Станислав Золотцев АНТИСЕМИТСКАЯ БАЛЛАДА
Станислав Золотцев АНТИСЕМИТСКАЯ БАЛЛАДА
Мой бывший собутыльник Рабинович,
которого ничем не остановишь,
когда он выпьет и раздухарится,
вчера мне снова встретился в столице.
Мне сразу стало видно по всему,
что не хватало с самого утра
для счастья совершенного ему
как минимум стакана полтора.
И, вспомнив муки этого кошмарища
своим давно непьющим существом,
пусть бывшего, но все-таки товарища
я спас от них. И — пожалел о том:
опохмелившись, он с полоборота
завелся, и ораторские ноты
в его ожившем горле проросли.
И — главным он своим увлекся жанром:
как Моисей с горы,
стал с лютым жаром
всех бичевать, казнить словесным жалом,
всех обличать, кто рядом и вдали.
И начал он, конечно же, с "вопроса" —
с того, какому не было и нет
ответа. Кто пытался дать ответ,
будь император он или поэт,—
немедля попадался под колеса
Истории на много долгих лет.
Все скопом на него смотрели косо.
...Конечно же, с "еврейского вопроса",
как с пьедестала, на меня свой пыл
обрушил Рабинович.
Возопил:
"Ну что, и после этого ты тоже,
как всех твоих единоверцев рать —
расейских патриотов, — будешь врать,
что спаивают русских эти рожи
пархатые, что Русь давно была б
сильнее всех, богатою и гордой,
когда бы русских мужиков и баб
отравой не губили эти морды,
картавая орава шинкарей?!
Во всем у вас виновен лишь еврей;
дави его, мочи его скорей,
жидовские гони в Израиль орды! —
И это бред уже не первый век
несете вы...
Но сам же опроверг
ты только что его. Ну, ведь не я же
вот только что себя опохмелил,
а ты — меня.
В меня, в еврея влил
ты, русский, два стакана влаги вражьей...
Вот редкость в наши долбаные дни —
ты не забыл былого собутыльника!
А то в печенку будто два напильника
врубились, и крутились там они,—
ты их изъял,
ты — человек, в натуре!
Я это говорю тебе без дури...
Но только дурь и сам ты не гони,
что спаивают вечно вас евреи —
не повторяй за глупыми людьми
такую чушь!
Да хоть меня возьми:
ведь за бутылку водки я скорее
хоть с кем перегрызусь,
я сам напьюсь —
но спаивать не буду вашу Русь!
Я сам себе полголовы обрею,
но кровную бутылку не отдам
ни русским, ни своим родным жидам.
Я выжру сам ее до дна, заразу;
продам — так только долларов за сто!.."
...Так Рабинович разошелся, что
гремящий монолог его ни разу
не смог прервать я даже краткой фразой,
чтоб возвратить ему крутым словцом —
сказать, что быть не надо мудрецом,
но идиотом надо быть последним,
чтоб эту мерзость, чтоб такие бредни
приписывать народу моему...
И я напомнить не сумел ему,
что от меня уж точно не слыхал он
и в самых шумных пьянках давних пор
на эту тему ни намеков малых,
ни шуток шалых. Даже легкий спор
по этому треклятому "вопросу",
казалось мне, в себе таит угрозу
душе и сеет меж людьми раздор.
И я не мог, подобно нашим гениям,—
за Пушкиным вослед и за Тургеневым,
за Гоголем и Чеховым самим —
евреев называть
тем самым словом,
которым Агасфер был именован,
что титулом законным стало им
оно повсюду, но... у нас давно
похабным оскорбленьем сочтено.
...И с детства было как-то мне неловко
еврейскую девчонку звать жидовкой,
тем паче Рабиновича — жидом...
...Но я не смог сказать ему о том,
поскольку этот бывший собутыльник,
без паузы, сменяя подзатыльник
пощечиной, врезал уже своим —
своим родным! да так, что даже дым,
мне показалось, кружится над ним.
Он восклицал:
"Я потому ни грамма
родимой водки не налью евреям,
что, говоря по-русски, много срама
мы от кагала нашего имеем
и поимеем не одну беду.
Умишком-то мы вроде не одрябли,
но наступили вновь на те же грабли,
что и в чумном Семнадцатом году...
Казалось бы, для нас не жизнь, а цимес*
настала:
вся страна — в руках у нас!!!
Точней — у наших "ребе"**. Разместились
они у всех рубильников сейчас,
у всех рулей. Россией правят снова
они — в Кремле и далее везде.
А всякие лужковы—ивановы
у них для виду — куклы на гвозде.
Все олигархи — наши...
Ну, а толку?
Я знаю?! Нет, но хрен ли толку нам,
врачам, учителям и скрипачам,
евреям нищим с этого гоп-стопа?
Ведь мы, как прежде, ходим с голой жопой,
иных похуже гоев-русаков***...
Советовал же мудрый Эдик Тополь
Абрамычу и прочим из мешков
финансовых:
"Ребята, не жидитесь!
Захапали сполна, живете всласть?
Ну, так поберегите вашу власть
над русскими, с народом поделитесь
хоть крохами! Подмажьте бедняка,
не пожалейте сладкого куска,
чтобы народ не озверел совсем,
не то и власть вам потерять придется!"
Нет, эти чудаки на букву "эм",
зажравшиеся эти наши поцы****
не слушали его... И вот итог:
В бегах — Абрамыч, и в тюрьме — Ходок,
и Гусь в бегах... И это — лишь начало,
по-моему. Ну, и какой нам прок,
что шнобели еврейские в немалом
числе весь день мелькают по ТВ?
Они и мне, не только что тебе
осточертели...
Нам, евреям нищим,
от них — одна лишь головная боль
да страх, что мы опять на пепелище
окажемся, в кровавой луже — коль
одержат вдруг на выборах победу
иль как-нибудь еще захватят власть
крутые вдохновители скинхедов,—
и это выйдет нам плохая масть...
Тогда чего?!
Тогда за тех, кто красть
привык по миллиарду, кто сегодня
шикует напоказ,— за тех, кто отнял
хлеб у людей, довел их до сумы,
ответит перед вашей "черной сотней"
простой еврей... За всё ответим мы!
* Национальное еврейское блюдо, в переносном смысле — верх блаженства.
** Иудейский священнослужитель, раввин, в переносном и шутливом смысле — представитель высшей касты.
*** Гой (др.евр.) – не еврей, не иудей.
**** Поц (идиш) – грубое оскорбление, буквально – мужской половой орган
Не олигархи, не олигофрены —
от нашего кагала бизнесмены —
заплатим мы, не наш окупим грех...
Заплатим — и заплачем. Непременно —
кровавыми слезами: и за тех,
кто банки оседлал, в кремле уселся,
за города без света и за "Челси",
за то, что Шендерович-пустобрех
Россию выставлял вонючей куклой, —
за всё на нас наедут! Будут клюкву
давить, творить над нами самосуд...
Заплатим мы, еврейский нищий люд!
А эти поцы, швидкие ребята,
на самолетах собственных сбегут
за океан или еще куда-то...
А мне-таки куда бежать? Куда?!
В Израиль — на съеденье к Арафату? —
целуйте меня в тохес*, господа!.."
Тут я прервал его:
"Постой, шлемазл**!
Понятно, что вчера ты крепко вмазал,
да и добавил нынче хорошо.
И всё же, сколько лет знаком с тобою, —
не думал я, чтоб даже под балдою
до этой мешанины ты дошел
в мозгах своих...
Ей-Богу, старый кореш,
ты, как с врагом, с самим собою споришь,
как будто сразу в котелке твоем
и рак, и щука с лебедем втроем!
А я с тобою спорить не желаю:
я не затем тебя опохмеляю,
чтоб некий диспут заводить с тобой.
В России ничего глупее спора
не сыщешь. Он всегда: сначала ссора,
а после — свара или мордобой...
Поэтому-то я с тобой не спорю.
У нас с тобой — одно большое горе.
Его зовут — Россия. Нет иной,
я верю, и тебе страны дороже,
коль здесь ты эти годы Смуты прожил,—
она тебе не "этою страной",
а Родиной осталась. Нет, не спорю...
Но — был бы ты хотя б слегка историк,
то знал бы: меж собой слова "скинхед"
и "черносотенец" — нельзя равнять. Ты б ведал,
что в Куликовской битве не "скинхедом",
а черносотенцем был Пересвет!
А впрочем, что тебе о Пересвете,
о древних и оболганных словах
народа моего... В истлевший прах
превращены святые корни эти
уже для большинства... Но в чём ты прав,
так это в том, что оба мы — в ответе
за всех своих сородичей. За глав
и рулевых — за всех, кто здрав
был сердцем и умом, душою светел,
и — кто свои деяния пометил
кроваво-черной памятью...
И мне
за русских палачей, за всех подонков,
в моем народе и в моей стране
рождавшихся,— перед судом потомков
и современников держать ответ.
И ты,
Эйнштейном, Пастернаком или Гейне
гордясь, произнося благоговейно
их имена — в ответе за Бернштейна,
за Лейбу Троцкого и за его мечты,
осуществленные в чекистских зонах,
где сорензоны, коганы и коны
всемирной революции законом
свинец врезали в русские черты,
крушили православные кресты.
За эти имена в ответе — ты...
...Наверное, и за Чубайсов тоже,
хотя понятно мне, что эти рожи
достали и тебя...
Но — эта власть,
та самая, что и тебе "не в масть",
она — из них, кто и бритоголовых
парней, и волосатых вдохновлял
громить южан; кто долларом и словом
в державе нашей учинил развал.
Она — из них, пугающих кошмаром
погромов, — даже вот таких, как ты:
неглупых, но отравленных угаром
тщеславной, древней вашей суеты...
А мне "бар-бир", как говорят татары,
мне всё едино — русский ли, еврей
до срока в гроб людей вгоняет старых
и превращает молодых в зверей!
Не в этом суть..."
Тут я замолк, увидев,
что Рабинович... нет, он не в обиде
застыл, но с мрачной, лютою тоской,
вот именно — с библейской — он угрюмо
смотрел куда-то вдаль перед собой,
и о совсем другом, похоже, думал...
Потом оцепененье он стряхнул
и, криво улыбнувшись, протянул
мне руку. Видно было, что от жажды
похмельной он избавился.... И мы
простились.
И — своей дорогой каждый
пошел искать спасенье от Чумы...
* Тохес (идиш) – задница.
** Шлемазл (идиш) – бедолага, несчастный