Глава 6 Вторжения и вымышленные предлоги

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 6

Вторжения и вымышленные предлоги

Кембридж, штат Массачусетс,

2 февраля 2007 года

Я хочу спросить Вас о разнице между косметическим и капитальным ремонтом политической системы, иными словами, между половинчатыми реформами, призванными как-то подремонтировать систему, и ее существенными структурными изменениями.

Между ними действительно есть разница, но я не вижу здесь противоречия. Нам следует уделять внимание и той, и другой формам усовершенствования. Иногда мелкие усовершенствования политической системы могут оказаться очень полезными. Например, некоторых явных положительных сдвигов — вы их можете назвать мелким ремонтом — можно было бы добиться в системе здравоохранения, что принесло бы огромную пользу людям.

А что в этом смысле можно сказать о средствах массовой информации? Что можно назвать реформой СМИ?

То же самое можно сказать и о реформировании средств массовой информации. Если вы сможете посредством давления или же с помощью конкуренции со стороны альтернативных СМИ и так далее, заставить их более беспристрастно освещать важные для страны проблемы, то это принесет пользу людям. Это не приведет к коренным переменам, но существенно поможет делу.

Возьмем, например, ситуацию здесь, в Бостоне, к которому я привязан уже много лет. Ведущая газета здесь — это Boston Globe. Она, возможно, самая либеральная в стране. В середине 1960-х годов она поддерживала «ястребов» и шла в русле официальной политики. Однако, она изменилась благодаря главному редактору Тому Уиншипу, с которым мы были хорошо знакомы.

В конце 1960-х в ней произошли существенные изменения — частично, как полагаю, под влиянием его сына, который активно участвовал в движении протеста против войны во Вьетнаме и через которого я познакомился с Томом. Думаю, что Boston Globe стала первой в стране газетой, которая стала призывать к выводу войск США из Вьетнама. И на протяжении 1980-х годов она была одной из немногих газет, серьезно освещавших события в Центральной Америке и представлявшей правдивую картину происходящего.

Когда Том Уиншип вышел на пенсию, его влияние в газете пошло на убыль. Последним редактором, который придерживался линии Уиншипа, был Кирк Шарфенберг, умерший в 1992 году. С тех пор газета стала во многом придерживаться своего прежнего направления 1960-х годов. У них и сейчас есть очень хорошие журналисты, публикующие интересные статьи, но общий тон газеты заметно изменился.

Это пример изменений, которые произошли в данном случае благодаря широкомасштабному и активному народному движению, а также позиции отдельных редакторов. Я думаю, что перемены в Boston Globe были очень важны. Хотя, если хотите, это был всего лишь косметический ремонт. Ведь они не изменили корпоративную структуру газеты, хотя как раз ее-то и следовало менять.

Косметический ремонт, как Вы выражаетесь, — это первый шаг к существенным изменениям. Широкомасштабные структурные изменения невозможны, пока значительная часть населения не будет готова поддержать их. Таких изменений можно добиться только организованными усилиями заинтересованных групп населения. Они не произойдут и не могут произойти, пока люди не осознают, что реформы или попытки косметического ремонта обязательно натолкнутся на барьеры, которые невозможно преодолеть без изменений в самой системе. Вот тогда и будет дан толчок таким серьезным, коренным переменам. Но пока мы далеки от осознания этой необходимости — люди не видят, по каким причинам им надо рисковать, терять почву под ногами, терпеть какие-то лишения ради существенных изменений системы. Вот почему каждый серьезный революционер является, прежде всего, реформатором. Если вы серьезный революционер, вы не будете устраивать государственный переворот. Вы будете подталкивать изменения, идущие снизу от организованного населения. Но никто не станет бороться за коренные изменения политической системы, пока не поймет, что она, эта система, мешает нам добиваться справедливых и разумных целей.

Уолтер Липпман[53] писал: «Весь мир, кроме американского народа, считает Соединенные Штаты империей. Мы пугаемся слова «империя» и считаем, что оно не должно использоваться для характеристики той власти, которую мы имеем на пространстве от Аляски до Филиппин, от Кубы до Панамы и даже за пределами этого пространства. Мы полагаем, что должно существовать какое-то другое определение для цивилизаторской миссии, которую мы неохотно продвигаем в этих отсталых странах». Эти слова он написал в 1927 году. Изменилось ли что-то с тех пор?

Во-первых, его комментарий несколько ограничен. Завоевание территории самих США было по сути тем же империализмом. Обратимся к серьезным историкам империализма, например к Бернарду Портеру[54], который подчеркивал, что мы не должны становиться жертвой «концепции соленой воды», то есть идеи о том, что империалистическое завоевание обязательно означает пересечение океанов. Эта концепция может также подразумевать территориальную экспансию.

По его мнению, территориальное расширение колоний до пространства, которое считается территорией государства, представляет собой поселенческий колониализм. Однако, такое расширение территории не что иное, как форма империализма — крайняя его форма, при которой вы фактически избавляетесь от туземного населения и завладеваете его землями.

Эра, о которой говорит Липпман, представляет собой период, начавшийся в 1898 году, когда США перешли к практике империализма с пересечением океанов.

Могут спросить, насколько важным был такой переход. Конечно, он важен, но в какой степени? С точки зрения туземного населения Соединенных Штатов, не имело значения, пересекли ли мы океан или нет.

То же самое можно сказать и о Мексике, когда мы отхватили половину этой страны во время захватнической войны полтораста лет назад. Но здесь есть некоторое различие. Я не думаю, что следует придавать большое значение точности термина, которым мы хотим обозначить этот процесс. «Империя» — это термин, допускающий слишком широкие толкования, как и большинство терминов политического характера.

Скорее, это завоевание, и доминирование, и гегемония. Комментарий Липпмана следует снабдить еще одной оговоркой. То, что он описывает, пусть и несколько иронично, — нашу цивилизаторскую миссию и так далее — есть не что иное, как используемое в научной и популярной литературе понятие «американской исключительности». Единственная проблема с этим понятием заключается в том, что оно отнюдь не исключительно. Более того — оно почти универсально. Не могу представить себе какую-либо доминирующую экспансионистскую державу, которая не применила бы подобное определение и к себе.

Ханна Арендт[55] писала: «Империализм неизбежно влек за собой изобретение расизма как единственного возможного «объяснения» и оправдания своих действий, даже если никакого расового образа мысли до этого в цивилизованном мире не существовало». Необходим ли империализму расизм?

В этом есть большая доля правды. Современный расизм в значительной степени является следствием империалистических завоеваний. Если, например, вы вспомните, о чем спорили лучшие умы Англии и Франции в восемнадцатом столетии, в эпоху Просвещения, то они живо дебатировали вот какие вопросы: Отличаются ли негры от обезьян? Люди они или нет? Владеют ли они языком или у них есть лишь способность к овладению речью? В ходе этих дискуссий были выдвинуты совершенно поразительные предположения. Например, один французский мыслитель предположил, что большие обезьяны на самом деле сообразительнее людей, поскольку они притворяются, что не могут говорить. Обезьяны, по его мнению, догадываются, что если бы они действительно умели говорить, то люди обратили бы их в рабство точно так же, как они сделали это с другими похожими на них животными, которые действительно умеют говорить. Такое предположение можно было бы считать неудачной шуткой, если бы оно не выражало уверенности в том, что другие существа не такие благородные и развитые, как мы, или не наделены, например, человеческой душой.

Да, многое из этого явилось следствием завоеваний. Когда вы кого-то завоевываете и угнетаете, вы должны как-то обосновать свои действия. Вы не можете просто сказать: «Я сукин сын, и хочу их ограбить». Вам придется сказать, что это делается для их же блага, что они заслужили это или что они на самом деле много от этого выиграют. «Мы же им помогаем». Именно так говорили рабовладельцы. Большинство из них не говорило, что они обращают людей в рабство, чтобы иметь дешевую и легко управляемую рабочую силу ради собственной выгоды.

Обычно они говорили: «Мы делаем им одолжение. Они нуждаются в этом». Антропологи девятнадцатого столетия доказывали, что у чернокожих выгнутые спины потому, что они генетически предрасположены к сбору хлопка. Следовательно, мы помогаем им выполнять ту работу, к которой они лучше всего приспособлены. Подобные идеи проходят красной нитью через всю историю империалистических завоеваний. Но эти идеи приняли особенно извращенную и злобную форму при европейском империализме, развившемся в семнадцатом и восемнадцатом столетиях.

Вы часто ссылаетесь на результаты опросов общественного мнения. Как Вы определяете, в каких случаях они полезны? Заслуживший теперь дурную славу опрос общественного мнения, проведенный Институтом Харриса в конце июля 2006 года, показал, что 50 процентов опрошенных в США, по сравнению с 36 процентами в феврале того же года, считали, что Ирак обладал оружием массового поражения. Чем это можно объяснить?

Фактически этот вопрос поднимался в целом ряде опросов общественного мнения. Опросы, проведенные Институтом Харриса, позволили получить адекватную информацию, но не дали исчерпывающего объяснения причин полученных результатов. Более подробную информацию по этому вопросу можно найти в отчетах по Программе исследований массового восприятия внешней политики (PIPA) при Университете штата Мэриленд. Стивен Кэлл, руководитель этой программы, отметил, что процент опрошенных, которые продолжали верить, что Ирак обладает оружием массового поражения, оставался довольно стабильным даже после того, как правительство стало открыто в этом сомневаться.

У меня такое чувство, что причина очень тесно связана с темой нашего разговора об империализме. Мы вторглись в Ирак. Поскольку мы не хотим считать себя монстрами, мы должны как-то оправдать это вторжение. Таким оправданием должно было стать утверждение, что у Ирака действительно имеется оружие массового поражения. Да, кто-то в правительстве что-то говорил о каких-то сомнениях, но я скорей поверю Дику Чейни[56].

Мне показалось, что Вы неохотно говорите о так называемом произраильском лобби в США. Долгое время Вы утверждали, что этот фактор влияет на внешнюю политику США, но никоим образом не является решающим. Вы все еще придерживаетесь такого мнения?

Я неохотно говорю об этом частично оттого, что масштабы и влияние произраильского лобби сильно недооцениваются. Возьмем, например, гневные протесты по поводу постановки спектакля о Рэйчел Корри[57] в Нью-Йорке и других городах мира. Эти протесты не были инспирированы Американо-Израильским комитетом по общественным связям (AICOS). Они явились отражением настроений всего интеллектуального и культурного сообщества США.

В Нью-Йорке.

В Нью-Йорке и почти по всей стране. Нью-Йорк оказался в центре этих событий. Другим центром стал Лос-Анджелес.

А еще — Бостон. Это наша интеллектуальная культура, а не только AIPAC или Антидиффамационная лига[58]. В последней статье Джона Миршаймера и Стивена Уолта, посвященной произраильскому лобби, они определяют это лобби как группы, стремящиеся контролировать общественное мнение и настроения, чтобы добиться поддержки политики Израиля, включая его агрессию, чудовищные преступления и так далее. Хорошо, давайте примем такое определение произраильского лобби. Однако главной составляющей этого лобби является интеллектуальное сообщество и средства массовой информации США. AICOS не пишет передовые статьи в New York Times.

Если вы обратите внимание на более широкую интеллектуальную культуру, то сможете довольно точно определить, когда эта культура начала с энтузиазмом поддерживать Израиль — начиная с 1967 года До 1967 года интеллектуальное сообщество скептически относилось к Израилю и мало интересовалось им. А вот тогда все изменилось.

Если вы возьмете в руки вышедшую в 1967 году книгу Нормана Подгорца[59] «Как добиться успеха», напоминающую больше саморекламу, то вряд ли найдете там упоминание об Израиле. В середине 1950-х годов газета Commentary, являющаяся теперь оголтелым экстремистским рупором произраильской пропаганды, была настолько критично настроена по отношению к Израилю, что Американский еврейский комитет основал в противовес ей независимую газету Midstream, выражающую точку зрения правительства Израиля. Возьмите, например, газету Dissent. В газете не любят, когда о ней так говорят, но поддержка ею преступлений Израиля часто просто шокирует. Последний выпуск этой газеты сравнивает вторжение Израиля в Ливан с нашими «злоключениями» в Ираке и выражает сожаление в связи с тем, что «Израилю не удалось достичь своих целей даже ценой больших потерь для себя и для Ливана». И это они называют критикой? Но если вы посмотрите на выпуски этой газеты до 1967 года, в них Израиль почти не упоминается. Люди, писавшие в то время статьи для этой газеты, считали сионизм малоинтересным — возможно, просто националистическим уклоном.

Следовательно, Вы считаете, что после июня 1967 года американская элита стала рассматривать Израиль как военную силу, которую можно использовать на Ближнем Востоке?

С точки зрения правительства США, война 1967 года и ошеломляющий военный успех Израиля существенно подтвердили те предварительные соображения, которые содержались в разведсводках Совета национальной безопасности и других планирующих организаций. «Логическим следствием» противодействия «радикальному арабскому национализму», то есть независимому арабскому национализму, «была бы поддержка Израиля как единственной прозападной силы, оставшейся на Ближнем Востоке» и, следовательно, самой надежной опоры влияния США в этой части мира. Я цитирую документы, написанные в 1958 году, который был очень значимым годом для политики США на Ближнем Востоке. Израиль был единственной страной, принимавшей участие в британско-американских интервенциях в регионе — в частности, в Ливане и Иордании — в попытке не допустить распространения иракского национализма после свержения в 1958 году багдадского правительства, опиравшегося на поддержку Англии[60]. Израиль оказался единственным, кто предложил свою помощь. Он разрешил полеты над своей территорией и предоставлял другие услуги. Это укрепило ранее высказанные предположения о роли Израиля как союзника. Еще в 1948 году Комитет начальников штабов отметил, что Израиль потенциально является наиболее мощной военной силой в регионе после Турции и что он мог бы стать опорой влияния США.

Но 1967 год превратил эти предположения в уверенность. Наиболее ценным оказался тот факт, что поражение потерпел Насер. Насер был символом и центром светского арабского национализма. Правительство США было напугано его действиями. Во-первых, Насер чужими руками вел войну с Саудовской Аравией в Йемене, и поэтому представлял угрозу для саудовской монархии, старейшего и самого ценного союзника США в регионе, откуда поступала нефть.

Не забывайте, что на протяжении всей своей истории США стремились поддерживать самые экстремистские и фундаменталистские исламские группировки как противовес светскому национализму. Поэтому, когда Израиль сокрушил Насера, угроза светского национализма была устранена. Долгое время существовали опасения, что арабы могут вознамериться использовать природные богатства региона для нужд своего населения, а не для обогащения Запада и роста его влияния, оставив лишь небольшую долю гангстерской правящей верхушке в своих странах. Вот в чем состояла главная угроза. Израиль покончил с ней, тем самым укрепив свой альянс с США, а это привело к очень быстрым переменам.

Помощь США Израилю возросла многократно.

И стремительно. Но, кроме того, коренным образом изменилось отношение к Израилю со стороны образованных высших слоев общества. Когда Израиль вмешался, чтобы воспрепятствовать возможным шагам Сирии по спасению палестинцев от резни, учиненной иорданской армией во время событий «Черного сентября» 1970 года, помощь США Израилю снова многократно увеличилась. Произошли и другие резкие изменения во взглядах. Именно тогда активно взялись за тему Холокоста. А до этого времени, когда действительно можно было как-то помочь жертвам Холокоста — например, в конце 1940-х годов — никто ничего не делал. После 1967 года ситуация изменилась. Теперь у нас по всей стране есть музеи Холокоста. Сейчас это важнейший вопрос, и надо скорбеть по этому поводу, надо повсюду заниматься его исследованиями. Но не тогда, когда можно было действительно оказать реальную помощь жертвам.

Здесь сыграли роль и другие факторы. Вы должны помнить, что происходило в 1967 году. Прежде всего, США вели войну во Вьетнаме и никак не могли сломить сопротивление вьетнамцев. Позже интеллектуальная элита станет рассказывать, будто она всегда выступала против этой войны, но если вы восстановите в памяти тот период времени, то увидите, что это неправда. Я проанализировал массу литературы, написанной сотрудниками Кеннеди и другими деятелями.

Авторы просто меняют свои версии. Например, Артур Шлезингер едва упоминает о Вьетнаме в своем почти почасовом отчете о работе администрации Кеннеди в 1962 году. В его изложении, этот вопрос вообще почти не обсуждался. Однако в более поздней версии этого отчета Вьетнам превращается в основной пункт повестки дня. Кеннеди пытался тогда выкарабкаться из Вьетнама, и они, конечно, обсуждали этот вопрос. Все вдруг стали противниками этой войны с самого ее начала.

Все это очень сильно напоминает сегодняшнюю ситуацию в Ираке. Так называемые противники войны в своем подавляющем большинстве выступают не против войны, а против поражения США в этой войне. Как в свое время сказал Шлезингер, критикуя Джозефа Олсопа[61], сторонника правого крыла и приверженца войны во Вьетнаме: «Все мы молимся, чтобы мистер Олсоп был прав, считая, что США победят». А если он окажется прав, «все мы отдадим должное мудрости и политической прозорливости американского правительства», сумевшего добиться победы в этой войне даже ценой превращения Вьетнама «в страну руин и пепла». Но ожидания Олсопа, вероятно, слишком оптимистичны, поэтому нам приходится быть противниками войны. Вот так выглядела оппозиция войне. Позднее, когда эта война стала совсем непопулярной, оппозиция стала выглядеть иначе.

Кстати говоря, можно заметить, что в либеральной идеологии мало что изменилось. Теперь «мы все молимся» о том, чтобы мистер Кристол был прав, считая, что с большим числом войск мы победим в Ираке. И если он окажется прав, мы сможем отдать должное «мудрости и политической прозорливости» администрации Буша, сумевшей создать вассальное государство — которое мы назовем независимым — даже ценой превращения Ирака в «страну руин и пепла». Но, возможно, Кристол тоже слишком оптимистичен.

Итак, мы возвратились в 1967 год, когда интеллектуальный мир был во многом таким, каким его описывал Шлезингер, — уповал на победу и был глубоко обеспокоен тем обстоятельством, что мы никак не можем разгромить этих маленьких желтых ублюдков. А тут вышел на сцену Израиль и показал, как нужно обращаться с этим «третьим миром»: нужно просто бить их ногами по лицу. Израиль заработал много очков на свой счет. Многие, шутя, предлагали послать Моше Даяна[62] во Вьетнам, чтобы выправить ситуацию.

Кроме того, кое-что происходило тогда и в самих Соединенных Штатах. Наступил период, который сейчас называют «временем потрясений», то есть временем, когда наше общество становилось гораздо более цивилизованным. Начиналась борьба женщин за свои права, сформировалось студенческое движение. Студенты отказывались просто слушать приказы. Мартин Лютер Кинг приступил к организации движения бедняков. Люди, которые, как предполагалось, должны были пассивно, молча соглашаться, вдруг начали отстаивать свои права. Это внушало ужас. И в этом случае пригодился опыт Израиля: нужно просто бить их ногами по лицу.

Вскоре после этого в Нью-Йорке произошел конфликт с общинами Оушн Хилл и Браунсвилл[63], то есть между профсоюзами учителей и афро-американцами. В профсоюзы учителей входило много евреев, потомков более раннего поколения иммигрантов, которые работали не покладая рук, как ирландцы и выходцы из других стран. Они стали «белыми воротничками» и добились лучшего материального положения.

А теперь афро-американцы, находящиеся на нижних ступенях социальной лестницы, попытались повторить то, что сами они проделали на тридцать лет раньше — завести свои собственные школы и бороться за свои права. И на этой почве возник острый конфликт. Я вспоминаю как из-за него мои родственники, состоявшие в профсоюзе учителей и бывшие всю свою жизнь коммунистами, внезапно превратились в ультраправых радикалов. И снова, пусть символически, Израиль показал нам, как решать подобные конфликты.

Кроме того, поддержку Израиля можно эксплуатировать как оружие против ненавистных «новых левых». Дэниэла Берригана и его юных учеников, которые не проявляли должную почтительность, можно было обвинить в недостаточно восторженной поддержке Израиля. Они были по большей части всего лишь миролюбивыми сионистами, что и послужило причиной нападок на них и обвинений в желании уничтожить Израиль и установить на его месте кровавую диктатуру. Ирвинг Хоу проявлял особое рвение в нападках такого рода, хотя были и другие любители. Я в то время сталкивался с большим количеством таких нападок, которые в настоящее время успешно замалчиваются — это интересные свидетельства обмана, к которому прибегают, чтобы услужить властям, а часто и для саморекламы. Я думаю, что все эти события имели очень глубокие последствия. С тех пор вам вбили в голову сильно искаженную картину Израиля и израильско-палестинского конфликта. Но Американо-Израильский комитет по общественным связям (AICOS) тут ни при чем. Первую скрипку здесь играет вовсе не он.

Миршаймер и Уолт ограничиваются узкими рамками. Они останавливаются на характеристике собственно произраильского лобби, а затем переключают внимание на некоторые еврейские организации. И все же они отмечают, что самая большая по численности группа — и, возможно, политически наиболее влиятельная — это правые евангелисты. Они могут быть антисемитами, но решительно поддерживают все действия Израиля, потому что на то воля Божья. И в этой связи я думаю, что роль интеллектуального сообщества — средств массовой информации, журналистов, многих ученых — очень сильно недооценивается.

AICOS не смог запретить постановку спектакля о Рэйчел Корри. Хотя они и хотели бы это сделать, но у них нет экономической власти над средствами массовой информации. Конечно, у них есть влияние на Конгресс, но если присмотреться к этому влиянию, то в основном оно окажется символическим. Конгрессменам очень легко принять резолюцию, которая, как они знают, не будет реализована, но принесет им поддержку избирателей. Так, Конгресс едва ли не ежегодно голосует за переезд посольства США в Иерусалим. Они знают, что этого не произойдет, поскольку такой шаг будет чреват неприемлемыми последствиями. Однако они проголосовали за этот законопроект, огласили его с трибуны Конгресса и собрали пожертвования на проведение своей избирательной кампании.

Миршаймер и Уолт утверждают также, что произраильское лобби — в основном AICOS и ему подобные — нанесло вред национальным интересам США.

Но что такое «национальные интересы»? Этот загадочный термин используется в так называемой «реалистичной теории международных отношений». Согласно реалистической традиции, на которой воспитаны Миршаймер и Уолт, государства проводят политику в соответствии с их национальными интересами. Но что под этим подразумевается? Я думаю, что Адам Смит был прав, когда говорил, что «национальные интересы» — это интересы «главных архитекторов» политики. В его время такими архитекторами были купцы и фабриканты. Сегодня эту роль играют многонациональные корпорации и иже с ними.

Но школа реалистической традиции не обсуждает этот вопрос. Реалистичная теория международных отношений почти полностью игнорирует распределение власти внутри страны.

Если вернуться к концепции Адама Смита, то с этих позиций легко проверить истинность тезиса Миршаймера и Уолта о том, что политика США по отношению к Израилю противоречит нашим национальным интересам. Если бы Миршаймер и Уолт были правы, моей радости не было бы предела. Мне бы не пришлось беспокоиться, писать статьи, давать интервью, выслушивать потоки брани. Я бы оставил все эти занятия. Я бы надел пиджак и галстук, чтобы отправиться с визитом к Уоррену Баффетту[64] и в штаб-квартиры корпораций Lokched Martin, Intel и Exxon Mobil. Я бы с чувством объяснил им, что их интересам угрожает одно лобби, которое они, с их политическим весом и экономической мощью, могут выключить из игры в считанные секунды. Этот тактический вывод следует из тезиса Миршаймера и Уолта. Но никто не собирается применять эту тактику в действительности, и понятно почему — потому, что Адам Смит был прав и наши «главные архитекторы» политики процветают. Например, только вчера Exxon Mobil объявила о своих огромных прибылях, которые превышают прибыли любой американской корпорации за всю историю США и даже превосходят ее собственный прошлогодний рекорд. Lokched Martin тоже купается в деньгах. Уоррен Баффетт только что скупил акции крупного промышленного комплекса в Израиле, а Intel разместил там свои основные производственные мощности. Этот список можно продолжить. Архитекторы политики чувствуют себя прекрасно, и никто не наносит ущерба их интересам.

Я думаю, что политика США в отношении Израиля наносит большой ущерб американскому народу и будущим поколениям. Но в политике с этим мало считаются.

Небольшое уточнение. Не хотите ли Вы сказать, что Миршаймер и Уолт недооценили силу произраильского лобби?

Их характеристика этого лобби говорит о серьезной недооценке его влияния. Но я принимаю их определение. Если мы определяем это лобби как группы, пытающиеся повлиять на мнения, отношения и политику в пользу действий Израиля, — оккупации, агрессии и тому подобного — то Миршаймер и Уолт действительно недооценивают это лобби, поскольку не учитывают его главную составляющую, а именно тех людей, которых они ежедневно встречают в клубах профессорско-преподавательского состава.

Позвольте мне сделать еще одно замечание по этому поводу. Поскольку цели «главных архитекторов политики» в США очень близки к целям политики Израиля после 1967 года, то, рассуждая логически, если мы хотим оценить влияние таких групп, как AICOS, нам нужно обратить внимание на те случаи, когда политика США и Израиля расходятся. Итак, когда же политика правительства США расходилась с политикой Израиля? Именно по таким случаям мы можем судить о влиянии произраильского лобби, поскольку случаи совпадения политических курсов обеих стран нам ничего об этом не скажут. Поэтому давайте проанализируем случаи несовпадения.

А такие случаи есть, и довольно интересные. Один такой существенный случай произошел два года назад. Сегодня Израиль во многом напоминает карикатуру на США. Многие черты американского общества подхвачены и преувеличены в Израиле, где мы имеем по большому счету высоко милитаризованное и высокотехнологичное общество, экономика которого в основном базируется на экспорте новейшей военной техники. Израилю необходимы рынки сбыта, и основным таким рынком для него является Китай.

Но США не хотят, чтобы Израиль продавал Китаю высокотехнологичное оружие. В связи с этим между двумя странами неоднократно возникали серьезные трения. Каждый раз, когда Израиль уступал в этом вопросе, произраильское лобби хранило молчание. Последний случай значительного несовпадения интересов произошел в 2005 году. Израиль тогда планировал производить ремонт высокотехнологичных зенитных управляемых ракет, которые он продал Китаю. Израильское правительство настаивало на том, чтобы в этом вопросе на него не оказывали давления, поскольку вопрос этот слишком важен для Израиля, а Израиль — независимая страна. Но администрация Буша приказала Израилю отказаться от этих планов и добилась его унижения. Вашингтон отказал в визах делегации высокопоставленных израильских военных, и их американские коллеги не смогли с ними встретиться. Администрация принудила Израиль уволить одного из руководителей этой делегации и потребовала публичных извинений. Они действительно макнули их лицом в грязь. И, конечно же, Израиль уступил. Что еще он мог сделать? Израиль не может противиться воле Соединенных Штатов.

Но что здесь особенно интересно, так это реакция произраильского лобби. Постарайтесь угадать, какой она была. Вся эта история почти не освещалась в средствах массовой информации США. Произраильское лобби молчало в полном соответствии с его определением по Миршаймеру и Уолту или согласно характеристике, которую ему дали интеллектуалы. Все они молчали, потому что у них хватило ума не конфликтовать с властью. Если вы соглашаетесь с властью, все прекрасно. В этом случае можно быть резким и открыто выражать свое мнение. Но при столкновении с реальной властью приходится отступать.

Это был уже не первый случай конфронтации. Во времена администрации Клинтона то же самое произошло с передачей технологии израильского радара «Фолкон». Такие случаи неоднократно происходили в прошлом. Один действительно важный случай произошел в 1993 году, когда Израиль и Северная Корея были близки к соглашению о прекращении северокорейских поставок ракетной техники на Ближний Восток в обмен на дипломатическое признание и помощь. Это соглашение имело большое значение для безопасности Израиля. Администрация Клинтона заблокировала его. Произраильское лобби, как его ни определяй, хранило молчание. Я думаю, это довольно типичная схема поведения, когда израильские интересы входят в серьезное противоречие с интересами политики США. Поэтому, когда вы действительно сталкиваетесь с такого рода противоречиями, вы отчетливо видите, кто остается в выигрыше, и не очень этому удивляетесь.

Джимми Картер написал новую книгу «Палестина: мир, а не апартеид». В своей рецензии, опубликованной в National Public Radio, Генри Зигман пишет: «Книга Картера, как и ее название, вызвали немало шума, однако ирония во многом состоит в том, что практически каждый день в крупнейших израильских газетах и других средствах массовой информации появляется гораздо более резкая критика политики сменяющихся израильских правительств, чем где-либо в Соединенных Штатах. Ведущие американские газеты вряд ли отважились бы поместить на своих полосах большинство негативных комментариев, которыми изобилует израильская пресса». Верно ли это замечание Зигмана?

Я думаю, что он намеренно преувеличивает. Критика, о которой он говорит, появляется не каждый день, но основная его мысль верна. Возьмем слово «апартеид», которое возмущает людей сверх меры. Редакторы Boston Globe резко выступают против его использования.

И в то же время это слово регулярно появляется в редакционных статьях израильской Ha’aretz с репортажами группы «Бецелем», основной израильской правозащитной группы. Появляется оно и в комментариях ведущих израильских аналитиков. Вы можете встретить это слово в израильской прессе, но только не в американской. Такие люди, как Мерон Бенвенисти[65], используют его уже много лет. Оно стало чуть ли не штампом, когда речь идет о том, что описывает в своей книге Картер, или о том, что происходит на оккупированных территориях. Фактически, если речь идет об оккупированных территориях, то употреблять это слово — значит недооценивать сложившуюся там ситуацию, потому что апартеид в значительной степени присутствует и в самом Израиле — но это тема, не подлежащая обсуждению. Однако если ограничиться только рассмотрением оккупированных территорий, как это делает Картер, то для политической системы, которую он описывает, слово «апартеид» может оказаться недостаточно сильным определением.

Книга Картера относительно свободна от ошибок, но некоторые ошибки в ней все-таки есть. Наиболее серьезная состоит в том, что он совершенно некритически воспринимает распространенную здесь стандартную точку зрения, что вторжение Израиля в Ливан в 1982 году (а это наибольшее из преступлений Израиля, когда было убито от пятнадцати до двадцати тысяч человек и большая часть страны была разрушена) было якобы предпринято в ответ на атаки ООП через границу. Здесь это общепринятая точка зрения, но в ее основе лежит совершенная ложь. На самом деле Израиль воспользовался действиями ООП, чтобы оправдать свое вторжение. В то время существовало соглашение о прекращении огня, которое соблюдалось палестинцами, но не Израилем. Израильтяне продолжали свои бомбардировки и нападения. Даже если у них не было предлога для бомбардировок, они все равно продолжали бомбить, а потом находили для этого новое оправдание.

Если вы обратитесь к израильской прессе того периода, то увидите, что она с самого начала ничего не скрывала. Через пару недель после вторжения ведущая газета Ha’aretz опубликовала статью своего главного специалиста по палестинскому вопросу, весьма консервативного ученого Иегошуа Пората, в которой тот утверждал, что причина вторжения заключалась в палестинских предложениях приступить к дипломатическому разрешению конфликта и переговорному процессу. Эти предложения привели Израиль в полное замешательство и стали для него, как выразился Иегошуа Порат, «настоящей катастрофой». Для того, чтобы торпедировать их, необходимо было подорвать влияние ООП и заставить палестинцев снова обратиться к терроризму. Террор со стороны ООП не очень беспокоит Израиль. Но призывы к переговорам и дипломатии — это было настоящей угрозой. В главной газете Израиля Порат открыто называл вторжение в Ливан войной за Западный берег реки Иордан. Высшие политические и военные круги придерживались такой же точки зрения. Но вот появилась книга Картера, считающаяся критической по отношению к Израилю, в которой повторяется эта абсурдная пропаганда. Не удивительно, когда об этом пишет Томас Фридман, но весьма занятно, когда это делает Картер.

Истерические выпады в адрес Картера оттеснили на задний план самую важную часть его книги. Я думаю, что он стал первым из известных политиков, сообщившим то, что раньше обсуждалось только в диссидентских кругах: США и Израиль фактически отвергли «дорожную карту», предложенную «квартетом» международных посредников (США, Евросоюзом, Россией и ООН). В принципе Израиль согласился с этой картой, но без всякого шума сделал четырнадцать «оговорок», поддержанных администрацией Буша, которые лишили ее смысла. Картер пишет об этом и приводит эти оговорки в приложении. Этот факт говорит о многом. Считалось, что «дорожная карта» была сердцевиной политики США — «мечтой» Буша, как окрестила ее пресса. Но в действительности политика США и Израиля направлена на то, чтобы сурово наказывать палестинцев за «неправильное» голосование во время свободных выборов, пока ХАМАС — политическая организация, завоевавшая большинство голосов — не примет три условия. ХАМАС должна признать Израиль (или, что звучит нелепо, абстрактное «право Израиля на существование»), отказаться от насилия и принять «дорожную карту» (наряду с другими соглашениями). США и Израиль, со своей стороны, отвергли все три условия: они, конечно, не признают Палестину, не отказываются от насилия, но фактически отказались от «дорожной карты» и других соглашений. Все эти вопросы относятся к категории не подлежащих обсуждению. И я предполагаю, что именно поэтому наиболее важная часть книги Картера оставлена прессой без внимания.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.