Смерть браконьера
Смерть браконьера
Фото: РИА "Новости"
Из полицейского протокола: "...на Березовском заливе обнаружен труп Мокрого Ивана Васильевича, 1965 года рождения. Житель села Полянки, безработный. Смерть наступила в результате переохлаждения тела".
Знаток пресноводных
В документе, подводящем черту под недолгой жизнью Ивана Мокрого, есть существенная неточность. А именно: покойный безработным в прямом смысле этого слова никогда не был. Наоборот, с юных лет до самой своей нелепой кончины он трудился неустанно, не зная ни сна, ни отдыха, ни выходных. Ибо только такая неуёмная энергия давала ему возможность вполне сносно (по здешним меркам) существовать. А именно: иметь дом, автомобиль, деньги на еду и выпивку. И конечно, на приобретение рабочего инструмента: то есть сетей, верш, «экранов», лодки, сапог-бродней, прорезиненных курток и прочего инвентаря. Ванька Мокрый всю жизнь работал. Браконьером.
Я понимаю, что к этому занятию каждый из нас в какой-то мере причастен. Все мы браконьеры - в том смысле, что портим и ломаем столь безупречно созданное Всевышним мироздание. И те, кто выливает в реки дерьмо, и те, кто нарушает выбросами озоновый слой планеты, и те, кто устраивает свалки над чистыми родниками... Но среди всего этого сонма разрушителей есть – как бы это выразиться? – особо целенаправленные типы, видящие своё призвание в этом губительстве.
Иван Мокрый был именно из таких. Фамилия ему вполне подходила: вечно у воды или в воде, вечно в резиновых броднях, вечно простуженный. Вот и звали его Ванька Мокрый.
Известно, что браконьеры имеют свою специализацию, свой профиль. Один спец по истреблению зверя и птиц; другой лес валит; третий цветы и травы изводит. Иван Мокрый был ас по рыбе. Ещё точнее: по волжской рыбе.
Могут сказать: ну какие уж тут особые знания и таланты требуются, чтобы рыбу губить? Ставь сети, тащи бредень, поджигай взрывчатку – и конец! Не скажите, граждане. Квалифицированный «бракоша» – это мастер своего дела. Он должен знать, когда начинается нерест у белого карася и карася жёлтого, при какой температуре активизируется сом и идёт в заливы, в какие утренние часы и где именно толпится крупный язь... Ну, ветер, погода и прочие климатические условия – это само собой. Иван Мокрый, под рюмку именовавший себя «заслуженным браконьером Поволжья», оба толстенных сабанеевских тома «Пресноводные рыбы России» наизусть, можно сказать, зазубрил. И при случае похвалялся:
– Я заметки на полях книги уважаемого профессора делаю...
Разве мог, скажем, Сабанеев ведать, как сложится жизнь волжской рыбы после того, как реку перепрудят гигантские плотины? Разве мог он предполагать, что в илистых глубинах подпруженных вод заведётся стадо золотых и серебряных карасей – и когда именно эти полчища ранее исключительно прудовой рыбы станут подниматься в Березовский залив на нерест? И что именно эти дни рыбьих свадеб станут днями свальной наживы для Ивана Мокрого и его сотоварищей-браконьеров?
Баланс с прибытком
Иван Мокрый был одним из лучших учеников полянковской школы – и потому без особого труда поступил в Политехнический институт. И возможно, стал бы способным инженером, командиром производства. Но судьба распорядилась иначе: со второго курса Ивана забрали в армию (тогда отсрочек не было) и назначили заведовать каптёркой, что и определило весь его жизненный путь.
– Сижу, понимаешь, и размышляю. Вот кто я есть? Младший сержант, полный нуль. А подходит ко мне кавторанг и уважительно так сетует, что его жена запилила по поводу сильно поношенных простыней. А у меня этих тряпочек – на целую команду. И разве мне трудно принять пяток драных и выдать командиру четыре новых? И ему приятно, и мне прибыток.
Суть «размышлизмов» Мокрого над «балансом с прибытком» свелась к тому, что он стал искать сферу деятельности, где «прибыток» как бы был заложен сам собой, автоматически, изначально. И его осенило (да и разве его одного?), что самый весомый «прибавочный продукт» существует там, где уже за него поработала природа-матушка.
Вернувшись в родные Полянки, Иван стал усердно «окучивать» громадный волжский залив. Чем только не промышлял! Вывел всю ондатру (продавал мех на шапки); осенью утиное племя истреблял беспощадно; зимой бил кабанов. Весной, на пролёте – гусей. И каким оказался изобретательным, сметливым, увёртливым! Охотинспекция поначалу пыталась Мокрого прищучить. Нагрянули однажды с обыском: мол, кабана накануне завалил, нам стукнули. Иван гостеприимно все сараи-погреба настежь: ищите! Служивые целый день шарились: ни-че-го! А когда «гости» отбыли, подошёл Иван к колодезному вороту напротив своего дома, стал не спеша накручивать цепь – вроде бадью с водой тянет. А глянь, вместо бадьи туша кабанья на цепи из колодца выплывает.
В конце концов, когда вся бегающая и летающая дичь на заливе и возле него вывелась, Иван окончательно специализировался на рыбе. Её и истребить труднее: природа заложила громадный запас прочности в процесс икрометания. А уж где рыбе лучше – это Ванька Мокрый изучил досконально. Тем умением своим и жил-кормился целых пятнадцать лет, до самой кончины.
Кормные дни
Так вот: карась в залив пошёл! Восклицательный знак стоит не зря: это самые кормные для Ваньки дни – тут самый большой прибыток. Ждёт не дождётся этого часа Иван Мокрый. И не один. Тут целая команда под его началом: две машины, мотоцикл с коляской; семь здоровенных мужиков готовятся к крестовому походу против самой миролюбивой рыбки российских вод.
Впрочем, можно ли назвать рыбкой вот того красавца в кило весом, которого только что вытащил из мотни бредня Иван Мокрый и торжествующе держит над головой двумя руками?
Такое бывает только раз в году. Ещё только начинающие зеленеть камыши мелководья шевелятся, шуршат – это трутся боками, вымётывая икру и молоки, матёрые рыбы. В такие дни раньше, в царские времена, над Волгой даже благовест запрещался – не спугнуть нерест, залог будущих уловов. Ныне по сумеркам – а то и средь бела дня – парни с нехорошим взглядом волокут длиннющие бредни, набитые рыбой, заполняют ею полиэтиленовые мешки и увозят – на продажу, для засолки. Да-да, малосольный карась под пиво – это ноу-хау сегодняшних браконьеров.
А тем временем на берегу разворачивается становище: машины, палатки, костры и мангалы. И водка ящиками, и пиво в пятилитровых кугах, девочки и музыка. Хмельной и гордый, руководит всем этим браконьерским табором, конечно же, Ванька Мокрый.
И продолжается это дикое издевательство над природой не день-другой, а целый месяц с гаком! Ибо не только карась, покорный вечному зову размножения, валом валит в мелководья, но и сазан. И щука – да, да! Отметавшая икру ещё в марте, теперь речная хищница идёт за мелкотой, которая тоже кишмя кишит в половодьях, тоже мечет икру... И потому так ликуют Иван и вся его ватага.
А рыбинспекция? Ха-ха, да вот она – за данью прибыла! Иван отстёгивает ей регулярно и щедро. Претензий к нему не имеется.
Последний сазан
Как у любого классного спеца, у Ивана были и любимые виды занятий, и «инструменты». Нет, бредень он не уважал: грязно, грубо, тяжело. И нет азарта, куража, истинной страсти. Да и компанейский галдёж поднадоел. И потому всё чаще и чаще шёл на залив острожить. То есть бить рыбу острогой. Инструмент у него был особый, сделанный по личному заказу приятелем на судоремонтном заводе: пучок зазубренных стрел из нержавейки, словно когти у хищника, не оставлял жертве ни малейшего шанса на спасение...
– От меня и уж не уйдёт, не то что сазан! – хвастался Мокрый. – Я с острогой – водяной бог!
Потому второе прозвище у Ваньки Мокрого было такое: Иван Посейдон.
Ах, как замирала в предвкушении охоты его душа, когда шёл он бодро к заветной протоке, где шевелилась от брачного сазаньего хоровода уже поднявшаяся над водой осока! Медленно, затаив дыхание, стоял он, пока не являлась, чуть не тыкаясь в его бредни, серая сазанья спина. Короткий удар – и вот уже бьётся пронзённая насквозь трёхкилограммовая рыбина. Так сильно трепыхается, что прогибается дубовый держак остроги и сам Ванька чуть не теряет равновесие при могучих рывках рыбины...
Было и промахивался Иван. Или цепляла острога рыбий бок одним зубом – и срывалась жертва, уходила бурым кровавым клубком, искалеченная и обречённая. И тогда возвращался Мокрый с залива злой, не разговаривал с женой, уходил в огород. Там стояла у него большая ёмкость с водой для полива, где плавал резиновый мячик. Вот его-то и пырял, и пырял до отупения острогой Иван по часу и более. То ли нервы успокаивал, то ли руку набивал.
Но такие промахи случались нечасто.
...Наверное, и тот тихий, благостный вечер был бы удачным и благополучным для Посейдона. Он выбрал место на своей самой любимой протоке – Дальней. Она была безлюдна, тиха, заманчива.
Из полой, ещё не сошедшей воды торчали стебли старого рогоза, пробивались зелёные стрелки осоки. Полоска чистой, зеркально-спокойной воды тянулась посередине. Там была глубокая промоина.
...Рыбы возникли из тёмной глубины беззвучно. Первой к желанным кущам шла сазаниха полуметровой длины; отстав на полголовы, её сопровождали два самца.
Как только морда беспечной рыбины коснулась сапога, Ванька Мокрый изо всех сил бросил острогу вниз.
Ах, если бы все три сазана не метнулись ему прямо в ноги, если бы Иван не поскользнулся! Если б не дрогнула его рука от сладостной мысли: «Всех! Сразу!»
Звериный вопль взметнулся над безлюдной протокой в прекрасный светозарный час заката. Так торжествующе вопил Посейдон, когда его братки выволакивали на берег очередной богатый браконьерский улов. Но сейчас это был не крик преступной победы, а крик боли.
Посейдон промахнулся.
С насквозь пробитой стопой и застрявшей в ней острогой Иван сумел пройти по воде метров двести. Потом упал – и больше уже не поднялся. Помочь было некому...
Умер Посейдон, конечно, не от переохлаждения, как отмечено в полицейском протоколе. Ведь сазан мечет икру при тёплой уже воде. Скорее всего Ванька Мокрый захлебнулся. Но какое это имело значение?
Теги: Рыболовство , браконьер