Братик пришел из тюрьмы и взялся за ум.

- Мама, - говорит. - Я взялся за ум. Дай пять тысяч рублей.

Мать перекрестилась и выдала деньги, с терпкой надеждой глядя братику в глаза.

Братика звали Колек, а друг его был Дубчик.

Дубчику от папаши достался гараж. Дождавшись моего братика из тюрьмы, Дубчик предложил ему завязать с прошлым, устроить в гараже автомастерскую, тем и питаться.

Братик, в отличие от меня, умел делать руками все. Правда, последние семь лет он использовал руки для того, чтобы взламывать двери и готовить наркоту. Но предложение Дубчика ему понравилось, и парни стали думать, с чего начать. Решили купить убитое авто и сделать из него достойный тихоход.

Авто обнаружилось в нашей недалекой деревне - всеми боками пострадавшая белая «копейка», в грязных внутренностях которой отсутствовала половина тяжелых железных деталей. При этом «копейка» еще умела передвигаться, но уже не умела тормозить. Педаль тормоза болталась, как сандалия на ноге алкоголика.

Рычаг скоростей работал, но был удивительным способом обломан прямо посередине, и отныне представлял собой острый штырь.

Братик рассмотрел машину, открыл капот, присвистнул и спросил у хозяина, сколько тот хочет за свою красавицу.

- Десять, - сдавленно сказал хозяин, молодой парень с редкими волосами и частыми родинками на припухшем белом лице.

- Подумай еще несколько секунд и скажи что-нибудь другое, - попросил брат.

- Девять, - сказал хозяин.

- Не, мы так долго будем разговаривать. Короче, пять, и завтра деньги.

Хозяин кивнул припухшим белым лицом и спросил шепотом, даже не раскрыв, а как бы надув глаза:

- На дело машину берете? Кинете ее, поди, сразу.

Вид у небритого братика располагал к такому ходу мыслей. Братик засмеялся, подмигнул пухлому хозяину и пошлепал.

Дома сразу отправился к мамке за деньгами. У Дубчика тоже мамка была, но денег у нее не водилось никогда.

Мамка отдала деньги и долго вздыхала потом на кухне.

- Поехали в деревню за машиной? - позвал братик меня. - Проветримся.

Пока братик сидел свои шесть лет, которые ему скостили ровно вполовину за хорошее поведение и мамкины дары, Дубчик прикупил себе крохотную машинку иностранного производства. Ездила она резво, к тому же была полноприводной. Мы уселись в нее и закурили все трое сразу. Машина набрала скорость, и салон выветрило.

У Дубчика было приподнятое настроение, с пацанским изяществом он переключал рычаг скоростей и цепко вертел «баранку».

На улице стоял вялый, словно похмельный, еле теплый август. Девушки спешили погреться на солнышке последней в этом году наготой.

Дубчик очень любил женщин, мы это знали.

- Пасите, какая тварь! - кричал он восхищенно и нежно, крутя головой. - Гляньте, как она идет! - оставив без внимания дорогу, Дубчик повернул голову, насколько позволяли шейные позвонки.

- Дуб, смотри вперед, достал уже! - ругался братик.

- Ладно, не ссы, - весело отругивался Дубчик и спустя секунду вновь счастливо вопил: - Колек, я тормозну! Ты смотри, они готовы уже. Я тебе клянусь, они дадут прямо в машине, только в парк заедем!

Дубчик уже мигал поворотником, намереваясь припарковаться на автобусной остановке, где сияли глупыми глазами две разукрашенные школьницы.

- Дуб, ты сдурел, что ли? - злобился братик, хотя я-то знал, что внутренне он очень потешается.

Дубчик переключал поворотник, мы снова выворачивали на свою полосу, девочки печально смотрели нам вслед.

- На хер тебе нужны эти ссыкухи? - продолжал хрипло шуметь братик. - Мы тачку будем покупать, Дуб, или что?

- Все, еду, еду, хорош орать, - отругивался Дубчик, все еще косясь в зеркало заднего вида, по этой причине едва не въехав в зад иномарки, резко ставшей на мигающем желтом. Дубчик быстро сообразил, что делать, вылетел на встречную полосу, обогнул, жутко матерясь, иномарку, и полетел дальше.

- На мигающий встал, даун! - орал Дубчик. - Он что, светофора никогда не видел?

Происшествие его немного отвлекло, и минуту он сосредоточенно курил. Братик включил радио и быстро нашел «Владимирский централ» или что-то подобное.

До деревни было километров тридцать по трассе. В отсутствие девушек Дубчик разглядывал машины, одновременно беззлобно ругая всех, кто попадался нам на пути.

- Куда тащишься, дымоход! - материл он фуру. - Пасите, как едет! Тридцать кэмэ, не больше! Это куда он так доберется? Путевку на полгода ему выписывают, прикинь, Колек? Как вокруг света. «Я в Рязань еду, прощай, жена, свидимся нескоро», - изобразил Дубчик водителя фуры. - А ты куда пылишь, телега? - здесь он выруливал за двойную сплошную и оставлял позади машину российского производства, не забыв иронично взглянуть на водителя.

Впрочем, тех, кто обгонял его, Дубчик не материл, а печально смотрел вслед - это были очень дорогие машины.

- Пасите, плечевые! - зачарованно сказал Дубчик - на обочине, будто равнодушные ко всему, стояли две девушки, юбочки в полторы октавы, если мерить пальцами на пианино.

- Ага, давай, спустим пять штук, - сказал братик.

- Я бы спустил, - грустно и, кажется, не о том ответил Дубчик. Он сбросил скорость и метров пятьдесят двигался медленно, склонив потяжелевшую голову, глядя на плечевых восхищенными глазами, разве что не облизываясь. - Колек, может покалякаем с ними? - попросил он голосом, лишенным всякой надежды.

- В другой раз, Дубчик, - отозвался братик. - Дави уже на педаль, так и будешь на нейтралке до самой деревни катиться?

Раздосадованный Дубчик двинул рычагом, дал по газам, и вскоре разогнался под сто пятьдесят.

Мы пролетели поворот на проселочную, сдали задом по обочине и покатили по колдобинам в деревню.

- Ага, мы почти уже дома… Сюда, Дубчик, налево, - показывал братик.

Дубчик озадаченно разглядывал окрестности. Деревня кривилась заборами, цвела лопухами, размахивала вывешенным на веревки бельем.

- А что, тут телок нет совсем? - спросил Дубчик.

- Порезали всех, - ответил братик. - В смысле? - На зиму коров оставляют, телок режут по осени, продают.

- Да пошел ты.

- Тормози, приехали. Вон стоит наша красотка. Запомни, Дубчик, эту минуту. Так начинался большой бизнес, сделавший нас самыми богатыми людьми в городе.

Белолобый, в обильных родинках продавец для такого важного случая принарядился и вышел из дома в пиджаке, который, видимо, надевал последний раз на выпускном. На ногах, впрочем, были калоши.

Братик воззрился на продавца иронично и глазами перебегал с одной родинки на другую, словно пересчитывая их. Казалось, что от волнения у продавца появилось на лице несколько новых родинок.

- Эко тебя… вызвездило, - сказал братик.

- А? - сказал продавец.

- Считай, - сказал братик, и передал деньги.

Дубчик в это время мечтательно обходил «копейку», и было видно, что с каждым кругом она нравится ему все больше.

Поглаживая ее ладонью по капоту и постукивая носком ботинка по колесам, Дубчик улыбался.

Продавец все время путался в пересчете денег и переступал с ноги на ногу, торопливо мусоля купюры. Потом убрал их в карман.

- Чего ты убрал? - спросил братик. - Все правильно?

- Все правильно, - быстро ответил продавец, и добавил: - Дома пересчитаю.

Он смотрел куда-то поверх братика и делал странные движения лицом, от чего казалось, что родинки на его лбу и щеках перебегают с места на место.

Братик обернулся. Ко двору шло несколько парней, числом пять, нарочито неспешных и старательно настраивающих себя на суровый лад.

Дубчик по-прежнему улыбался и выглядел так, словно рад был грядущему знакомству, хотя мне казалось, что для веселья нет ни одной причины.

Подходящие начали подавать голоса еще издалека. Всевозможными междометиями они приветствовали продавца «копейки», но тот не отзывался.

- Ключи дай, - сказал братик спокойно. Он всегда быстро соображал.

- А? - спросил белолобый. - Ключи. От машины. Дай, - и протянул ладонь.

В нее легли нагретые обильно вспотевшей рукой белолобого ключи.

Братик, по всей видимости, осознавал, что мы сейчас можем легко свалить, оставив белолобого разбираться с деревенской братвой, но так вот сразу, после покупки, бросать продавца ему, видимо, не желалось. Не по-людски это.

И мы дождались, когда гости подошли и встали полукругом, руки в карманах телогреек, телогрейки надеты либо на голое тело, либо на грязную майку. Август был, я же говорю.

Дубчик вытащил из кармана коробок спичек и подошел к нам, оставив «копейку». Я знаю, зачем он вытаскивает коробок, я уже видел этот номер. Он сейчас будет им тихонько трясти и поглаживать его в своих заскорузлых пальцах, а потом, в какой-то момент, легким, не пугающим движением подбросит вверх. Пока стоящий напротив него будет сопровождать глазами полет коробка, ему в челюсть влетит маленький, но очень твердый кулак Дубчика.

Дубчик мог бы еще после этого фокуса поймать коробок, но он не любит дешевых эффектов.

- Ну что, Лобан, созрел? - спросили пришедшие нашего продавца, с напряженным интересом оглядевая нас и машину Дубчика.

Братик убрал ключи в карман. Дубчик достал спичку и стал ее жевать.

- Оглох, что ли, Лобан? - спросили белолобого, и тот раскрыл безвольный рот, не в силах издать и звука.

- А что за проблема, парни? - спросил братик миролюбиво.

- Это же не твоя проблема, - ответил ему один из пришедших, но согласия в их рядах не было, и одновременно в разговор вступил второй. - Ты деньги привез за тачку? Отдашь их нам. Лобан нам должен.

- Всем, что ли, поровну раздать? - спросил братик наивно.

- Нет, только мне, - ответил один из пятерых.

- Много тебе он должен?

- С-с… Семь штук, - помявшись, уточнили братику. Отвечавший был рыж, кривоног и, по-видимому, глуп.

Дубчик тихонько тряс коробком и все пытался заглянуть братику в лицо, чтобы понять: пора или еще не пора. Братик приметил беспокойство товарища и неприметно кивнул: стой пока, не дергайся.

- Давайте, парни, все по справедляку разрешим, - сказал братик пришедшему забрать должок.

- Я за Лобана говорю, ты - за себя. Годится?

- Лобан сам умеет разговаривать, - не согласился кто-то.

- Но деньги-то пока у меня, - соврал братик. - И сейчас я имею дело с Лобаном. Значит, я могу выслушать, что вы ему предъявите, и решить, отдать вам деньги или нет. Ты ведь не против, Лобан, если я выслушаю парней?

Белолобый кивнул так сильно, что родинки на его лице едва не осыпались в траву.

- Рисуйте ситуацию, парни, мы слушаем внимательно, - заключил братик.

- Он мою козу задавил, - сразу выпалил рыжий в ответ.

- Реально, - ответил братик, голос его чуть дрогнул от близкой улыбки, но в последний момент он улыбку припрятал. - У тебя коза есть?

- У бабки, - собеседник братика отвечал быстро, и эта поспешность сразу выдавала его слабость.

- Погибла коза? - спросил братик. - Нет, нога сломалась.

- Понял, - сказал братик.

Я с трудом сдерживал смех.

- И нога козы стоит семь штук? - спросил братик.

- Семь штук, - повторил за ним рыжий все так же поспешно.

Братик кивнул и помолчал.

- А теперь ты мне обоснуй, - попросил он. - Отчего это стоит семь штук?

- В смысле? - тряхнул грязным рыжим вихром его собеседник. - Почему твоя предъява тянет на семь штук? Кто так решил? Ты так решил?

- Я… - уже медленнее отвечали братику.

- А почему семь? Почему не пять? Почему не девять? А? Почему не шесть тысяч триста сорок один рубль двадцать копеек?

Братик умел искренне раздражаться от человеческой глупости и смотреть при этом бешеными глазами.

- Ты не знаешь, что любую предъяву надо обосновать? - спрашивал он. - Тебе никто этого не говорил? А? Или ты не знаешь, что бывает за необоснованные предъявы?

- Почему я должен обосновать? - ответили братику, и тут братик, наконец, засмеялся.

- Мне нечего тебе сказать больше, - произнес он с дистиллированным пацанским презрением.

В рядах наших гостей произошло странное движение, будто каждый из них искал себе опору в соседе, а сосед тем временем сам чувствовал некую шаткость. Разговаривать им, видимо, расхотелось; время для начала драки показалось потерянным; и уходить молча было совсем западло.

- Лобан, мы потом к тебе зайдем, - как мог спас кто-то из них отступление. И они ушли.

Братик сразу забыл о них, лишь спросил спустя минуту:

- А ты зачем козу задавил, Лобан? - Так у меня тормоза не работают… - белолобый хотел было сопроводить рассказ подробностями, но братик его уже не слушал.

- Понял, Дубчик? - обратился он к товарищу. - Поедем медленно, тридцать кэмэ в час. А лучше - двадцать.

- Базара нет, - ответил Дубчик, прилаживая тросс.

Братик уселся в копейку, я прыгнул к нему, на переднее сиденье, и мы тронулись.

Белолобый провожал нас, стоя у порога, нежный и благодарный. Мы посигналили ему напоследок. Он, кажется, хотел взмахнуть нам рукой, но рука сжимала в кармане деньги, и поэтому белолобый лишь дрогнул плечом.

Дорога к трассе шла вверх, и Дубчик бодро тянул нас по августовской пыли. Тросс был натянут, как жила; с дороги шумно, но медленно разбегались гуси и тихо, но поспешно - куры.

Вырулив на трассу, Дубчик сразу вдарил по газам, и «копейка» загрохотала, рискуя осыпаться. Братик стукнул раздраженным кулаком по сигналу, чтобы дать товарищу понять его неправоту, но еще семь минут назад подававшая голос машина на этот раз смолчала. Сигнал больше не работал.

- Дуб! - заорал братик, мигая фарами «копейки», но его, естественно, никто не слышал и не видел.

Братик попытался левой рукой приоткрыть окно, но ручка крутилась вхолостую: стекло не опускалось.

Тем временем я, в ужасе глядя на провисающий трос и несущуюся перед нами машину, которую мы ежесекундно рисковали настигнуть, набирал номер Дубчика на мобиле. Пальцы прыгали и не попадали в цифры. Спустя минуту все-таки дозвонился. Братик выхватил у меня телефон и стремительно сообщил Дубчику ряд назревших возражений.

На взгорке Дубчик сбавил скорость, и мы поехали тише и медленнее. Братик все еще ругался, но тоже тише, тоже медленнее.

Мы закурили, братик еще раз попытался опустить стекло, ничего не вышло, полез в пепельницу, но она выпала целиком, осыпав рычаг переключения скоростей пеплом и скрюченными бычками сигарет без фильтра.

Дубчик тем временем увидел некую, ясную лишь ему одному цель и чуть поддал газку и парку.

- Вот чудило, - сказал братик, и я снова начал набирать Дубчика. Уже справившись с набором и слушая медленные, нежные гудки, я увидел, куда так стремился наш товарищ - на дороге стояли плечевые, все те же самые. Одна - повернувшись к нам спиной. Вторая, напротив, лицом. Отставив ножку, она с любопытством всматривалась в летящую к ней машину, за лобовухой которой расплывался в безмерно ласковой улыбке Дубчик.

- Дубчик, ты чего? - успел выдохнуть братик, когда его товарищ резко дал по тормозам возле плечевых.

Со смачным железным чмоком мы влепились в зад вставшей машины.

- Суки! - услышал я, выскакивая из «копейки», голос Дубчика. - Суки драные! Проститутки!

Дубчик уже вылетел на улицу и дикими глазами озирал результаты своей остановки. - Какого ляда вы тут стоите, прошмандовки? - верещал он, и руки его суетно искали предмет, которым можно было бы жестоко и с оттягом наказать двух беспутных девок, совративших его с прямого асфальтового пути.

Не найдя ни ремня, ни крепкого дрына, раскинув злые ладони в стороны, Дубчик кинулся к девкам, но те оказались понятливы и быстры. Пробежав за ними метров десять, Дубчик махнул рукой и вернулся к машинам.

Братик дал задний ход, снова вышел из «копейки», и минуту мы стояли опечаленные, перекуривая, глядя на результаты первой части поездки.

Отдышавшись, отругавшись и отплевавшись, мы снова загрузились в машины. - Лучше бы мы бабки отдали этим коблам и уехали без тачки, - сказал Дубчик. - Дешевле бы обошлось.

Он, впрочем, говорил это без злобы и почти уже улыбаясь.

Плечевых метрах в ста от нас подсадили в кабину фуры, и когда она, набирая скорость, дымила мимо, Дубчик, высунувшись наглой башкой в окно, успел пожелать шалавам, чтоб их сделали вот так и вот эдак, и еще через эдак поперек, а после залили в местах потребления соляркой и тасолом.

Водитель фуры тормознул, показалась чумазая рожа и спросила, о чем шум.

- Езжай давай, - сказал ему Дубчик и сам тронулся. И мы за ним, куда деваться.

Дорога была пуста, только изредка кто-то пролетал по встречке.

До города оставалось недалеко, но теперь мы береглись и еле двигались. Если что - братик тормозил, переключая скорость, да и трос позволял маневрировать, когда мы принимали то влево от побитого зада машины Дубчика, то, значит, вправо.

Завидев в белой дымке родной город, Дубчик, верно, опять забылся - да и прискучило ему катить медленно: подобной езды он не позволял себе ранее никогда. Колеса завертелись, пейзаж заторопился мимо, «копейка» загрохотала костями, пепельница задребезжала. - Давай звони ему, - сказал братик, иногда рефлекторно выдавливая педаль тормоза, никак не отзывавшуюся на давление.

На очередном вираже раскрылся черный зев бардачка, оттуда посыпались обильные гаечные ключи, изолента, наждачная бумага, и с перепуга я выронил телефон.

Нехорошо ругаясь, мы подъезжали к перекрестку: братик, вцепившийся в руль, и я, судорожно ковырявшийся в барахле на половичке в поисках телефона, когда нас обогнала новая «девятка» и неожиданно встала впереди, пропуская грузовик, мчавший по главной нам наперерез. Дубчик, взвизгнув тормозами, резко вырулил вправо, ну и братик тоже, избегая повторного удара в тыл товарищу, принял еще правее, на обочину, плавно переходящую в овраг.

- Ду-у-убчик! - успел весело крикнуть братик в ту секунду, когда машины наши поравнялись. Дубчик смотрел на нас, улыбаясь, а мы смотрели на Дубчика восхищенно.

Свободный трос кончился, наша «копейка» рванула машину Дубчика на себя, и дальше мы ничего не видели, сделав по дороге в овраг два, с хряком, рыком и взвизгом, переворота.

Перед глазами мелькнули кусты, небо, кусты, небо, трава, много зеленого, желтого, розового цвета.

С жутким дребезгом «копейка» взгромоздилась на крышу, и секундой позже, в двух метрах от нас на обочину пала иномарка Дубчика.

Вниз головами какое-то время мы висели с братиком молча, словно в задумчивости, разглядывая узоры треснувшего стекла. Движок работал, колеса крутились.

- Движок работает, - сказал брат со спокойным удивлением и повернул ключ зажигания. Машина заглохла.

- Ты цел? - спросил он.

Лицо мое было в пепле, но я был цел.

Мы отцепили ремни и, пиная двери, стали выбираться. Двери раскрылись, и мы выползли на августовскую травку.

Встали, потрогали руки и ноги.

- У тебя кровь, - сказал я, указывая братику на лицо.

- Гаечный ключ зубами поймал, - отмахнулся он, сплевывая, и позвал:

- Дубчик!

- Подержите тачку! - раздался голос Дубчика из машины.

Мы схватились кто за что - за колеса, за подвеску, за бампер. Со второй попытки Дубчик открыл дверь и вот уже спрыгнул к нам, легкий и целый.

Прибежал водитель «девятки»:

- Вы живые, мужики?

Мы все еще держали машину Дубчика, словно она могла взмахнуть крыльями и улететь. Впрочем, почти так оно и было.

- Гляньте, пацаны, - сказал Дубчик.

Мы глянули: машина его стояла на самом краю другого обрыва, и если бы Дубчик осыпался туда, он бы уже не вылез на белый свет.

- Дай сигаретку, - попросил братик сипло.

- В машине остались, - сказал Дубчик привычно, будто мельком, как отвечал, быть может, тысячу раз до этого, и тут мы захохотали.

- В ма…ши…не!… - хохотал и кашлял братик.

- В ма-ши-не! В машине, Дубчик? Так возьми…

Дубчик сам присел от смеха и стучал кулаком по земле.

Мужик из «девятки» отдал нам пачку сигарет и, сказав напоследок «Веселые вы пацаны!», ушел к своей машине, карабкаясь по склону.

Мы тоже пошли за ним, посмотреть и разобраться, как мы тут кувыркались, но ничего толком не было понятно. На улице уже вечерело, темнота подступала настырно и незаметно.

Что твои плечевые, мы постояли на трассе и приняли решение оставить «копейку» тут, а машину Дубчика извлечь, для чего необходимо тормознуть какой-нибудь грузовичок с приветливым и отзывчивым на людскую беду водилой.

В меру мощная машина вскоре пришла.

- Чего, сынки? - спросил мужик, выйдя к нам на свежий воздух из своего грузовичка, груженого кирпичом, и мы сразу поняли - этот поможет.

- Вон, отец, кувыркнулись.

Мы, не сговариваясь, сразу стали называть его отцом. Мужик к этому располагал. К тому же все мы давно были безотцовщиной.

Отец спустился вниз, в овраг, не уставая жалеть нас и подбадривать.

- Ах вы, дуралеи, - говорил он. - Как же вас теперь доставать отседова…

Мы еще не успели дойти до поскрипывающей на краю машины Дубчика, как за нашими спинами на дороге раздался грохот такой силы, словно с неба об асфальт пластом упал старый, очень железный самолет. Мы, трое молодых, сразу дали слабину в коленках и присели, как зашуганные. Спаситель наш, не дрогнув, оглядел нас, застывших на корточках, и медленно повернул взор к трассе.

В его грузовик правой стороной въехала «Газель». Водителя «Газели» не было видно. Но то, что представляла собой правая сторона его машины, не оставляло надежды увидеть его при жизни. Кирпич, который был в кузове грузовичка, от дикого удара осыпался на «Газель», частично украсив крышу, частично заполнив салон.

Мы бросились к дороге… обежали «Газель»… водитель сидел на асфальте с голыми ногами. Белые пальцы шевелились, словно опознавая друг друга заново.

Подняв водилу, наперебой расспрашивая, как он себя чувствует, не получая ответа, мы все-таки разглядели, что у него нет ни единой царапины; разве что при встрече с грузовиком он вылетел из тапочек и на улицу вышел уже голоногим.

- Как же ты мой грузовик не заметил, милок? Заснул, что ли? Ой ты, дурило…

Раскрыв дверь «Газели», мы увидели, что кузов грузовика теперь располагается непосредственно в салоне, рядом с сиденьем водителя.

- Если б у тебя был пассажир, он принял бы бочину грузовика на грудь, - сказал Дубчик водителю, который еще ничего не соображал и только переступал по асфальту, как большая птица.

- И сидел бы сейчас этот пассажир в самом непотребном виде, с кладкой белого кирпича вместо головы, - заключил братик.

Тут, свистя тормозами, едва не передавив всех нас, подлетела еще одна «Газель», и оттуда почти выпал человек с юга, у него было жалобное лицо и непомерный, стремительный живот, который он без усилия переносил с место на место, обегая нас.

- Ты жив? - спросил он водителя, но тот еще не вспомнил, как говорить.

Мне показалось, что, задавая свой вопрос, человек с юга имел в виду совсем другое, что можно сформулировать, например, так: «Зачем же ты жив до сих пор, падла?!»

- Что это? - спросил он нас шепотом, жестом раскинутых рук показывая на дорогу, машины, кирпич. Но ему снова никто не ответил.

- Я купил эти машины, - указал он на свои «Газели» большим, согнутым пальцем.

- Я гнал их домой, - сказал он и опустил руки. Живот его дрожал, как при плаче.

- Ничего, - сказал тот, кого мы называл «отцом».

- Ничего, - сказал отец. - Все живы, милки. Радуйтесь, милки.

- А мы радуемся, отец, - сказал братик просто и прикурил сигаретку.

Человек с юга посмотрел на нас, сделал неясное нам движение энергичными щеками, сходил к машине и вернулся с красивыми ботинками. Присел и поставил их у ног своего водителя.

Тот обулся и сказал наконец первое хриплое, теплое слово: - Спаси… бо…