Глава пятая. «ФОНД ГРАЖДАНСКИХ СВОБОД» БЕРЕЗОВСКОГО И ГОЛЬДФАРБА

Глава пятая. «ФОНД ГРАЖДАНСКИХ СВОБОД» БЕРЕЗОВСКОГО И ГОЛЬДФАРБА

22 декабря 2000 года Русская служба Би-би-си сообщила, что Борис Березовский, выступая в национальном клубе печати в Вашингтоне, объявил о создании «Международного фонда гражданских свобод», на который он выделяет 25 миллионов долларов. Официальная цель фонда — «способствовать развитию гражданского общества в России».

Как говорилось в пресс-релизе фонда, он открыт для пожертвований других спонсоров в России и за рубежом. Березовский заявил, что он знает «многих предпринимателей, обеспокоенных возрождением авторитаризма в России, которые готовы присоединиться к этой инициативе».

В своем выступлении Березовский также сообщил, что исполнительным директором фонда назначен выпускник МГУ, микробиолог Александр Гольдфарб, заведующий лабораторией в Нью-Йоркском институте здравоохранения. Ранее он был одним из руководителей по распределению средств фонда Сороса в России. К сообщению Русской службы Би-би-си прилагалась краткая биография Гольдфарба. Я приведу здесь лишь ту часть этой биографии, которая касается жизни и работы Гольдфарба в СССР:

«Гольдфарб Алекс

Глава созданного Борисом Березовским Фонда гражданских свобод. Биолог по профессии, с конца 1980-х годов возглавлял московское отделение фонда Сороса, в середине 1990-х годов вошел в число лиц, приближенных к Березовскому.

Александр Давидович Гольдфарб (Alexander (Alex) Goldfarb) родился в 1947 году в Одессе. В 1969 году окончил биолого-почвенный факультет МГУ имени Ломоносова. В 1975 году эмигрировал в Израиль. Получил докторскую степень в израильском Научном институте Вейцмана в 1980 году. Британская вещательная корпорация ВВС News называет Гольдфарба известным в прошлом “еврейским диссидентом и переводчиком Андрея Сахарова”, а газета “Московский комсомолец” — бывшим секретарем Сахарова».

В этой, как и во всех других, и кратких, и более подробных, биографии Гольдфарба не освещен период в шесть лет, между окончанием МГУ и эмиграцией в Израиль. Обычно в его биографиях нет и сведений о родителях. Его отца, Давида Моисеевича Гольдфарба, я знал достаточно хорошо, но с самим Аликом Гольдфарбом встречался раза три-четыре на семинарах моего друга Романа Хесина в 1970–1972 годах. Давид Гольдфарб, Роман Хесин и некоторые другие московские генетики, пользуясь покровительством академика Игоря Курчатова, создателя советской атомной бомбы, сумели основать отдел радиобиологии в Институте атомной энергии в Москве. Здесь можно было заниматься настоящей генетикой в период, когда почти во всех других институтах, включая и МГУ, еще господствовала «мичуринская биология» и Т. Д. Лысенко полностью контролировал не только Академию сельскохозяйственных наук, но и биологическое отделение АН СССР. И. В. Курчатов умер в 1960 году, но сменивший его на посту директора института академик А. П. Александров продолжал поддерживать развитие отдела радиобиологии, для которого было построено отдельное современное здание на площади, получившей имя Курчатова. Именно в лабораторию Романа Хесина поступил на работу после окончания МГУ молодой Александр Гольдфарб.

Роман Хесин, ветеран войны, участник обороны Москвы и Сталинграда, был исключительно талантливым человеком. Однако в 1948 году он был уволен из МГУ и несколько лет работал лаборантом. Затем он перешел на работу в университет в Каунасе, но переквалифицировался на биохимика. В Институте атомной энергии в Москве он создал лабораторию биохимии цитоплазмы. Профессор Давид Гольдфарб, инвалид войны, потерявший на фронте ногу, сосредоточил свои исследования на биофизике и генетике бактерий и читал очень яркие лекции в нескольких институтах.

Молодой Александр Гольдфарб вскоре стал аспирантом Института атомной энергии и готовил диссертацию по взаимодействию ДНК и РНК-полимеразы у бактерии — кишечной палочки E.coli, классического объекта биохимии микробов. В 1972 году Роман Хесин и Александр Гольдфарб с соавторами опубликовали на эту тему статью, причем сразу в иностранном журнале по молекулярной генетике на английском языке[6]. Результаты исследований были очень интересными, и предполагалось, что авторы находятся накануне важного и для биохимии, и для молекулярной генетики открытия. В начале 1973 года я уехал в Англию в годичную командировку и моя связь с Романом Хесиным порвалась. После неожиданного лишения советского гражданства в августе 1973 года сотрудник суперсекретного Института атомной энергии имени И. В. Курчатова Роман Хесин уже не мог со мной переписываться. Контакты и переписка с иностранцами для ученых таких институтов требовали регистраций и разрешений «особых отделов».

Александр Гольдфарб неожиданно для всех, не дождавшись защиты диссертации, в начале 1975 года подал заявление на эмиграцию в Израиль. Еще более неожиданным было то, что он получил разрешение и визу и уехал в Израиль без прохождения полагавшихся трех или более лет «охлаждения», которые, по законам того времени, были обязательными для всех евреев, занимавших любые должности в «закрытых» учреждениях. В Израиле Гольдфарб был принят на работу в Институт имени Вейцмана. Эмиграция в Израиль была наиболее трудной именно в 1975 году, так как после принятия сенатом США в декабре 1974 года так называемой «поправки Джексона» к торговому законодательству, связавшей льготы в торговле СССР и США с квотами на эмиграцию евреев из СССР, правительство СССР ограничило эмиграцию и расторгло торговый договор с США. Сенатор Джексон требовал обеспечить ежегодную эмиграцию из СССР на уровне 65 тысяч человек. В 1975 году смогли уехать только 20 тысяч человек, в основном люди пожилого возраста и евреи польского происхождения. Отец Гольдфарба вскоре также подал заявление на эмиграцию, но получил отказ. Ему и его жене пришлось ждать отъезда еще 10 лет.

Александр Гольдфарб, во всяком случае до конца 1972 года, не был ни «диссидентом», ни переводчиком или секретарем академика Андрея Сахарова. Но в 1974 году, когда Сахаров, поддержавший «поправку Джексона», начал активно встречаться с иностранными журналистами и давал в своей квартире пресс-конференции, Александр Гольдфарб, прекрасно владевший английским, действительно выполнял для Сахарова функции переводчика. Сахаров упоминает об этом в своих «Воспоминаниях».

Институт имени Вейцмана в Тель-Авиве (Weizmann Institute) входит в систему Комиссии по атомной энергии Израиля. В нем так же, как и в Курчатовском институте в Москве, велись и исследования по радиобиологии. Однако этот институт известен еще и тем, что именно здесь произошел наиболее серьезный случай летального отравления сотрудников одной из лабораторий полонием-210. Это случилось в 1957 году, но последствия отравления продолжались очень долго. Утечка большого количества полония произошла в лаборатории профессора Дрора Садеха (Dror Sadeh). Загрязнения были обнаружены на руках, на одежде и в квартире ученого, который умер через несколько месяцев от лейкоза. Еще раньше умер один из студентов-физиков, работавших в лаборатории. Помещение лаборатории было закрыто и запечатано на длительное время. Однако через несколько лет умер другой профессор лаборатории Волфсон, получивший меньшую дозу. Директор отдела профессор Амос де Шалит (Amos de Shalit) умер от лейкемии в 1969 году в возрасте 43 лет. Все подробности этого отравления неизвестны до настоящего времени, в частности то, что случилось с рядовыми сотрудниками и лаборантами, объем выброса полония и т. д. Этот случай радиационного отравления полонием обсуждался в прессе лишь после публикации в 2006 году книги М. Карпина по истории израильской атомной программы[7]. Гольдфарб, который работал в Институте Вейцмана 5 лет, наверное, знал об этом случае.

После нескольких лет в Израиле и двух лет в ФРГ Александр Гольдфарб переехал в США, где получил работу ассистента профессора на кафедре микробиологии Колумбийского университета в Нью-Йорке. Помимо научной работы на кафедре, он по линии Государственного департамента участвовал в работе особых комиссий, члены которых проводили подробные беседы с еврейскими эмигрантами, приезжавшими в США с середины 80-х годов уже тысячами каждый месяц. Михаил Горбачев, стремившийся к отмене «поправки Джексона», снял множество ограничений на эмиграцию, и из СССР уезжали в Израиль и в США ежегодно около 200 тысяч человек. В эти годы уехал в США и мой знакомый биохимик Валерий Сойфер, которому из-за его работы в Институте атомной энергии в 1968–1970 годах пришлось ждать разрешения на эмиграцию почти десять лет. В 1971 году Сойфер работал в Институте общей генетики АН СССР, а затем в Институте генетики и молекулярной биологии растений ВАСХНИЛ, которые не были секретными. В своих воспоминаниях о прибытии в США Сойфер пишет:

«Сразу при выходе из здания аэропорта мы столкнулись с инвалидной коляской. В ней сидел милейший Давид Моисеевич Гольдфарб… а с обеих сторон его инвалидной коляски за ручки держались жена Гольдфарба, Цецилия Григорьевна, и сын, Алик. Алика я не видел лет восемь. Из юноши-аспиранта он превратился в зрелого мужчину с бородой. Оказалось, что Давид Моисеевич собрался лететь в обратном с нами направлении — в СССР, повидаться с внучками. Он рассказал, что страдает без внучек, не может без них существовать и вот решил слетать на время в СССР, чтобы унять сердечную муку, вызванную разлукой с самыми любимыми существами на свете (в то время дочь Давида Моисеевича Ольга с двумя дочками еще жила в стране Советов). Алик вызвался прийти вечером на ужин, организуемый нашими друзьями, встречавшими нас гурьбой в Нью-Йоркском аэропорту. Они сказали ему, в каком из ресторанчиков планируют встретиться вечером, и в назначенный час я увидел Алика. Он предложил мне выйти из ресторана минут на пятнадцать, чтобы поговорить о будущей работе (он в то время был принят в Колумбийский университет на временную должность).

— Хорошо, что вы получили должность полного профессора, иными словами, перепрыгнули через эту проклятую ступень Associate Professor, которую я никак перепрыгнуть не могу, но теньюра[8] вам ни за что не получить, — уверенно проговорил Алик. (Сойфер был приглашен только на год в маленький университет. — Ж. М.) — Ну, не отчаивайтесь, — добавил он, — мы вам поможем и в каких-нибудь второстепенных университетах на временных должностях до пенсии продержим.

Кто такие могущественные мы, он не уточнил, я счел неудобным про это спрашивать, но настроение у меня было паршивое. Я все-таки раньше верил, что смогу вернуться к полноценной работе в науке. Эти первые разговоры опрокидывали такие надежды и, казалось, не оставляли иного пути, как пребывание на временных должностях»[9].

Под могущественными мы подразумевалась группа еврейских эмигрантов из СССР, приехавших в США уже давно, заслуживших доверие властей и начинавших занимать ответственные посты в американской администрации. В Советском Союзе началась горбачевская «перестройка», и старые американские кадры советологов, выросшие в условиях «холодной войны», просто были не в состоянии формировать новую политику США по отношению к СССР. В Госдепартаменте, в администрации Белого дома и даже в ЦРУ стали появляться русские, вернее, почти полностью русифицированные евреи. Объективно понимать реальные процессы в СССР может лишь человек, долго там живший и работавший. Никакой настоящий американец, даже изучивший русский язык и советскую историю в американском университете, не может быть компетентным экспертом политики этой совершенно иной по всем параметрам страны. Сложен для американцев и русский язык. Даже после многих лет изучения правильного и постоянного развивающегося русского языка они не знают. За 35 лет жизни за рубежом я не встретил ни одного иностранца-советолога или «русиста», который в совершенстве владел бы русским языком, даже если он смог избавиться от акцента.

Процесс увеличения числа бывших жителей СССР на ответственных постах в ранге «советников» и «помощников», особенно из числа высокообразованных людей, усилился в период администрации Клинтона. В 2000 году, после прихода к власти администрации Джорджа Буша, он остановился. После смены администрации бывшие русские теряли важные должности и стала проявляться явная русофобия. Путин не был для американцев популярным «западником», какими были Горбачев и особенно Ельцин. Вся ельцинская «приватизация» проводилась под наблюдением и по рецептам западных «консультантов». Существовавший план превращения «бывшего СССР» в сырьевой и энергетический придаток западных экономик внезапно остановился именно в России. СССР развалился, но его самая важная часть, Россия, внезапно начала проводить полностью независимую внешнюю и внутреннюю политику. Доверие к русским экспертам в администрации США было немедленно утрачено, и консервативные сторонники «холодной войны» стали возвращаться на прежние посты. Если бы террористические акты 11 сентября 2001 года не направили бы внешнюю политику США в сторону Афганистана, для чего требовалось содействие Путина и среднеазиатских лидеров бывшего СССР, то конфронтация США именно с Россией могла бы стать реальностью.

В 1990–1996 годах Александр Гольдфарб был одним из руководителей программы Сороса по оказанию финансовой помощи советской науке. В этой программе был и гуманитарный, филантропический элемент, но присутствовали и стратегические соображения. Администрация США была сильно озабочена уже начавшейся с конца 1991 года массовой вербовкой советских технических специалистов в области атомной энергии, ракет, военной техники и космических программ в другие страны. Советские эксперты высших квалификаций, терявшие работу не только в России, но и в Украине, Казахстане, Узбекистане и других странах, соглашались на работу по длительным контрактам в Северной Корее, Китае, Вьетнаме, Иране, Ираке, Бразилии и даже в Ливии и Пакистане. Идеологических барьеров для этого не было. Кроме программы Сороса появилось несколько программ финансовой помощи США и НАТО по ликвидации атомного оружия в Казахстане и Украине, по ликвидации запасов химического и бактериологического оружия и т. д. Многие из них были секретными.

Гольдфарб по линии фонда Сороса обеспечивал грантами академические институты в Москве, Новосибирске и других городах. Он оказал помощь и отделу радиобиологии Курчатовского института атомной энергии, который, оставаясь в том же здании, был преобразован уже в самостоятельный Институт молекулярной генетики. Свою собственную лабораторию в США Гольдфарб перенес из Нью-Йорка в Институт здоровья в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Здесь был отдел туберкулеза, который получил в 1997 году большой грант в 13 миллионов долларов от Сороса на борьбу с устойчивым к антибиотикам туберкулезом в тюрьмах Томской области России. Для работы в лаборатории Гольдфарба в Ньюарке переехали около 15 молодых русских ученых из Новосибирска, Иркутска, Москвы и других городов. По существу, эта лаборатория стала чисто русской и продолжала теоретическую работу по механизмам синтеза РНК и ДНК.

Фонд Сороса потерпел, однако, крах в августе 1998 года, вместе с экономическим кризисом. Сорос, как профессиональный валютный спекулянт, начал еще в 1995 году операции с очень прибыльными тогда российскими бонами Центрального банка, дававшими феноменальные 150 процентов прибыли в год. Это была государственная финансовая пирамида, рассчитанная на рост доходов от продаж нефти. Падение цен на нефть в 1998 году привело и к коллапсу финансовой пирамиды, и к дефолту. Сорос, по некоторым сообщениям, потерял на российском дефолте около 2 миллиардов долларов и поссорился со всей администрацией России.

Обида Сороса на Россию и отказ нового премьера Примакова даже от обсуждения соросовских проблем привели и к развалу всех «соросовских» программ. Для Гольдфарба это не было трагедией. Но он все же потерял свой «международный» статус. Распределение финансовых фондов и участие в решении судеб людей — это, возможно, своего рода «addiction», страсть, зависимость. Текущая работа в лаборатории уже не стимулировала и не давала возбуждающего эффекта. Фонд Березовского по размерам был скромнее соросовского и ориентирован на политические авантюры в России, Украине и других странах СНГ. Да и сам Березовский, в отличие от Сороса, вмешивался почти во все дела по распределению денег. У Сороса было гипертщеславие. В молодости ему не удалось получить ученую степень, но позже он стал считать себя выдающимся ученым и философом. Отсюда и его требования, чтобы получатели даже скромных грантов добавляли к своему титулу определение «соросовский». Поэтому в России и в других странах СНГ появились «соросовские» профессора, доценты, аспиранты и даже «соросовские» учителя. Приставка «соросовский» стала почетной, знаком избранника с более высоким доходом. В настоящее время соросовские гранты переместились в Грузию и выдаются чиновникам, которые, однако, их не афишируют. Получают соросовские гранты и члены грузинского правительства. Они распространяются не для того, чтобы чиновники не уезжали из страны, а для того, чтобы они не брали взяток. Это, конечно, тоже благородная задача. Сомневаюсь, однако, что средства на эти фонды берутся из личных сбережений Сороса.

Должность «правой руки» Березовского для Гольдфарба была не слишком почетной, но зато, наверное, хорошо оплачиваемой. К настоящему времени через фонд прошло около 75 миллионов долларов. Но цели фонда не всегда благородны. Им субсидируются многие интриги, политические акции и разные аферы. Оплачиваемые фондом публикации недостоверны и чаще всего направлены против Путина.

12 июля 2006 года через радиостанцию «Эхо Москвы» Гольдфарб сообщил о том, что «Фонд гражданских свобод» закрывает свое представительство в России и не намерен проводить перерегистрацию в соответствии с новым законом о неправительственных организациях: «Мы продолжим финансирование проектов, направленных против путинского режима, но впредь не будем их афишировать, чтобы не помогать власти их уничтожить»[10].

Нельзя, однако, исключить и того, что Гольдфарба, тесно связанного с Госдепартаментом США, рекомендовали Березовскому для руководства фондом органы американской администрации. Оставлять без контроля столь беспокойного человека с его миллиардами долларов было, конечно, опасно. Журналист Олег Султанов, несколько месяцев проработавший в 2002 году в «группе Березовского», сообщал впоследствии в интервью газете «Московский комсомолец»:

«Из общения с Гольдфарбом я понял, что он на самом деле очень близок к Березовскому, курирует большинство его проектов. При мне Борис Абрамович постоянно звонил ему на мобильный, даже передавал мне приветы. Правда, мне почему-то показалось, что не Березовский руководит Гольдфарбом, а совсем наоборот.

…В принципе, это неудивительно, если учесть связи Гольдфарба с американскими спецслужбами. Лимарев много раз говорил мне, что Алекс поддерживает с ними близкие отношения»[11].