2. Перевернуть порядки величия, упорядочивающие оценки в сообществе

2. Перевернуть порядки величия, упорядочивающие оценки в сообществе

Чтобы прояснить беспорядок, существующий в интерпретациях Мая 68-го, нам необходимо обойти понятия индивидуализма и свободы, являющиеся недостаточно полисемическими, и применить аналитическую модель, которая хотя и была разработана уже после майских событий, но имеет, однако, определенное отношение к критическим вопросам, поставленным именно тогда.

Антропологическое напряжение в совместной жизни,

оживленное критикой иерархий в Мае 68-го

Политическая и моральная социология, программа которой изложена в труде «Критика и обоснование справедливости» («De la justification»), была сформирована исходя из двух параллельных научных концепций: исследований Люка Болтански о социально-профессиональной категории «управленцев» (cadres) и ее проекциях в политическом и социальном пространстве и работ Лорана Тевено, посвященных социальным классификациям и в более широком плане «инвестициям в форму» (investissements еп forme), которые задают формы представления путем обобще(ствле)ния. Таким образом, были зафиксированы взаимосвязи между а)когнитивным представлением, обеспечивающим сближение или установление эквивалентностей при помощи мыслительных операций; б) материальным представлением, осуществляющим кодирование при помощи инструментов, форматирующих эквивалентности (к примеру, информационные классификации и дополняющие их информационные цепочки); в) политическим представлением совокупности людей в лице того или иного легитимного представителя (Th?venot 2006а, Тевено 2006b). В каждой изданных областей операция представления формирует иерархический порядок между представителем и представляемым, устанавливает неравенство значимости элементов относительно требований генерализации и образования общности (mise еп соттип). Тот, кто представляет что-либо, не только иерархически превосходит это представляемое по своему рангу, но также и включает его в себя, объемлет его как нечто частное и в меньшей степени предрасположенное к обобщению.

Подобный анализ позволяет расширить понимание иерархических порядков — при рассмотрении их как производных от когнитивных, материальных или политических операций, которые необходимы для координации человеческих действий. Только если не признавать этих элементарный операций, можно видеть социальный мир как горизонтальный, плоский, лишенный иерархий. Неравенства способностей, равно как и возможное злоупотребление своими полномочиями (pouvoirs), являются следствиями этих операций. Особенность такого подхода заключается в том, что понятие способности, полномочия (pouvoir) — в широком значении власти над своими силами — и понятие общественного признания (как признания этих способностей) связываются с прагматическими требованиями совместной формы действий, необходимой для координаций поступков людей в их совместной жизни.

Любой порядок оценивания, касающийся людей, вступает в противоречие [трение] с неотъемлемым принципом многих политических и моральных представлений: принципом единства человеческой природы (principe de commune humanit?), то есть постулатом общего достоинства людей, не учитывая другие аспекты их равноправия. Это внутреннее затруднение, подпитывающее критику злоупотребления полномочиями, было особенно оживленным и ярким в образных лозунгах Мая 68-го, которые анализируются в данной статье. Изучая усилия, направленные на смягчение этой основополагающей антропологической коллизии с точки зрения справедливости / несправедливости, мы с Люком Болтански разработали модель «порядков величия», являющуюся общей для множества разнообразных значимых порядков, которые нужны для обоснования справедливости тех или иных действий и для критического испытания своих поступков публичным суждением. Это напряжение удается снять, если приводятся доказательства того, что распределенные степени величия выступают как составные элементы общего блага, приносящего пользу всем, и что, кроме того, оценки не закрепляются за людьми раз и навсегда, а постоянно ставятся под сомнение, оспариваются и испытываются реальностью. Испытание реальностью (?preuve de r?alit?) предполагает наличие материального окружения, оцениваемого в рамках того или иного порядка величия (Boltanski, Th?venot 1987, 1991; Болтански, Тевено 2000).

Представленная модель обыденного чувства справедливости (sens ordinaire de la justice) позволяет развивать положения критической социологии и выделить несколько источников возникновения чувства несправедливости, различающихся по глубине оспаривания: 1) либо сам порядок оценок отвергается как бесчеловечный, поскольку он несовместим с принципом общности человеческой природы (расистские подходы или евгеника) или не способен составить общего блага — приращения человеческого благосостояния и достоинства; 2) либо же величие одного порядка обесценивается, принижается (через «обличение» или «разоблачение») с позиций другого порядка (например, эффективность научно-технического порядка [grandeur industrielle] может казаться ничтожной в сравнении с величием вдохновения [grandeur de l’inspiration]); 3) наконец, если несправедливой представляется ситуация, когда параметры испытания той или иной оценки на соответствие «реальности» должным образом не обновляются и состояния величия (или ничтожности) оказываются закреплены за людьми надолго. В рамках третьей категории мы можем выделить еще один важный источник чувства несправедливости (За): когда величие или ничтожность в одном порядке оказывает влияние на положение в рамках другого порядка, в то время как справедливость требует того, чтобы подтверждения оценок в рамках порядков величия были независимыми друг от друга (случаи «переноса величия» [transport de grandeur] или «переноса ничтожности» [transport de misure]). Подобный подход позволяет расширить понятие «ограниченных социальных возможностей» (handicap social) и признание критики, ссылающейся на то, что «всегда одни и те же» лица совмещают свои квалификации в разных порядках. Еще один источник несправедливости, оказавшийся под прицелом критики Мая 68-го (3Ь), — это овеществление (r?ification) человеческих взаимоотношений, когда люди начинают рассматриваться как вещи (например, наподобие «роботов» в рамках научно-технического порядка).

Применение этой аналитической модели может позволить прояснить формы критики, связанные с событиями Мая 68-го. Для этого необходимо распределить критические суждения в зависимости от видов иерархии, против которых они направлены, и в связи с глубиной оспаривания этих иерархий.

Отрицание авторитарных порядков величия —

патриархального и научно-технического

Два порядка величия из шести, выделенных нами, сосредоточили на себе критику Мая 68-го, которую обычно связывают с обличением иерархии и авторитета. Тогда полностью отвергались патриархальный (domestique) и научно-технический (industriel) порядки. Патриархальный порядок величия характеризует известные с давних времен формы авторитета, оберегающие, опекающие и одновременно подчиняющие, которые воплощаются в харизматической персоне, источник власти которой заключен в ее собственном теле. Этот порядок пространственно реализуется в обстановке дома. Ему свойственна темпоральность, ориентированная на прошлое, где наибольшее значение придается традициям или обычаям. На современном этапе среди форм этого общественного признания, в котором ценится превосходство наставника, господина и хозяина (в частности, хозяина дома), наибольшее развитие получила та форма патриархального порядка (описанная еще Боссюэ: Boltanski, Th?venot 1991), что связана с общим благом и совместима с принципом общности человеческой природы. В этом смысле она выходит за границы закрытых, замкнутых на себе (или тайных) сообществ и может служить современной коммуникации между сообществами, преодолевая многообразие традиций и обычаев. Из-за своей древней прадедовской генеалогии (с точки зрения современных демократий истоки патриархального порядка восходят к монархическим режимам) этот порядок величия подвергается серьезной критике — в частности, с позиций гражданского порядка, который мы рассмотрим далее. Сам эпитет «патерналистский», обозначающий в числе прочего и те предприятия, которые берут на себя полную заботу о жизни сотрудников, уже является отрицательным, критическим. Подозрение в данном случае падает на авторитет хозяина, являющийся неоспоримым, словно бы сверхчеловеческим. Критика в таких случаях направлена против прислуживания господину и против подчинения, базирующегося на уважении.

«Ныне всякое уважение утеряно. Не тратьте времени на его поиски… (Кондорсе)»[432].

«Природа не создала ни слуг, ни хозяев»[433].

«Я никому не прислуживаю. Народ сам себе хозяин»[434].

«Мы не желаем быть ни сторожевыми псами, ни слугами капитализма»[435].

«Экзамены = сервилизм, социальное продвижение, иерархизированное общество»[436].

«Разве хозяин — Бог?»[437]

Среди возможных вариаций на тему известного изречения газеты Огюста Бланки «Ни Бога, ни господина!» отметим ту из них, где в общих рамках ниспровержения сближаются авторитет патриархального порядка величия и авторитет совершенно другого рода:

«Ни Бога, ни метра!»

Илл. 8.

Здесь вместо слова «господин», «мэтр» (ma?tre) используется его омофон «метр», отсылающий к измерению (m?tre); тем самым в выражение привносится научно-технический порядок величия. Этот порядок величия опирается на общее благо технической эффективности и основывается на стандартизации, которая обеспечивает надежное сцепление инструментов и методов. Данный порядок ориентирован также на будущее, гарантированное продуманными вложениями, и реализуется в однородном пространстве[438], он способствует выстраиванию иерархии профессиональных компетенций, на чем основывается и форма субординации на предприятии. Критические суждения Мая 68-го были направлены против технического авторитета, который в силу адского темпа работы и превращает трудящегося в робота и выстраивает его жизнь по заданной цепочке «метро-работа-сон» (m?tro-boulot-dodo) под бюрократическим процедурным контролем, словно по квадратным плиткам уличной мостовой.

«Долой адский темп работы!»[439]

«Нет бюрократии!»[440] (илл. 8).

«Под мостовой — пляж»[441].

«Метро, работа, сон»[442].

Илл. 9.

Завершим образными лозунгами, сочетающими в себе две отвергаемые формы авторитета. В первом случае объединяются две формы «овеществления» в соответствующих порядках величия:

«Ни робот, ни раб!»[443]

Во втором — критика направлена против подчинения (также овеществляющего) научно-технической зависимости и патриархальному господину, [престарелому] «отцу нации» — генералу де Голлю:

«Сломаем старые шестерни!»[444] (илл. 9).

Критика рыночного порядка и порядка репутации

Два других порядка величия в Мае 68-го отвергались столь же всецело: рыночный порядок (ordre marchand) и порядок «мнений», репутации (ordre de l’opinion). Это важно подчеркнуть, так как после 1968 года, в значительно более поздний период, эти порядки во Франции 1990–2000-х годов, равно как и в других западных обществах, оказались на первом плане. Лишь полностью исказив смысл событий сорокалетней давности, рыночный и репутационный порядки можно причислять к «наследию Мая 68-го». В последней части статьи мы остановимся подробнее на тех метаморфозах, что произошли после Мая 68-го и могли вызвать к жизни подобные оценки, совершенно расходящиеся с лозунгами 1968 года.

Заметим, что оценки людей и вещей, основанные на принципах рынка или звучности славы, как правило, не ассоциируются с идеей иерархии. Рыночный порядок безапелляционно считается современным как раз потому, что ему не свойственны отношения иерархической субординации между индивидами, которые рассматриваются как вполне свободные. Также принято полагать, что известность и знаменитость не влекут за собой отношений порабощения. Вместе с тем, критика 1968 года показывает, что эти квалификации хотя и не приводят к прямой субординации, все-таки формируют определенные формы зависимости. Приведем пример «лозунговой» критики в адрес рыночных оценок:

«Потребительная стоимость товара — это подчинение»[445].

«Товар — это опиум для народа»[446].

В критике может сочетаться отрицание пассивности и обличение одного порядка величия (в данном случае рыночного) с позиций другого (гражданского):

«Кто вы? Потребители или участники?»[447]

В других лозунгах просто выражается полное отторжение рыночного порядка:

«Долой общество потребления!»[448]

«Сожжем товары!»[449]

Критика порядка репутации, как о том свидетельствует майская лексика «спектакля», во многом отправлялась от книги ситуациониста Ги Дебора «Общество спектакля», вышедшей в 1967 году:

«Долой аплодисменты: спектакль всюду!»[450]

«Наша непоправимая смерть — вот задача времени зрелищ»[451].

Обличение спектакля расширялось вплоть до критики самих манифестаций и акций протеста:

«Осторожно! Нас обступают придурки. Довольно спектакля протеста — перейдем к протесту против спектакля!»[452]

«Манифестации для государства — такое же зрелище, как и футбольный матч для телезрителей, всего лишь хорошее развлечение, отвлекающее от истинного противостояния. Даешь всеобщую забастовку!»[453]

Как и в теории Дебора, товар часто ассоциируется со спектаклем и так же принижается:

«Долой рыночно-зрелищное общество!»[454]

«Среди декораций спектакля — лишь вещи и их цены»[455].

Критика «общества спектакля»

(в сравнении с критикой рыночного и репутационного порядков величия)

Учитывая роль критики «общества спектакля» в граффити, вдохновленных ситуационизмом, а также ее особое значение для развития современных обществ, остановимся на ее связи с критическими суждениями в адрес рыночного и репутационного порядков величия, как они представлены в нашей модели.

Первое сходство можно отметить в основополагающих операциях, являющихся ключевыми для обеих теоретических концепций, в «репрезентации» и «всеобщей эквивалентности». Второе сходство заключается в близости анализа репутационного порядка величия (который рассматривает людей и вещи как знаки и символы) с подходом Дебора к «спектаклю». Дебор видит в спектакле не только «совокупность образов», замещающих реальность, но и «социальное отношение между людьми, опосредованное образами» (Debord 1992 [1967]). Отметим тем не менее отличия между двумя упомянутыми принципами.

Дебор рассматривает репрезентацию и эквивалентность исключительно под критическим углом, не принимая во внимание антропологическое значение этих операций в плане совместной жизни с другими людьми, в то время как, с нашей точки зрения, учет важности этих операций должен был бы предшествовать анализу тех трудностей и напряжений, которые эти операции вызывают. Дебор обличает «отделение» «автономного движения омертвевших» форм, которое унифицирует и отрывается от «непосредственно пережитого», тем самым развивая Марксов критический анализ «абстрактного труда», который «объективируется в товаре». Реальность исчезает за представлением, которое выдает себя за действительность. Используя понятийный аппарат модели порядков величия, можно было бы сказать, что в данном случае исчезает испытание, которому могла бы быть подвержена та или иная оценка: она застывает в знаке. Дебор использует формулировки, напоминающие об отсутствии выявленной нами динамики пересмотра, которая при аргументированном испытании реальностью является элементом основополагающим, ибо «[спектакль] есть то, что ускользает от деятельности людей, от пересмотра и исправления их творчества. Он противоположен диалогу» (§ 18). В лозунгах 68-го акцент также делался на критике. При этом Дебор не выделяет различные модальности термина «репрезентации» в зависимости от множественных способов представления общего и обоснования [той или иной] формы эквивалентности. Он сводит все формы эквивалентности и репрезентации к одной — к знаковой.

Сказанное выше позволяет выделить еще одно сходство и одновременно различие между критикуемыми порядками величия и анализом Дебора. В суждениях последнего различие между множественными порядками величия (рыночным, научно-техническим и репутационным) полностью стирается: рыночный и научно-тех-нический порядки, как правило, смешиваются и объединяются в зрелищную эквивалентность образов, довлеющую над ними в новой фазе капитализма. Речь идет о в своем роде «тотальном интегрировании», включающем образы, потребление и производство: «Деньги подчинили себе общество, играя роль главного эквивалента и меры: с их помощью можно оценить различные товары, которые нельзя сравнить исходя из их полезности. Спектакль — это современное дополнение к деньгам: с его помощью можно оценить сразу весь мир товара. Спектакль является мерой всех общественных потребностей. Спектакль — это деньги, на которые мы можем лишь любоваться, ибо в нем все, что можно было потребить, уже заменено абстрактным представлением» (§ 49). Последняя фраза может быть истолкована в свете концепции плюрализма форм вовлеченности, которая будет рассмотрена в следующей части статьи. Именно тут могут быть обнаружены напряжения и трения между формами эквивалентности в публичных режимах [социальной жизни] и вовлеченностью в наиболее персональное присвоение [благ], далекое от абстрактного всеуравнивания. Но уже на данном этапе мы можем сказать, что переход от «тотального потребления» к «тотальной репрезентации» является общим свойством восхождения по ступеням обобще(ствле)ния и представляет собой движение в сторону координации когнитивного, материального и политического представительства (Тевено 2006b).

Возобновление критического испытания в гражданском порядке величия

Из четырех рассмотренных порядков величия только два первых (патриархальный и научно-технический) обычно ассоциируются с идеей иерархии, поскольку именно в них отношения приоритета «великого», «самого значимого» (grand) и «простого», «незначительного» (petit) принимает форму экстериоризированного подчинения одного лица другому — идет ли речь об авторитете, основанном на доверии к прошлому и традициям, или об уверенности в технической эффективности. Вместе с тем, анализ рыночного и репутационного величия позволяет выявить соответствующие им порядки зависимости, легитимное обоснование справедливости которых связано с определенным общим благом. В свою очередь анализ критики этих порядков обнаруживает потенциальные формы того, как может обличаться то или иное злоупотребление властью. И два влиятельных для Мая 68-го автора (Маркс — в случае рыночного порядка и Дебор — в случае порядка репутации и «мнений») предприняли усилия для разоблачения господства «чувственно-сверх — чувственных вещей» (ein sinnlich ?bersinnliches Ding).

Рассмотрим теперь два других порядка величия: тот, что связан с гражданским величием (grandeur civique) и с величием вдохновения (grandeur de l’inspiration), которые на первый взгляд так же, как и репутационный и рыночный порядки величия, могут показаться лишенными принципа межличностного соподчинения, хотя и содержат в себе, подобно прочим порядкам, внутреннюю иерархию. В Мае 68-го им была уготована особая судьба: они стали объектом внутренней критики, реактивировавшей и оживившей их изнутри, при том что основания этих порядков не были подвергнуты дискредитации. Критика способствовала утверждению принципа общности человеческой природы, вступившего в противоречие со статусными или статуарными, «застывшими» неравенствами. Она подчеркнула обратимость состояний («простое» может стать «великим», и наоборот), смягчающую напряжение между неравенством величия / ничтожности и равным достоинством в рамках человечества как целого. Приведенный выше лозунг «Любой учитель — ученик. Любой ученик — учитель» выражает не только переворот отношений, но также и равенство возможного доступа [к преимущественной позиции].

Илл. 10.

Гражданское величие не ограничивается величием гражданина как публичного лица: оно характеризует причастность к общему интересу, который может затрагивать и повседневную жизнь. Она принимает форму коллективной солидарности, в потенциале расширяющейся до всего человечества (Boltanski, Th?venot 1991) и преодолевающей эгоистические устремления в рамках братского союза:

«В новом обществе не должно быть места эгоизму, преклонению перед „я“. Наш путь станет долгой дорогой к братству».[456]

(Университет Сорбонна, холл библиотеки)

Подобная солидарность не основывается на близости или схожести; она включает чужого, преодолевая классовые или национальные границы:

«Крестьяне, трудящиеся, студенты — вместе!»[457] (илл. 10).

Илл. 11.

Плакат, заказанный у Народной мастерской забастовщиками «Ситроена», призывал к солидарности между французскими трудящимися и рабочими-иммигрантами в их борьбе против патроната, старающегося их разобщить:

«Трудящиеся французы и иммигранты — едины»[458] (илл. 11).

Илл. 12, 13.

Даниэль Кон-Бендит, один из лидеров майского движения, немецкий еврей по происхождению (в настоящее время он является депутатом Европарламента от «зеленых»), был выдворен с территории Франции. В качестве ответа был создан плакат, изображающий его лицом к лицу с полицейским из CRS и лозунгом «Мы все — евреи и немцы!» (илл. 12). В ходе дискуссии на общем собрании Народной мастерской предыдущий лозунг был заменен лозунгом, придающим солидарности универсальный характер: «Мы все — „нежелательные лица!“»[459] (илл. 13). Вместе с тем в памяти останется именно первая формулировка, которая и будет впредь использоваться во всех последующих манифестациях, чтобы подчеркнуть «нашу» и всеобщую солидарность с той или иной категорией людей.

Илл. 14.

В ответ на очередные выдворения иностранцев Мастерская создала плакат, изображающий поднятый вверх кулак на фоне таможенного табло. Надпись на плакате гласит:

«Положим конец выдворению наших иностранных товарищей!» (илл. 14).

Оживление критического испытания во вдохновенном порядке величия;

компромисс между гражданским и вдохновенным порядками

Критика любого построения сообщества, содержащего опасность самоизоляции, связывала в 1968 году между собой понятия границы и подавления, репрессии:

«Границы = репрессия»[460].

Эти границы относятся также к закрытым институтам и учреждениям, согласно той критике, с которой впоследствии ассоциировалось наследие Фуко:

«Распахнем двери сумасшедших домов, тюрем и прочих факультетов!»[461]

В следующем лозунге объединяются гражданская солидарность поверх национальных, языковых и культурных границ и поиск бесконечности, оцениваемый согласно вдохновенному порядку величия. Этот призыв к бесконечности позволяет установить компромисс между двумя порядками величия: расширением гражданской солидарности и открытостью вдохновенного творческого акта: «У бесконечности нет акцента!»[462]

Пространство солидарности образует целое, которое, однако, не является каким-то общим «мы», просто расширяющим отношения близости и сходства. Эта общность испытывается мышлением («коллективная воля») и напором («коллективное действие»):

«Мыслить вместе — нет! Вместе приналечь — да!»[463]

Целое реализуется в созыве всеобщего собрания. Оно представлено в голосовании, в вынесении резолюций. Операция представительства содержит в себе риск отделения представителя от представляемого, вместо того чтобы сочетаться в одном лице, как того требует архитектура личности у Жан-Жака Руссо. Из этого разделения вытекает внешняя иерархия межчеловеческих отношений. Именно поэтому испытание гражданского величия направлено против злоупотреблений властью со стороны тех или иных представителей или форм представления — это испытание наличествует в том числе в законах, голосовании или «резолюциях», предлагаемых на общих собраниях. Компромисс между гражданским и вдохновенным порядками величия проявляется в наиболее ярко выраженных формах порыва, ставящих под сомнение формальности. Он полностью соответствует революционной традиции, и в этом смысле Май 68-го лишь дополнил его новыми речевыми формулами. Так, например, в одной формулировке обыгрывается противопоставление между словом «emotion» (эмоция) и словом «motion» (резолюция[464]):

«Резолюции убивают эмоции!»[465]

Подчеркнем, что этот компромисс подкреплен критикой изнутри самого вдохновенного порядка величия, которая так же, как и критика, основанная на гражданском порядке, направлена против такого представительства, которое несет в себе угрозу узурпации творческого акта и воображения патентованными артистами и «разрешенным» искусством:

«Искусство мертво, не потребляйте его труп!»[466]

«Искусство мертво. И Годар тут не поможет!»[467]

(Университет Сорбонна)

Эта критика не является собственно художественной; в буквальном смысле слова она антихудожественна. Через подозрение к застывшей репрезентации здесь открывается общий путь к воображению, творчеству, изобретению, преувеличению, невозможному, мечте — что соответствует уже упомянутой бесконечности:

«Действие — не реакция, а творчество!»[468]

«Нехватка воображения — это невозможность вообразить недостающее!»[469]

«Синий [цвет неба] останется серым, пока его не придумают заново!»[470]

(Университет Нантер)

«Преувеличивать — значит начать изобретать»[471]

«Будьте реалистами, требуйте невозможного!»[472]

«Мечта — это реальность»[473].

Народная мастерская плакатов, в которой работали не только рядовые рисовальщики, но и профессиональные художники, воплощала в жизнь эту критику, основанную на компромиссе гражданского и вдохновенного порядков величия, через солидарное и анонимное творчество (без подписи на произведениях).