Владислав Шурыгин ПЯТНА НА СОЛНЦЕ

Владислав Шурыгин ПЯТНА НА СОЛНЦЕ

О провале "Утомлённых солнцем-2" писалось и говорилось уже очень много, и тратить время ещё на одну рецензию просто нет смысла. Но и пройти мимо некоторых ассоциаций, навеянных этим фильмом, тоже трудно.

     Для меня провал фильма в российском прокате связан не только с идеологией фильма, которую не принял зритель, не только с откровенно слабым сценарием, который фактически размазал киноповествование, как манную кашу по столу, но прежде всего — с не оставлявшим меня всё время просмотра фильма ощущением вторичности, "киноцитирования". Того, что я смотрю фильм о каком-то другом фильме, который когда-то уже видел.

     И я вспомнил!

     В 1990 году по экранам очень быстро и почти незаметно прошёл фильм Александра Итыгилова "Это мы, Господи!", снятый по повести писателя-фронтовика Константина Воробьёва "Убиты под Москвой". Я вспомнил, что этот фильм есть в моей видеотеке и, не пожалев вечера, пересмотрел его. После просмотра вопросов осталось больше, чем ответов. Оказалось, что многие сцены "Утомлённых солнцем-2" почти необъяснимо повторяют сцены фильма "Это мы, Господи!"

     В книге и фильме 1990 года в центре повествования оказывается судьба роты кремлёвских курсантов, прибывших на фронт в грозные дни октября 1941 года. История их последнего боя и гибели. Эта же сцена является одним из ключевых эпизодов в "Утомлённых солнцем-2". Отличие только в том, что прибывшую на фронт роту в "Утомлённых солнцем-2" встречают "штрафники", а в "Это мы, Господи!" — "старлей" специального заградотряда НКВД. А дальше идут практически одни "клоны".

     И в "УС-2", и в "Это мы, Господи!" командир курсантов докладывает о том, что на передовую с ним прибыла рота настоящей элиты — рост от метр восемьдесят три.

     И в "УС-2", и в "Это мы, Господи!" крупным планом показывается оторванная рука с часами. Правда, у Михалкова это целая россыпь оторванных конечностей, на каждой из которых тикают часы.

     И в "УС-2", и в "Это мы, Господи!" рота оказывается в окружении с немецкими танками в тылу.

     И в "УС-2", и в "Это мы, Господи!" рота идёт в последний бой, в котором все погибнут.

     И в "УС-2", и в "Это мы, Господи!" крупным планом показывается солдат с оторванными ногами, полузасыпанный землёй.

     Правда, у Итыгилова, который всё же следует первоисточнику — повести Константина Воробьёва, курсанты, оказавшись в окружении, не гибнут, как у Михалкова, в первом же бою, а пытаются прорваться к своим, и по пути ночью громят целый гитлеровский батальон, беспечно расположившийся в деревне.

     Безусловно, Никита Сергеевич вполне имел право воспользоваться тем же литературным источником, что и Александр Итыгилов, тем паче, что Константин Воробьёв — блестящий военный писатель, который прошёл войну от начала до конца, был в немецком плену, дважды бежал, партизанил в литовских лесах... Но хороший тон всё же требует указания в титрах источников, которыми ты пользуешься. К сожалению, среди авторов сценария фамилии Воробьёва нет, как нет и упоминания о том, что его повесть положена в основу сюжета.

     Впрочем, "вторичность" михалковского фильма вовсе не ограничивается одним этим сюжетом.

     Ощущение "дежа вю" не покидает мало-мальски искушенного зрителя на протяжении всего фильма. Всё это уже где-то было. Никаких художественных, даже чисто "киношных" открытий. И тонущее знамя, снятое из-под воды, отзывается аналогичным кадром в голливудском "Пёрл-Харборе", и сцена с плавающей миной, на которой спасается героиня, тоже уже была.

     Можно ещё долго перечислять киноцитаты и странные совпадения с другими лентами про войну, но суть всё же — в ином.

     Почему столь крупный (без всякой натяжки) режиссёр не стал тратить время на поиск своего взгляда на войну, а пошёл по лёгкому пути "киноцитирования"? Неужели у Никиты Сергеевича начал проявляться недостаток воображения? Или это какой-то творческий кризис, возникший на почве понятных личных переживаний? А может быть, всё дело в уровне сегодняшних сценаристов и режиссёров, которые просто не понимают прошедшую войну, не видят её, не чувствуют, а потому предпочитают просто использовать в своей работе самые "задевающие", по их мнению, сцены и планы?

     В любом случае видимая "вторичность" столь масштабного и претенциозного кинопроекта сыграла вовсе не в его пользу. В результате получилась несъедобная эклектика. В которой того самого Михалкова — самобытного, яркого, спорного, иногда раздражающего, но в любом случае ОРИГИНАЛЬНОГО режиссёра — зритель так и не увидел.

1