Права человека и чеченский кризис
Права человека и чеченский кризис
Политический кризис, прокатившийся в августовские дни 1991 года по огромному Советскому Союзу в результате действий ГКЧП, особенно остро проявился здесь, поскольку власти республики стали на сторону «чрезвычайщиков».
Это вызвало двоевластие Верховного Совета ЧИР и ОКЧН, в результате чего граждане республики различных национальностей и вероисповеданий оказались в правовом вакууме.
В Советском Союзе с правами человека было все ясно, коммунистическая партия, а точнее, номенклатурная клика во главе с генсеком знала точную дозировку этих прав, которые и отпускала согласно собственным рецептам.
С начала горбачевской перестройки оказалось, что не партийный рецепт определяет объем этих прав, а существующая законодательная база, которая стала расширяться в связи с демократизацией общественной жизни.
Процесс этого расширения в различных регионах огромной страны происходил неодинаково. Законопослушные прибалты стремились двигаться по демократическому пути, создавая для этого правовые условия, а на Кавказе в соответствии с особенностями этнопсихологии и менталитета народов, населявших эту территорию, о правовых нормах думали не в первую очередь. Здесь даже в соседних Дагестане и Чечне воплощение демократических институтов на практике происходило по-разному. В Дагестане очень долго примерялись, прежде чем принять какое-то решение или законодательный акт. Республика последней в Советском Союзе отказалась от названия «социалистическая», а закон о государственном суверенитете вообще не был принят, несмотря на то, что в «параде суверенитетов» участвовали многие российские субъекты.
В Чечне же этностихия, удерживавшаяся принудительными мерами, которые так жестко не применялись по отношению ни к одному другому из «советских народов», хлынула наружу бурным потоком, когда эти ограничения после провала ГКЧП утратили свою силу.
Вот здесь возникает неожиданный парадокс, который заключается в следующем.
Когда советские имперские институты улетучились, казалось, для реализации общественных интересов и гражданских свобод наступили благоприятные условия. Таковыми они были бы, если бы партийно-правовой частокол разнородных ограничений заменили юридическими нормами, запрещающими осуществление одних гражданских прав за счет нарушения других, а также исключающими возможность осуществления одними гражданами своих прав посредством нарушения прав других.
Даже в той же Прибалтике не сумели провести такую замену, вследствие чего там возник беспрецедентный в истории права институт, как «неграждане», коими автоматически оказались сотни тысяч русскоязычных жителей.
Прибалтийские «неграждане», получив такой странный статус, все же не становятся «нулями» в гражданско-правовом отношении, они на виду у Совета Европы, международных организаций по правам человека, а также России и других стран СНГ, которые являются их этническими родинами.
В зоне чеченского кризиса, которая охватывает не только собственно Чечню, но и соседние территории, тысячи людей испытали на себе статус «неграждан» в его позорной и уродливой форме, став в одночасье вообще никем. Хуже того, они оказались жертвами действий собственного государства, которые официально направлены на защиту их же прав, ущемленных неконституционным ичкерийским режимом.
С одной стороны система тайного общества, установившаяся в Чечне в результате слияния ряда объективных и субъективных причин, о чем уже говорилось, оставила рядовому гражданину такие варианты: становиться «винтиком» этой системы, убраться куда подальше, либо плевать на свою судьбу. Большая родина Россия по большому счету предложила ему те же варианты, исключив, правда, первый из них.
Таким образом, гражданин со своими неотъемлемыми правами, важнейшим из которых является право на жизнь, оказался между наковальней ичкерийского режима и молотом российской государственной машины.
В начале своей деятельности Дудаев публично провозгласил незыблемость демократических принципов и прав человека, которые он намерен заложить в основы чеченской государственности. Парламент Чеченской Республики принял ряд законов, декларирующих свободу слова, совести, права на труд, жилье, образование, медицинское обслуживание, на ношение оружия, из которых, пожалуй, только последнее оказалось претворенным в жизнь. И это естественно, поскольку у власти стояли темные силы, синархическое управление которых не предусматривало осуществление прав человека в каких бы то ни было формах.
Чеченская государственная модель начала девяностых годов как бы была скопирована с романов-антиутопий Джорджа Оруэлла и Евгения Замятина, но уже через несколько лет Ичкерия стала государством-призраком, проявления которого носили весьма сумбурное выражение. Это произошло вследствие внутренней борьбы и внешнего воздействия, в результате чего ичкерийская система уже в 1994 году представляла собой некое нагромождение управленческих структур, экономических объектов, вооруженных формирований, мафиозных кланов, спецслужб, религиозных центров, родовых тейпов, мюридских братств, политических партий, общественных движений и прочего другого, в хаосе которого заикаться о правах человека вообще никому не приходило в голову.
С вводом российских войск в декабре того же года, когда в республике развернулись настоящие бои, о том, что существует такое понятие, как права человека, вообще забыли бы, если бы не деятельность Сергея Адамовича Ковалева, который, регулярно приезжая в дымящий Грозный, подавал свой голос, напоминая воюющим сторонам, что жертвами их безумства становятся все же люди.
Режим Масхадова — Басаева, установившийся в Чечне после первой войны, мало чем отличался от дудаевского, только с правами человека стало еще сложнее. Сказались последствия войны, в которой ичкерийцы вышли «победителями». А победителей, как известно, не судят.
Суды, собственно, как таковые, функционировали в Ичкерии лишь номинально, хотя формально существовали две их разновидности: светский суд и шариатский.
Юридические дела, основанием для которых служили только факты нарушений прав человека, этим судам вообще не приходилось рассматривать по двум причинам. Во-первых, на судебное восстановление нарушенных прав вряд ли кто в тех условиях реально рассчитывал, а во-вторых, дел других категорий было столь много, что руки судебных чиновников до всех них просто не доходили. Кроме того, вынесение приговора или решения суда по тому или иному делу вовсе не означало его исполнение. К примеру, в ноябре 1997 года верховный шариатский суд Чечни приговорил «террориста № 2» Салмана Радуева за разбой к четырем годам лишения свободы, а «осужденный» как ни в чем не бывало продолжал командовать своей «армией генерала Дудаева». Когда об этом казусе на пресс-конференции в Грозном спросили президента Масхадова, он ответил, что за каждым полевым командиром стоит сила и с ордером на арест к нему не подступишься.
Крайней формой нарушения прав человека в зоне, где функционировала система ичкерийского тайного общества, является деятельность мустасиров, превративших захват заложников в высокодоходный бизнес. К сожалению, им уподобились и некоторые российские государственные органы, порою захватывавшие чеченцев только с целью их обмена на пленников, содержавшихся в бандитских зинданах. В этом отношении уместно провести параллель между этими зинданами и знаменитым на всю Европу чернокозовским изолятором, где содержались десятки арестованных безо всякого юридического основания чеченцев. В неволе у бандитов и федералов люди содержались в ужасных условиях, они избивались своими охранниками, над ними издевались, их лишали пищи и медицинской помощи, им угрожали, по отношению к ним имитировались казни и нередко пленники оказывались на свободе, став инвалидами и потеряв веру в человеческие права.
Предъявлять претензии по этой части ичкерийцам — дело пустое, но российские государственные институты не были вправе опуститься до уровня системы тайного общества, когда гражданина пропускают через молох неконтролируемой репрессивной машины.
К концу девяностых годов Чеченская Республика Ичкерия фактически распалась на несколько анклавов, где господствовали наиболее «крутые» полевые командиры. Особое место среди них занимали Басаев и Хаттаб, установившие на подконтрольных им территориях в Веденском и Грозненском районах режим личной власти по образцу средневековых эмиратов. Да и называли они себя гордо «эмирами» и вершили любые дела по собственному усмотрению. Одного из этих «эмиров», а именно Басаева, летом 1999 года упоминавшаяся исламская шура Дагестана назначила командующим моджахедов. Моджахеды под командованием названных «эмиров» вторглись в Дагестан в начале августа 1999 года, в результате чего в республике началась настоящая война, а тысячи мирных граждан оказались беженцами.
Вот официальные сведения МЧС Дагестана по части урона, нанесенного жителям зоны боевых действий.
Полностью своего жилья лишились 2739 семей, состоящих из 12 126 человек, а поврежденными оказались 2237 домов, в которых проживает 9950 человек.
По данным Счетной палаты РД, разрушено и повреждено 178 объектов социальной сферы, 7168 частных домовладений, из которых 3684 не подлежат восстановлению, нанесено ущерба на 2,5 млрд рублей, а более 40 тысяч человек вынуждены были покинуть места своего проживания.
Из федерального и республиканского бюджетов на погашение ущерба, понесенного в результате боевых действий, было выделено 1220,8 млн рублей, из которых около 1 млрд предназначалось на прямые компенсационные выплаты гражданам.
Здесь запахло деньгами, и трагедия стала превращаться в фарс.
Средства, выделенные гражданам, оказавшимся по вине собственного государства без крова и имущества, волею чиновников, представляющих это самое государство, стали исчезать и попадать в кошельки, для которых не предназначались. Тогда пострадавшие начали жаловаться в разные инстанции и организовывать пикеты у правительственных зданий. С просьбой об оказании помощи они также стали обращаться в негосударственные структуры, в числе которых была и региональная общественная организация «Мухтасибат». Изучив ситуацию, эта организация разработала специальный проект под названием «Эдельвейс», для осуществления которого был создан одноименный правозащитный центр. Финансирование деятельности центра осуществил межрегиональный благотворительный фонд «За гражданское общество» (г. Москва), данный проект также нашел поддержку администрации г. Махачкалы в лице мэра Сайда Амирова. Сотрудничество общественной организации, благотворительного фонда и муниципалитета с целью решения единой задачи по оказанию правовой помощи пострадавшим в результате военных действий гражданам, пожалуй, не имело прецедента в регионе, тем более что оно оказалось весьма продуктивным.
Сразу же после публикации информации о работе правозащитного центра туда стали обращаться десятки граждан, которые мытарствовали в поисках защиты своих интересов. Многие из них не знали, кто конкретно должен заниматься их делами и что им полагается по статусу, иных просто одурачивали ушлые чиновники, ухитряясь получать чужие деньги, большинство же было в отчаянии от свалившейся на них беды и бездушия власть предержащих.
Наладив консультационную работу, сотрудники правозащитного центра стали запрашивать различные государственные органы, и в первую очередь правоохранительные, по вопросам, касающимся невыплат положенных компенсаций пострадавшим гражданам. Они также организовали самостоятельный сбор информации, относящейся к данной проблеме, используя для этого имеющиеся возможности. В результате раскрылась неприглядная циничная картина, которая свидетельствовала о том, что многие чиновники различных уровней приложили руку к тому, чтобы завладеть деньгами бедствующих людей, заодно запуская руку в бюджетный карман, представив документы на несуществующие разрушения никогда не строившихся домов, которые якобы принадлежали лжебеженцам, коими оказывались их же родственники. Среди позарившихся на принадлежащие другим деньги оказались некоторые главы администраций, их заместители, архитекторы, сотрудники правоохранительных органов, пожарные, землеустроители, работники БТИ, ответственные лица из отдельных министерств и другие, в отношении которых в конце концов началось уголовное преследование.
Прокурор республики Имам Яралиев 19 октября 2000 года через газету «Новый день» обнародовал следующие данные. «Десятки уголовных дел направлены в суды. Общий ущерб по ним составляет свыше 10 миллионов рублей. Обеспечено добровольное возмещение ущерба — свыше 3-х млн рублей. Предотвращено хищение по этим фактам более чем на 2,5 млн рублей. Рассмотрение уголовных дел в отношении конкретных расхитителей продолжается.»
Пресс-служба Счетной палаты РД 26 сентября 2000 года в республиканской прессе опубликовала следующие данные: «Должностные лица администраций пострадавших населенных пунктов, вошедшие в состав комиссий ЧС и руководство МЧС РД, представляли в федеральные государственные органы заведомо ложные сведения в отношении пострадавших и размере причиненного ущерба. По материалам проверок возбуждено более 20 уголовных дел, идет процесс возврата ранее незаконно выплаченных средств».
Как говорится, было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Ведь деньги давали тем, кому не положено, в то время как настоящие пострадавшие обивали пороги правительственных кабинетов. Делами последних и занимался правозащитный центр «Эдельвейс», чем внес свою лепту в отстаивание интересов граждан, оказавшихся без средств к существованию в результате нападения вооруженных формирований экстремистов на их села.
Это вторжение боевиков было непосредственной причиной развернувшихся в горных районах Дагестана боевых действий, а по большому счету к новой войне на Кавказе привела военно-политическая мистерия, поставленная на этой арене теми зарубежными и российскими силами, за которыми маячат призраки воротил большого нефтяного бизнеса. Государственные институты страны оказались вовлеченными в карусель борьбы вокруг большой нефтепродуктовой трубы, проходящей по Северному Кавказу, а пострадали в результате этой военной разборки в первую очередь простые люди. В конце концов, не транснациональные корпорации, межрегиональные консорциумы или нефтяные картели несут ответственность за то, чтобы права человека остались неприкосновенными (хотя они — тоже), а государство, которое этими гражданами создается и содержится с целью собственного обслуживания.
В нашем же случае, как и во многих других ситуациях, получается как раз наоборот: граждан заставляют обхаживать государство и просить у него то, что им принадлежит в силу их неотъемлемой правоспособности, наступающей с момента их появления на свет.
Тем не менее факт, как говорится, имел место, и общественным структурам в лице региональной организации «Мухтасибат» и правозащитному центру «Эдельвейс» пришлось приложить немало усилий по защите интересов конкретных людей, часто оказывавшихся гонимыми из высоких кабинетов.
При проведении данной работы функционеры этих организаций столкнулись со следующими невеселыми обстоятельствами.
Первое. В правозащитный центр, созданный специально для юридического обслуживания населения, подвергшегося бандитскому нападению летом 1999 года, стали обращаться граждане, вообще к этому кризису не имеющие отношения. Среди них были те, у кого несколько лет назад в результате землетрясения разрушилось жилье, приходили погорельцы из различных сел, люди, дома которых оказались в зоне затопления в результате сооружения Ирганайской ГЭС, и многие другие, которые просто отчаялись получить помощь от государства. Среди них был человек, 16-летний сын которого подорвался на мине, установленной российскими военными в окрестностях села Первомайское Хасавюртовского района во время печально известного рейда Радуева. Подросток потерял обе ноги, руку, глаз, пришлось лечить его в Москве и провести дорогостоящие операции, в результате он выжил, но стал инвалидом первой группы. Событие имело место в январе 1996 года, и с тех пор отец юного инвалида хлопотал с целью получения компенсации от родного государства за покалеченного его служивыми сына. И в результате получил от управления социальной защиты администрации Хасавюртовского района… 300 рублей.
Подобные случаи издевательского отношения чиновников к чаяниям нуждающихся не были редкостью в практике правозащитного центра.
Второе. Оказалось, что люди совершенно не приучены обращаться в суды за защитой своих интересов. В этом сказался устойчивый советский менталитет, выработанный десятилетиями. В эпоху господства компартии все решал партийный функционер. Его место в сознании местного населения занял глава администрации или иной достаточно колоритный начальник. А судья как был почти никем в советской системе, так тем и остался в понимании многих потенциальных его клиентов. И к большому сожалению, не только в их представлении, но и зачастую в самосознании судей тоже. Юристам центра «Эдельвейс» стоило больших трудов убедить районного судью принять исковое заявление, ответчиком по которому проходил глава местной администрации. Для судьи это было настоящим подвигом, а для главы администрации — неслыханной дерзостью со стороны судьи. Ни тот, ни другой никак не хотели понять, что здесь происходит не «разборка» между двумя чиновными «авторитетами» на предмет того, кто «покруче», а охраняются законные интересы гражданина, которые они обязаны защищать по своему должностному положению на основе действующих правовых норм.
Третье. Многие люди никак не хотят видеть в лице госслужащего своего союзника, если даже они тысячу раз правы и закон всецело на их стороне. Большим успехом для просителя считается, если ему удастся хотя бы нейтрализовать чиновника, стоящего на его пути. Для него это равносильно успеху, а значит, не все потеряно, и можно идти дальше.
А чиновник в свою очередь смотрит на просителя в лучшем случае как на своего оппонента, с которым, по крайней мере, придется побороться. В результате этой «борьбы» чиновник, как правило, в накладе не остается: он или избавляется от назойливого клиента, или получает от него мзду, либо хотя бы набивает себе цену. Во всех трех вариантах ущерб клиента очевиден, если даже ему удается решить свой вопрос.
Пример, когда посетитель уходит, оперативно решив свой вопрос, как это часто происходит в мэрии Махачкалы, пожалуй, исключение, чем правило.
Проблема прав человека многогранна и охватывает очень широкий спектр общественных отношений. В системе тайных обществ эта проблема как таковая вообще не присутствует. Там все ясно и все заранее расписано, как и при любом тоталитарном режиме, разновидностью которого она является. Система наподобие ичкерийской не может существовать без инструментов насаждения тоталитарных порядков. И, наоборот, тоталитаризм всегда предполагает наличие структур, сформированных по принципам тайных обществ. Возьмем коммунистический или фашистский режимы. И там, и тут наличествуют тайные структуры, куда доступ осуществляется по специально разработанным процедурам, предусматривающим отсев инакомыслящих. И там, и тут действуют закрытые государственные органы, куда могут попасть только избранные, готовые безоглядно претворять в жизнь секретные установки верховных правителей. И там, и тут противникам системы и любым инакомыслящим уготована участь оказаться устраненными из общества или изъятыми из жизни.
Борьба за права человека является одним из способов создания в тоталитарных системах элементов открытого гражданского общества, и успех этой борьбы является определяющим фактором создания условий для постепенного трансформирования искаженного жесткими репрессивными условиями общественного сознания в сторону признания приоритетов демократических ценностей.
Ввиду устойчивости результатов тоталитарного воспитания, тем более в условиях тайных обществ, этот процесс трансформации не может быть быстротечным.
Чеченское общество, избавившись от советского тоталитаризма, оказалось вовлеченным в сферу доморощенного ичкеризма, и ему придется приложить немало усилий для отвержения его идейного влияния.