19 мая, среда

19 мая, среда

Никита Сергеевич просмотрел эскизные прорисовки нового стадиона. Фурцевой досталась похвала.

— Вот это я понимаю! Молодец, Катя! Через спорт мы в сердца людей радость внесем, человек к человеку ближе станет! И правильно предусмотрела кругом волейбольные площадки, корты, городки, пусть желающие приходят, играют. Зимой на их месте катки зальем. На стадионе должна жизнь бурлить! И парк вокруг разобьем, деревьев насадим. Зимой москвичи там на лыжах пойдут, а летом — бегай себе среди зелени!

Никита Сергеевич снова раскрыл план и тыкнул пальцем:

— Как говоришь, это называется?

— Большая спортивная арена, — пояснила Екатерина Алексеевна. — А тут — Малая, ледовая. Здесь — автостоянка на триста автобусов. Синим цветом помечены кафе и столовые, торговые киоски — оранжевым. Гостиницу для спортсменов, как вы требовали, в площадях Большой спортивной арены спроектировали, там сто восемьдесят мест получается.

— Ты все доработай, Катя, до ума доведи! Стадион должен получиться на славу!

— И концерты можно будет устраивать, — подсказала Фурцева.

— Во-во, праздники те, обязательно! Всех дел, Катя, мы с тобой не переделаем, но основу Москве зададим капитальную! Человек в родном государстве должен чувствовать себя не пришлым, а как в Конституции записано — полноправным хозяином!

Дверь приоткрылась, в кабинет заглянул председатель Комитета государственной безопасности, ему было назначено на двенадцать.

— Заходи, Ванечка! — позволил Хрущев и, оглядев гостя, отметил: — Хороший на тебе костюм, где взял?

— Зингер пошил.

— Зингер и мне шьет. Мировой мастер. Фигуру сходу схватывает, пальто сделал, сидит как влитое! Значит, Ваня, ты к моим кадрам подбираешься?

— К портному подобрался, уж извините!

— Крадун! — пригрозил Никита Сергеевич. — Присядь-ка, мы через минуту закончим. Покажи, Катя, где речные трамвайчики у нас причаливают?

Екатерина Алексеевна принялась разыскивать на плане пристань.

Когда секретарь горкома ушла, Иван Александрович подсел ближе и таинственным голосом произнес:

— Облигации нашлись.

Хрущев присвистнул.

— Где?

— По соседству. На проезд Владимирова, в сберегательную кассу Совета министров, пришла женщина и предъявила к оплате выигрышную облигацию.

— О-па! — присвистнул Хрущев.

— Ей, вежливо: «Подождите, пожалуйста, тут писать много». Она села ожидать, как раз мои подскочили.

— Кто оказалась?

— Оказалась сотрудник канцелярии председателя Совета министров.

— Шутишь?! — обалдел Никита Сергеевич.

— Не шучу. Держалась уверенно, с достоинством. Мои спрашивают: «Откуда облигация?» Она протягивает служебное удостоверение: «А мне ваши покажите!»

— Вот штучка! — недоумевал Первый Секретарь.

— Старший там полковник Зарубин был, следователь по особо важным делам. Взяли они мадам под белы руки и вместе с облигацией привезли на Лубянку. На Лубянке она присмирела, раскисла, заплакала, объяснила, что получила облигацию от непосредственного начальника — руководителя канцелярии председателя Совета министров, товарища Суханова.

— От Суханова?! — еще больше удивился Хрущев.

— От Суханова. Суханов сказал, что его облигация выиграла сто тысяч рублей, и попросил поехать в банк получить за него деньги, так как ему, человеку, находящемуся на виду, это делать неудобно.

— Б…дь! Откуда у Суханова облигация?

— У Берии спер, — объяснил Иван Александрович. — Когда Берию арестовали, Суханов по поручению Маленкова при обыске присутствовал.

— Видать, Егор боялся, что у Лаврентия будет лежать всякая дрянь на него, послал Суханова подстраховать, а тот взял и облигации прикарманил!

— Видно, так было.

— Каков наглец!

— Дело житейское, — пожал плечами Серов.

— Как же коммунист может чужое взять?! — не мог успокоиться Никита Сергеевич.

— Вы точно ребенок, это же считай деньги!

— Что ты такое несешь?! — наскочил на подчиненного Первый Секретарь. — В социалистическом обществе скоро преступников не останется, кругом будут жить честнейшие люди!

— Только пока, Никита Сергеевич, у нас чаще обратное.

— За такую агитацию я тебя из партии вышибу!

— Не ругайтесь, Никита Сергеевич! — струхнул Иван Александрович. — Это я вам как сыщик поясняю, и коммунист Суханов прямое тому доказательство, что гниль у нас есть!

— Так и говори, гниль пока есть, а не греби под одну гребенку!

— Извините, неточно выразился!

— Следи за языком!

Серов умолк.

— Получается, Суханов нечист на руку! Кто бы мог предположить, что ценные бумаги из сейфа Берии принадлежат жене Булганина?

— Такое вообразить невозможно! Раз облигации лежат в бериевском сейфе, значит они бериевские, так Суханов рассудил.

— Ворюга! Не исключено, что он еще что-нибудь покрал!

— Не исключено.

— Думал, никто не узнает!

— А мы узнали.

— Вот что, Ваня, пока Маленков не в курсе, надо дома у Суханова покопаться, может, еще что обнаружим. Пусть задержанная ему позвонит и скажет, что деньги заказали, скоро привезут, велели ждать. Суханов никуда не дернется, а ты тем временем действуй!

— Мы воду в сухановском доме выключим и придем как бы водопровод чинить.

— Во-во, воду! Шумиха не нужна. Маленков, конечно, расстроится.

— Что теперь делать! — пожал плечами Серов. — Зато Николай Александрович обрадуется.

— Еще как обрадуется! Своей Елене облигации вернет. Елена Михайловна на них уже не рассчитывает, а тут — нате вам, получите! — довольно улыбнулся Хрущев. — А суку-Суханова в тюрьму!

— В лучшем виде сделаем! — пообещал генерал и доверительным голосом продолжал: — Похвастаться хотел, Никита Сергеевич!

— Чего еще?

— Вчера одного говоруна из Австрии выкрали.

— Кого?

— Треммеля, члена Народно-трудового союза. Договорился, сука!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.