14 апреля, вторник

14 апреля, вторник

С обратной стороны кремлевской столовой, той, где готовили не высшему руководству, а всем рангом ниже, в узком кабинете с низкими кирпичными сводами, имеющим одно единственное продолговатое окно, выходившее в глухой каменный двор — крошечное пространство между стоящими почти вплотную зданиями, сидели два генерала.

— Что будет? — с сильным кавказским акцентом, печально проговорил седовласый генерал-грузин.

— Несладко будет, — отозвался генерал помоложе, сидящий за письменным столом, сухой, длинный, с острым насмешливым взглядом. На его гимнастерке красовалась внушительная орденская колодка, но похоже, не он был среди них старший. И генерал за столом был грузином.

— Как бы, Ваня, нас с тобой за порог не выставили, — продолжал пожилой толстяк.

— Лаврентий Павлович не даст. Золотой человек! — с ударением отвечал зав столовой.

— Лаврентий Павлович замечательный человек, да только ему могут подхалимы напеть, голову задурить, время, сам знаешь какое, точно пожар кругом! — с опасением высказался старший.

— Ты, Роман Андреевич, не кошмарь, не пропадем!

— Тебе легко говорить, ты кремлевской столовой заведуешь, на тебя внимания не обратят, а я то в Кремле кручусь, закупаю, то по булганинским домам с харчами мотаюсь.

— Николай Александрович нынче в чести, с ним не пропадешь.

— Меня любит. Знает, что я к нему от Иосифа Виссарионовича пришел! — добродушно отозвался сталинский снабженец. — Пару раз я Маленкову продукты возил, жена у него — цербер, там точно не задержусь. Хорошо Булганин меня к себе тянет. Посадит напротив, обстоятельно объяснит, что требуется. Любит покушать!

— Радуйся! — отозвался бывший сталинский шашлычник.

— А ведь Георгий Максимович председателем правительства стал, а не Булганин и не Берия! — тихо добавил Роман Андреевич.

— Георгий Максимилианович! — поправил Ваня.

Седой генерал осекся.

— Смотри, не путай!

— Вырвалось! — поежился снабженец.

— Каждому ясно, что за главного теперь товарищ Берия, — разъяснил шашлычник.

Лаврентий Павлович с каждым днем набирал силу. Являясь первым заместителем председателя правительства, он требовал у министров отчета по любым вопросам, и областные начальники стояли перед ним навытяжку, все побаивались его взрывного характера, но и вопросы он решал без проволочек. Берия стал центром принятия решений. Предсовмина Маленков каждый день бывал у министра внутренних дел, и Хрущев с Булганиным к нему торопились.

— Георгия Максимилиановича я на все сто уважаю, но Лаврентия Павловича, уж извиняюсь, гораздо больше! — поддержал выводы товарища Роман Андреевич.

— Когда я на «ближней» жарил, после товарища Сталина сразу Берии шашлычок подносил, а потом — Маленкову. Авось не забудут! — вздохнул зав столовой.

— Лаврентий Павлович с тобой завсегда ласковый был, и Маленков тоже. А я иной раз перебарщивал, засиживался с правительством за столом, теперь себя ругаю. Но ведь сам Сталин меня звал! Два раза сильно напивался, может, наговорил лишнее — не помню! А однажды случайно Хрущева толкнул! — уныло выговорил старый грузин. — Из-за этого особо мучаюсь.

— Хрущев против Лаврентия Павловича пустышка, без команды не пикнет, а товарищ Берия своих в обиду не даст, — имея в виду себя и пожилого товарища, заключил орденоносный шашлычник.

— Все равно как-то неудобно!

— Булганина держись!

— Обеими руками держаться буду!

— А Георгий Максимилианович государственник, он на мелочи размениваться не будет, — продолжал размышлять завстоловой.

— Дай-то Бог, дай-то Бог! — запричитал Роман Андреевич. — У меня, знаешь, еще и возраст не подходящий. Мы с Иосифом Виссарионовичем одногодки, это ты молодой.

— Я молодой? — отмахнулся шашлычник. — В следующем году пятьдесят.

— Мне в январе семьдесят два стукнуло! — Закупщик стал мотать седой головой.

— Не трясись, не до нас теперь!

— Как сказать, как сказать! — сокрушался снабженец. — Я для тебя тушенки оленьей припас и омулей отборных. Прямо светятся!

— Северную рыбку уважаю.

— Шофера ко мне подошли.

— Сделаю. Вот и кончилось великое царствование! — тяжело вздохнул генерал-шашлычник.

— А Валеньку куда дели?

— На дачу к Василию Иосифовичу отрядили, она Васю с малолетства знает.

— Это правильно, ведь столько лет с Хозяином под одной крышей.

— Все плачет по нем, убивается.

— Слезами горю не поможешь!

— Говорят, ее за штат МВД вывели, сказали, органам не соответствует. Значит, и зарплата теперь будет другая.

— Вале это неважно — детей нет, мать с сестрами похоронила.

— То да, то да! Она Васе зарплату несла, — уточнил пожилой генерал-грузин.

— Дуреха! Васька все прогуливал.

— Говорила, у него детишки.

— Детишки! — скривил лицо шашлычник. — Нагуляется с бабами, уже и не знает, кто от него понес. Последнее время не просыхал!

— Как бы нас с тобой за скобки не поставили! — снова забеспокоился закупщик. — Мне, как генералу, тройную зарплату в конверте дают, ну, ты знаешь! Машина на работу возит, дачка в «Соснах» положена, кремлевская поликлиника. Как всего этого лишиться?

Сидящий напротив хмурился.

— Как бы Маленков своих не понапихал, — распереживался снабженец. — На спецбазу нового директора сунут, и, считай, мне приговор!

— Не до нас им, объясняю! — раздраженно высказался завстоловой.

— А Хрусталева куда?

— Его заместителем коменданта Кремля назначили.

— Значит, не разбазариваются кадрами.

— Поглядим. Я при генералиссимусе, считай, десять лет на шашлыках простоял.

— Я при нем — двадцать два! — с гордостью отчеканил Резо, переименованный в Романа Андреевича. Это он вызвал из Гори шустрого Вано, сына старшего брата, и определил на шашлыки. Месяц Вано стажировался в доме у Берии, бериевский повар награждал неотесанного провинциала подзатыльниками и трехэтажным матом, но делу научил. Скоро Вано так разжарился, что перещеголял наставника. Чего только он на мангале не исполнял — что хотите, то и сделает, и, главное, исправно информировал Лаврентия Павловича обо всем, что творилось на «ближней»: и про обслугу писал, и про охрану, и про подвыпивших великих гостей, и даже — про самого Сталина!

— Прорвемся! — хмуро процедил шашлычник.

— У тебя выпить найдется, Ванечка?

— Есть, Роман Андреевич, выпить есть!

По паспорту Вано писался Иваном Андреевичем. Так на русский манер все грузины друг друга величали. К русским именам товарищ Сталин особое пристрастие имел, собственно, он такой порядок и завел — на русский лад земляков переделать, новые имена проставлял самолично. Был у него при бане шустрый Гагик, его Сталин сначала именовал Жориком, а потом, приглядевшись к суетливому банщику, стал называть Славиком.

«Я знаю, кому какое имя подходит!» — говаривал вождь. И еще категорически запретил разговаривать меж собой на родном языке.

«Мы русские люди!» — часто повторял генералиссимус.

— Чего сидишь, как истукан? Наливай! — прикрикнул на младшего Резо.

Сталинский шашлычник залез в ящик стола и извлек оттуда бутылку коньяка «Енисели», потом выставил на стол стаканы.

— Помянем Иосифа Виссарионовича! — разливая, с придыханием проговорил Ваня-Вано.

Пожилой духанщик аккуратно приподнял стакан:

— Не чокаемся! — предостерег он.

— Пусть земля ему будет пухом! — проговорил завстоловой.

— Какая земля! — сокрушался Роман Андреевич. — Эх, родной ты наш Иосиф Виссарионович!