- Чемодан бери! Это картон прессованный, кирпич упадет - ничего не будет. В сорок восьмом году выпущен, бери за триста! Он в кино снимался, про желтый чемоданчик, знаешь?
Веселый дед в неплохом когда-то пиджаке. Чемодан коричневый, пыльный, легкий и драный, с железными углами. Дед ездил с ним в пионерский лагерь.
- Ключика нет, да что нам прятать? Бери за двести пятьдесят!
Смотрим на старинную настольную лампу.
- Чего трогаешь, брать будешь? - одергивает хмурый мужик. - А то ходят, щупают, а потом не работает ничего.
Она еще и работает!
Тягучий августовский зной, масляный дух поднимается от черных, пропитанных креозотом шпал. Веер за полтинник («Моя бабка еще с ним по бульварам гуляла!»), значки «Индийский слон. Московский зоопарк», «Высоцкий Гамлет», «Общество борьбы за трезвость». Охота, помойка, вернисаж, антикварная лавка. Мы на единственном в Москве блошином рынке возле платформы Марк, что по Савеловскому направлению.
«Блошиный рынок» - несколько облагороженное заимствование. В XIX веке в Москве гудели вшивые рынки, название свое получившие, по всему судя, от Вшивой горки (в районе нынешней улицы Гончарной). Есть несколько версий, почему горка Вшивая. То ли потому, что на Таганском рынке, как и на всяком торжище, стояли цирюльни, и земля была густо усеяна стрижеными волосами, из которых ползли насекомые. То ли из-за бурлаков, сушивших здесь на кострах одежду. К началу XIX века этих стихийных, хаотических ярмарок, где все продавали все, было много, и Пушкин писал жене в 1834 году: «Ныне это вшивый рынок», - на минуточку, про литературу. Вшивыми рынками, или барахолками, долго работали (после знаменитой Сухаревки, ликвидированной в 1928 году) рынки Даниловский, Бутырский и Преображенский, но после войны и они были закрыты. Юрий Нагибин писал в «Золотой моей теще» (может, и врал), как жена директора ЗИЛа продавала на Тишинке папиросы из спецраспределителя: стихия легкой спекуляции захватывала и самых обеспеченных москвичей.
Дольше всех, до 2000 года, продержалась легендарная Тишинка - мекка нищих и «стильной молодежи», непреклонных стариков и хищных кладоискателей, растерянных старух и - модных столичных дамочек, еще в прошлом веке выучивших слова «винтаж» и «фьюжн» и не жалевших маникюра при переборе тряпья. На Тишинку - предельно засранную и полукриминальную, натуральное «чрево Москвы», куда ни взгляни, готовый физиологический очерк - плевались и жаловались, ее же истово поэтизировали, здесь надолго заряжались мрачным горением, жестким золотоискательским азартом, и мало кто позволил себе не вернуться сюда во второй, третий и пятый раз. Дальше Тишинку, как и Птичку, и прочие гнойники на наливающемся, дебелом туловище столичного центра, ликвидировали, а торговцев выперли в замкадье. Великое прошлое площади, ее миф, ее genius loci были вульгарно оприходованы и забрендованы народившимся арт-бизнесом: в сверкающем торговом центре появились магазины для профи, «концептуальных» винтажников, - модельеров, дизайнеров, антикваров. Здешние выставки-ярмарки «Блошиный рынок» собирают по сотне зарубежных галерей и салонов, модельер Разумихина торгует раритетным тряпьем с европейских барахолок («платье 60-х годов от Jean Muir за 300 у. е.»), а Бугаев-Африка продает свои космические костюмы, можно с поддувом. Здесь чистота, милота, искусство, цивилизация, одухотворенные VIP-лица. Антисанитарное же старичье расстилает клеенку далеко от чистой публики - возле МКАД и железной дороги, прямо на рельсах. Прилавки у них недавно отняли.