БУРЕНИН И НАДСОН: КАК КОНСТРУИРУЕТСЯ МИФ

БУРЕНИН И?НАДСОН:

КАК КОНСТРУИРУЕТСЯ МИФ

Исследование американского слависта Роберта Весслинга «Смерть Надсона как гибель Пушкина: “образцовая травма” и?канонизация поэта “больного поколения”», опубликованное в?журнале «Новое литературное обозрение» (2005. №?75), выполнено в?рамках культурно-мифологического подхода, рассматривающего комплекс представлений общества о?писателях как своего рода мифологию, имеющую мало общего с?реальным положением дела и?строящуюся в?соответствии с?господствующими в?обществе ценностями. Чаще всего подобная работа велась на материале представлений об А.С. Пушкине651, но есть статьи, посвященные и?другим периодам и?персонажам652.

Исследования подобного типа весьма сложны, поскольку, реконструируя мир читательских представлений, ученый должен собирать информацию из разнородных источников (критические отклики, некрологи, переписка, воспоминания, художественные произведения и?т.п.), чтобы обеспечить хотя бы минимальную репрезентативность делаемых наблюдений.

Посмотрим под этим углом зрения на интересную работу Р. Весслинга и?на его итоговый вывод, согласно которому «реакция образованного общества» на смерть С.Я. Надсона «формировалась и?сознательно выстраивалась в?соответствии с?культурно-риторической моделью “гибели поэта”, сложившейся в?результате осмысления и?мифологизации гибели А.С. Пушкина»653. Нам представляется, что наблюдения исследователя можно осмыслить несколько иначе, подключив и?иные контексты.

То, что гибель Пушкина (интерпретированная как результат столкновения с?самодержавным строем) стала своего рода модельной при осмыслении смертей рано умерших русских поэтов, справедливо. Однако следует учитывать, что гибель Пушкина рассматривалась нередко и?как проявление более универсальной тенденции?– ранней гибели молодого гения (схема эта сложилась в?рамках романтической поэтики; ср. биографии Т. Чаттертона или Д.В. Веневитинова). Характерно, что после смерти Надсона его сравнивали не только с?Пушкиным, но и?с Д. Китсом654. И?Герцен, утверждая, что «история нашей литературы?– это или мартиролог, или реестр каторги», список свой начинал с?Рылеева, а?лишь за ним шел Пушкин (игнорируя конкретные обстоятельства смерти, Герцен включал в?список не только Лермонтова, Полежаева и?Бестужева, но и?Грибоедова, Веневитинова, Кольцова, Белинского)655. Так что пушкинская модель выступала не как специфический образец, а?как квинтэссенция определенной схемы, ее наиболее концентрированное выражение.

Однако выстраивание мифологической реплики на реальном материале?– процесс непростой: необходимо так «упаковать» факты, чтобы итоговой конструкции поверила публика. В?данном случае нужно было существенно деформировать информацию о?реальном положении дел, «забыв» одни факты и?существенно трансформировав сведения о?других.

Рассмотрим историю взаимоотношений Буренина и?Надсона. Она была существенно сложнее того, как изображена в?статье Р. Весслинга. Он не подвергает сомнению сложившуюся сразу после смерти Надсона традицию рассматривать В.П. Буренина как инициатора конфликта с?Надсоном, как критика, травившего больного поэта. Свою задачу Р. Весслинг видит в?том, чтобы показать механизм «вписывания» этого факта в?общую мифологическую конструкцию. Я?бы предложил ввести коррективы в?двух пунктах: во-первых, в?том, кто и?зачем спровоцировал столкновение между критиком и?поэтом, а?во-вторых, каковы были механизмы осмысления этого столкновения в?свете пушкинских дуэли и?гибели.

Стали привычными рассуждения о?том, что Пушкин последовательно и?умело строил свою биографию656. Но и?Надсон выстраивал свою биографию, держа, разумеется, в?сознании пушкинскую биографию в?качестве образца (как и?вообще романтическую модель рано гибнущего юного гения). То, что он рано и?тяжело заболел,?– это событие его жизни. Однако, вводя сообщения о?нем в?свое творчество, постоянно вставляя пассажи о?своей болезни и?приближающейся смерти в?стихи, статьи и?письма, он выстраивал себе уже соответствующую публичную биографию. Так, он писал в?газетном фельетоне: «Давно уже под одной кровлей со мной поселилась злая старуха, которая, едва я?берусь за перо, отталкивает меня от письменного стола, костлявой рукой закрывает мою чернильницу и?на приготовленном листе белой бумаги, вместо задуманного мною, неумолимо выводит высокие цифры лихорадочной температуры»657. Выразительные его «могильные» стихи цитируются в?статье Р. Весслинга658. Критик Е.А. Соловьев даже писал, что поэзия Надсона?– это «стон умирающего, бессильного человека, сознающего свое бессилие и?близость смерти…»659.

Но только болезни, пусть и?серьезной, для поэтической биографии было мало. Для того чтобы соответствовать идеальной схеме, нужен был враг?– убийца. В?качестве такового Надсон выбрал одного из самых влиятельных литературных критиков, при этом самого скомпрометированного, самого «черного», не стесняющегося в?выражениях. Отзыв Буренина мог обеспечить литератору успех или сломать ему литературную карьеру660. Надсон спровоцировал его нападки, обрушившись с?рядом очень обидных обвинений. Я?не хочу сказать, что Надсон сознательно шел на этот шаг, чтобы вызвать оскорбления и?инсинуации в?свой адрес. Скорее всего, с?учетом его книжного идеализма, он видел себя рыцарем на белом коне, поражающим дракона-Буренина. Но, так или иначе, это было для него не обыденное, повседневное действие, а?глубоко символический жест, имевший важное биографическое значение.

Позднее, вспоминая столкновение с?ним, Буренин писал: «Я не только никогда не нападал “яростно” на Надсона в?моих критических заметках, но относился к?нему благожелательно до тех пор, пока он не начал ломаться и?позировать, корча гения. Да мало того, что я?не нападал на него яростно, а?я едва ли не раньше других критиков указал на него читателям. Я?хлопотал о?первом издании книжки его стихов (они были изданы А.С. Сувориным), и, когда эта книжка вышла, я?дал о?ней в?“Новом времени” совсем не “яростный”, а?достаточно одобрительный отзыв. Мне говорили, что Надсон был не особенно доволен моим отзывом и?претендовал на меня за то, что я, указав на “гражданский” характер его стихов, назвал его “Плещеевым семидесятых годов”. Конечно, для тщеславного поэтика это показалось обидой; я?должен был назвать его по меньшей мере Пушкиным или Лермонтовым. Ведь это спокон веку так бывает, что господа поэты, беллетристы и?драматурги обижаются, если критика их не поставит рядом с?Байронами, Пушкиными, Толстыми, Шекспирами. Но во всяком случае сравнение Надсона с?Плещеевым не может быть названо “яростною нападкою”, так как Плещеев в?то время был уже почтенным поэтом, а?Надсон начинающим и?подражающим Плещееву, у?которого он прямо-таки занял весь банальный арсенал “гражданских” выражений, вроде “гнетущего зла”, “тупой силы”, “царящей тьмы” и?т.п. Кроме критического, в?общем одобрительного, разбора первого издания книги стихотворений Надсона я?написал еще две-три насмешливые пародии на его чисто гимназическое посвящение своей поэзии каким-то умершим девам, которых он “любил”, и?тому подобные пошлости его интимных и?гражданских стишков. Надсон, разжигаемый окружающими его еврейчиками и?перезрелыми психопатками, необдуманно бросился в?раздражительную полемику. Полемику эту он вел в?одной киевской еврейской газетке и?воображал, что он то “поражает” меня, то “засыпает цветами” своей поэзии. Я?посмеялся над этими детскими претензиями полемизирующего стихотворца, помнится, всего только один раз. Вот и?вся история моих “яростных нападок”, превращенная в?уголовную легенду досужими сплетнями и?клеветами перезревших психопаток и?бездарных критиков из бурсаков и?жидов»661.

Я привел эту обширную цитату, поскольку это свидетельство прочно забыто и?ссылки на него не встречались мне в?научной литературе.

Попробуем верифицировать его на основе иных источников. Писатель и?литературный критик И.И. Ясинский, проживавший в?Киеве в?1886—1887 гг. и?тесно общавшийся там с?Надсоном (они оба печатались на страницах газеты «Заря» и?встречались в?литературных кружках), свидетельствовал в?1897 г. в?своих воспоминаниях, что издание первой книги стихов Надсона было «предпринято по почину г. Буренина, иждивением г. Суворина»662, и?ни Суворин, ни Буренин не опровергли в?печати этот факт. Столь же достоверен Буренин и?в?оценке своего отклика на эту книгу. Действительно, в?статье, называвшейся «Молодые таланты», по поводу первого надсоновского поэтического сборника Буренин хотя и?писал язвительно, что «…все эти венки из терний, язвящие прекрасное чело музы, некогда увенчанное розами, все эти воззвания на борьбу за истину и?свет против неправды и?тьмы, все это отзывается обычными риторическими фигурами и?избитыми правилами либеральной политики», однако при этом отмечал, что «в большинстве вдохновений молодого поэта господствует стремление выразить мысль по возможности изящно, изложить ее в?обработанной поэтической форме, а?не рифмованной прозой, которая у?новейших поэтов часто выдается за поэзию». Замечая, что «по тону и?внутреннему настроению своих вдохновений г-н Надсон ближе всего подходит к?г-ну Плещееву, хотя форма у?него выработаннее, красивее, да и?содержание, быть может, чуточку пошире <…>», Буренин выражал уверенность, что «со временем, пережив молодые грезы и?страдания, окрепнув и?определившись яснее, его талант найдет себе более широкий путь и?быть может даст вещи настолько сильные, что выделится из ряда вон»663.

Если учесть, что Буренин был критиком едким и?язвительным, склонным не к?похвалам, а?к насмешкам, этот отзыв нельзя не признать достаточно положительным, хотя и?содержащим немалую долю иронии.

Прав Буренин и?в?том, что поэт был очень недоволен отзывом. В?«Автобиографии» Надсон писал о?своем «болезненном самолюбии» и?о том, что «привык ко всеобщему поклонению»664, а?Буренин дал снисходительный отзыв, не свободный от критических замечаний и?насмешек. Кроме того, глубоко «партийному» и?последовательно либеральному Надсону было очень неприятно, что его книгу издал Суворин, а?в рецензии поддержал Буренин, в?своей газете постоянно высмеивавшие и?оскорблявшие либералов и?евреев665.

Ясинский передает выразительную беседу, которая послужила толчком к?газетному выступлению Надсона против Буренина. Надсон говорил своим собеседникам: «…я бы хотел от всей души, чтобы Буренин ругал меня! Вы не поверите, как меня тяготит, что он молчит обо мне, а?по временам даже отзывается с?некоторой похвалой о?моих стихотворениях». Один из участников беседы возразил ему: «Ведь, кажется же, Суворин издал вашу книгу, и?я слыхал в?Петербурге, что это было сделано по совету Буренина». Ответ Надсона был весьма выразителен. «Может быть. Да, да, это ужасно,?– нервно заметил Надсон.?– Все равно книга моя пошла бы. Наконец, что же из этого, Суворин издатель и?он имел выгоду на моей книге,?– ведь книга разошлась. Скажите, пожалуйста, разве я?должен быть благодарен издателю за то, что он нажился на мне? <…> Я?бы дорого дал, чтобы Буренин, наконец, стал моим врагом». На это Ясинский заметил: «Так что ж, это легко сделать. Вам стоит только в?своих критических статейках сказать несколько слов по адресу Буренина». Надсон ответил: «Я так и?сделаю. Да, да, я?сейчас же что-нибудь напишу! У?меня уже рука чешется»666.

Возможно, Ясинский беллетризировал ситуацию и?вольно изложил эту беседу, но настроение Надсона передано тут, судя по всему, верно.

Повод Надсону для выступления Буренин дал своей «поэмой в?прозе» «Обезьяна», которую начал печатать в?газете 23 мая 1886 г. Там он доказывал, что в?современной литературе стихи «унижены и?опозорены жалкими пискунами и?бумагомарателями, принимающими себя за поэтов на том только основании, что они подбирают рифмы вроде “ножницы” и?“любовницы”, “кратер” и?“характер”. Крохотные поэтики своим писком и?мяуканьем совсем отбили у?читателей вкус к?стихам». Далее Буренин утверждал, что «стихи могут быть изложены прозой и?немного потеряют от этого, разумеется, при условии, чтобы проза была хороша. Отсутствие рифм беда небольшая, точно так же, как их присутствие?– не большая выгода»667.

Окруженный восторженными поклонниками и?поклонницами, упоенный успехом книги, выдержавшей в?краткий срок несколько переизданий, Надсон не рассчитал свои силы и?возможности и?ввязался в?борьбу с?опытным журналистом, за четверть века газетной и?журнальной работы в?тонкостях изучившим искусство литературной полемики. К?тому же в?фельетонистике Надсон (в отличие от поэзии) не проявил умения и?убедительности. Вместо того чтобы вести принципиальную полемику в?этической и?идеологической плоскости, остановившись на оскорбительности и?грубости буренинских выражений, стремлении перенести полемику из литературной сферы в?сферу частной жизни, националистических выпадах и?т.п., Надсон ограничился чисто литературными аспектами. В?результате его упреки в?адрес Буренина были чрезвычайно сильными и?резкими, но при этом мало обоснованными.

В своем очередном критическом фельетоне в?«Заре» (Надсон вел там обозрение современной литературы), помещенном 4 июня, о?прозе Буренина Надсон писал, что «порнография самого низкого качества бьет в?глаза с?каждой страницы этих “реалистических повестей из действительной жизни”. “Вздрагивающие бедра”, “обнаженные плечи”, “античные руки”, “неприкрытая грудь”?– “падение” в?начале рассказа, “падение” в?середине и?“падение” в?конце… сцены в?спальнях, будуарах, купальнях и?иных местах, излюбленных порнографистами,?– все это рассыпано в?повестях графа Жасминова в?таком изобилии, что становится совершенно непонятным, при чем тут “серьезные (!) и?грустные (!) думы о?реалистической правде и?глубине” [, о?которых писал Буренин]»668.

Однако, не отличаясь особыми достоинствами, повести Буренина не были порнографическими не только по современным меркам, но и?по представлениям того времени. Более того, они носили пародийный характер. Так, завершая повесть «Преступница или нет?», Буренин писал: «Я накануне прочел “На ножах” г. Стебницкого, “Концы в?воду” г. Ахшарумова и?еще кое-что из той “интересной” беллетристики, которая, по милости судьбы, начинает пленять современную публику. Читал я?все это недаром: мне хотелось написать этюд о?пошлости приемов, банальности эффектов и?внутренней пустоте этой беллетристики»669. Так что речевые штампы (в том числе и?цитируемые Надсоном) должны были восприниматься читателем как воспроизводящие язык пародируемого слоя литературы.

В стихах же Буренина Надсон находил плохие рифмы и?пошлое остроумие. Он заявлял, что, в?отличие от книг молодых поэтов, сборники стихов Буренина плохо раскупаются. Чтобы продемонстрировать ошибочность взглядов Буренина, Надсон в?своем фельетоне дал стихотворный вариант нескольких строф баллады, изложенной Бурениным в?«Обезьяне» прозой.

Конечно, как у?любого поэта-сатирика, у?Буренина было немало проходных вещей. Но в?целом его сатирико-пародийный дар ценили многие литераторы. Гаршин, например, «комические стихотворения Буренина декламировал наизусть, когда разойдется». Толстой называл его «талантливым» и?находил у?него «стихотворения превосходные, прекраснейшие». А. Блок соглашался с?ним. Остроумным считали его также Лесков и?Н.К. Михайловский670. Так что оценки Надсона выглядели достаточно пристрастными и?противоречили собственным впечатлениям значительной части читателей.

Буренин ответил Надсону через две недели статьей «Урок стихотворцу», причем не в?своем пятничном «подвале» газеты (в котором еженедельно появлялись его «Критические очерки»), а?в другой день недели, в?рубрике «Маленький фельетон», в?которой обычно не печатался (что свидетельствует о?спешке, стремлении отозваться поскорее). В?довольно обширном ответе Буренин сосредоточился на трех пунктах. Во-первых, он справедливо утверждал, что писал не о?молодых поэтах, как полагал Надсон, а?о «жалких пискунах и?бумагомарателях», «крохотных поэтиках». Во-вторых, он едко замечал, что у?Надсона «практический, лавочный взгляд на поэзию: для него несомненный патент достоинства стихов заключается в?их хорошей распродаже», а?тогда он «должен признать чудеснейшими стихами опереточные куплеты», сборники которых распродаются успешнее всего. (От себя добавлю, что и?«Вечерние огни» Фета тогда почти не раскупались.) И?наконец, в-третьих, проанализировав свою и?надсоновскую версии баллады, он продемонстрировал, что у?Надсона «народная легенда превратилась в?фразистую рифмованную шумиху, король Гарольд и?его дочь заговорили во вкусе газетного либерализма», причем «рифма и?размер заставляют его беспрестанно присочинять лишние, неточные и?банальные фразы»671.

Затем Буренин 20 июня опубликовал стихотворную пародию на Надсона, а?тот 27 июня и?11 июля поместил очередные возражения и?нападки.

После этого Буренин выдержал паузу. Очередной его выпад последовал в?ноябре (вскоре после того, как Надсон получил Пушкинскую премию)?– предметом насмешек послужили «вздорность однообразных неточностей и?банальность языка стихотворцев», недавно появившихся на литературной сцене, причем в?качестве поставщиков «рифмованной риторики» были рассмотрены исключительно поэты еврейского происхождения?– Фруг, Минский и?Надсон, а?специально на примере Надсона демонстрировалось, что сейчас «маленькие стихослагатели смело воображают, что они крупные поэты, и?считают долгом представиться перед взором читателей со всякими пустяками, которые выходят из-под их плодовитых перьев»672.

Еще через две недели Буренин объявил Надсона «наиболее выразительным представителем» «куриного пессимизма», когда «маленький поэтик, сидящий на насесте в?маленьком курятнике, вдруг проникается фантазией, что этот курятник представляет “весь мир” и?что он служит для него тюрьмою. Вообразив такую курьезную вещь, поэтик начинает “плакать и?метаться, остервенясь душой как разъяренный зверь”, он начинает облетать воображаемый им мир “горячею мечтою”, он начинает жаждать?– чего? Сам не ведает чего, по его же собственному признанью <…>»673.

Все это?– выражения очень резкие, но касающиеся литературной сферы и?не переходящие рамок допустимого в?то время. Неприличные, носящие клеветнический характер выпады, затрагивающие личную жизнь Надсона, которые цитирует Р. Весслинг из статьи Буренина от 13 ноября («Говорят, что притворство это практикуется с?замечательным искусством и?очень способствует возбуждению в?читателях интереса к?плодам вдохновения мнимо недугующих паразитов, представляющихся больным, калекой, умирающим, чтобы жить на счет частной благотворительности»), были сделаны без упоминания его имени; смысл их понимали только сам поэт и?люди из его ближайшего окружения, но отнюдь не широкая публика.

Однако Надсон воспринял их очень болезненно. Он написал открытое письмо в?газету «Новости и?Биржевая газета», в?котором, излагая историю конфликта, обвинял Буренина в?зависти и?клевете, а?русскую печать в?том, что она боится Буренина. Завершая письмо, Надсон писал о?Буренине: «В то время, как я?не могу встать с?постели, он сообщает в?“Новом времени”, что я?притворяюсь больным с?разными корыстными целями» (далее следовала приводимая Р. Весслингом цитата о?«недугующих паразитах»)?– и?призывал: «Вступись хоть ты, читатель, если печать молчит»674. Письмо тогда опубликовано не было (я думаю, не только из-за страха газеты перед Бурениным и?«Новым временем», но и?из-за нежелания подвергать самого Надсона новым нападкам и?издевательствам), появилось оно на страницах «Новостей» только через месяц после смерти Надсона.

Эта смерть прервала «диалог» поэта и?критика, и?в?ее свете полемика стала восприниматься иначе.

Резюмируем. Надсон сам ввязался в?борьбу и?вел ее почти теми же приемами, что и?Буренин, но менее успешно. Для Буренина эта борьба носила не столько личный, сколько принципиальный характер. Через год он так сформулировал свое кредо: «Я с?тех пор, как вступил на поприще литературы, поставил себе целью, по мере моего уменья и?моих сил и?способностей, преследовать и?изобличать всякую общественную и?литературную фальшь и?ложь, и?в?особенности фальшь и?ложь, которые топорщатся и?лезут на пьедестал, которые прикрываются павлиньими перьями псевдолиберализма или псевдоохранительства, псевдокосмополитизма или псевдопатриотизма; которые, будучи в?сущности поверхностным легкомыслием и?фиглярством, силятся изобразить из себя нечто глубокое и?серьезное <…>. Сообразно с?характером и?целью моей деятельности я?избрал для себя орудием “преследований” не спокойное критическое исследование, не художественные объективные образы поэзии и?беллетристики, а?журнальные заметки отрицательного и?иногда памфлетного тона и?содержания, сатирические и?юмористические стихи, пародии и?т.д. Отрицание и?изобличение, смех, само собой, должны преобладать надо всем, когда избираешь для себя такую роль в?журналистике. Нельзя требовать примиряющего и?елейного тона от того, кто решился принять на себя эту тяжелую роль. А?роль эта действительно нелегка: надо быть человеком не от мира сего, чтобы упорно, не боясь криков и?порицаний, делать свое дело так, как его разумеешь, идти прямо и?твердо тем путем, который себе наметил»675.

В 1860—1880-х гг. деятельность Буренина в?целом соответствовала заявленной программе, хотя с?1880-х в?ней становилось достаточно заметным, а?в дальнейшем все более усиливалось стремление использовать критические статьи и?пародии в?качестве средства самоутверждения, достижения тех или иных личных целей. Все более развязными и?грубыми делаются его фельетоны, все чаще и?чаще он от вопросов литературных переходит к?жизненным обстоятельствам критикуемых авторов. В.Г. Короленко, его литературный противник, признавал, что «в молодости г. Буренин исполнял свою задачу довольно весело, иной раз не без остроумия пересмеивая своих противников и?отыскивая смешные стороны в?самых разнообразных направлениях <…>. С?течением времени он перешел к?сплошным ругательствам, выделявшимся уже не остроумием, а?беззастенчивой грубостью»676. А.И. Куприн в?начале XX в. тоже отмечал, что «Буренин обладал большим критическим талантом?– теперь же мы видим брызжущего слюной желчевика»677. Так и?в?борьбе с?Надсоном Буренин использовал антисемитские выпады, а?в конце и?клеветнические намеки, что, безусловно, заслуживает осуждения, но травли (т.е. систематических односторонних нападок) с?его стороны не было.

Р. Весслинг утверждает, что «попытки Надсона донести свою позицию при посредничестве других изданий наталкивались на препятствия»678. Возможно, это и?так, но «пронадсоновское» изложение событий в?прессе присутствовало. Приведу довольно пространный пассаж из анонимного (по-видимому, принадлежащего М. Меньшикову) фельетона в?газете «Неделя»: «…начинают входить в?практику самые бессовестные средства вредить друг другу, самые утонченные способы портить друг другу кровь, возбуждать к?себе непримиримую ненависть и?презрение. Существует, например, известный критик Х и?известный поэт У. Пока поэт был еще начинающим, выпускал первый свой сборник?– известный критик об нем отозвался довольно благосклонно. Но вот “известность” поэта начинает расти; яркий талант бросается в?глаза публике,?– талант юный, горячий, одушевленный <…>. Одно издание сборника раскупается за другим?– и?наш критик начинает приходить в?ярость. И?намеками, и?экивоками, а?то и?прямехонько в?физиономию поэту начинают издевательство?– над чем, как бы вы думали??– над иноземной примесью в?крови поэта (чухна, мол?– в?этом роде),?– начинается грубейшее глумление над самыми дорогими, заветными стихотворениями поэта, имеющими для него особенное, личное значение. Поэта встречают в?обществе овациями. Начинается бесшабашная брань критика, “вар” на дичь, употребляя охотничий термин. Наконец, Академия наук присуждает поэту-юноше Пушкинскую премию?– и?тут уж разозлившийся критик потерял, кажется, всякое самообладание. Узнав частным путем, что поэт опасно болен, что он прикован к?своей постеле,?– делал займы в?Литературном фонде и?пользовался поддержкою друзей,?– критик сплел сейчас же мерзейшую клеветченку. Поэт-де (“иные поэты”) хорошо умеет пользоваться частной благотворительностью, притворяться умирающим, недужным, калекой, и?притворство-де это практикуется с?замечательным искусством, и?что он-де и?способствует возбуждению в?читателях интереса к?плодам вдохновения мнимо-недугующего паразита <…>; все это заведомо и?сознательно ложно, ибо факт тяжкой болезни симпатичного поэта к?несчастью неопровержим, общеизвестен. <…> Это не просто литературная вражда: такая вражда подчиняется законам если не вежливости, то, по крайней мере, добросовестности. Тут замешано, по-видимому, более грязное чувство: чувство зависти»679.

Но другие издания не поддержали «Неделю». Это было связано с?тем, на наш взгляд, что обвинения Буренина, оскорбившие Надсона, были сделанны в?игровой, беллетризованной форме, без упоминания его имени, а?это не позволяло прямо отвечать на них, становясь в?позицию вора, на котором горит шапка.

После смерти Надсона 19 января 1877 г. весьма влиятельная в?литературе группа народнических и?либеральных литераторов стала внушать обществу, что случившееся?– повторение истории пушкинской гибели. Наибольшую активность проявили «Новости». 29 января тут в?«Литературной хронике» Скабичевский писал про «ужасную травлю» Надсона со стороны Буренина; 4 февраля была помещена анонимная статья «Памяти Надсона», в?которой излагались обвинения Ватсон в?адрес «Нового времени», на следующий день была опубликована речь Г.К. Градовского на похоронах Надсона. Над могилой поэта Градовский говорил: «Ты возбудил вражду и?злословие среди тех, кто является потомками клеветников Пушкина, кто клеветал и?клевещет на все живое в?русской литературе. <…> Невольно сближение нарождается между тобою и?тем, кто пятьдесят лет тому назад “пал, оклеветанный молвой”». 15 февраля там же, как говорилось выше, было опубликовано открытое письмо Надсона. Через месяц, 15 марта, появились стихи, по тону ничем не отличающиеся от самых резких выпадов Буренина:

Как! Жив еще?.. А?мы молились

За упокой твоей души!..

Ты не повесился в?тиши,

Иль все веревки не годились?

Снести пощечину презренья

Суровой смерти ты сумел:

Надсона нет, а?ты… ты смел

Не умереть от угрызенья!..680

Подобные материалы появлялись в?газете и?в?дальнейшем681.

Аналогичные высказывания содержал биографический очерк Г. Мачтета «Семен Яковлевич Надсон» в?«Русских ведомостях» (8 февраля 1887 г.). Мачтет писал о?том, как «в один злополучный день бедному поэту случайно попался номер одной газеты с?фельетоном, автор которого обвинял умирающего в?притворстве с?целью вымогательства денег, писал о?поэте, “который притворяется калекой, недужным, чтоб жить за счет друзей” и?т.п. Этого не выдержал несчастный больной… у?него открылось сильнейшее кровоизлияние, и?нервный паралич отнял всю левую половину». И?дальше утверждалось, что то, что современники говорят о?судьбе Надсона,?– это почти то же самое, что?– «только другими словами,?– говорилось на другой день убийцами Пушкина и?Лермонтова…»

Я полагаю, что причина этой длительной ожесточенной кампании была не в?Надсоне, которого пытались бы канонизировать подобным образом. Дело было в?Буренине, который очень хорошо подходил на роль гонителя. Анонимный некрологист отмечал, что его критика «создавала вокруг критикуемого имени ореол мученичества и?гонимости»682. Поскольку Буренин слишком многим «насолил», то его пытались «прищучить», используя для этого подобный экстраординарный повод.

До этого времени буренинским нападкам на Надсона уделяли внимание только узкие круги столичных литераторов, осведомленные о?жизненных обстоятельствах Надсона и?способные расшифровать буренинские намеки. Показательно, что авторы некрологов в?одесской прессе, весьма сочувственных по отношению к?Надсону, вообще не упоминали статьи Буренина о?нем683.

Но массированная кампания в?ряде популярных изданий сделала свое дело. Она способствовала дальнейшему росту популярности Надсона и?дискредитации Буренина. Например, А.П. Чехов 8 февраля писал в?письме, что Надсон «был оклеветан», а?через неделю уже упоминал об «убийстве Надсона»684. О?смерти Надсона как о?повторении гибели Пушкина скоро писать перестали, а?вот то, что «Буренин убил Надсона», в?памяти осталось надолго. Особенно способствовала популяризации этой версии биография Надсона, написанная М.К. Ватсон и?включенная в?6-е (первое посмертное) издание его стихотворений (СПб., 1887). В?дальнейшем было еще 23 переиздания этого тома (29-е, последнее, вышло в?1917 г.), и?каждое включало текст Ватсон. Кроме того, время от времени эти обвинения возобновлялись в?печати, укажу в?качестве примера памфлет Власа Дорошевича «Старый палач», где этому эпизоду (с обвинением Буренина в?убийстве) уделено немало места685. В.Г. Короленко утверждал в?1915 г. в?письме, что «того, что проделал Буренин над умирающим Надсоном, не было ни разу во всей русской печати. Никто, в?свое время читавший эти статьи, не может ни забыть, ни простить их»686. Игорь Северянин в?1922 г. в?стихотворении «Мальва льда» писал:

Убил же Надсона Буренин,

Безвременно в?могилу свел…687

«Симпатичный, но сильно пессимистичный Надсон пользовался огромным успехом: он тронул больное место»688; ни у?какого другого русского поэта не было такого числа чуть ли не ежегодных переизданий его книги. Надсон попал «в тон» настроениям своего времени. По словам Вл. Ходасевича, «его разочарование вполне соответствовало внутреннему протесту слушателей, но туманность его призыва нисколько не удивляла тех, кто едва осмеливался мечтать о?лучших временах. Эта туманность <…> даже способствовала всеобщему признанию Надсона. Его лира, не призывавшая ни к?чему в?частности, легко объединяла всех, мечтавших о?чем-то неопределенно-прекрасном и?высоком»689. В?результате, как отмечал А. Волынский, «среднее, хотя в?общем симпатичное дарование сделало впечатление чего-то оригинального и?сильного. Шум рукоплесканий, громкие, настойчивые крики некомпетентной массы создали вокруг молодого поэта разгоряченную атмосферу, почти такую же, какая выпадает на долю истинных и?замечательных талантов… А?молва разносила от края до края печальное известие о?неизлечимом недуге, физических страданиях Надсона. Писатель с?невыяснившимся призванием, с?неглубокими и?не всегда правдивыми настроениями вдруг оказался славным преемником традиций Пушкина, Лермонтова и?Некрасова»690.

Ранняя смерть поэта и, как справедливо пишет Р. Весслинг, реализованная в?его посмертной мифологии модель пушкинской гибели691 лет на 20 закрепили популярность Надсона у?читателей. В?1900-е гг. начинается постепенный пересмотр его литературной репутации. Л. Толстой назвал его «однообразным и?слабым», К. Чуковский отнес к?числу «людей с?небольшою, но удобопонятною душой, удачно заменивших риторикой и?ходульностью?– силу поэтического чувства», А. Блок вообще писал о?Надсоне как о?«поучительнейшем литературном недоразумении»692. Таким образом, в?конечном счете восторжествовала буренинская точка зрения на творчество Надсона.

Любопытно, что Буренин, который сам вольно (способствовав изданию первого сборника и?похвалив книгу в?печати) и?невольно (нападками на Надсона) способствовал его популярности, прекрасно осознавал и?механизмы ее создания. В?своей грубой и?оскорбительной манере он точно определил их: «Надсону, для того чтобы достичь такого исключительного успеха, прежде всего надо было умереть юношей. Затем одной ранней смерти было недостаточно для возбуждения внимания читателей к?его стихам: нужно было, чтобы по поводу этой смерти загалдела целая свора полоумных психопаток, целая толпа киевских, одесских и?петербургских жидков, целая когорта “убежденных” либералов-Тряпичкиных. Нужно было всему этому сброду поднять на могиле покойного скандал, агитацию. Нужно было прокричать, что молодой стихотворец умер не от чахотки, а?“от пародии” на его поэзию. <…> Нужно было, кроме всего этого, чтобы псевдокритики <…> в?продолжение нескольких месяцев распинались в?фальшиво-либеральных рецензиях, доказывая до седьмого пота, что поэзия Надсона интересна не только для гимназистов, но и?для взрослых»693.

Для построения надсоновского мифа его творцам пришлось существенно отойти от действительного положения дел, проигнорировав одни факты и?значительно подкорректировав информацию о?других. Но так создается любая мифология, и?данный случай не стал исключением.

2005 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.