ТАКИЕ ПРЕКРАСНЫЕ ДЕТИ…
ТАКИЕ ПРЕКРАСНЫЕ ДЕТИ…
Крутой подъем на двенадцатом километре от города — последний этап тренировки. Казанцев довольно легко преодолел его и расслабился. Дальше начинался затяжной спуск. Теперь можно только изредка покручивать педали и лететь навстречу солнцу. Солнцу первого сентябрьского дня 1970 года.
Для Казанцева этот год полон событий. Зимой несколько раз удачно выступил на крупных соревнованиях в составе сборной лыжников Московской области и укрепил в этой команде свою спортивную репутацию.
Позади — счастливые годы учебы, приобретенные знания, приобщение к большому спорту, в котором все не так просто, как казалось когда-то из шипицынской глуши…
И еще было очень большое в эти годы: пришла настоящая любовь. Пришла сразу и навсегда. Он увидел Римму однажды в группе гимнасток и понял, что это та единственная…
…Теплый асфальт тихо шуршал под колесами велосипеда. Встречные машины, пролетая на большой скорости, обдавали волнами прохладного воздуха, из леса, подступавшего к самой дороге, доносились предвечерние песни каких-то птиц, далеко впереди маячил индустриальный пейзаж Тулы.
…Он ощутил ошеломляющий удар и оказался в кювете. Странно: такой мощный удар — и никакой боли Только грохот удаляющегося грузовика с разболтанным прицепом. «Мерзавец, — подумал Казанцев. — Сбил человека и даже не остановился. Надо догнать… задержать… наказать…» Он хотел поставить на колеса велосипед, но не смог этого сделать, потому что не оказалось левой руки. Вместо нее он увидел окровавленный обломок плеча. Леня прикрыл рану правой рукой и побежал вперед, оставляя на асфальте красные пятна…
* * *
Третий год Юрий Николаевич Пинежанинов жил в Туапсе. Жил хорошо, обеспеченно. Но все это время не покидало его ощущение человека с временной пропиской, и он понимал, что этот «вид на жительство» должен когда-то кончиться. В последнее время Юрий Николаевич все чаще грустил.
Вспоминалась прожитая жизнь, еще не очень долгая, всего лишь тридцатилетняя, не достаточно насыщенная интересными и памятными событиями. Оп видел себя неотесанным подростком из деревни Березник Котласского района, где прошло босоногое послевоенное детство, где учился в школе и впервые не вполне серьезно увлекся тяжелой атлетикой. Несерьезно потому, что в его представлении и в представлении окружающих ребят штангисты должны иметь косую сажень в плечах и обладать богатырской силой, способной кинуть оземь быка. Ничего подобного в Юре Пинежанинове не обнаруживалось: щуплый, низкорослый. Однако штанга, привезенная в школу физкультурником, притягивала магнитом. Он пытался поднимать ее, и даже брал собственный вес. Но для достижения сколько-нибудь серьезных результатов вес штанги надо было удвоить.
И он добился этого, когда попал в армию и там вновь встретился с притягательным снарядом да еще и с квалифицированным тренером.
Демобилизовался, приехал в Коряжму и поступил слесарем в кислотно-варочный цех. Через год выполнил норматив мастера спорта, после чего был назначен инструктором и тренером по тяжелой атлетике при ДСО «Труд» Котласского ЦБК. Это был первый мастер спорта СССР из среды молодого коллектива коряжемских бумажников, где всегда предпочитали не приглашать звезд со стороны, а растить на месте.
Юрий Пинежанинов был играющим тренером, входил в состав сборной тяжелоатлетов Архангельской области и в 1965 году стал чемпионом Северо-Западной зоны России. Это было событием и жизни двадцатипятилетнего спортсмена. Но в нем уже крепко жила тренерская страсть, поэтому больше, чем своей победе, он радовался знакомству с товарищем по сборной, лесорубом из Рочегды, который после тех зональных соревнований в Череповце дал Пинежапинову согласие тренироваться под его руководством и переехать на работу в Коряжму, если, естественно, пригласят…
Прямо с поезда Юрий Николаевич пошел к секретарю парткома комбината Попову.
— Владимир Михайлович, я знаю, что вы прекрасно относитесь к спорту и спортсменам, — начал издалека Пинежанинов, — но не любите «блуждающих мастеров». Но я нашел такого человека!.. Он пока не звезда, даже не мастер спорта. Просто талантливый атлет, с которым надо заниматься. В леспромхозе, где он работает вальщиком, нет даже штанги… Парень заочно учится в Архангельском лесотехническом институте. Значит, на комбинате его можно использовать по специальности. Давайте пригласим.
— Как зовут твоего Поддубного?
— Василий Алексеев.
В апреле 1965 года будущий чемпион мира переехал в Коряжму и был назначен мастером фенольного завода, а затем — инженером станции биологической очистки сточных вод, где возглавил комсомольско-молодежную смену и заявил о себе как способный организатор производства.
Юрий Николаевич восторгался успехами своего подопечного, но понимал, что теоретических знаний учителю явно недостает. И он поступил на заочное отделение ленинградской школы тренеров при институте имени Лесгафта…
Житейские превратности разлучили его с талантливым учеником: Алексеев уехал в город Шахты, а Пинежанинова пригласили в Туапсе…
Квартира у самого Черного моря, тренерская работа, личные выступления в составе сборной Краснодарского края, весомые достижения, но… Ощущение полярной березки, вырванной из родной среды, все чаше обращалось раздумьями о совершенной ошибке.
Трудно сказать, как сложилась бы дальнейшая судьба умного и скромного тренера Пинежанинова, не получи он однажды письмо из Коряжмы.
«Дорогой Юрий Николаевич, — писал председатель заводского комитета профсоюза ЦБК Александр Павлович Тарасов, — хватит тебе мотаться по Кавказам, навостряй лыжи в родные края. Тебя здесь помнят и ждут на должность директора детской спортивной школы».
Сомнений и колебаний не было. Юрий Николаевич приехал в Коряжму и принял детскую спортивную школу, которая оказалась в довольно запущенном состоянии. Прежде всего надо было укомплектовать ее хорошими тренерами по лыжам и легкой атлетике.
Он обратился за советом и помощью к чемпиону страны по лыжам 1962 года почетному мастеру спорта Вениамину Андреевичу Кудрину.
— Вызывай из Тулы моего воспитанника, — тут же посоветовал Кудрин. — Хотя он и молод, но более добросовестного тренера и педагога найти трудно. Правда, у него большое несчастье…
— Кто так он?
— Леня Казанцев…
* * *
Первого февраля 1971 года в коряжемской школе № 11 появился высокий молодой человек. Левый рукав его пальто был аккуратно заправлен в карман. Заметно смущаясь, он представился директору как тренер детской спортивной школы ЦБК и попросил разрешения присутствовать на уроках физкультуры в младших классах. Более того, он сам предложил провести уроки, чтобы выявить наиболее одаренных детей для занятий в детской спортивной школе. Ему разрешили.
Затем он посетил другие школы и старшие группу детских садиков, приглядывался к мальчикам и девочкам, выбирал наиболее одаренных детей, которые вскоре составили три возрастные группы будущих легкоатлетов.
Пока шла переписка между Пинежаниновым и Казанцевым, выяснялись условия работы и быта, оформлялись документы и молодая семья готовилась к переезду, в системе спортивной подготовки детей Коряжмы произошла существенная реорганизация. Было решено детскую спортивную школу гороно специализировать только по лыжам. Поэтому лыжное отделение в школе ЦБК упразднялось, а вновь приглашенный тренер оставался фактически не у дел. Перед ним извинились и предложи-
ли заняться легкой атлетикой. Казанцев понимал, что это потребует от него переподготовки, собственно говори, переквалификации, но с предложением согласился.
Специального манежа для занятий легкоатлетов в зимнее время не было, поэтому Пинежанинов и Казанцев стали приспосабливать имеющееся здание.
Приступив к занятиям с детьми, Казанцев начал интенсивные самотренировки. Он считал, что преподаватель легкой атлетики должен быть если не мастером спорта, то хотя бы перворазрядником.
Когда на стадионе сошел снег, высохли беговые дорожки, на поле зазеленела первая трава и любители спорта заполнили трибуны по случаю весенних легкоатлетических соревнований, в составе лучших бегунов комбината Леонид Казанцев отстаивал личное первенство. Он занял призовое место и перекрыл нормативное время перворазрядника. Это и обрадовало и огорчило.
— На мастера не вытяну, — разочарованно сказал он Пинежанинову после забега.
— Почему? — удивился Юрии Николаевич. — Слышал, как стадион гудел, когда ты бежал? Честно говоря, красиво…
— Нет, на мастера не вытяну, хоть лопну, — повторил Казанцев. — Понимаете, на финише нужен рывок, усиленная работа руками… А меня заносит, как на крутых виражах заносит автомобиль.
— Ничего, — ободрил Пинежанинов. — Лишь бы в жизни не заносило…
Но жизнь занесла Леонида Казанцева в круг новых испытаний.
В одни из дней он пришел домой и застал жену в слезах, а восьмимесячного Вовку — беспомощно распластавшимся в своей кроватке. Надежд на выздоровление не было, и врачи сочли возможным сказать об этом родителям.
И все же случилось невероятное: Вовка выжил!
— Понимая, что теряю сына, я начинал испытывать какую-то совершенно невероятную любовь к детям.
Так скажет Леонид Алексеевич Казанцев автору этих строк через семь лет после тех страшных переживаний. Мы будем сидеть в зале и наблюдать, как в числе своих сверстников Вова Казанцев побежит спринт и покажет при этом хорошее время для закрытых помещении…
* * *
«Здравствуйте, Леонид Алексеевич!
Большое спасибо за письмо, я его так ждала; хотелось узнать, как выступили ребята на областных. Теперь знаю, и очень за них рада. Молодцы! Я не смогла приехать, так как простыла после Нового года и болела целую неделю. Сессия у меня закончилась 20 января, а каникулы продлятся до седьмого февраля. Очень хочу приехать в Коряжму и поговорить с Вами обо всем; многое касается моего будущего…
У нас тут проходят соревнования: кубок «Известий», первенство города и другие. Первенство Ленинграда выиграла девчонка с результатом 7,6, так что Оля Верховская могла бы стать чемпионкой города на Неве…»
Казанцев вслух дочитал письмо, отложил его в сторону, тут же позвонил на междугородную и заказал Ленинград на девятнадцать часов.
— Нет, не кто подойдет, — сказал он в трубку. — Любу Хабарову. Это общежитие, ее позовут. — Он озабоченно вздохнул и несколько минут сидел молча, глядя на стол.
— Ваша первая ласточка? — спросил я.
— Да. Первая из моих воспитанниц оканчивает институт Лесгафта, — произнес он с гордостью. — Первая ласточка, как вы понимаете, всегда самая желанная.
Передо мной на столике лежал большой целлофановый кулек с конфетами, рядом поздравительная открытка. Профессиональное любопытство взяло верх, я прочитал:
«Олечка! Поздравляем тебя с семнадцатилетием! Желаем отличного здоровья, успешного окончания школы и свершения в этом году всех твоих спортивных задумок. Будь счастлива, Оля.
Леонид Алексеевич и ребята ДЮСШ».
— Завтра у Оли Верховской день рождения. Будем поздравлять. — Он, взглянув на часы, заторопился. — Простите, не привык опаздывать. Ребята уже в сборе…
Мы вышли в вестибюль. Два десятка воспитанников старшей группы в тренировочных костюмах уже расположились полукругом у журнального столика, на котором высилась горка школьных дневников. Казанцев поздоровался с ребятами, сел к столику и взял верхний дневник.
— Так… Начнем обзор наших достижений за минувшую неделю.
Проверка дневников продолжалась минут пятнадцать. Некоторые Казанцев откладывал в сторону, не открывая: был убежден, что там все нормально.
Началась разминка. Леонид Алексеевич побежал во главе своих воспитанников; он на ходу отдавал команды, делал замечания, подбадривал, шутил.
— Продолжать бег, — приказал тренер, а сам подошел ко мне, несколько минут смотрел на своих ребят со стороны и влюбленно проговорил: — Какие прекрасные дети! Жаль только, что многие из них через полгода уйдут…
— Придут другие, — сказал я.
В тот вечер мы засиделись в кабинете Казанцева. Он ждал звонка, несколько раз напоминал междугородной. Наконец дали Ленинград, но Любы Хабаровой не оказалось в общежитии. Леонид Алексеевич заметно расстроился и перенес разговор на следующий день.
Когда мы вышли в вестибюль, я был удивлен тем, что, несмотря на поздний час, ребята были в полном сборе.
— Почему они не уходят? — спросил я у Казанцева.
— Без меня не уйдут, — ответил он. — Будут ждать хоть до утра.
Мы шумной ватагой по улице Комбинатовской направились в центр поселка. Мороз давил под сорок, но ребята, казалось, не замечали стужи: шутили, толкали друг друга в снег, оживленно беседовали с тренером. Стройная фигура Казанцева возвышалась над ребячьей толпой, как корабельная сосна над подростом и, казалось мне, готова была в любую секунду прикрыть этот подрост, защитить от любых непогод.
Постепенно компания редела.
— До свидания, Леонид Алексеевич, — говорил кто-нибудь из ребят, сворачивая к своему дому.
— До встречи, — отвечал Казанцев. — Передай родителям, что я хотел бы с ними повидаться.
— До свидания, Леонид Алексеевич.
— Спокойной ночи, Лариса. Советую побыстрее наладить отношения с товарищем Менделеевым.
— До свидания, Леонид Алексеевич.
— Всего доброго, ребята. Завтра к четырем приходите красить колесо…
— До свидания, Леонид Алексеевич. Если будете говорить с Любой Хабаровой, передайте от нас привет и скажите, что мы ее очень ждем.
— Передам непременно. Она вами довольна. Спокойной ночи…
За перекрестком улиц Ленина и Пушкина мы остались втроем: Казанцев, я и Оля Верховская. Тренер и ученица живут рядом, в соседних домах.
— До свидания, Леонид Алексеевич, — произнесла Оля, перебрасывая из руки в руку свою спортивную сумку.
— Поздравляю тебя, Олечка, с днем рождения. Персонально. Скажи родителям, что наша школа награждает тебя путевкой в Ленинград… на соревнования. Очевидно, полетим в конце недели…
— До свидания, Леонид Алексеевич, — протянул руку я.
— Нет уж, — возразил Казанцев. — Раз пришли к дому, то зайдем в дом. Ничего крепкого не обещаю. Сам в рот не беру и другим не советую. А ужином Римма Петровна нас наверняка угостит. Крепкого чайку попьем. С лимоном. И спокойно побеседуем о прошлом, настоящем и будущем советского спорта вообще, а коряжемского в частности…