Глава 5 ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ ВЗРЫВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5

ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ ВЗРЫВ

Пятый фактор, резко меняющий лицо мира, — исключительно быстрый рост населения на нашей планете. Демографический взрыв изменяет картину мира весьма радикально. Между 1950 и 2000 гг. население Земли увеличилось с 2.5 до 6 млрд. человек. Проекции на будущее разнятся довольно радикально, хотя едины в главном — население Земли будет расти быстрыми темпами. По прогнозам ООН, это население составит в 2030 г. 8,5 млрд. человек, а в 2100 г. — до 14,4 млрд. человек[297]. По оценке Международного института исследований проблем продовольствия прирост мирового населения между 1995 и 2020 годами составит 73 миллиона в год — до 7.5 млрд. человек[298].

Половина прироста населения планеты будет приходиться всего на девять стран. Перечислим их в порядке убывания ожидаемого вклада: Индия, Пакистан, Нигерия, Демократическая Республика Конго, Бангладеш, Уганда, США, Эфиопия, Китай. В период между 2005 и 2050 годами по меньшей мере втрое возрастет население Афганистана, Буркина-Фасо, Бурунди, Чада, Конго, Демократической Республики Конго, Восточного Тимора, Гвинеи-Бисау, Либерии, Мали, Нигерии и Уганды — т. е. самых бедных государств.

Феноменальный рост. Для того чтобы достичь миллиардной отметки, человечеству понадобились тысячелетия, она была достигнута примерно в 1800 г. Для прироста еще одного миллиарда человек потребовалось несколько более ста лет — к середине XX века. За последовавшие пятьдесят с лишним лет население Земли утроилось (до шести с лишним млрд. человек). Ныне мир прирастает на величину населения Бостона или Одессы примерно за два дня. Новая «большая» Германия добавляется к населению Земли каждые восемь месяцев; для создания новой Мексики нужен год[299]. На протяжении жизни сегодняшних сорокалетних население Земли еще раз удвоится; на протяжении жизни многих живущих сегодня оно утроится[300].

Предполагается, что этот рост будет продолжаться до уровня 8—12 млрд. человек. В следующие два десятилетия следует ожидать прироста примерно в 90–95 млн. человек ежегодно — рекордное число женщин окажется в возрасте деторождения. Стабилизация и (возможное) прекращение роста населения Земли придется на период, последующий за 2020 годом, — по достижению уровня более 10 млрд. человек.

Определение «мирового роста» страдает неточностью. Растет не весь мир, а отдельные его регионы. А если быть точнее, то население всемогущего Севера весьма резко уменьшится, а голодный Юг неустанно множит население планеты. Между 2000 и 2050 годами мировое население увеличится минимум на три миллиарда человек. Но при этом население Азии, Африки и Латинской Америки увеличится на 50 процентов, а население Европы уменьшится, как минимум, на сто миллионов человек.

Напомним, что для воспроизведения существующего уровня населения требуется уровень рождаемости в 2,1 ребенка; на современном Западе этот уровень составляет 1,4 ребенка — революция в демографии, резко ослабившая Запад. Уровень рождаемости в развивающихся регионах Земли гораздо выше — он равен 3,4 ребенка. В гигантском Китае этот уровень несколько выше показателя 2. В Южной Корее он ниже 2. В Таиланде — 2,1; в Индонезии — 2,8; в Аргентине, Чили, Бразилии и Колумбии — несколько ниже 3. В бедной Индии — чуть ниже 4, а в обездоленной Африке — 6. Население Африки, составлявшее 700 млн. около 2000 г., в 2025 г. составит 1,6 млрд. человек. Китай и Индия достигнут уровня в полтора миллиарда[301]. Бедный мир Азии, Африки и Латинской Америки ныне прибавляет за год к своей численности численность населения весьма крупной страны — Мексики. К 2050 г. он прибавит более сорока таких Мексик.

К 2050 г. численность африканцев превзойдет численность европейцев в три раза[302]. На современных пустынных пространствах между Марокко и Персидским заливом расположатся полмиллиарда жителей. В Южной Азии наряду с 1,5 млрд. индусов — 700 млн. мусульман Пакистана, Ирана, Афганистана, Бангладеш. Китайское население достигнет уровня полутора миллиардов человек.

В 2000 г. население восьми «южных» стран — Нигерии, Эфиопии, Демократической Республики Конго, Южной Африки, Судана, Танзании, Кении и Уганды составляло 400 млн. человек, а к 2050 г. оно перевалит за миллиард. За это же время население восьми крупнейших стран Южной Америки увеличится более чем на 40 процентов. Быстрый рост населения наблюдается в африканских Уганде, на Мадагаскаре, в Демократической республике Конго и в азиатских странах — Саудовской Аравии, Йемене, Кампучии. Самый большой прирост населения (показатель от 6,8 до 7,3 ребенка на семью) наблюдается в Йемене, Уганде, Афганистане, Анголе. За ними следуют Чад, Ирак, Боливия[303].

В 1950 г. население Испании превосходило население Марокко в три раза; к 2050 г. население Марокко будет вдвое больше испанского. Население Филиппин, вчетверо меньшее японского в 1950 г, будет на 25 млн. большим в 2050 г.

Таблица №. 7. Наиболее населенные нации мира в первой половине XXI в. (в млн. человек)

Источник: The World at Six Billions. Population Division, Department of Economic and Social Affairs, United Nations, 1999; Jenkins Ph. The Next Christendom. The Coming of Global Christianity. Oxford: Oxford University Press, 2002, p. 84.

Если в 1900 г. население Африки и Латинской Америки равнялось 13 процентам мирового, то в 2000 г. эта доля увеличилась до 21 процента, а в 2050 г. увеличится до 29 процентов. Традиционно воспринимаемый как «маленький» Вьетнам превзойдет по населению традиционно воспринимаемую как «большую» Россию. В грядущие двадцать пять лет население Израиля вырастет на 2,1 млн. За это же время население соседних арабских стран вырастет на 62 млн. человек. Шестнадцать миллионов палестинцев окружают сегодняшнее государство Израиль. А еще через неполных пятьдесят лет — в 2050 г. рядом с 7 млн. израильтян будут жить 25 млн. палестинцев.

Одновременно с резким уменьшением населения в Европейском союзе, общее арабское население Марокко, Алжира, Туниса, Ливии и Египта увеличится в следующие двадцать пять лет на 73 млн. В 2025 г. население Египта достигнет отметки в 96 млн. человек. Обратим особое внимание на Северную Африку, где (в Марокко, Алжире, Египте, Ливии, Тунисе) между 1990 и 2005 гг. население увеличилось почти на 40 процентов. В Сирии население выросло с 12 млн. до 20 млн. В Иордании оно за тот же период удвоилось — с 3,2 млн. до 5,9 млн. Население Газы и Западного Берега удвоилось. Критически важным явилось резкое увеличение населения в период между 1990 и 2005 гг. в Саудовской Аравии (с 15,8 до 25,8 млн.), в Иране (с 56 до 85 млн.), в Ираке (с 18 до 28,4 млн. человек)[304].

В результате «судьба может компенсировать китайцев, исламские и латинские народы за страдания и нищету в двадцатом веке доминированием на нашей планете в двадцать первом веке»[305]. Юг силой демографического преобладания превращается в основную силу, меняющую мир. Точнее говоря, этой силой будет бедный горожанин Юга. Городское население составило 29 процентов в 1950 г. Оно увеличилось до 40 процентов в 1980 г. и до 45 процентов в 1995 г.

Ныне примерно половина мирового населения живет в городах. Эта цифра увеличится до 60 процентов в 2025 г. (прогноз ООН) и до 66 процентов в 2050 г. Главным источником перемен будет молодое и обиженное население колоссальных мегаполисов мира, расположенных (кроме большого Токио) преимущественно на Юге. Здесь городское население увеличивается на 150 тыс. человек каждый день. В 2006 г. в мире насчитывается 33 города с населением более 8 млн. каждый, из них на развивающиеся страны приходится 27 городских конгломерации.

Вашингтон, Париж и Лондон превзойдут доселе почти неведомые города Кампала, Киншаса, Дар-эс-Салам, Сана. Но вот что приобретет стратегическое значение: в указанных колоссальных городах 220 млн. человек не будут иметь доступа к чистой питьевой воде. Более миллиарда людей будут жить в атмосфере неприемлемого загрязнения воздуха. Присущим большим городам явлением будет безработица. Большие города станут источником движения за социальные перемены, за революции.

Таблица № 8. Крупнейшие городские конгломераты в 2025 г. (в млн. жителей).

Источник: Проекции ООН(http://www.sru.edu/depts/artsci/ discoverld-6-9b.htm).

Города эти будут чрезвычайно молодыми. Уже в 2010 г. в развивающемся мире фантастически проявит себя «выброс молодежи» — до 20 процентов молодежи возраста от 15 до 24 лет. Особенно активно проявят себя эти группы населения в Африке южнее Сахары и в таких ближневосточных странах, как Египет, Иран, Ирак. Здесь группы молодежи составят отряд «нерегулируемого» населения. Именно отсюда будет брошен вызов Европе и Израилю, поскольку перенаселенность, урбанизация, понижение жизненных стандартов и растущая социальная нестабильность создали буквально взрывную ситуацию.

Демографический упадок Запада. Вперед выходит фактор демографии. Долгие столетия после катастрофического четырнадцатого века (когда в результате войн и эпидемии чумы Западная Европа потеряла более трети своего населения) Запад отличался стабильным ростом своего населения. Довольно долгое время западное население держалось на весьма стабильном уровне в 180 млн. человек. И только в восемнадцатом веке население Запада начало быстро расти. В 1900 г. на Европу,

Северную Америку и тогдашнюю Российскую империю приходилось 32 процента мирового населения. Столь большая доля объясняется демографическим взрывом, сопровождавшим индустриальную революцию. К середине XX в. население Запада достигло цифры в 750 млн. человек, то есть более одной четвертой мирового населения (составившего тогда менее 3 млрд. человек).

С этого времени Запад по существу прекратил даже воспроизведение уже достигнутого уровня своего населения. В 1950 г. демографическая доля индустриального мира упала до 29 процентов от всего населения планеты. В дальнейшем ритм этого падения ускорился: 25 процентов в 1970 г., 18 процентов в 2000 г., уже всего лишь одну шестую населения планеты — малообещающая проекция на будущее. На 2050 г. проецируется дальнейшее движение вниз — до цифры в 10 процентов[306]; доля западного населения к концу текущего века снизится до нескольких процентов мирового населения. В 1900 г. «северяне» превосходили «южан» как 2,5 к 1; в 2050 г. соотношение между ними станет прямо противоположным.

История знает несколько подобных примеров. В классической «Истории цивилизации» американский историк У. Дюрант называет «биологические факторы» решающими в падении Римской империи. «Серьезная нехватка населения обнаружилась на Западе после императора Адриана… Законы Септимия Севера говорят о penuria hominum — нехватке мужчин. В Греции депопуляция продолжалась уже на протяжении столетий. В Александрии население сократилось к 250 году вдвое… Только варвары и восточные народы увеличивали свою численность как за пределами империи, так и внутри»[307]. Это и погубило имперский Рим. По мнению историка У. Дюранта, «Рим был завоеван не варварскими нашествиями извне, а варварскими манипуляциями изнутри… Быстро растущие германские племена не имели представления о классической культуре, они ее не принимали и не передавали другим; быстро растущие восточные народы не имели других целей, кроме как уничтожить римскую культуру; владеющие этой культурой римляне пожертвовали ею ради стерильного комфорта»[308].

Старение населения будет происходить не везде одинаково. В 2050 г. в экономически развитых странах каждый третий житель будет старше 60 лет, а в остальных, отсталых — лишь каждый пятый. Зато в одиннадцати беднейших странах — Афганистане, Анголе, Бурунди, Чаде, Демократической республике Конго, Экваториальной Гвинее, Гвинее-Бисау, Либерии, Мали, Нигере и Уганде — половина населения будет младше 23 лет.

Увеличивающиеся общины христиан жили большими семьями, и предупреждение рождаемости рассматривалось ими как грех, что, помимо прочего, принесло им историческую победу. Сегодня же христианский Запад убеждает развивающиеся страны (и в особенности мусульман) «использовать, подобно западным народам, контрацептивы, аборты и стерилизацию. Но почему незападные народы должны пойти на самоубийство вместе с нами именно в то время, когда после нас они наследуют планету?»[309] Американский исследователь Дж. Бернхэм приходит к выводу, который приобретает такую актуальность: «Трудно определить причины чрезвычайно быстрого упадка Запада, который характеризуется потерей лидерами Запада веры в себя и утратой уникальных свойств их цивилизации… Причина в эксцессах материального процветания и усталости, изношенности, которых, увы, не избежать всему временному на Земле»[310].

Сказывается воздействие двух первых индустриальных революций. Как пишет американский политолог Дж. Курт, «величайшим движением населения девятнадцатого века явилось движение мужчин из деревень в города. Величайшим движением второй половины двадцатого века явилась переориентация женщин с домашней работы на службу в офисе… Воспитание в семье заменилось «несемейным» образованием»[311]. В Соединенных Штатах 1950 г. 88 процентов женщин с детьми до шести лет оставались дома; уже через тридцать лет 64 процента американских женщин с детьми до шести лет работали на производстве или в офисе[312]. Поглощенные своей карьерой женщины не интересуются большими семьями, воспитанием детей, новым «бэби бумом». Цифра 1,4 ребенка на семью в современной Америке отражает состояние главной «ячейки общества», характеризующей крепость или уязвимость нации.

В развитом мире численность населения старше 65 лет к 2025 г. увеличится на 60 процентов. Сегодня в США огромный рост численности пожилого населения виден во Флориде. К 2025 г. картина, подобная сегодняшней во Флориде, будет ясно видна в 30 американских штатах. Во Франции рост рабочей силы (населения в «рабочем промежутке» между 25 и 59 годами) составил между 1950 и 1990 гг. 6 млн. человек. Этот прирост «исчезнет» к 2025 г., а численность населения пенсионного возраста увеличится на 6 млн. человек. Еще более отчетливо проблема обозначит себя в Италии; после 1950 г. прирост населения здесь составил 7 млн. человек. К 2025 г. население Италии уменьшится на 7 млн. человек, а численность лиц старше 60 лет увеличится на 5 млн.

Во всей остроте встал вопрос, какова цена гедонизма для «золотого миллиарда», долговременен ли мир, ориентированный на массовое потребление? Ведь сокращение численности работающих будет означать резкое сокращение собираемых налогов, уменьшение сумм накопления, растущую инфляцию, уменьшение возможности оказывать помощь развивающимся странам. По мнению американского антрополога Дж. Анвина, «человеческое общество свободно в выборе либо великого проявления энергии, либо в пользовании сексуальной свободой. Невозможно иметь и то и другое на протяжении жизни более чем одного поколения»[313]. Вооруженные рычаги государства могут быть беспредельно могучими, но ослабление ткани общества не может быть компенсировано даже точным и «умным» оружием.

Нельзя сказать, что западному миру катастрофически не везло в истории нового и новейшего времени. Напротив, Запад феноменальным образом избежал многих реальных и предрекаемых ему бед. Мальтузианская теория вымирания западного населения от голода оказалась ложной. Пролетарии, вопреки Марксу, не сомкнули руки против буржуазной цивилизации. Великая депрессия 1929–1933 гг., так или иначе, была преодолена. Алармистские доклады Римского клуба оказались не совсем точны в предсказании истощения природных ресурсов планеты. Не сгущают ли страхи современные демографы? Увы, их выводы обоснованы и убедительны, так что привычный оптимизм на Западе в этом отношении уже не действует, хотя бы ввиду того, что фактическое сокращение и практическое исчезновение Запада произойдет не когда-то — оно ускоренно происходит сегодня. Уже сегодня незападный мир многочисленнее западного в пять раз; он будет в 2050 г. многочисленнее в десять раз. Из этого процесса Западу уже не вырваться — нет на то никаких указаний. Процесс потери Америкой и Европой своего населения только усугубляется, это население уменьшается не только относительно, но и абсолютно.

Американские идеологи задают вопрос, почему Буш, Шредер и Ширак принципиально не отвергают обвинений в адрес Запада? Да потому что они «в глубине сердца верили, что обвинения справедливы и что Запад виновен. Если бы все было иначе, Клинтон не отправился бы в Африку просить прощения за рабство»[314]. А победа в «холодной войне» лишила Запад очевидного объединяющего начала. Сила Америки не может простираться на весь огромный мир. Во времена Великой французской революции англичанам хорошо было иметь философа Эдмунда Берка, дававшего интеллектуальную перспективу происходящего, но еще лучше было иметь Нельсона и Веллингтона, владевших контрольными военными рычагами. Где же военный дух Запада, полагающегося на наемную армию сегодня, в мире недовольного мирового большинства?

Европейский новый мир и Япония. Среди двух главных бастионов Запада быстрее других падает демографическая значимость Европы. Европейский плавильный тигель перестал работать вопреки пышной фразеологии слепых поклонников западноевропейской интеграции в Западной Европе — второй основе Запада. Даже суверенные государства с тысячелетней историей подверглись сокрушительному удару — из двадцати наций мира, имеющих самый низкий уровень рождаемости в мире, восемнадцать находятся в Европе. В 2000 г. европейское население составило 728 млн. человек. Согласно прогнозам, между 2000 и 2050 годами население Европы сократится минимум на одну шестую часть; к 2050 г. европейское население максимально составит 600 млн. человек, а, скорее всего, опустится до отметки в 556 млн. человек[315]. Ныне только одна из пятидесяти североатлантических наций — мусульманская Албания — продолжает демографический подъем, обеспечивающий ее выживание. К 2050 г. Европа потеряет население, равное численности жителей современной Германии, Нидерландов, Бельгии, Швеции, Дании и Норвегии вместе взятых. В Германии (уровень рождаемости которой равняется 1,3 ребенка на семью), к 2050 г. исчезнут 23 млн. немцев и современное население в 82 млн. человек опустится до уровня в 59 млн. (при этом треть населения будет старше 65 лет). К 2100 г. население Германии низойдет до 38,5 млн. (сокращение на 53 процента). В Италии (уровень рождаемости 1,2 ребенка на семью) население к 2050 г. составит 41 млн. человек; население Испании (1,07 ребенка на семью) сократится на четверть.

Важны макропоказатели. При сохранении современных демографических процессов население Европы к концу XXI века составит треть нынешнего — 207 млн. человек. Европа пошла навстречу своей судьбе, возможно, бессознательно — если говорить об отдельных людях, но сознательно коллективной волей народов. Многие прогнозы звучат уже как реквием: это «статистика исчезающей расы… Колыбель западной цивилизации становится ее могилой»[316].

Но еще более отчетливо обнажается демографическая судьба Японии. Пожалуй, наиболее сложным станет положение Японии. В Японии численность населения старше 60 лет составляла в 1950 г. только 8 млн. человек; к 1990 г. их численность удвоилась, а к 2025 г. удвоится еще раз. Работающее же население Японии сократится на 10 млн. человек. К 2015 г. один из четырех японцев будет старше 65 лет. Уже к 2010 г. на каждого пенсионера в Японии будет приходиться 2,5 работающих. Это приведет к сокращению жизненного уровня японцев на 18 процентов. Япония всегда отличалась высоким уровнем сбережений, но пенсионеры не откладывают денег — снижение уровня сбережений на 15 процентов практически неизбежно. Поддержание пенсионных фондов обойдется японской казне в 5-процентный бюджетный дефицит. Уменьшение численности рабочей силы и рост заработной платы приведет к переносу рабочих мест за границу, что неизбежно сократит традиционный положительный баланс японской торговли — с 130 млрд. дол. в рекордном 1993 г. до уровня дефицита. Понижение уровня жизни пенсионеров потребует увеличения дешевого импорта.

Население Японии сократится до 104 млн. в 2050 г. Японская исследовательница Мицуко Симомура признает, что «если не будут созданы общественные условия, где женщина чувствует комфорт, растя детей, Япония будет уничтожена за 50 или 100 лет»[317]. При этом население Японии буквально катастрофически стареет. Сокращение рождаемости и увеличение продолжительности жизни привели к удвоению численности граждан старше 60 лет между 1950 и 1990 гг. — с 8 млн. до 16 млн. Эта численность более чем удвоится еще раз к 2025 г. За то же время численность работоспособного населения сократится на 10 млн. человек. При экстраполяции существующих процессов на будущее население Японии сократится до 500 человек в 3000 г. и до одного человека в 3500 г.

Объективный фактор: демография. Все в мире меняется, но не все меняется стремительно. Американская нация меняется из-за растущего наплыва иммигрантов и их специфического характера. Этот наплыв в середине 1960-х гг. составлял 300 тыс. человек ежегодно. В начале 1970-х гг. цифра иммигрантов выросла до 400 тыс. ежегодно, а в начале 1980-х гг. достигла 600 тыс. В 1990-е годы произошел примечательный скачок — до миллиона человек в год (речь идет только о легальных иммигрантах. За десятилетие 1990-х годов население США увеличилось за счет иммиграции на более чем 9 млн. человек. Если в 1960 г. доля рожденных за пределами США граждан составляла относительно незначительные 5,4 процента, то к 2004 г. эта доля увеличилась до гораздо более весомых 11,5 процентов[318].

Раньше большинство иммигрантов прибывало из европейских государств, имеющих сходную с американской культуру. Те иммигранты были готовы заплатить немалую «цену» за приобщение к американскому обществу — они хотели быть американцами. Они прибывали из разных стран — ни одна страна и ни один язык не были преобладающими среди иммигрантского потока. Они расселялись по всей широте огромной страны, не составляя заведомое большинство ни к одном крупном городе, ни в одном отдельно взятом штате. Те из них, кто не сумел приспособиться к американской реальности, возвращались в свои страны. Новая волна иммиграции в США отличается не только массовостью и своего рода неукротимостью, но и местом происхождения. На этот раз в своем большинстве иммигранты прибывают из Латинской Америки и Азии.

В отличие от прежних волн иммиграции, данная вовсе не гарантирует, что второе и третье поколение сольются в «плавильном тигле» — столь различны культуры новоприбывших. «Многие новоприбывшие американцы теперь (2006 г. — А.У.) не уверены в достоинствах главенствующей культуры и, вместо приобщения к единому руслу, предпочитают доктрину многообразия и равной ценности всех культур в Америке»[319]. Теперь иммигранты, замечает М. Уотерс, «не входят в индифферентную монолитаую культуру, но скорее вливаются в сознательно плюралистическое общество, в котором существует множество субкультур, расовых и культурных идентичностей»[320].

Пришельцы отныне выбирают среди этих субкультур ту, которая более всего соответствует их прежнему историческому и психологическому коду. Важнейшая особенность: они ныне могут ассимилироваться в американское общество, не ассимилируясь при этом в головную американскую культуру. Выделились испаноязычные иммигранты и мусульмане, образовательный уровень которых отличается от других иммиграционных потоков.

За 1990-е годы численность американцев мексиканского происхождения увеличилась на 50 процентов — до 21 миллиона; еще шесть миллионов дают незаконные иммигранты. Мексиканцы, в отличие, скажем, от немцев, с трудом ассимилируются в США — сказываются глубокие различия в культуре, в менталитете. Они не желают изучать английский язык. Собственно, их родной дом не США, а Мексика. Они создают свои радиостанции, газеты, каналы телевидения.

В конце XX в. началась подлинная эрозия американского единства. Это выразилось в растущем этническом обособлении. В формировании особых этноцентрических интересов, которые стали выставлять расовую, этническую и другие «поднациональные» идентичности над общей национальной идентичностью; в ослаблении (или отсутствии) факторов, которые прежде обеспечивали ассимиляцию.

Важнейшим фактором стало доминирование среди новой волны иммигрантов представителей одного неанглийского языка — испанского, что всерьез поставило вопрос о билингвизме в американской жизни; денационализация важных элементов американской элиты, вызвавшая разрыв ее национальных и патриотических ценностей. К началу двадцать первого века давлению начал подвергаться и господствовавший до того английский язык.

Множество организаций, помогающих иммигрантам, вовсе не ставят перед собой цели введения их в общенациональный мэйнстрим, Сохранение уникальной групповой идентичности не выдвигается как самая существенная задача. Практически одно лишь федеральное правительство Соединенных Штатов осталось организацией, которая могла бы поставить перед собой задачу сохранения единого языка, общей культуры, но оно, в отличие от начала XX века, не ставит перед собой такой задачи. И, как справедливо судит Дж. Миллер, «культ групповых прав являет собой самую большую угрозу американизации иммигрантов»[321].

В прежние времена роль ассимиляторов брали на себя общественные школы, именно они приобщали массу будущих американцев к культуре и языку их новой страны. Ныне же — за 1990-е годы пропорция учащихся, идентифицирующих себя как «американцы», упала на 50 процентов, доля американцев определенного иностранного происхождения сократилась на

30 процентов; зато доля тех, кто отождествляет себя с некой иной страной (или национальностью), увеличилась на 52 процента[322]. Выражаясь словами С. Хантингтона, «общество, которое столь высоко ценит этническое и расовое разнообразие, дает своим иммигрантам мощный стимул поддерживать и утверждать идентичность своих предков»[323].

Важнейшим фактом последних десятилетий является то, что доля иммигрантов, пожелавших получить американское гражданство, сократилась драматическим образом, а доля тех, кто наряду с американским гражданством сохранил и гражданство другой страны, поразительно возросла. Это т. н. «трансмигранты» или «транснационалы». Большинство из них исходит из стран Латинской Америки. «Статуя Свободы означает своего рода конечный пункт для иммигрантов из Европы. Но это вовсе не конечный пункт для латиноамериканцев»[324]. Четко осознают свою принадлежность к прежнему гражданству жители прежде всего нескольких следующих стран, пославших значительную долю своего населения в США.

Страна Доля населения данной страны, живущая в США[325]

Неудивительно, что переехавшее из указанных стран население сохраняет теснейшие связи со своей прежней родиной. В то же время увеличивается число стран, позволяющих формировать двойное гражданство, прежде всего латиноамериканских стран.

Между 1994 и 1998 гг. семнадцать из двадцати наиболее активно посылающих свое население в США стран разрешило двойное гражданство. В течение этих лет из 2,6 млн. прибывших в США иммигрантов 2,2 млн. (86 процентов) сохранило двойное гражданство. Мексиканские консулаты стали поощрять мексиканцев в США принимать американское гражданство, сохраняя при этом и мексиканское гражданство. В Западной Европе ныне численность иммигрантов с двойным гражданством составляет цифру где-то между 4 и 3 млн. В Соединенных Штатах эта цифра превышает 7,5 млн. человек. В то же время три четверти из 10,6 млн. родившихся за пределами США американских граждан являются также гражданами еще и другой страны.

Три тысячи из 200 тысяч колумбийцев, живущих в Нью-Йорке, голосовали на президентских выборах 2000 г. в Колумбии; около двух тысяч участвовали в сенатских выборах в Колумбии в 1998 г. Тысячи доминиканцев вылетели в Доминиканскую республику на президентские выборы 2000 г. Еще более важными, чем личное голосование, являются финансовые взносы тех, кто, живя в США, ощущает себя гражданином другой страны. 15 процентов всех расходов на президентских выборах в Доминиканской республике пришли из Соединенных Штатов. Относительно новым явлением стало участие в выборах в своих странах граждан с двойным гражданством. Особенно это относится к жителям Мексики, работающим в США. В 1997 г. городской советник г. Хакенсака (Нью-Джерси) выдвигался одновременно в сенат Колумбии. Увеличивают ли такие процессы степень лояльности этих новых граждан к США? Лояльные двум (а иногда даже трем) странам граждане мало похожи на тех, кто полностью и бесповоротно связал свою судьбу с Соединенными Штатами. Добавим к этому огромный денежный поток, идущий от граждан двойного гражданства в их прежнюю родину. И это при всем том, что концепция двойного гражданства абсолютно противоречит американской конституции, провозглашающей, что американцы могут быть гражданами только одной страны и могут голосовать только в одном государстве.

Наплыв иммигрантов нового типа привел к тому, что уровень натурализации опустился в США с 63,6 процента в 1970 г. до 37,4 процента в 2000 г. И новые пришельцы интересуются, прежде всего, не звездами и полосами, не историей США, а федеральными социальными программами. Исследователи П. Шак и Р. Смит с большим основанием утверждают, что «получение социальной помощи, а не гражданство — вот что влечет новых иммигрантов»[326]. Встает ли в данном случае речь о лояльности и патриотизме? «Те, кто отрицает значимость американского гражданства, — равным образом отрицает привязанность к культурному и политическому сообществу, именуемому Америкой»[327]. Альтернативой ассимиляции стало закрепление внутри Соединенных Штатов той культуры и социальных институтов, которые иммигранты привезли с собой.

Процесс исключительно интенсивной иммиграции испаноязычных привел к тому, что в начале XXI в. вызрела перспектива превращения Соединенных Штатов в англо-испанское общество. Тому помогли мультикультурализм, раскол среди американской элиты, политика правительства в отношении билингвизма и воспитания на двух языках, громкие акции по поддержке меньшинств.

Демографическая реконкиста ведет к тому, что влияние Мексики на территориях, некогда отнятых Соединенными Штатами у Мексики, начинает преобладать над влиянием англосаксонского начала. Этот процесс ведет к тому, что граница между США и Мексикой начинает размываться, и на территориях, бывших до 1840-х гг. мексиканскими, латиноамериканский элемент начал усиливаться с необычайно быстрой силой. Обнаружилось, что иммиграция из Мексики несет в себе чрезвычайно своеобразные черты, заставляющие по-новому взглянуть на это подлинное иммиграционное вторжение в США.

Впервые главный поток иммигрантов идет из страны, имеющей с Соединенными Штатами трехтысячекилометровую границу. Все прежние потоки в развитый западный мир, так или иначе, преодолевали морские просторы и связанные с этим сложности. У континентальных соседей, США и Мексики, такой границы нет. Нет в мире и столь яркого противопоставления бедности и богатства, как это имеет место в случае с бедной Мексикой и богатыми Соединенными Штатами. Этот поток (довольно неожиданно для североамериканцев) начал зримо расширяться после 1965 г. Тогда, в 1960 году, Мексика не входила в число пяти главных стран, где родились будущие иммигранты в США (Италия — 1 257 000 человек; Германия — 990 000; Канада — 953 000; Британия — 833 000; Польша — 748 000 человек). Ситуация кардинально изменилась к 2000 г.: Мексика—7 841 000; Китай — 1 391 000; Филиппины— 1 222 000; Индия — 1 007 000; Куба — 952 000 человек.

Итак, оценим новую ситуацию, характерную приобретением Соединенными Штатами нового лица.

Во-первых, резко возросло число иммигрантов. Во-вторых, латиноамериканцы решительно заняли первое место в новом иммиграционном потоке (27,6 процента всех иммигрантов только из Мексики; следующие далее китайцы составляют всего 4,9 процента). При этом мексиканцы составляют лишь несколько больше половины латиноамериканского нашествия на США — они увеличились за период 2000–2002 гг. на 10 процентов и превзошли афроамериканцев. В-третьих, рождаемость среди латиноамериканцев многократно выше, чем у других этнических групп: 3 человека на сотню среди испаноязычных против 1,8 человека у неиспаноязычных, против 2,1 процента у афроамериканцев. Испаноязычные первенствуют в незаконном переходе границы между Мексикой и США. Две трети всех мексиканских иммигрантов, прибывших в США после 1975 г., являются незаконными иммигрантами; мексиканцы составляют 58 процентов незаконных иммигрантов в 1990 г. и 69 процентов в 2000 г. Ныне ежегодная иммиграция мексиканцев составляет 400 тыс. человек в год. К 2030 г. она увеличится до 515 тыс.[328]. При этом характерна географическая концентрация испаноязычного населения. Так, две трети мексиканских иммигрантов живет на Западе США, а почти половина из них — в одном штате, Калифорнии. 46 процентов населения Лос-Анжелеса — испаноязычные (из них 64 процента — выходцы из Мексики). К 2010 г. испаноязычные составят 60 процентов населения этого мегаполиса. В 2002 г. 71,9 процента учащихся здесь были из испаноговорящих семей. Впервые рожденные в городе испаноязычные превысили численность остальных родившихся.

Сепаратизм. И при этом уменьшающееся общее западное население, заглянув в пропасть исторического небытия, не консолидируется, а, напротив, погрязает в межэтнических разногласиях. Не креативный плюрализм, пишет знаток западной культуры Ж. Борзун, а ослабляющий всех сепаратизм станет сильнейшей тенденцией текущего столетия. Идеал плюрализма дезинтегрировал, и сепаратизм занял его место; возобладала идея, что «салат лучше, чем плавильный тигель»[329]. Вполне возможно, что Калифорния превратится в американский Квебек со всем вытекающим сепаратизмом.

В Великобритании бывшие много столетий назад королевствами Шотландия и Уэльс довольно неожиданно обрели собственные парламенты. В собственно Англии традиционный «Юнион Джек» заменен флагом с крестом Святого Георгия. Во Франции бретонцы, баски и эльзасцы борются за региональное самоутверждение. Корсика желает независимости и введения собственного языка. В Италии Север рвется отделиться от Юга, а венецианцы борются за независимое существование. В Германии празднуют тысячелетие Пруссии. (Та же участь не миновала и Канаду. Не говоря уже о всемирно признанном феномене Квебека, в канадских провинциях Альберта, Саскачеван и Британская Колумбия создаются партии, борющиеся за региональную независимость.)

Помимо всего прочего, расширяющаяся иммиграция — поток рабочей силы прежде всего из исламского мира — безусловно подтолкнет уже обозначившийся сепаратизм в Италии, во Франции (прежде всего на Корсике), в Испании (Баскония и Каталония), в Британии (Шотландия в первую очередь, но и Уэльс), в Германии (Бавария), в Швеции (Скания), в Бельгии (противостояние валлонов и фламандцев).

Получается так, что Североатлантический союз защищает блок стран, чей внутренний стимул, если свести сложное к простому, — максимум удовольствий и минимум забот. Уже сейчас внешнеполитический активизм характерен, собственно, лишь для Соединенных Штатов. На них, как на щит, смотрит Западная Европа (критичная, впрочем, относительно методов Америки). Вашингтон едва переносит эту критику, растет волна недовольства «самовлюбленной» Европой. Встает вопрос, будет ли американцам резон защищать Западную Европу как отрекшийся сам от себя, от дела самозащиты, регион? Американские стратеги предлагают задуматься, оправданы ли жертвенные усилия Соединенных Штатов, продолжающих служить щитом для «морально расслабленных» европейцев. «Что предлагается американцам защищать в Европе? Христианство? Оно мертво в Европе. Западную цивилизацию? Но европейцы своими решениями сами обрекли себя на исчезновение к двадцать второму веку»[330].

В свете этих оценок новый смысл приобретают следующие аналогии. Когда германский канцлер Бетман-Гольвег накануне Первой мировой войны прибыл из Австро-Венгрии в Берлин, его оценка Вены для кайзера была потрясением. «Мы имеем в качестве союзника труп». Примерно это же говорят американцы сегодня о Европе, когда пытаются оценить бойцовские качества региона, номинально состоящего в военном союзе с США.

Американцы почти не скрывают своего скепсиса в отношении волевых и силовых возможностей своих европейских союзников сейчас и в будущем. Им — западноевропейцам — понадобится несколько лет, чтобы создать объединенные европейские вооруженные силы. И поможет ли это в регионе, питающем отвращение к силовым акциям?

Евроскепсис популярен в США. «Что-то жизненно важное ушло из Европы, — пишет американский автор. — Некогда западные нации были готовы приносить жертвы «за прах предков и за храмы своих богов». Но европейцы сегодня, более богатые и многочисленные, чем в 1914 или 1939 гг., не готовы приносить подобные жертвы. Время Европы ушло».[331] Оно, полагают американские эксперты, уйдет еще быстрее, если страны — члены ЕС совершат каждая в отдельности культурное самоубийство, передав все права безликим наднациональным органам, не имеющим пафоса исторической самообороны.

…Несмотря на ряд широкомасштабных кампаний по снижению темпа рождаемости, рассчитывать на замедление этого роста нереально. Футурологи приходят к выводу, что «никакая внутренняя организация, никакая внешняя помощь не может преодолеть высокий процент роста населения… Большие разрывы в доходах возникнут не только между третьим и первым миром, но и между теми частями третьего мира, которые сумеют контролировать свое население, и теми, которые не сумеют»[332].

Изменяется и демографическая география. Основной прирост придется на бедные страны, где дневной заработок составляет менее 2 дол. в день на человека. В 1950 г. в развитых индустриальных странах проживала треть человечества, в 2000 г. — меньше четверти, а в 2020 г. — будет менее одной пятой. В Азии в 2020 г. будет проживать более половины (значительно увеличившегося) человечества. Быстрее всего вырастет доля Африки в мировом населении — с 12 % в 2000 г. до 15 % в 2020 г. Позитивных (в смысле сдерживания рождаемости) факторов не так много. Позитивным в зоне максимального прироста видится пока лишь опыт Китая, стимулирующего ситуацию «один ребенок в семье». Но и здесь в самое последнее время обнаруживается ограниченность целенаправленной политики сдержанности.

В развитом западном мире демографическая ситуация будет очень неоднозначной. Напомним, что в последние десятилетия среди развитых стран быстрее всего росли Соединенные Штаты (140 млн. человек в 1950 году, более 270 млн. в 2000 году). Население Соединенных Штатов будет относительно молодым, а в Японии, Германии, Франции и Италии оно будет весьма пожилым. «Германия и Япония, — пишет X. Макрэй, — не будут бедными странами, стоящими на грани катаклизмов, они будут богатыми странами, но начинающими глобальное отступление»[333]. Во всех развитых странах увеличится численность работающих женщин. (Заметим, что самой крупной сферой экономики станет туризм.)

Но во всех развитых странах — в отличие от развивающихся — численность пожилых людей вырастет в двадцать первом веке очень значительно. Большинство живущих сегодня в этих странах будут активными участниками событий двадцать первого века. Половина женщин, рождающихся сегодня в этих странах, встретит двадцать второй век; половина мужчин доживет до 95 лет. Половина населения Японии, Германии, Италии будет в 2050 году старше 50 лет.

Социально-экономическое измерение демографии. Быстрое увеличение населения нашей планеты обостряет проблему массовой бедности. Чтобы прокормить увеличивающееся население планеты, необходимо к 2020 году увеличить производство зерна на 40 %. Однако современные темпы прироста позволяют рассчитывать лишь на одну пятую необходимого прироста. Если развивающиеся страны не смогут сами произвести необходимое зерно, тогда их импорт из развитой части мира должен к 2020 году удвоиться (до минимума в 200 млн. тонн), а импорт мяса должен увеличиться в шесть раз[334]. Практически определенно можно сказать, что 135 млн. детей до 5 лет станут в 2020 жертвами голода. Африка встретит первой проблему массового голода — ресурсы продовольствия здесь более всего отстают от роста рождаемости, а численность голодных детей к 2020 году увеличится на 30 %. «Возникнет мальтузианская угроза совмещения быстрого роста населения и резко сокращающихся запасов продуктов питания»[335]. (Америка в 2020 году будет продолжать оставаться главной кладовой пищевых запасов мира — 60 % зерна будет поступать из США.)

Самым важным демографическим обстоятельством, которое в решающей степени повлияет на мир XXI века, будет противостояние умиротворенного и постаревшего мира развитых стран бушующему океану молодого, возмущенного бедного развивающегося мира. На границах богатого западного мира будут стоять огромные мегаполисы, населенные неудовлетворенной молодежью, одним из главных раздражителей которой будет глобализация коммуникаций. Телевизионный мир богатых стран будет генерировать острое классовое чутье обездоленной части мирового населения. И анклавы процветания посреди бедных стран в этом случае не помогут. Эта дорога, предполагающая сосуществование богатых и бедных, поведет систему международных отношений к хаосу.

Трагедия в Дувре в июне 2000 года заставила руководство ЕС начать процесс пересмотра прежних иммиграционных правил, что обещает понижение барьера въезжающим в Европейский союз иммигрантам. Дело здесь не только в гуманитарном аспекте.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.