Виктор ПРОНИН НЕПОСЕДЛИВЫЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Виктор ПРОНИН НЕПОСЕДЛИВЫЙ

Рассказ из цикла “Бомжара”

Прошлый раз мы оставили бомжару Ваню в милицейском общежитии, на узкой, железной кровати, оставили в горестном состоянии духа – сидел Ваня, поставив локти на колени, подперев небритые свои щеки кулаками и уставившись в пространство небольшой комнатёнки, куда определил его капитан Зайцев, слегка злоупотребив служебным своим положением.

И сейчас вот, заглянув к Ване, капитан застал его точно в таком же положении – локти на коленях и щёки на кулаках. Правда, увидев в дверях Зайцева, Ваня оживился, распрямился, в глазах его появилась если и не жизнь, то что-то очень на нее похожее.

– Так и сидишь? – весело спросил Зайцев, с силой захлопывая за собой дверь.

– Так и сижу, – безутешно ответил Ваня. – Подозреваю, что человечество напрочь забыло обо мне. Но не скажу, чтобы это обстоятельство очень уж меня удивило. Ничего другого я и не ждал.

– Ошибаешься, Ваня, – твёрдо сказал Зайцев. – Человечество помнит о тебе, велело кланяться, привет вот передаёт, – и он поставил на стол чекушку водки.

– Отощало, видимо, человечество, – проворчал бомжара. – Ёмкость посуды всё уменьшается.

– Настоящая ёмкость впереди, – Зайцев вынул из сумки несколько свёртков. – А это аванс. А аванс не бывает большим, поскольку у клиента должна сохраняться способность соображать. Усёк?

– Наливай, капитан, – Ваня тяжело поднялся и, взяв на подоконнике два стакана, поставил их посредине стола. Рядом расположил нож, вилки, небольшую тарелочку.

Зайцев тем временем развернув свёртки, положил в тарелочку кусок буженины, уже нарезанный хлеб, в последнем свёртке оказался большой красный помидор. Зайцев не стал его резать, просто разломил на две половинки, обнажив алую, посверкивающую на изломе мякоть.

– Красиво, – одобрил бомжара, разливая водку по стаканам. – С праздником, капитан.

– С каким? – удивился Зайцев.

– Ты вот пришёл… Меня живым застал… Будь здоров, капитан. Будь весел, здоров, хорош собой, – и бомжара поднял свой стакан.

И Зайцеву ничего не оставалось, как последовать его примеру.

– Я слушаю тебя, капитан, – проговорил бомжара, разламывая свою половинку помидора.

Зайцев, не торопясь, отрезал себе ломоть буженины, понюхал хлеб, опустил на пол пустую бутылку, повздыхал, глядя в немытое окно и, наконец, посмотрел бомжаре в глаза.

– Ребёночка украли. Девочку.

– Сколько девочке?

– Два года. Почти.

– Значит, жива, – сказал бомжара.

– С чего ты взял?! – вскинулся капитан.

– А что с двухлеткой делать-то? Никакую порочную страсть не ублажить… Хлопоты одни. Разве что для выкупа.

– Именно! – Зайцев назидательно поднял указательный палец. – Вот тут ты, Ваня, попал в десятку.

– Много хотят денег?

– Сто тысяч. Долларов.

– Хорошие деньги, – проговорил бомжара. – Я бы не отказался.

– И что бы купил?

– А ничего дельного за них не купишь. Плохонькая однокомнатная квартира стоит дороже. Хотя нет… Есть одна вещь, которую я купил бы, не задумываясь… Путёвку в кругосветное путешествие.

– И чем бы занимался в этом путешествии? – усмехнулся Зайцев.

– А ничем. Смотрел бы по сторонам. Конечно, иногда пропускал бы по глоточку-второму. Без этого ни одно настоящее путешествие не обходится.

– Договорились, – Зайцев поднялся из-за стола с некоторой поспешностью. – Сейчас мы пойдём в одно место, и там ты сможешь смотреть по сторонам сколько угодно. И глоточек-второй ты уже пропустил. Собирайся. Маму проведаем. У которой девочку украли.

– А мама красивая?

– Ваня! – вскричал капитан, остановившись в движении. – Ты ещё и об этом думаешь?!

– Об этом, капитан, я завсегда думаю. Но дело в другом… Почему-то именно у красивых мам крадут девочек. Не замечал? А у дурнушек только кошельки пропадают. Да и те почему-то пустыми оказываются.

– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился Зайцев.

– Жизнь, – рассудительно произнёс бомжара и вскинул правую руку вверх и чуть в сторону – точь-в-точь, как это делали древнегреческие боги в моменты судьбоносных решений.

Элеонора Юрьевна Маласаева действительно оказалась женщиной красивой, с тонкими вскинутыми бровями и большими, горестными глазами. Правда губы у неё были несколько тонковаты и постоянно как бы сосредоточенно сжаты, но это можно было объяснить несчастьем, которое так неожиданно свалилось на её кудрявую голову. Зайцева и бомжару Ваню она усадила в комнате за круглый стол, накрытый белой вязаной скатертью, сама села напротив и, сложив руки на столе, вопросительно уставилась на капитана.

– Есть что-нибудь новенькое? – спросила она и нервно закурила, щёлкнув зажигалкой.

И Зайцев, несколько смутившись под её печально-пронзительным взглядом, пояснил, что, к сожалению, порадовать ничем пока не может, и попросил вкратце ещё раз повторить рассказ о случившемся – для эксперта по похищению малолетних детей, – он кивнул в сторону бомжары, который сидел, сложив руки на коленях, сидел молча, невозмутимо и потому как бы даже величественно.

– О, Боже! – простонала женщина, воздев руки вверх. – Сколько же можно! Опять об одном и том же!

При этих словах бомжара чуть склонил голову к плечу, сочувствуя горю несчастной матери. С этого момента он смотрел на женщину, не отрываясь.

– Я оставила Натали у подъезда на минуту, не больше!

– Натали – это дочь Элеоноры Юрьевны, – негромко пояснил Зайцев, наклонившись к бомжаре.

– Мне, дуре, показалось, что я оставила включённым утюг, – продолжала женщина. – Не ожидая лифта, рванула по лестнице вверх… С утюгом всё было в порядке. Стоял там, где ему было положено, холодный, как… Но когда я снова спустилась вниз, Натали у крыльца не было. Я по всем подъездам, я на улицу, я по двору…

– Вы и раньше оставляли дочь без присмотра?

– Случалось… Двор у нас тихий, на скамейках у подъездов всегда кто-то сидит… Старушки, старички, молодежь с пивом… А на этот раз, как нарочно, – ни души! Представляете – ни души! Как сквозь землю!..

– Через двор машины проезжают?

– А знаете – да! – воскликнула женщина, будто даже с облегчением – наконец, нашлось какое-то объяснение происшедшему. – Кто-то на такси приезжает, кто-то уезжает, у многих в доме свои машины… Когда пробки на улице, некоторые шустряки пытаются через наш двор проскочить…

– Я подышу, – сказал бомжара и, поднявшись, направился к балконной двери. Откинув шпингалеты, он вышел на балкон и прикрыл за собой дверь.

– Чего это он? – удивилась женщина.

– Покурить – вышел, – пояснил Зайцев, сам озадаченный странным поведением бомжары.

– Курил бы здесь! Я же курю!

– Стесняется. И потом, знаете, есть такое заболевание… Непоседливость. Психиатры знают, у них даже какие-то таблетки имеются… Ничего, пусть подышит.

А бомжара тем временем обнаружил на балконе какую-то табуретку, присел на неё, втиснувшись в свободный угол, закурил, осмотрелся. Обычный балкон, который постепенно, с годами, превращался в мусорный ящик. Сюда сваливали ненужные уже вещи, которые, тем не менее, выбросить было жалко, или же попросту руки не доходили. Дырявая кастрюля, надколотая ваза, сломанный термос… Над головой у бомжары оказалась протянутая верёвка и на ней сохли развешанные детские одежки, неожиданно оказавшиеся ненужными. Бомжара поднялся, вздохнул сочувственно, понимая чужое горе, провёл рукой по маечкам-трусикам и вернулся в комнату.

– А когда у вас случилось это несчастье? – спросил Ваня, усевшись на своё место.

– Сегодня третий день, – ответил Зайцев. – Ты вот отлучился, а Элеонора Юрьевна не успела сказать главного… Звонки идут… Похитители грозят вернуть ребёнка по частям…

– По частям – это как? – не понял Ваня.

– Сначала одну ножку, потом другую… Потом сжалятся и головку подбросят в мусорный ящик… Теперь понятно? – женщина не мигая уставилась на Ваню.

– Какой кошмар! – ужаснулся бомжара. – Я даже не представлял, что так может быть… А чего они хотят?

– Денег.

– Много? – спросил Ваня как-то без выражения, будто только сумма имела для него значение.

– Сто тысяч, – ответила женщина, раздавливая очередную сигарету в блюдце. – Долларов. Вы меня услышали? Долларов!

– Услышал, – кивнул Ваня. – А у вас есть эти деньги?

– Ха! – ответила женщина.

– Понял, – опять кивнул Ваня. – Скажите… А девочка… Как бы это сказать… Здоровенькая?

– Не поняла?

– Ну… Может быть ей требуется какое-то особое питание, уход, лекарства… Что-то ей нельзя ни в коем случае, а без чего-то она обойтись не может… Так бывает, – извиняющимся тоном пояснил Ваня. – А похитители всего этого не знают…

– Да нет… – женщина, казалось, впервые за всё время разговора была несколько смущена. – Вроде, в порядке Натали… Обычное питание двухлетнего ребёнка.

В это время приоткрылась дверь в соседнюю комнату и на пороге возникла пожилая женщина в цветастом, байковом халате.

– Ну, что ты говоришь, Эля! Как ты можешь так говорить! Ведь ей совершенно нельзя клубники! Помнишь, её всю обсыпало от двух-трёх ягод! А шоколад! Наташеньке близко нельзя подходить к шоколадным конфетам!

– Не думаю, чтобы похитители баловали её шоколадными конфетами! – резковато ответила Элеонора Юрьевна.

– Да эти бандюги только конфетами и будут её кормить! Не станут же они варить ей каши, делать пюре, готовить овощи! Сунул ребёнку конфету в руки и считай, что сыта! – и женщина вернулась в свою комнату, с силой бросив за собой дверь.

– Ого! – одобрительно крякнул бомжара и, поднявшись, прошёл на кухню.

– Непоседливость, – развёл Зайцев руками, отвечая на немое недоумение Элеоноры Юрьевны.

А когда женщина через минуту-вторую, потеряв терпение, прошла вслед за бомжарой на кухню, то увидела Ваню, спокойно сидящего на табуретке. Он потягивал сигаретку и аккуратно стряхивал пепел в мусорное ведро.

– Извините… Я не могу курить в комнате… Как-то неловко.

– Господи! Да курите, где вам удобно! Мне-то что! – женщина хотела было выйти с кухни, но её остановил негромкий голос Вани:

– Простите, Элеонора Юрьевна, – старательно произнёс он имя хозяйки, – а вот эта тётенька, которая заглянула к нам из другой комнаты… Это кто?

– Мать моя. Мария Константиновна.

– Бабушка Натали?

– Да. Бабушка Натали.

– Мне показалось, что она чем-то недовольна?

– А она всегда чем-то недовольна.

– Она живёт с вами?

– Слава Богу, нет.

– А где она живёт? – не унимался бомжара.

– На даче. Дача у неё.

– И зимой тоже?

– Условия позволяют.

– А какие у неё отношения с Натали?

– Натали ещё слишком мала, чтобы иметь с кем-то какие-то отношения. А бабушка для этого слишком стара. У вас ещё есть вопросы?

– Только один, – позволил себе улыбнуться бомжара. – Какую кашу Натали любит больше всего?

– Манную! – ответила женщина, и вышла с кухни, шумно закрыв за собой дверь. Дескать, захотел в одиночку на кухне сидеть – сиди.

– Что-то, я смотрю, двери в этом доме ведут себя несколько своенравно, – проговорил Ваня и, по своей привычке, озадаченно вскинул правую руку вверх и чуть в сторону. – Надо же… Но с другой стороны, у кого повернётся язык осудить несчастную…

Когда Ваня вернулся в комнату, Зайцев уже прощался с хозяйкой. Бомжара тоже поклонился, пожать руку Элеоноре Юрьевне он не решился, и она тоже лишь кивнула издали.

– Может, и в спальню заглянете? – жестковато усмехнулась хозяйка.

– Охотно, – и Ваня направился к двери.

– Прошу! – Элеонора Юрьевна с треском распахнула дверь и отошла в сторону. – Прошу! – повторила она.

Ваня заглянул в комнату, не переступая порога, с интересом оглянулся на женщину и вышел в коридор, где его поджидал капитан.

– Какая-то странная эта тетенька Элеонора, – проворчал Зайцев, когда они уже миновали площадку второго этажа. – Уж больно суровая.

– Горе человеческое имеет разные обличья, – умудрённо ответил Ваня. – Никто не знает, как мы будем выглядеть, когда нас прижмёт по-настоящему.

На том и расстались.

Обсуждать было нечего.

Бомжара побрёл в свое общежитие, больше ему некуда было идти, а Зайцев, прыгнув в поджидавшую машину, рванул в свою контору – ему предстояла большая работа. Проводив взглядом зайцевскую машину, бомжара постоял в раздумье, ковыряя носком ботинка дорожную пыль, беспомощно оглянулся по сторонам и побрёл, побрёл снова в тот двор, из которого они с Зайцевым только что вышли. Не всё он там увидел, что хотел, не всё понял, оставались у него вопросы. Найдя деревянную скамейку в изломанных зарослях кленового кустарника, он расположился там и даже прикорнул, и даже переночевал.

Двор действительно был тихий и никто за всю ночь не потревожил его и вопросов глупых не задавал. И он тоже никого ни о чём не спрашивал, не возникали у него в эту короткую летнюю ночь никакие вопросы. Бомжара был даже благодарен судьбе за эту ночь, давно он уже не ночевал под открытым небом, истосковался бывший астроном по звёздному небу.

Работа, которая поджидала следователя Зайцева, действительно была хлопотной и утомительной. Надо было вызвать и поговорить со всеми друзьями, знакомыми, коллегами, соседями Маласаевой, необходимо было встретиться с её подругами, неизвестно где обитал её бывший муж, и его предстояло найти – разведена была Элеонора, не сложилась у неё семейная жизнь. Кто знает, не воспылали ли у мужика отцовские чувства, не вздумал ли он вернуть себе ребёнка. Хотя нет, вряд ли, денег он с бывшей жены требовать бы не стал, понимал – нет у неё таких денег.

Да не забыть бы Зайцеву подключить на прослушивание телефон Элеоноры – похитители звонили каждый день, ближе к вечеру. Судя по всему, это были какие-то полные отморозки – должны же понимать, с кого и сколько требовать. А Элеонора работала секретаршей в какой-то строительной конторе. Она, конечно, была привлекательной женщиной, но не настолько, чтобы начальник мог потерять голову.

Было много и других дел, но плановая и всеохватная работа следователя была прервана в середине следующего же дня – позвонил Ваня.

– Как жизнь молодая, капитан? – спросил бомжара вместо приветствия.

– Ваня, – Зайцев помолчал. – Извини, но дел по горло. Сейчас вот у меня в кабинете трое.

– А допрашивать должно по одному, поскольку слова каждого влияют на показания другого. И в результате протокол теряет юридическую силу. И суд не сможет принять к рассмотрению такой протокол.

– Боже! – вскричал Зайцев. – Откуда ты всё это знаешь?!

– Так от тебя же капитан. С кем поведёшься, с тем и наберёшься, как говорят в наших кругах. Ты вот только что сказал что-то про своё горло, а ведь и у меня горлышко имеется… И оно… Как бы это тебе сказать, чтобы ты понял… Пересохло оно у меня маленько, пересохло.

– Выпить хочешь? – спросил Зайцев чуть жёстче, чем следовало, чуть насмешливее.

– Если это предложение, то не возражаю… Но главное не в этом… Отпустил бы ты своих подследственных, пусть себе идут, пусть радуются жизни… Повидаться бы надо, капитан.

– Неужели мыслишка завелась? – спросил Зайцев, и голос его дрогнул, дрогнул насмешливый и жестковатый голос многоопытного следователя Зайцева. Спохватился он, понял, что не надо бы ему с Ваней вот так-то, понял, что не будет он звонить без дела, и на выпивку намекать тоже не станет, гордыня не позволит. От угощения не откажется, но просить… Нет.

– Мыслишки они ведь такие… Как мыши в сарае… Шелестят, шелестят, грызут… Погрызут дырочку, глядишь луч света ударит снаружи… А луч света, как ты догадываешься, он ведь в любом деле…

– Ты где? – прервал Зайцев бомжаровское словоблудие.

– Чаи с Машей гоняем… Приходи к нам, все веселее будет… Если по дороге захватишь чего-нибудь с собой, мы с Машей будем это только приветствовать… Не знаю, что ты подумал по своей испорченности, но я имею в виду тортик к чаю… Да, Маша?

– Ты где? – повторил Зайцев, поигрывая желваками.

– У Маши дома… Вообще-то её зовут Мария Константиновна, но мне она позволила называть её Машей. В этой квартире живёт её дочка, Элеонора Юрьевна, и девочка Натали здесь жила… Но их сейчас здесь нет… Элеонора на работе, а Натали похитили нехорошие люди… Мы с Машей во дворе познакомились, на скамеечке… Тут в скверике скамеечка стоит, покрашенная голубой краской…

– Еду, – сказал Зайцев и положил трубку.

Когда раздался звонок в прихожей, дверь открывать пошла Мария Константиновна.

– Не разувайтесь, – сказала она. – Последнее время у нас столько народу бывает… Проходите на кухню, Ваня вас ждёт.

Зайцев быстрым, порывистым шагом прошёл по коридору и возник в дверях перед бомжарой. Он молча поставил на стол коробку с тортом и обернулся к бомжаре.

– Как понимать? – спросил он.

– Садись, капитан, – благодушно сказал Ваня, указывая на свободную табуретку.

Рядом присела Мария Константиновна.

– Маша хочет дать чистосердечные показания, – негромко произнес бомжара, разливая чай по чашкам. – Да, Маша?

– Да какие показания, что ты несёшь, Ваня… Что есть, то и есть… Не знаю, как всё у вас сложится в вашем деле, – женщина виновато посмотрела на Зайцева, – но деньги я достала. Дачу продала… Сосед давно к ней присматривался… А тут такое несчастье… Ну я и решилась… Как говорится, сам бог велел.

– Так, – Зайцев положил кулаки на стол. – И деньги он вам уже вручил?

– Да они всё время у него наизготовке были. Он давно вокруг меня кругами ходил…

– Так, – повторил Зайцев. – А где сейчас эти деньги?

– Утром я Эле отдала. А она тут же отнесла в назначенное место… Куда ей бандиты велели положить. Урна какая-то в квартале отсюда.

– Зачем же вы так, господи! – простонал Зайцев, горестно раскачиваясь из стороны в сторону. – Мы бы устроили засаду и взяли бы их тёпленькими! Мы же обо всём договорились с Элеонорой Юрьевной, она согласилась…

– Ребёнком рисковать побоялась, – сказала женщина. – Как можно её осуждать? Мы с ней посоветовались, и она отнесла деньги в ту урну, будь она проклята.

– Так, – опять повторил Зайцев и подвигал свои кулаки по скатерти. – Даже не знаю, что теперь делать… Что скажешь, Ваня? – в полной растерянности произнес следователь.

– Знаешь, капитан… Есть законы, а есть жизнь… А мать есть мать… И никто её не может судить, а тем более осуждать. Маша, я правильно говорю?

– Правильно, Ваня, все правильно, – кивнула женщина, но было в ее голосе сомнение, было что-то невысказанное.

– Значит, так, – бомжара решительно поднялся и вышел из-за стола. – Я с вашего позволения отлучусь ненадолго… Дела, знаете ли… Без меня не расходиться. Дождитесь.

И смутившись собственного серьёзного тона, бомжара привычно ссутулился и, заворачивая носки ботинок внутрь, вышел из квартиры, плотно, до щелчка замка, закрыв за собой дверь.

Через полчаса в прихожей раздался звонок. Мария Константиновна открыла дверь, тихо охнула, схватилась за сердце и присела на подвернувшуюся табуретку.

На пороге стоял бомжара Ваня, держа за руку маленькую щекастую девочку. В другой руке у него был бесформенный пакет.

– А вы не ждали нас, а мы припёрлися, – произнёс он нараспев, переступая порог.

– Боже… Неужели это может быть, – прошептала Мария Константиновна.

Из кухни вышел и остановился Зайцев. Он, видимо, хотел что-то произнести, но рот его открывался и закрывался, не издавая ни единого звука.

– Значит так, Маша… Натали в наличии, прошу убедиться… Здорова и хороша собой. А это, – он протянул женщине безобразный, отвратительный, мятый целлофановый пакет. – Это ваши деньги. Прошу убедиться – сто тысяч долларов. Или около того… Какая-то сумма могла быть уже потрачена.

Когда Ваня прошёл на кухню, глазам его предстала странная картина – не дождавшись его, Зайцев вскрыл принесённую бутылку, наполнил чашку водкой и выпил её залпом.

– И можете думать обо мне всё что угодно, – вполне внятно произнёс он и обессилено опустился на табуретку. – Теперь можно и чайку…

– Поскольку чай я уже пил, – произнёс бомжара, беря бутылку, – то мне должно быть послабление, – и он великодушно наполнил не только свою чашку, но и зайцевскую.

– Ваня, а я? – напомнила о себе Мария Константиновна, появившись в дверях.

– Вы что-нибудь понимаете? – спросил у неё Зайцев.

– А зачем? – простодушно удивилась женщина. – Девочка дома, деньги на месте… Что тут ещё понимать? Не хочу я ничего понимать.

А в дверях стояла румяная, щекастенькая девочка и молча улыбалась, глядя на бестолковых взрослых.

Зайцев не мог в тот же вечер прийти к Ване в общежитие, как ему хотелось, он пришёл через несколько дней. И да, совершенно правильно вы подумали, – направился Зайцев сначала в Елисеевский магазин, единственное в Москве место, где можно купить неподдельную водку и съедобную колбасу. Следователь справедливо рассудил, что его лучший друг и соратник бомжара Ваня вполне заслужил и то, и другое.

– Ну, что, капитан, задавай свои вопросы, – бомжара распрямился на стуле, взял стакан, чокнулся с капитаном. Но на этот раз закусил. И буженины себе отрезал ломоть, и красной норвежской рыбы попробовал.

– Да ты и сам знаешь мои вопросы…

– Значит, так… Засомневался я в первый же день… Выхожу на балкон – на веревке детское бельишко висит. Только что выстиранное. Сырое ещё… Для кого эта постирушка, если девочки три дня дома нет и вообще неизвестно вернётся ли она когда-нибудь?

– Да, – с досадой крякнул Зайцев. – А я этой постирушки вообще не увидел.

– Прошёл на кухню, пристроился у мусорного ведра, сижу курю, никого не трогаю… Врывается Элеонора… Забеспокоилась баба. Вроде ничего такого, а там кто его знает… А я сижу, курю, пепел в мусорное ведро стряхиваю… Успокоилась хозяйка, оставила меня на кухне, даже дверь прикрыла за собой в знак доверия ко мне. А напрасно… Я же ведь того… Бомж. Мне привычно в мусоре копаться. И в этом ведре я покопался. Среди прочего нашёл чек из магазина. Уже когда в общежитие вернулся, получше его рассмотрел. А чеки, надо сказать, стали выдавать очень хорошие, полезные для вашего брата, капитан… И дата там указана, и магазин, и фамилия продавца, и все покупки перечислены, и сколько чего стоит…

– Нормальный чек, – пробормотал Зайцев.

– Чудной какой-то, – усмехнулся бомжара. – Дата – уже после похищения Натали… А Элеонора покупает две бутылки коньяка, неплохого коньяка, между прочим… Конфеты… Памперсы…

– Вот дура-то, господи! – не сдержался Зайцев.

– Я ведь тогда не в общежитии ночевал, во дворе… Там такая потрясающая скамейка… Балкон Элеоноры нашёл быстро… По детскому бельишку на веревке… Но бельишко-то уже другое, капитан... Да чуть не забыл… Когда она влетела ко мне на кухню и уже собралась было уйти, я задал ей совершенно дурацкий вопрос – какую кашу любит Натали… Манную! – прокричала она и выскочила с кухни, решив, видимо, что я полный идиот. Но не такой уж и идиот, – Бомжара вскинул правую руку вверх и чуть в сторону. – На газовой плите среди прочих стояла кастрюлька… Я, конечно, заглянул в нее, а как же иначе…А там остатки манной каши. Свежие остатки. С утра баба уже кашу варила..

– А, может, она для себя? – усомнился Зайцев.

– Да, конечно, – кивнул бомжара. – Манной кашей коньяк закусывала. Кстати, в холодиль-нике я этого коньяка не увидел.

– Коньяк вообще в холодильник не ставят.

– Вот тут ты меня, капитан, и подсёк, – усмехнулся Ваня. – Но должен тебе сказать, что бабы такого пошиба, как Элеонора, всё-таки ставят коньяк в холодильник. Они не знают, что это плохо.

– Вывод? – спросил Зайцев.

– Вывод прост и очевиден – я понял, что Натали где-то недалеко и её мама прекрасно знает, где она. Ты видел, какие у этой Элеоноры глаза? Красивые глаза, в них гнев, решимость, раздражённость, настороженность… Но в них не было боли. Боли не было, капитан. Всю эту затею с похищением она провернула, чтобы выманить деньги у бабули. Сто тысяч долларов – это круто. Она знала, что сосед эти деньги предлагает матери за дачу. Понимала, что та не устоит и отдаст их, чтобы спасти внучку. Затея, конечно, грязноватая, но чего не сделаешь ради своего ребёнка, – и бомжара плеснул в оба стакана по глоточку финской водки, настоянной на северной болотной ягоде клюкве. Кстати, клюква очень полезна при повышенном давлении. – Будем живы, капитан! – его стакан глухо ткнулся в стакан Зайцева.

Выпив, оба долго молчали, отдавая должное закуске из Елисеевского магазина, а потом как-то одновременно взглянули друг другу в глаза.

– Продолжай, Ваня, – сказал Зайцев. – Всё, что ты рассказал – это только половина… Как ты узнал, где девочка?

– Ха! – рассмеялся бомжара. – Это, капитан, ещё проще. Как тебе сказать, чтобы ты понял…

– Да уж напрягись как-нибудь, – чуть обиженно сказал Зайцев.

– Не надо обижаться, ну такие вот слова из меня выскользнули… Мы же с тобой соратники, иногда даже собутыльники… Я вот не в тебя, я в себя вглядываюсь с одним и тем же вопросом – кто я есть? Астроном? Нет, кончился астроном. Вот дай мне сейчас лабораторию, моих сотрудников, оборудование… Нет, возврата не получится. Куража нет. А без куража и за женщиной не приударишь, не найдёшь в себе сил и самоотверженности восхититься ею… И финскую водку, на клюкве настоянную, мы ведь с тобой без куража пьём… Нет у нас с тобой радостных вскриков, переливчатого смеха, забавных историй, судьбы мира не берёмся решать… А ведь бывало… Это я к тому что все-таки бомжара я… Кстати, в доме, где Элеонора живёт… Дворник требуется, комнату в полуподвале обещают… Посодействуй, похлопочи, А?

– Пойдёшь?

– Пойду. Сколько же мне у тебя на шее сидеть.

– Ты сидишь на шее не у меня, а у министра внутренних дел. И отрабатываешь своё здесь сидение многократно. И прекрасно это знаешь... Так как на девочку вышел?

– Так говорю же – бомжара я… Переночевал на скамейке, в кустах послонялся, бутылочку винца красного портвейного открыл… Не потому что так уж хотелось, нет, дело в том, что бомжаре положено, без бутылки он подозрение вызывает. Потом своей физиономии придал выражение, соответствующее красному портвейному… Вернее, не то, чтобы придал, физиономия моя опытная, она сама приняла нужное выражение. Присмотрелся к протекающей мимо меня жизни. И заметил, что Элеонора в крайний подъезд два раза пробегала… С сумочкой. Озираючись. Видимо, с балкона поглядывала, поджидала, когда во дворе никого не будет… А я-то невидимка.

– Это в каком же смысле?

– В прямом, капитан, в прямом. Нет у меня ни сил, ни желания словами играться, образами тешиться, прости за учёное слово – ассоциациями… Могу изъясняться только прямыми словами. Как это в библии сказано… Есть "да" и есть "нет", остальное от лукавого. Ты же знаешь, есть профессии невидимок… Бомжара, дворник, почтальон… Они вроде и есть, но их же в упор никто не видит. Как скамейку, урну, дворницкую метлу…

– Ладно, проехали. Что было дальше?

– Бабуля вышла подышать, Мария Константиновна. Я ручкой ей махнул, пригласил на скамеечку присесть. Присела. Поговорили. Ей ведь поговорить-то и не с кем. В этом доме она чужая, с Элеонорой какой может быть разговор… Она и рассказала мне про похищение, про дачу, про деньги… В это же утро Элеонора якобы в какую-то урну их затолкала… И похитители вроде бы уже через час звонили, деньги, мол, получены, девочку к вечеру получите… А чего им не позвонить, свои же люди, приятели Элеоноры… С любовником её не встречался?

– Боже, – простонал Зайцев. – А про любовника тебе откуда известно?

– Когда я в спальню заглянул, помнишь, она сама предложила… Там на полу две пары шлёпанцев… Одна пара поменьше, стоптанная, а другая побольше, поновее… Ясно, что мужик недавно завёлся… Ценит она его, обхаживает… Не он ли и звонил, грозя девочку по частям высылать… Ты бы поговорил с ним, а?

– Поговорю. А к кому она с сумочкой через двор бегала?

– И об этом Маша сказала… Подружка у неё в соседнем подъезде живёт, на восьмом этаже… Квартира восемьдесят четвёртая… Когда я вас с Марией Константиновной оставил ненадолго, я в эту самую квартиру и направился. Мне открыли. На пороге красивая женщина, молодая, между прочим. Щечки румяные, губки алые, глазки чистые, врать не умеет. Настенькой зовут. В богопротивном деле отказать любимой подруге Эле не смогла. Я представился. Из милиции, дескать, пропуск свой в твоё общежитие показал… Она растерялась, решила, что это удостоверение уголовного розыска… Я сказал, что обман раскрылся, заведено дело, завтра ей на допрос к девяти к капитану Зайцеву…

– Кошмар какой-то! – вскричал Зайцев. – Да ты же авантюрист и пройдоха!

– Конечно, – спокойно кивнул бомжара. – И ты это прекрасно знал, когда спутался со мной. Продолжаю давать правдивые и чистосердечные свои показания… Брови свои я нахмурил и спрашиваю у этой прекрасной женщины… Девочка здесь? Она кивает головкой. И деньги здесь? – опять спрашиваю строгим голосом. Она опять кивает. И то, и другое, говорю, изымаю. Деньги вручу Марии Константиновне, как законной владелице, девочку отведу домой под присмотр матери.

– И что же красавица?

– Вывела из комнаты заспанную девчушку, достала из комода пакет с деньгами. Девчушку немного приодела, деньги сунула в другой пакет, поприличнее… Я взял то и другое. С чем и отбыл.

– А хозяйка?

– Не возражала. И ты напрасно так нехорошо улыбаешься… Мы с ней очень даже хорошо поговорили, можно сказать, понравились друг другу, хотя тебе в это трудно поверить… Коньячком угостила, тем самым.

– Это, каким тем самым?

– Который Эля в магазине купила, который в чеке указан… Оказывается, с Настенькой они этим коньячком и баловались, обсуждая преступные свои замыслы-помыслы.

И я это… Слегка опередил события… Я пригласил Настеньку к себе в гости, в дворницкую комнату в полуподвале… Обещала прийти. С гостинцами...

(газетный вариант)