Александр Сергеев ОПЕРАЦИЯ НА ПСИХОПОЛЕ

Александр Сергеев ОПЕРАЦИЯ НА ПСИХОПОЛЕ

На закате правления Ельцина его ближайшее окружение и он сам встали перед острой дилеммой: либо бегство из России — либо попытка каким-либо путем удержать власть. В то время крах "либерального проекта" стал очевиден всей стране, и режим лишился даже минимально необходимой базы поддержки в 5 процентов, без которой неминуемо следует политический обвал. Дефолт-1998 похоронил последние надежды части граждан стать "средним классом", бомбардировки Югославии убедили даже самых наивных, что США является не партнером, а стратегическим врагом России — в том смысле, который вкладывают в это понятие военные специалисты.

В это же время отчетливо обозначилась тенденция на "слив" президентского окружения западными "партнерами". После того, как открыто враждебные действия правящей элиты Запада против "придворной группировки" стали очевидны (скандал с "Бэнк оф Нью-Йорк”, история с банковской карточкой Б.Ельцина), камарилья осознала, что ее политическое и физическое выживание возможно лишь путем мобилизации внутренних ресурсов и только на российской территории.

С другой стороны, к весне 1999 года для "придворной группировки" стало примерно ясно, чего хочет от государственной власти большая часть народа России. Тайные и открытые социологические опросы, исследования национального психотипа, различные эксперименты с национальным коллективным бессознательным с применением самых экзотических методик выявили, наконец, "болевой узел" в мироощущении политических масс. Таким "болевым узлом" оказался не протест против социального неравенства, не неприятие коррумпированной власти, а колоссальный комплекс национально-государственной неполноценности. Этот комплекс, сформировавшийся после тяжелейшей коллективно-психологической травмы, вызванной гибелью советской государственности, распадом страны, годами чудовищного и невиданного в русской истории национального унижения. Эта волна национального унижения захлестывала русского человека везде, на каком бы уровне общественного бытия он ни находился — от геополитики до продуктового рынка. Он видел, как ельцинская власть пресмыкалась перед Западом, как в бывших советских республиках русское население загоняли в гетто, как в торговых рядах продавцы заламывали астрономические цены, плохо говорившие по-русски. Унижение было таким сильным, таким подавляющим, что людям с развитым национальным чувством впору было сойти с ума. Другой причиной, утяжелявшей эту боль, делавшей ее кричаще невыносимой, была внезапность удара: ведь национальная катастрофа состоялась буквально за считанные месяцы, все произошло настолько молниеносно, что многие не успели и не смогли создать свою личную, внутреннюю систему психологической защиты, не сумели выработать адекватную сложившейся ситуации линию поведения. При таких симптомах резко притупляется способность к анализу, стремление к вдумчивой, осознанной оценке ситуации. С другой стороны, возникает судорожное ожидание перемен, избавления, заставляющее безрассудно верить в любую, даже самую эфемерную возможность исцеления травмы. Чередуясь с нигилистическим отчаяньем, такие настроения непрерывно захлестывали русское психополе. Массы людей жаждали возмездия, грезили об автоматных очередях и ракетных ударах — не важно, по кому: по натовским изуверам, терзавшим Косово, по олигархам, ограбившим страну, по торговцам людьми, резавшим заложников на части.

Все эти моменты были очевидны для придворных аналитиков, занимавшихся социально-психологической алхимией. Они-то и решили провести со страной грандиозный психоаналитический сеанс, довести ситуацию до кризисной точки, заставить выплеснуться через край накопившуюся энергию, а потом, собрав ее в плотный пучок, спроецировать ожидания масс на возможного "преемника".

Катализатором такой алхимической реакции могла быть только война — быстрая, беспощадная, победоносная. Это война, которая должна была бы частично устранить страшный комплекс национального унижения за счет тех "партнеров" ельцинской власти, которые стали не нужны режиму, отработали свою службу. Война должна была стать базовой частью сценария сохранения власти. И именно это делало ее неизбежной.

Однако придворные стратеги понимали, что национальный подъем — непозволительная роскошь для правящего режима. И потому был предусмотрен и механизм обратного хода — ратификация СНВ-2.

После краткого всплеска державной гордости новое унижение было тяжелей и горше прежних.

Александр СЕРГЕЕВ