Олег Александрович Керенский Когда папа был министром

Олег Александрович Керенский

Когда папа был министром

В начале 60-х «Радио Свобода» решило подготовить серию программ к надвигавшемуся 50-летию революции. Кто-то придумал обратиться к тогда еще многочисленным свидетелям Февраля и Октября - записать их мемуары на магнитофонную пленку. Задание было поручено преподавателю Колорадского университета, историку Алексею Малышеву (он проделал большую часть этой работы) и главному редактору тематических программ «Свободы» Владимиру Рудину. Центров эмиграции после войны стало гораздо меньше, чем прежде: рассеялись Прага, Берлин, Варшава и Белград, не говоря уже о Харбине и Шанхае. Зато к Парижу и Нью-Йорку добавились бесконечные маленькие американские и европейские городки, где стареющие беженцы селились у своих детей и внуков. Интервьюерам пришлось объездить пол-Европы и пол-Америки, собирая рассказы о революции в одну звуковую коллекцию.

К 1965 году были готовы записи воспоминаний 79 человек: писателей, литературных критиков, историков, художников, адвокатов, инженеров, общественных деятелей старой России, сохранивших и в эмиграции пыл, мысль и не проходящее ощущение трагедии отечества.

С начала 1967 года «Радио Свобода» начало включать фрагменты этих интервью (продолжительностью от 5 до 13 минут) в исторические, публицистические и литературные передачи. К ним обращались не только для иллюстрации какого-либо эпизода между Февралем и Октябрем, но и в тех случаях, когда рассказчик просто вспоминал старую Россию.

Насколько можно судить, в эфире прозвучали приблизительно половина имеющихся записей, причем каждая была представлена не более чем третью своего объема. Остальное так и осталось в архиве.

К концу 1960-х годов (после 15 лет вещания) архив радиостанции разросся настолько, что встал вопрос о целесообразности хранения неактуальных записей. Поскольку «Свобода» - радио американское, архивы полагалось передавать в хранилища США. Для катушек с мемуарными интервью был выбран Колумбийский университет в Нью-Йорке, где существовал Отдел устной истории. Туда и попали все пленки.

Долгие годы о них никто не вспоминал. В конце 90-х, собирая материалы по истории холодной войны, я обратился в Колумбийский университет, но оказалось, что пленок там давно уже нет и даже старожилы не помнят об их существовании. Мне показали лишь машинописные расшифровки, сделанные тогда же, в начале 60-х, в Мюнхене: по былым стандартам, перепечатывалось все, что произносилось, - «э-э-э», «кхе-кхе», всевозможные оговорки. Я искал звук, голоса, мне хотелось делать радиопрограммы. Но голоса исчезли, а за копирование старой машинописи требовали несусветные деньги; у каждого маленького архива свои причуды.

Мне повезло: года через два я нашел голоса - причем там же, на Манхэттене. Правда, не все - одиннадцать записей были утрачены. Сравнить с мертвой машинописью это было нельзя: все они, эти немолодые собеседники Малышева и Рудина, говорили почти забытым, теплым, старомодным русским языком. Не то чтобы их речь была правильнее нашей (хотя часто была), но в ней сохранялось обаяние прежних дней, грация, наивность и изящество манер. И я подумал, что по силе приближения к личности с звуком голоса мало что может соперничать.