Над всем Союзом безоблачное небо

Над всем Союзом безоблачное небо

Максим Соколов

Максим Соколов

Четверть века назад, с 28 июня по 1 июля 1988 г., в Кремле заседала XIX (она же, как выяснилось, и последняя) всесоюзная конференция КПСС. В историографии перестройки, да и в памяти народной (хотя 25 лет — срок все же не запредельный, многие ныне живущие были во вполне сознательном возрасте) она не слишком отложилась. Случившийся год спустя I съезд народных депутатов СССР затмил ее совершенно, хотя если брать не эффектные мизансцены и общую драматическую интригу — тут, конечно, с I съездом вряд ли что может сравниться, — а общий смысл мероприятия, то ведь весь проект съезда был подробно предначертан и расписан именно на XIX партконференции. Если уж пользоваться излюбленным выражением М. С. Горбачева «процесс пошел», то открыто и по плану пошел он именно 1 июля 1988 г., когда конференция приняла резолюцию «О некоторых неотложных мерах по практическому осуществлению реформы политической системы страны», в которой были подробно расписаны детали плана по учреждению в СССР парламентаризма. Процесс, ранее описывавшийся в форме доноса в компетентные инстанции: «В кругу таких же умствователей и афеистов, упившись, вел крамольные речи: надобно-де в России созвать Генеральные Штаты», — теперь был явлен миру не между лафитом и клико, а с высшей партийной трибуны.

Но здесь сработал эффект перекрытия. Событие, вполне сенсационное по меркам середины 1988 г., в глазах не то что потомков, но даже и современников быстро оказалось перекрыто непрекращающимся потоком новых, все более бурных событий — и все это в кратчайшие, сжатые сроки. Когда жизнь делается столь интересной и разнообразной, люди оказываются не в состоянии помнить вчерашние сенсации. О сенсациях третьего дня и говорить нечего. Все случилось, как ровно за двести лет до этого. Людовик XVI объявил в декабре 1787 года, что созовет Генеральные Штаты через пять лет (т. е. в 1792 г.), затем произошло ускорение. В январе 1789 г. королевский регламент предписывал созвать Генеральные Штаты уже в апреле этого года, указывая на цели неотложных мер по реформе политической системы: «Установление постоянного и неизменного порядка во всех частях управления, касающихся счастья подданных и благосостояния королевства, наискорейшее по возможности врачевание болезней государства и уничтожение всяких злоупотреблений». Генеральные Штаты последний раз созывались в 1614 г., в малолетство Людовика XIII (М. С. Горбачев, излагая свои революционные планы, также ссылался как на прообраз на архаические съезды Советов), с тех пор прошло почти два века, за которые французам убедительно объяснили, что L’Etat — c’est moi. Инновация, содержащаяся в регламентах Людовика XIV, была изрядной — но кто же это сейчас помнит? В памяти людей отложились у кого — Права Человека, у кого — их практическое воплощение в виде сентябрьской резни и гильотины, но ни у кого — проектировки предпарламента, призванного скорейшим образом уврачевать болезни государства. Так уж всегда слагается история: идущий за мною сильнее меня, его и помнят.

Возможно, предпарламентская фаза имеет свойство растворяться в памяти еще и потому, что драматургически она крайне контрастирует с последующими событиями, к тому же являющимися непосредственными следствиями этой самой идиллической фазы. В памяти людской не укладывается столь резкий переход. На I съезде народных депутатов СССР все было, как в учебниках истории: Ю. Н. Афанасьев поганые речи Мирабо говорил, кого-то затопывали, кого-то захлопывали, «посмотрите, как разгулялись, какие силы». Через два с небольшим года в два притопа три прихлопа и сам великий, могучий Советский Союз расползся, как мокрая газета. Тогда как в 1988 г. из ярких речей, годящихся в хрестоматии, только и было, что выступление писателя Ю. В. Бондарева, сравнившего перестройку с самолетом, который взлетел, а экипаж понятия не имеет, как и куда он будет садиться. Бондарев сильно исполнил партию злой феи Карабос из балета «Спящая красавица», где-то на этой линии, но, конечно, далеко не такой силы было выступление акад. Л. И. Абалкина (будущего вице-премьера по реформам в бесталанном кабинете Н. И. Рыжкова), объяснявшего собранию (в основном М. С. Горбачеву), что не получится одновременно и ускоряться, и перестраиваться, — но ни злая фея, ни ученый муж не поколебали общего благодушно-оптимистического настроя собравшихся.

В нынешние времена, отличающиеся глубоким пессимизмом, собрание скорее бы сосредоточилось на донесениях и предсказаниях одно мрачнее другого, и получилась бы конференция блогеров КПСС (впрочем, с мрачными интонациями уже к 1990 г. все было в полном порядке). На XIX же конференции последний раз в истории КПСС (если не последний раз в отечественной истории вообще) царило бодрое «Цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!».

Отчасти это может объясняться тем, что замысел созвать Генеральные Штаты был свежим и сочетал в себе как преимущества захватывающей новизны, так и привлекательную идею единения с общечеловечеством: и у них парламент, и у нас будет парламент, стало быть, дело пойдет. Энтузиазм в те годы, товарищи, был чрезвычайно высок.

Но есть еще одна причина. Сила М. С. Горбачева в тогдашний угар перестройки была в том, что генсек был един с народом в общей убежденности, что надо бежать как можно шибче, чтобы прошлое опять не зацепило и не ухватило назад, как оно это неоднократно делало. Речь М. С. Горбачева на конференции вновь и вновь возвращалась к этому образу побега: «Народ, который принял политику перестройки и не допустит ее отката назад… Если затянем их реализацию, то многое может пойти насмарку… Как углубить и сделать необратимой революционную перестройку…» etc. Это было диковинное соединение западнического антикоммунизма с исконным русским «Шилка и Нерчинск не страшны теперь… Верный товарищ М. С. Горбачев бежать пособил, ожил я, волю почуя».

Вскоре послышались грома раскаты, и выяснилось, что омулевая бочка — недостаточно славный корабль, но это было потом. А предпарламент — это когда над всем (ну почти над всем) Союзом безоблачное небо и все бури еще за чертой горизонта.