Эпилог Любовь, не смеющая называть себя по имени

Эпилог

Любовь, не смеющая называть себя по имени

Существует один вид любви, о которой редко, если вообще когда-либо, говорят в приличном французском обществе. Нет, не гомосексуализм, ибо к нему относятся неплохо. Мэр Парижа отнюдь не скрывает, что он голубой, и окружающим это все равно. Открывая каждый год Paris Plage– искусственный летний пляж на берегах Сены, – он внес некоторое оживление в размеренную культурную жизнь города.

Нет, любовь, которая не смеет назвать себя по имени, это всеми отрицаемое обожание англосаксов.

Как я уже говорил, французы, хоть они и презирают рестораны быстрого питания, уплетают гамбургеры за обе щеки. Они свысока взирают на голливудское «барахло», но выстраиваются в очереди, чтобы посмотреть «Звездные войны» или «Человек-паук». Они умиляются на показах моды у Диора, но с головы до ног одеты в продукцию «Найк». Они сетуют на то, что английский оттесняет с мировой арены все другие международные языки, но первыми записываются на курсы английского языка, когда их наниматель спрашивает, кто желает работать в международном отделе.

Угрюмый официант может сделать вид, будто не понимает английского языка, но в большинстве случаев он объясняется на нем совсем не плохо, и не только потому, что может содрать с наивных иностранцев несколько лишних евро. Просто английский язык моден.

И, давайте посмотрим правде в глаза, то же можно сказать об англосаксах. Мы потешаемся над французами, но на самом деле мы их любим. Они надменны, но нам бы хотелось обладать их уверенностью в себе. Они старомодны, но мы с удовольствием позаимствовали бы у них их элегантность. Они лицемерны, но мы завидуем их умению всегда выходить сухими из воды.

Вот почему молодые французы стремятся обосноваться в Лондоне или Нью-Йорке, где будут жить сами по себе и им не понадобится три года учиться в Ecole Nationale de Shop Assistants, чтобы стать продавцом в магазине.

И все англосаксы мечтают о том, чтобы приобрести домик во Франции и жить подобно французам, то есть наслаждаясь едой, вином, женщинами и быстрой ездой.

Но давайте не будем портить эту увлекательную игру, выходя перед народом и говоря правду. Ибо не для этого последнюю тысячу лет мы играли в нее, и в основном, за исключением войн, одной сожженной французской святой и нескольких портовых блокад, она доставляла массу удовольствия. Если мы сейчас откажемся от нее и расскажем о своей неувядаемой любви, мы придем к катастрофе – к послеобеденному сексу на скорую руку в гостинице, который никому не приносит удовольствия, к хандре после соития и курению в постели.

Так что давайте держать свою обоюдную любовь в тайне. Было бы стыдно испортить все после стольких лет, n’est-ce pas? [376]