3 марта, среда

3 марта, среда

Брусницын начал нервничать — на часах половина одиннадцатого, а Хрусталева на рабочем месте нет. Ведь еще вчера поручил ему написать план мероприятий по консервации сталинской дачи. В начале недели Президиум Центрального Комитета принял решение «не делать на даче в Волынском музей Сталина, а закрыть ее до соответствующих распоряжений». Вчера министр Серов вызвал коменданта Кремля, приказал дачу опечатать, штат сократить, оставив незначительную охрану и дворника. Все это слово в слово было передано Ивану Васильевичу. Тот взял под козырек. Генерал-полковник Серов высказал и личное пожелание: велел привезти с «ближней» настольную лампу, ту, что стоит в библиотеке, и кресло, за которым обычно работал Сталин. «Все равно растащат, раз музея не будет», — определил министр.

И это задание Брусницын перепоручил заместителю, тем более, что Хрусталеву на сталинской даче был каждый угол знаком. Комендант Кремля хотел поскорее выполнить министерское поручение, блеснуть перед руководством, и как назло — Хрусталев пропал!

В очередной раз сняв трубку, Брусницын рявкнул:

— Разыскали?!

— Никак нет! На квартиру отправили машину, она еще не вернулась.

— Да что ж такое!

Иван Васильевич был из тех, на кого можно было полностью положиться, а сегодня — обыскались его! Семья Хрусталева — жена и дочь с внуком, отдыхали в Сочи.

— Так где ему быть? Дома быть или на работе! — негодовал начальник.

Через минуту позвонил внутренний телефон.

— Ну?! — гаркнул Брусницын.

— Мертвый, товарищ генерал!

— Кто мертвый?

— Товарищ Хрусталев мертвый. В собственной квартире, на диване.

— Ты что, сдурел?!

— Не сдурел, товарищ генерал, а так и есть. Я специально переспросил. Ребята наши его осмотрели — труп.

— Ничего там не трогайте, сейчас высылаю бригаду!

— Слушаюсь!

Брусницын повесил трубку, отдал соответствующие распоряжения и по спецкоммутатору связался с Серовым. Иван Александрович долго молчал, наконец вымолвил:

— Сам туда поеду, посмотрю.

— А мне?

— Ты на месте сиди.

После разговора с министром Брусницын как-то обмяк, сдулся, сделался меньше в своем генеральском расшитом золотом кителе.

«Вот был человек, и нет человека! — думал он. — Еще вчера разговаривали, строили планы, сердились друг на друга, а теперь?»