промышленности и промышленности вообще, особенно русской, оригинальный мыслитель в области учения о народном хозяйстве, государственный ум, которому, к сожалению, не суждено было стать государственным человеком, но который видел и понимал задачи и будущность России лучше представителей нашей официальной власти», — так характеризовал Д. И. Менделеева его младший современник, ученик его учеников, профессор химии Л. А. Чугаев.

По широте интересов, богатству идей, стимулировавших научную мысль его последователей, Д. И. Менделеева чаще всего сравнивают с М. В. Ломоносовым. Нет ни одного значительного сочинения, посвященного истории развития науки в России второй половины XIX и начала XX века, где бы не упоминалось имя Менделеева. Его многогранная деятельность длилась свыше полувека, если вести отсчет от защищенной им в 1856 году магистерской диссертации «Об удельных объемах». Но мы предлагаем читателям познакомиться с краткой биографией ученого ab ovo: от рождения и даже от родителей…

Дмитрий Иванович Менделеев родился 27 января (8 февраля по новому стилю) 1834 года в сибирском городе Тобольске. Этот город был и родиной его матери Марии Дмитриевны (р. 16 января 1793 г.), происходившей из семьи некогда богатых, предприимчивых, но разорившихся купцов Корнильевых. В 16 лет она вышла замуж за Ивана Павловича Менделеева (р. 16 февраля 1783 г.), сына сельского священника из Тверской губернии, окончившего к тому времени после семинарии Санкт-Петербургский педагогический институт и получившего направление в Тобольск, где на базе народного училища создавалась гимназия. В ней Иван Павлович прослужил десять лет учителем сперва философии, изящных искусств и политической экономии, а затем логики и русской словесности.

Можно предположить, что Иван Павлович был на хорошем счету у начальства, поскольку Министерство народного просвещения назначило его директором училищ Тамбовской губернии, а через пять лет утвердило в той же должности в Саратове. Но там у него возник конфликт со всесильным попечителем учебного округа Магницким. Дело в том, что в казенном пансионе для иногородних учеников не очень строго придерживались постного меню по средам и пятницам. Такое нарушение церковных канонов было поставлено в вину директору училищ, и ему предстоял перевод с менее престижную Пензу. По настоянию жены, Иван Павлович попросил вернуть его в Тобольск. Ну как отказать человеку, который сам хочет из Центральной России в Сибирь? Таким образом с ноября 1827 года И. П. Менделеев стал директором той гимназии, в которой начинал свою педагогическую деятельность.

В Тобольск Менделеевы приехали с шестью детьми. В 1832 году у них родился сын Павел, а в 1834-м — Дмитрий. Вообще-то он был 17-м ребенком, выношенным Марией Дмитриевной. Но ко времени его появления на свет девять уже умерли (троим не успели даже дать имена, поэтому в ряде публикаций говорится о 14-ти детях). Дмитрий Иванович называл себя «последышем».

В год рождения Дмитрия семью Менделеевых постигло несчастье, вызвавшее крупную перемену в ее жизни. Вследствие развившейся на обоих глазах катаракты Иван Павлович ослеп и вынужден был выйти в отставку. На пенсию (1100 руб. ассигнациями или 300 руб. серебром в год) семье из десяти человек прожить крайне трудно. И хотя через год удачная операция в Москве вернула Ивану Павловичу зрение, однако вновь поступить на службу возможности не представлялось. Лишь изредка удавалось заработать перепиской или корректурой. Все заботы по содержанию большой семьи, поиску средств к существованию свалились на Марию Дмитриевну.

Жена и мать не пала духом, не растерялась: сказалась ее энергичная корнильевская натура. Она списалась с жившим в Москве братом, Василием Дмитриевичем, и получила от него доверенность на управление доставшимся брату по праву наследования небольшим стекольным заводом Корнильевых. Заводик находился в селе Аремзянка в 25 км от Тобольска, куда и пришлось переехать семье. Здесь Мария Дмитриевна, чтобы поднять производство, взяла в свои руки ведение заводских дел, а так как на большие доходы от этого рассчитывать все равно не приходилось, то занялась еще и сельским хозяйством.

В Аремзянке прошли ранние годы Мити. Он рос на лоне природы, не зная стеснений, играл со сверстниками — детьми местных крестьян и заводских рабочих, по вечерам слушал сказки няни и рассказы доживавшего у них свой век старого солдата о героических походах А. В. Суворова. Стоит заметить, что впоследствии портрет Суворова висел у Д. И. Менделеева в кабинете, в ряду портретов тех деятелей, которых ученый особенно почитал.

Вспоминая свои детские годы, Дмитрий Иванович говорил, что мать воспитывала его примером и любовью. Она его не наказывала, но когда он огорчал ее какими-нибудь шалостями или непослушанием, только плакала, и это было для него самым тяжким наказанием.

Тем временем старшего сына Менделеевых Ивана определил в благородный пансион при Московском университете и взял на себя оплату его содержания дядя Василий, дочери Ольга и Екатерина вышли замуж, расходы семьи уменьшились, и Мария Дмитриевна посчитала, что ради младших детей, которым предстоит учеба в гимназии, надо сократить хлопоты по заводу, проводить больше времени в Тобольске. Митя не отставал в развитии от старшего на два года Паши, в пять с половиной лет уже умел читать и писать, в шесть — удивлял взрослых способностью считать, а в семь был вполне готов к поступлению в гимназию вместе с Пашей, хотя туда и с восьми-то лет принимали в исключительных случаях. Его все-таки приняли. Но, как вспоминал потом Дмитрий Иванович, «с условием, чтобы в 1-м классе я пробыл непременно 2 года. Учился я тогда, кажется, не худо, но по малолетству так и остался в 1-м классе на два года. Переходил затем без задержек и кончил 15-ти лет».

Окончивший гимназию годом раньше Павел уехал в Омск, где жила с мужем сестра Екатерина, и поступил там на службу, а Митю же в 1849 году Мария Дмитриевна решила увезти из Тобольска, чтобы непременно дать ему высшее образование.

Тобольская гимназия, в которой учился Д. И. Менделеев. Вторая половина XIX в.

Старшенький Ванюша мать огорчил. В 15 лет он был исключен из университетского пансиона «за дурное поведение». Живя на средства богатого дяди, образ жизни которого не оставлял времени приглядывать за племянником, Иван попал в дурную компанию, ударился в разгул и сошел с намеченного для него пути. Вернувшись в Тобольск, он доучивался в гимназии, после чего удовлетворился службой в том же Омске. Но для последыша Митеньки, которого, по собственному признанию Марии Дмитриевны, «она любила паче всех», матери хотелось большего.

Последние два года тобольской жизни несчастья преследовали ее. Болел, слабел и в октябре 1847 года скончался Иван Павлович. Не успела оправиться после смерти мужа, как в январе 1848 года умерла дочь Полинька — ей было 26 лет. Полинька была религиозной фанатичкой, членом какого-то тайного общества, в котором за высшую добродетель почиталось изнурение плоти. Вот и доизнурялась… После ее похорон начала хворать дочь Лизанька, измученная горем и бессонными ночами ухода за больными. А летом 1848 года сгорел заводик вместе со складами, где хранились материалы и готовая посуда. Вскоре в Тобольске открылась сильная холера, начались волнения. Мария Дмитриевна не имела сил, чтобы сразу после пожара приступить к восстановлению завода, а когда в декабре новый пожар истребил и конторские строения, московский братец сказал, что вообще не нужно ничего восстанавливать. Во всяком случае, денег на это он не даст.

Ничто теперь не могло задержать Марию Дмитриевну в Тобольске после окончания Митей гимназического курса. На свой страх и риск она с Митенькой и Лизанькой едет в Москву, чтобы определить последыша в университет. Хлопоты ее, однако, не увенчались успехом: по тогдашним правилам выпускники гимназий имели право поступать в университет лишь своего учебного округа, а Тобольская гимназия относилась не к Московскому, а к Казанскому округу. Ехать же в Казань Мария Дмитриевна не желала, так как там у нее не было ни родных, ни знакомых.

Василий Дмитриевич предложил сестре определить племянника на службу в канцелярию губернатора: связи позволяли. При этом он указывал на себя и на старших братьев Дмитрия, которые успешно служили и не получив высшего образования. Но Мария Дмитриевна была непреклонна в своем решении. Потерпев неудачу в Москве, она решила искать счастья в Петербурге.

В северной столице Менделеевы остановились у обосновавшихся там старых тобольских друзей Протопоповых. Опять начались хлопоты, но поступить в Петербургский университет Дмитрий не мог по той же причине, что и в Московский. Зашла речь о Медико-хирургической академии, но, побывав в ее анатомическом театре, Дмитрий почувствовал, что для профессии врача он не обладает достаточно крепкими нервами.

Тогда Мария Дмитриевна стала хлопотать о приеме Дмитрия в Главный педагогический институт, в котором когда-то получил высшее образование его отец и куда принимались желающие изо всех округов. Но и здесь наткнулась на неудачу: в то время прием в институт проводился раз в два года, и в 1850 году как раз приема не было. Однако настойчивость любящей матери творит чудеса. И тогда случались исключения из правил. Дмитрий попал в число тех восьми абитуриентов, для которых сделали исключение. Как считают некоторые его биографы, попал не без протекции профессора математики Петербургского университета Д. С. Чижова, бывшего однокурсника И. П. Менделеева. Во всяком случае, в бумагах Дмитрия Ивановича сохранилась записка Чижова, позволяющая обратиться от его имени к инспектору института, статскому советнику А. Н. Тихомандрицкому, — где указывалось, что «податель сей записки сын покойного Ивана Павловича Менделеева, бывшего директора Тобольской гимназии, окончивший курс наук в той же гимназии».

Как бы то ни было, Дмитрия допустили к испытаниям, и он выдержал их (по девяти дисциплинам) с достаточным для зачисления средним баллом — 3,22. Лучшие оценки (четверки) получены по русскому и латинскому языкам. Последний он не любил, но лично отец с детства «натаскивал» его по латыни. Остальные оценки — 3, 3¹/₂, есть 2¹/₂ по немецкому языку и даже 2 по французскому. Что же, Тобольская гимназия давала не самое блестящее образование. Разве что все писавшие о ней считают свои долгом упомянуть, что как раз в 40-е годы XIX века преподавателем словесности и инспектором там служил известный всей грамотной России автор «Конька-горбунка» П. П. Ершов. Но вряд ли его педагогический талант был равен поэтическому. Да и Дмитрий Менделеев был не самым прилежным учеником, особенно в старших классах. Общее впечатление, которое можно вынести от сохранившихся в архивах его оценок, таково: способный ученик, занимающийся, однако, лишь настолько, чтобы не оставаться на второй год в классе. Как только такая опасность грозила, он сейчас же подтягивался — и отметки исправлялись. Экзаменационные, как правило, лучше годовых.

А как он учился в институте? Прежде чем ответить на этот вопрос, следует отметить, что на избранном Дмитрием естественно-математическом факультете профессора были первоклассные, лучшие ученые своего времени, создавшие себе громкие имена в науке, искренне ей преданные. Лекции по математике читал академик М. Остроградский, по химии — А. Воскресенский, по физике — Э. Ленц, по астрономии и геодезии — А. Савич, по минералогии и геогнозии — С. Куторга, по зоологии — академик Ф. Брандт, по ботанике — М. Шиховской, по педагогике — Н. Вышнеградский.

Как уже сказано, приемы и выпуски студентов осуществлялись раз в два года. Соответственно этому и программы по каждому предмету составлялись так, что курс приходился не на один, а на два года. Менделееву и поступившим с ним «в промежуток» товарищам предложено было решать, в какой срок они желают окончить полный курс: в три года, для чего они должны были бы самостоятельно пройти курс предыдущего 1849/50 г. и присоединиться к студентам, поступившим в 1849-м, или в пять лет, чтобы окончить с теми, которые должны были поступить в 1851-м. Менделеев избрал пятилетний курс, и решение это сочтем вполне благоразумным. При сравнительно слабой подготовке, полученной в гимназии, ему трудно было самостоятельно осилить ряд совершенно новых дисциплин. А не перейти своевременно на старший курс — это значило попасть в уездные учителя, потому что в институте на второй год не оставляли. К тому же Менделеев был еще слишком молод, чтобы торопиться с окончанием института.

В первый институтский год Менделееву пришлось начать слушание всех курсов со второй половины и, следовательно, самому вникать в пройденное в предыдущем году. Этим можно оправдать его низкие оценки в первый год студенчества. Из 28 студентов он по успехам оказался на 25-м месте. Но с начала 1851/52 учебного года Менделеев присоединился к новичкам-первокурсникам и вместе с ними стал проходить все учебные предметы сначала. Это дало очень хорошие результаты. В первый же семестр отметки у него поправились, и чем дальше, тем более он обращал на себя внимание профессоров своими успехами.

Учившийся курсом младше М. А. Папков оставил такие воспоминания: «Лишь только я огляделся по поступлении в институт, я сблизился с Дмитрием Ивановичем. Меня поражало его пристрастие к высшей математике несмотря на то, что он ясно обнаруживал себя физико-химиком. К биологическим наукам она выражал также большое расположение. <…> Однако он не ограничивался науками этого факультета и интересовался науками, проходимыми на историко-филологическом факультете, так как он успевал выбрать время, чтобы быть на лекциях профессоров и того факультета. Кроме того, он посещал мастерскую гальвано-пластических работ, устроенную в здании Академии наук».

«От такого широкого и горячего интереса к наукам, — продолжает М. А. Папков, — страдал его физический организм, выражаясь кровохарканьем и расстройством нервов».

К этому времени рядом уже не было заботливой матушки Дмитрия. Устроив сына, она поселилась с дочерью в наемной петербургской квартире и, как это нередко бывает с людьми ее типа, оставшись без забот и хлопот, без настоятельного дела, которое требовало от нее энергии, она расслабилась. Подхваченная ею простуда привела к смертельному исходу. Она скончалась 20 сентября 1850 года, 57 лет от роду. А 18 марта 1852 года в той же Мариинской больнице, где умерла Мария Дмитриевна, чахотка унесла жизнь Лизаньки Менделеевой.

Дмитрий тоже едва не отправился следом за сестрой. Петербургский климат для него, сибиряка, был непривычен и вреден, а усиленные занятия слишком утомляли. В январе 1853 года он слег, и потом вспоминал, как институтский доктор Кребель приговорил его к смерти. Обходя вместе с директором института лазарет, доктор остановился возле кроватей Менделеева и студента Бетлинта и, думая, что больные спят, довольно громко сказал своему спутнику: «Ну, эти двое не встанут». В отношении Бетлинта скорбный прогноз оправдался. А 19-летнего Менделеева, может быть, высшие силы сочли нужным сохранить для будущего. Здоровье его пошло на поправку, а руководство института оправило ходатайство министру народного просвещения о переводе способного студента в один из южных университетов (Харьковский или Киевский), где он мог бы при действии благоприятного климата восстановить свои силы. Но, проведя лето на даче у знакомых, Дмитрий от перевода отказался: он сжился с товарищами, дорожил налаженной работой с успевшими узнать его педагогами и опасался, что в других городах не найдет такой прекрасной профессуры, какая была собрана в Главном педагогическом институте.

На старшем курсе студенты делились по специальностям на математиков и естественников. Менделеев, выбравший естественные науки, должен был слушать химию с химической технологией, геогнозию, зоологию, ботанику, а также русское право и педагогику, которые читались одновременно студентам старшего курса обоих факультетов. Два раза в неделю по полтора часа преподавались искусства. Лекций было немного, но зато было много другой работы: практические занятия в лаборатории по аналитической химии, сочинения на темы, задаваемые профессорами, и т. п.

Первый год старшего курса Менделеев окончил с одними пятерками. Успехи выглядят тем более поразительными, что из-за болезни он часто попадал в лазарет, но и там продолжал занятия. Дочь институтского советника Н. М. Данилевская сохранила для потомков такую историю, относящуюся, вероятно, к 1854 году. Перед одним из экзаменов Дмитрий опять был болен и лежал в лазарете. Однако откладывать экзамена до осени он не желал и просил доктора Кребеля дозволить ему держать экзамен. Тот удивился, но разрешил. В день экзамена, несмотря на болезненное состояние, Менделеев встал, оделся в мундир, как требовалось правилами, и сдал экзамен успешно. Когда после этого он возвращался в лазарет, товарищи проводили его аплодисментами.

К 1854 году относится первая научная публикация Менделеева. Статья «Химический анализ ортита из Финляндии» — это, по существу, говоря современным языком, курсовая студенческая работа. Но анализ минерала был сделан так отлично, что его результаты поместили на немецком языке в издании Минералогического общества. Публикация была замечена шведским минерологом Норденшильдом, с которым Менделеев вступил в переписку.

Титульный лист диссертации Д. И. Менделеева, представленной при окончании Главного педагогического института. 1856 г.

Все выпускные экзамены в 1855 году Менделеев сдал на отлично. По биологии и ботанике в ведомостях стоят пятерки с плюсами. Показателен отзыв академика Ю. Ф. Фрицше, написанный им по собственной инициативе на имя директора института после посещения экзамена по химии, который принимал профессор А. А. Воскресенский:

«Присутствовав на экзамене в Главном педагогическом институте, я с удовольствием слушал объяснение вопросам химии студента Менделеева. Убедившись, что этот молодой человек вполне владеет знанием химии и очень хорошо знаком даже с новейшим направлением этой науки, я долгом считаю сообщить вам об этом свое личное мнение и покорнейше просить ваше пр-во содействовать с вашей стороны тому, чтобы г-ну Менделееву при определении на службу была предоставлена возможность далее усовершенствоваться в химии.

Это, по моему мнению, ныне наилучше могло бы быть достигнуто, если бы он был определен в один из тех городов, где имеются университеты, а впоследствии предоставлена была возможность посетить иностранные лаборатории и воспользоваться советами знаменитых иностранных химиков, личное знакомство с которыми никак не может быть заменено одним чтением их сочинений».

После торжественного выпускного акта, состоявшегося 20 июня 1855 года, конференция института возбудила ходатайство перед министром о разрешении «отличнейших из окончивших курс студентов», в числе которых был назван и удостоенный золотой медали Дмитрий Менделеев, «оставить при институте еще на один год для дальнейшего усовершенствования по избранным им наукам и приготовления к экзамену на степень магистра под руководством профессоров института».

Ходатайство конференции было уважено, но Менделеев не остался в Петербурге, потому что к этому времени он осознал совершенную необходимость уехать для поправки здоровья на юг, а тут как раз образовалась вакансия старшего преподавателя естественных наук в Симферопольской гимназии.

Известный в Петербурге врач Здекауэр посоветовал молодому человеку воспользоваться пребыванием в Симферополе, чтобы показаться профессору Н. И. Пирогову, который в то время заведовал медицинской частью на театре военных действий (шла Крымская война 1853–1856 гг.), и передал к нему рекомендательное письмо. Прочитав письмо и осмотрев подателя, Пирогов успокоил Менделеева, надавал советов, как себя вести, а возвращая бумагу от столичного коллеги, сказал: «Сохраните это письмо, и когда-нибудь оно вернется Здекауэру. Вы нас обоих переживете». Время показало, что он был прав. Вспоминая впоследствии дельные советы Пирогова, Дмитрий Иванович говорил: «Вот это был врач! Насквозь человека видел и сразу мою натуру понял».

Учительский дебют в Симферополе, однако, не состоялся. Из-за военных действий на полуострове занятий в гимназии не предполагалось. Удалось добиться перевода в Одессу, куда Менделеева и намечалось направить «по предварительному распределению». Там он провел полгода, учительствуя в гимназии при Ришельевском лицее и одновременно занимаясь научными исследованиями: благо для этого были время, библиотека и — что особенно важно — лаборатория.

Гимназия при Ришельевском лицее в Одессе, где Д. И. Менделеев преподавал в 1855–1856 гг. Литография

Он с головой ушел в «химию паров», уточняя отношения объемов химически соединяющихся газов, пытался проследить, насколько и чем именно они отличаются от весовых отношений тех же тел. Он исправлял десятки измерений своих предшественников. Наконец, он увидел, что нагромождение ошибок в химической литературе, относящейся у этому вопросу, настолько велико, что надо проверять все подряд. И он, не колеблясь, принялся за эту титаническую работу. Каждое осуществляемое им измерение удельных объемов химически соединяющихся тел ложилось прочным камнем в фундамент здания химической науки, еще только формировавшейся, еще только вырабатывающей методы исследования, только нащупывающей опорные пункты для новых теоретических построений. Недаром, приступая вскоре к ведению дневника, Менделеев открывает его эпиграфом — цитатой из Жорж Санд: «Объекты в науке не возникают неожиданно. Если они сверкнут иногда, как свет, в открытиях, то в виде фактов, которые, прежде чем им довериться, должны быть установлены основательнейшим и добросовестнейшим образом».

С рукописью «Об удельных объемах» Д. И. Менделеев во время отпуска прибыл в Петербург и подал ректору университета прошение о представлении ее в качестве диссертации на степень магистра химии. Защита прошла блестяще 9 сентября 1856 года.

А через три дня Менделеев подал исполняющему должность ректора В. Я. Буняковскому еще одну бумагу: «Окончив испытание и защищение на степень магистра химии и имея желание остаться при С.-Петербургском университете, покорнейше прошу ваше превосходительство дозволить мне в течение следующей недели представить и защищать предварительное чтение “О строении кремнеземистых соединений”».

В этой работе речь шла о химии стекловарения. Двадцатидвухлетний магистр химии по-своему прощался с прошлым. Ведь стеклоделание было первой технологией, с которой Менделеев познакомился еще в детстве на заводике под Тобольском. Вторая диссертация объясняла добытые опытом законы стекольного производства с точки зрения большой науки. Взгляды Менделеева на природу кремнеземистых соединений, выраженные в диссертации, а также в полностью принадлежащей ему теоретической части книги «Стекольное производство» (1864), были новы по сравнению с существовавшими в то время воззрениями и представляли собой дальнейший шаг в развитии науки о стекле.

Диссертация «Строение кремнеземистых соединений» на звание приват-доцента Петербургского университета была защищена Д. И. Менделеевым 21 октября 1856 года. После соблюдения всех бюрократических формальностей, 9 января 1857 года Дмитрий Иванович официально вступил в должность. Одновременно он был избран секретарем физико-математического факультета. Кроме чтения лекций по органической химии и выполнения других университетских обязанностей, он активно сотрудничает как популяризатор науки с «Журналом Министерства народного просвещения», дает и частные уроки (дополнительный приработок к скромному университетскому жалованью был не лишним).

Д. И. Менделеев в 1855 г.

В это же время он влюбляется в Сонечку Каш — 16-летнюю дочку приехавших из Тобольска в Петербург знакомых семьи Менделеевых. Через ее родителей Дмитрий Иванович сделал девушке предложение и был объявлен женихом. О своей помолвке Менделеев писал родным и товарищам, получал от них поздравления и пожелания семейного счастья. Был уже назначен день и определена церковь для венчания. Но накануне свадьбы Сонечка решительно заявила отцу, что не хочет выходить замуж. На старости лет она написала несколько страничек воспоминаний об этой истории. Объяснение выглядит наивно, по-детски: «При виде своей комнатки, в которой я провела столько лет счастливого детства, при мысли, что скоро надо покинуть это дорогое, родное гнездышко, расстаться с горячо любимой мамашей и уехать куда-то далеко, навсегда, с человеком, которого не так люблю, как бы хотела любить, — я залилась горькими, неутешными слезами».

Дмитрий Иванович тоже плакал, получив отказ. Его служанка, пришедшая в дом невесты, жаловалась, что он никуда не выходит, только пьет воду и лежит, как бы не заболел.

На четвертый день появился сам Менделеев, пожелавший все-таки объясниться с невестой. «Он быстро подошел ко мне, взял за руки и заплакал, — продолжает вспоминать старенькая Сонечка (Софья Марковна Фогель). — Я чувствовала, как горячо целовал он руки и как они были мокры от слез. Мне никогда не забыть этой тяжелой минуты нашей разлуки. Тогда я в первый раз сама поцеловала его крепко в лоб, и в этот момент мне показалось, что он для меня дороже и ближе всех других, после мамаши, и у меня на языке уже были слова: “Я, я люблю вас…" Но я не произнесла этих слов вслух и наша судьба была решена…»

Намечавшаяся свадебная поездка за границу, разумеется, тоже не состоялась. За границу он поедет один в апреле 1859 года. В научную командировку. Он мечтал об этом с тех пор, как окончил институт. Помните о желательности посещения выпускником иностранных академий говорилось в отзыве академика Фрицше? Но теперь он едет уже не просто как подающий надежды. Едет, успев зарекомендовать себя как блестящий молодой ученый.

Д. И. Менделеев отправился за границу, чтобы личным общением с иностранными химиками и слушанием специальных курсов расширить свой кругозор, а главное — иметь условия для самостоятельной экспериментальной работы, каких нигде в России не было. Темою своих исследований он наметил изучение вопроса о связи между сцеплением жидкостей, их физическими свойствами и весом их химической молекулы. Метод работы, выбранный Менделеевым, состоял в наблюдении высот поднятия жидкостей в капиллярных трубках, которые являются мерой сцепления. Эта обширная и увлекательная область требовала точнейших наблюдений, а следовательно — точнейших приборов, химически чистых веществ, чистого, удобного, спокойного места для работы. И что немаловажно — с хорошим климатом, учитывая состояние здоровья Дмитрия Ивановича. В поисках такого места он объехал несколько университетских городов Германии и наконец остановился в Гейдельберге.

Старейший в Германии Гейдельбергский университет, основанный в 1386 году, пользовался в середине XIX века большой популярностью среди ученых всех стран. Отовсюду в него стремилась молодежь, желавшая работать под руководством знаменитых химиков и физиков. Менделеев был принят в лаборатории химика Роберта Бунзена, но она оказалась переполнена студентами. К единственным точным весам — главному инструменту задуманных опытов — устанавливалась очередь. Поэтому Менделеев стал искать предлог, чтобы расстаться с лабораторией.

Предлог нашелся сам собою и оказался не надуманным. Сосед по столу, добродушнейший Курциус, работал с сернистыми соединениями. Их запах вызывал у Менделеева боль в груди. Русский химик выразил признательность хозяину лаборатории за радушие, но сообщил, что неудачное соседство вынуждает его, однако, искать уединения.

Менделеев снял помещение. За измерительными инструментами съездил в Париж к лучшему мастеру Саллерону. Заказал там и некоторые препараты. Дороже, чем в Германии, но качественнее.

3 декабря он отправил обстоятельное письмо коллеге Л. Н. Шишкову в Петербург, где, в частности, сообщает: «Приехавши из Парижа с богатым запасом всего мне необходимого, я начал много работать. Провел себе в квартиру газ, одну комнату обратил в лабораторию, в другой — делаю наблюдения. Первое время работал так много, что утомился и в конце августа поехал отдохнуть в Швейцарию с Сеченовым, которого вы, кажется, знаете. Наслаждения оживили меня; побывали мы на Риги, на С.-Готардской дороге, на Фурке, Гримзене, в Бернском Оберланде. После 12-дневного отдыха я до сих пор сижу над своей капиллярностью. Первое время, месяца два, употребил на кучу предварительных исследований, столь необходимых в работе, так новой для меня. Теперь уже дошел до той скорости работы, какую перейти невозможно. Средним числом для каждого тела надо три дня: день — приготовить, калибровать и вычислять трубки, другой — очистить тело, третий — наблюдать капиллярность и удельный вес. Уже много органических соединений переработано мной: гомологические жирные кислоты и алкооли, эфиры, алдегиды, ароматические некоторые углеродистые водороды, глицерин, молочная кислота. Для конца работы надо еще, как оказалось теперь, определить те же данные при возвышенных температурах. Выводы, каких достиг теперь уже, не имеют пока большой общности, но я надеюсь достичь этих общих результатов, надо только еще тел двадцать изучить».

Н. Житинский, А. Бородин, Д. Менделеев и В. Левинский в Гейдельберге.1860 г

Упомянутый в этом письме Сеченов — не кто иной, как основоположник русской физиологической школы. Он на пять лет старше Менделеева и после Гейдельберга остался его большим другом. Вообще, в Гейдельберге Менделеев встретил много русских. В том числе химиков Н. Бекетова, В. Савича, позже подъехал А. Бородин.

В круг общения Менделеева входили также совсем молодые ученые С. Боткин и И. Вышеградский, писательницы Т. Пассек (двоюродная сестра А. Герцена) и Марко Вовчок. Менделеев с Бородиным устроили рождественские каникулы в Париже. В следующем году Дмитрий Иванович позволил себе побывать в Италии. Но после краткосрочных развлечений он с особым рвением вновь принимался за работу. И уж никак нельзя назвать отдыхом поездку в Карлсруэ.

В Карлсруэ, находящемся недалеко от Гейдельберга, с 3 по 6 сентября 1860 года проходил Первый международный конгресс химиков, который считается вехой в становлении и развитии этой науки. Необходимость конгресса была вызвана тем, что исследователи буквально перестали понимать друг друга. Его инициатор, немецкий профессор, автор теории ароматических соединений Август Кекуле, исходил из того, что почвой для разногласий служит различное толкование химиками таких понятий, как атом, молекула, эквивалент. Кекуле наметил ряд главных тем повестки дня конгресса:

«1. Путем обмена мнений и обобщения отдельных главных вопросов сговориться относительного того, какая из современных теорий заслуживает предпочтения.

2. Достичь согласования или по крайней мере подготовить его для того, чтобы выражать одинаковые мысли в одинаковой форме как на словах, так и письменно, например:

а) Установить, какие слова следует применять для определения понятий, как-то: эквивалент, атом, молекула, атомный, основной (базисный), атомность, основность, двухобъемность или 4-объемный и т. д.

б) Какими символами обозначать атомы и какими эквиваленты элементов.

В этом вопросе необходимо согласование, чтобы сделать возможным согласованный способ написания атомных молекулярных формул, с одной стороны, и формул эквивалентных — с другой стороны.

в) Соглашение относительно способа написания рациональных формул. Это означает не обсуждение различных рациональных формул, а лишь то, какую расстановку букв следует применять для выражения одной и той же мысли.

г) Подготовка единообразной и рациональной номенклатуры».

Кекуле ясно понимал, что соглашения по указанным пунктам сразу не достичь, но можно подготовить предложения и определить перспективу дальнейшей совместной работы.

3 сентября 1860 года в Карлсруэ из разных стран собрались около 140 химиков, многие считались светилами этой науки. 26-летний Менделеев был включен в созданную на нем комиссию по уточнению понятий. «Результат неожиданно единодушный и важный, — сообщал он своему учителю А. А. Воскресенскому, — Приняв различие атома и частицы, химики всех стран мира приняли начало унитарной системы; теперь было бы большой непоследовательностью, признав начало, не признавать его следствий».

Конгресс произвел на Менделеева глубокое впечатление не только достигнутыми результатами, но и тем беспристрастием, той деликатностью, с которыми он был проведен. Ученый не раз вспоминал его в дальнейшем, отмечая, что без «унитарной системы» не могла бы появиться и «периодическая законность».

Незабываемый конгресс, выполненные в Гейдельберге научные работы, публикации в журналах, множество впечатлений от поездок по Европе — вот тот багаж, с которым Менделеев в феврале 1861 года возвращался в Россию. Он сделал попытку продлить командировку еще на год, но неудачно. «Чем дольше живешь здесь, тем больше свыкаешься и понимаешь выгоды такой жизни, — писал он петербургским знакомым из Баден-Бадена, куда заехал после конгресса. — Никогда не будет в России ни таких пособий для занятий, ни столько свободного времени, ни столько возможности переменять места, когда захочешь — лишь только есть охота и деньги. Одно плохо — здесь отвыкаешь от заработков денег, работаешь для своей охоты, а средств, даваемых казною, недостаточно».

Важно, что за границей Менделеев установил дружеские отношения со многими выдающимися химиками. Благодаря этим связям, переписке, а при случае — и личному общению, он легко ориентировался в новейших течениях науки.

Возвращаясь домой, Дмитрий Иванович ненадолго остановился в Берлине. Раздобыл там столь дефицитные в России каучуковые прокладки. Не упустил возможности побывать в старом и новом музеях. Его радовали встречи с любимыми итальянскими художниками («Сарто узнал сразу», — с удовлетворением записывал он в дневнике). Из современных живописцев он отметил Каулобаха, его реалистическую манеру письма. Интерес к живописи ученый сохранял до конца жизни.

Но, конечно, наука — превыше всего. И он опять с головой ушел в нее в Петербурге.

Чтение лекций в университете на кафедре органической химии, руководить которой он был назначен, Менделеев успешно сочетает с написанием курса по избранному предмету.

За высокой конторкой (в молодости он предпочитал писать стоя) Дмитрий Иванович, работая днем и ночью, как об этом вспоминал его ассистент Г. Густавсон, в два месяца написал первый и единственный в то время в России учебник «Органическая химия». По утверждению того же Густавсона, «Менделеев вообще являлся противником гигиенического распределения занятий и говорил, что только при односторонних, непрерывных и упорных усилиях, направленных к одной цели, хотя бы и отзывающихся болезненно на организме, возможно создать что-либо ценное, что-либо такое, чем сам останешься доволен».

Помимо прочих достоинств, в «Органической химии» уже отчетливо проявилось стремление Менделеева использовать сведения о способности отдельных элементов присоединять к себе строго определенное количество атомов (потом это назовут «валентностью») «как для сравнения и систематического описания, так и для изучения реакции тел». И здесь ясно видны следы подготовки к тем знаменательным обобщениям связи атомов с их свойствами, что прославили имя Менделеева.

Учебник был встречен всеобщим одобрением. Коллеги оценили его оригинальность, новизну подходов. По представлению академика Н. Н. Зинина книга получила большую Демидовскую премию Российской Академии наук. А это, заметим, не только слава, но и 1428 рублей серебром. (Для сравнения: в заграничной командировке Менделееву на весь год полагалось от университета 1200 рублей.)

Деньги оказались как нельзя кстати. А то в дневнике Дмитрия Ивановича уже появилась такая запись: «Пальто и сапоги сшиты в долг, всегда хочется есть». А тут еще предстояла женитьба…

Феозва Никитична Лещева (Физа, как ее звали в семье) была старше Менделеева на шесть лет. Знакомы они были еще по Тобольску. Мать Физы после смерти мужа вышла замуж с четырьмя детьми за уже упоминавшегося выше поэта и инспектора Тобольской гимназии П. П. Ершова. Вскоре и она умерла. Физу и сестру взяли с собой в Петербург родственники — супруги Протопоповы. Дядю Физы, Владимира Александровича Протопопова, как раз переводили на службу в столицу по Министерству финансов. Эта фамилия тоже упоминалась в нашей статье: у Протопоповых останавливались Менделеевы по приезду в Петербург; у них же находил поддержку, оставшись сиротой, юный студент Дмитрий.

Д. И. Менделеев с женой Феозвой Никитичной (урожд. Лещевой). 1862 г.

Барышня Феозва Никитична окончила курс в Екатерининском институте в Москве и продолжала жить у Протопоповых. Менделеев слал ей письма из-за границы (она, правда, написала ему первой), делился впечатлениями о городах, где бывал, и красотах природы. Почти ничего о работе и совсем ничего о любви. Более того: кажется, он хочет свести Физу с Сеченовым, вернувшимся в Петербург раньше: «Что вы не сердитесь на меня, Феозва Никитична, за мое непростительное молчание, то в этом я убежден, но убежден я и в том, что вы пеняли-таки иногда на меня за это и поделом, право, поделом. Зато вы, вероятно, не будете пенять на меня за то, что через посредство этого письма познакомились с Сеченовым. Он, во-первых, бывал на своем веку во многих местах, потому ему есть что рассказать, во-вторых, он был сперва офицером, потом пошел в университет — следовательно, человек с характером. А главное — он человек виду нисколько не обещающего, но в самом деле человек оригинальный, теплый, хоть и кажется подчас вовсе не таким. Мне будет интересно знать ваше мнение о нем. На этом человеке можно отчасти узнавать вкусы людей — к внешности ли они привязаны, она ли их руководит, или же они любят простоту, теплоту души, а не мягкость, увы, столь часто вредную».

Сеченов просто передал письмо, без каких-либо последствий для личной жизни. А Менделеев, по привычке, проводит в Петербурге редкие свободные вечера у Протопоповых, общается с Феозвой Никитичной. В дневнике записывает: «Гуляли. Ни скучно, ни весело. Нет, не живется мне, право, не такая жизнь нужна, право». Но в доме на него смотрят как на жениха, и он им становится. Потом, словно опомнившись, пытается дать обратный ход, но старшая сестра Ольга, имевшая на брата-последыша большое влияние, стыдит его в письме: «Вспомни еще, что великий Гете говорил: “Нет больше греха, как обмануть девушку”. Ты помолвлен, объявлен женихом, в каком положении будет она, если ты теперь откажешь?»

Тут наверняка Дмитрий Иванович не мог не вспомнить о собственном стрессе, пережитом после отказа Сонечки Каш. Он не уподобился гоголевскому Подколесину, выпрыгнувшему в окно перед свадьбой. В апреле 1862 года состоялось венчание. В этом браке родилось трое детей — Мария, Владимир и Ольга. Но семейная жизнь не сложилась. Формально брак был расторгнут в 1881 году, но фактически — гораздо раньше. Впрочем, не станем забегать вперед.

В 1863 году Д. И. Менделеев был избран на кафедру технологии в университете, в 1864 году — избран профессором Технологического института, в 1865-м — защитил докторскую диссертацию «Рассуждение о соединении спирта с водою», после чего был утвержден профессором технической химии Петербургского университета.

Тех читателей, которые знают, что Менделеев является «отцом русской водки», спешим предупредить: от упомянутой диссертации до запатентования 40-градусной водки под маркой «Московская особенная» прошел 31 год. Ученого же вообще интересовала природа растворов, изменения в свойствах веществ, образующих раствор. Мы не станем здесь, как и далее, вдаваться в объяснения сугубо научных вопросов, понимание которых требует от читателя специальной подготовки. Заметим только, что интерес к растворам после защиты диссертации не пропал. Свидетельство тому — книга «Исследование водных растворов по удельному весу», вышедшая с посвящением матери от «последыша» в 1887 году. В общей сложности он рассмотрел зависимость удельных весов растворов 233 химических соединений при различных концентрациях и температурах. Полученные данные постарался привести в стройную систему, известную как «гидратная теория растворов Менделеева». Были и другие теории ученых, работавших в этом направлении, но после накопления достаточного количества опытных данных основные положения Менделеева вошли в признанную химиками всего мира сольватную теорию растворов.

Работа над докторской диссертацией заняла у Менделеева в общей сложности свыше трех лет. Но в то же время он читал лекции, писал статьи для «Технической энциклопедии», выполнял в своей лаборатории химические анализы для промышленности.

Вспоминая первые годы своей преподавательской деятельности, Дмитрий Иванович говорил, что ему пришлось читать столько лекций, что он еле успевал на извозчике переезжать из одного учебного заведения в другое. Кроме уже названных, это были Кадетский корпус, Корпус (впоследствии институт) путей сообщения, Инженерное училище. И однажды на вопрос: «Зачем же вы набрали так много работы?» — признался: «Когда я жил за границей, у меня была интрижка, а от нее плод, за который и пришлось расплачиваться».

Предмет этой интрижки — некая г-жа Фойхтман (Фойхтманша, как называл ее в письмах к Менделееву его друг химик Оленинский), а плод — дочка Роза. Кем была Фойхтман, как расстался с ней Дмитрий Иванович, почему Оленинский окрестил ее «ведьмой» и советовал другу с ней не великодушничать — биографам того установить не удалось (иногда ее называют провинциальной актрисой). Известно лишь, что Менделеев беспокоился о воспитании дочери вплоть до ее замужества, посылал деньги, хотя в откровенную минуту сказал одному другу: «Да я не уверен, моя ли она».

Мы располагаем опубликованными в 1917 году воспоминаниями инженера В. В. Рюмина о лекциях и практических занятиях Менделеева в Технологическом институте в 1863–1864 гг.:

«Первое впечатление живо и до сих пор: длинные волосы, некоторая небрежность костюма, нервные, порывистые движения, особая манера разглаживать бороду сзади наперед, глубокий взгляд, своеобразная интонация несколько глухого голоса отличали Д. И. от большинства наших профессоров.

Читал свои лекции Д. И. тоже не так, как остальные: его речь была отрывиста, не всегда лилась гладко, но положения его были точны, в наши головы они вклинивались и отчетливо врезались в памяти.

Иногда он, увлекаясь сам, не замечал, что далеко отошел от курса, унесся в область нам недоступную, в область химической фантазии, и тогда, спохватившись, останавливался, улыбался, глядя на нас, и, расправляя бороду, говорил: “Это я все наговорил лишнее, вы не записывайте”.

<…>

Вообще в лаборатории, делая разъяснения и замечания студентам, Д. И. бывал подчас раздражен и отпускал фразы, вроде того, что “ни одна кухарка не работает так грязно, как вы”. Но это не портило отношений: говорил он это нам, как равным, и сам сносил ответы не всегда почтительные и корректные, отвечая на них остроумными и меткими шутками. Его отношения всегда дышали доброжелательством, и важен был их смысл, а не форма. Зато он научил нас работать в лаборатории так чисто и аккуратно, как ни до, ни после него не работали.

<…>

Д. И., кроме громадного количества знаний, которыми он обладал, был химиком с глубоким чутьем. Нередко от него можно было услышать: “Ну, знаете ли, по соображениям, эта реакция должна идти так, как Вы говорите, только тут что-то не так, я чувствую, что не так — не пойдет”. И чувство его не обманывало. Его слова: “Химик должен во всем сомневаться, пока не убедится всеми способами в верности своего мнения” — остались навеки в памяти его учеников, и каждый из них, делая анализ, проделывал его со всеми тонкостями и тогда только решительно говорил о результатах».

Летом — осенью 1863 года Менделеев побывал в нефтеносных районах Апшеронского полуострова. Пригласил его туда московский купец В. А. Кокорев, имевший нефтеперерабатывающий заводик близ Баку. Владельца интересовало, можно ли найти способ удешевления и перевозки нефти, а если этого сделать нельзя, то Дмитрий Иванович имел полномочия закрыть невыгодное дело. «Можно!» — сделал вывод Менделеев. Но успех требует «многих разных мер и условий», между ними надо выбирать «одну, наиболее важную». А это, по мнению Менделеева, — отмена откупной системы. Поясним: нефтеносные земли принадлежали казне, а она сдавала участки предпринимателям (откупщикам) в аренду на четыре года, после чего участок снова выставлялся на торги. Модернизировать производство, вкладывая большие деньги, при такой системе было опасно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.