ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

Особняк на Бульварном кольце именовался «Дом Виардо». В нем во время русских гастролей селилась знаменитая французская певица Полина Виардо. Здесь будто бы ее впервые увидел Иван Тургенев. Их любовь длилась сорок лет, питая вдохновение великого писателя и служа великолепной «легендой», позволявшей резиденту русской разведки Тургеневу годами жить в Париже. Дом, в стиле позднего ампира, менял обитателей, перестраивался, лишался хозяйственных служб, дважды горел, пока, наконец, архитектурный гений позднейших времен не превратил ветхий, с деревянными перекрытиями и облезшей штукатуркой особняк в изящное, ультрасовременное сооружение. Фронтон с лепным фризом, ионические капители, полукруглые окна — вот и все, что напоминало о старине. Их дополнили стеклянный купол над внутренним двориком, сталь и бетон конструкций, подземная автостоянка и конференц-зал, ресторан и все виды связи, зимний сад и деловые кабинеты. Все это послужило прекрасным поводом, чтобы «Дом Виардо» стал резиденцией экс-президента России Виктора Викторовича Долголетова. Обретя неформальный статус Духовного Лидера, Ромул продолжал влиять на ход российской политики и опекал своего преемника, нынешнего Президента Артура Игнатовича Лампадникова. Духовный статус подчеркивался библиотекой, содержащей религиозные и философские тексты, а также несколькими гостиными, где Духовный Лидер общался с представителями разных конфессий. С православными иерархами встречи протекали в гостиной с чудесными древнерусскими образами, среди которых выделялась чудотворная икона Казанской Божьей Матери. С мусульманами общение проходило в комнате, украшенной голубыми и зелеными изразцами, с затейливой арабеской на стене. Иудеи чувствовали себя комфортно, когда видели в центре удобного и массивного стола девятисвечник, а на книжной полке прекрасно изданную Тору. Взор буддистов ласкал золоченый Будда с сапфиром во лбу, уменьшенная копия гигантской статуи из буддийского храма в Шанхае.

Именно здесь, в «Доме Виардо», проходили пресс-конференции, на которые Ромул регулярно приглашал избранных представителей прессы.

Как всегда в подобных случаях, у входа толпились операторы с телекамерами, журналисты «кремлевского пула». Охрана тщательно проверяла аппаратуру, заглядывала внутрь объективов, исследовала диктофоны и мохнатые, как пекинесы, микрофоны. Попискивала рама детектора, мурлыкал металлоискатель, скользя по спинам и бедрам ироничных, отпускавших шутки визитеров. Журналисты наполняли полукруглый конференц-зал, ставили штативы, выбирая удобные ракурсы, ненароком разведывали у распорядителей, будет ли в заключение фуршет. Виртуоз был устроителем и куратором пресс-конференций, подбирал журналистов, утверждал обращаемые к Ромулу вопросы. Он находился в соседней комнате, недоступный для посторонних глаз, наблюдал действо на широкоформатном мониторе.

На невысоком подиуме появился пресс-секретарь, импозантный, светский, кивая знакомым журналистам. Своими улыбками и поклонами устанавливал между собой и ними дружеские, почти панибратские отношения, в которых сквозила стальная беспощадность дрессировщика, явившегося в цирковой зверинец.

Через минуту появился Ромул. Как и в президентские времена, его встретили аплодисментами — дань уважения и благодарности. Однако в аплодисментах отсутствовал былой, избыточный энтузиазм. Ромул был одет в темный, строгий костюм и розовую рубашку без галстука, со стоячим воротничком, что придавало ему сходство с пастором и лишало былой светскости. Это соответствовало образу Духовного Лидера, в котором черты динамичного политика, резкого полемиста, волевого и бескомпромиссного правителя растворялись в мягких жестах, тихих улыбках, плавных, емких фразах. Работа с опытным актером позволила ему отказаться при ходьбе от сильного взмаха левой руки, в то время как правая оставалась неподвижной, — признак упрямства и своенравия. Он избавился от легкого заикания, когда рвущаяся наружу мысль опережала речь. Научился многозначительно молчать, печально и понимающе смотреть на собеседника, придавать своим словам округлую плавность и продолжительность, позволявшую любое суждение облечь в философскую и поучительную форму.

Он вышел и молниеносно оглядел зал. Виртуоз на его радушном лице уловил мелькнувшее разочарование. Прежде его пресс-конференции собирали толпы журналистов, телекамеры забивали проходы, люди стояли вдоль стен, и все пространство зала непрерывно мерцало от бесчисленных вспышек, которые страстно выхватывали и уносили его желанный образ. Сейчас зал не был заполнен, оставались пустые кресла, и это вполне ожидаемое и объяснимое обстоятельство ранило его. Он не мог примириться с тем, что толпы журналистов рвались теперь к его преемнику Рему, обделяя вниманием прежнего кумира.

Ромул занял место за столиком, тронул стебелек микрофона. Зорко осмотрел зал, одними глазами улыбаясь особенно приятным ему журналистам.

— Господа, — начал пресс-секретарь характерным протокольным голосом, в котором были чопорность и торжественность, ирония и легкая развязность, призывавшая собравшихся чувствовать себя, как дома.— Мы начинаем наше общение, которое, как я полагаю, продлится тридцать-сорок минут, то время, что отделяет нас от фуршета. Вы сможете утолить свое любопытство, услышать исчерпывающие ответы на тревожащие вас вопросы, и полагаю, часть ваших тревог улетучится. Итак, начнем. Пожалуйста, — он протянул руку в зал, давая слово журналисту Первого телевизионного канала, который заранее, в согласии с Виртуозом, приготовил свой вопрос.

— Виктор Викторович. — Привилегированный журналист, сознавая превосходство над многими из присутствующих, своим обращением подчеркнул особые, доверительные и сердечные отношения, сложившиеся между ним и Ромулом за предшествующие годы. — Как вы оцениваете отношения между Русской зарубежной церковью и Московской патриархией после их объединения, к которому вы, Виктор Викторович, имеете самое непосредственное отношение?

Вопрос был согласован с Виртуозом и должен был изначально задать всей пресс-конференции тон духовного общения. Поддержать у журналистского сообщества и у телезрителей, собравшихся у экранов, репутацию Ромула как общенационального Духовного Лидера. Ромул прекрасно играл свою роль. Задумался, будто погружался в глубины народного духа, в богословские сущности и канонические толкования. Поднял голубые проникновенные глаза, бережно и осторожно подыскивая слова:

— Объединение церквей продолжает начавшийся благотворный процесс объединения всего Русского Мира, рассеченного ужасным двадцатым веком. Канонически церковь не была рассечена, ибо невозможно рассечь Христово распятие, рассечь Христову плащаницу, рассечь самого Христа. Однако политические мотивы мешали двум нашим церквям служить литургию в общем храме. Теперь эти препятствия устранены, и я счастлив, что в этом есть и моя скромная роль. Хотя главным действующим лицом здесь является Господь. Христос — Бог плачущих, страждущих, взыскивающих правду, и не таковыми ли являются русские люди, омывшие весь двадцатый век своими слезами и кровью?

Виртуоз был доволен ответом. В нем была глубина, искренность, некоторая недосказанность, объяснимая необъятностью темы. Голос был мягок, но и тверд, как у проповедника, убежденного в истине. Мнение не навязывалось, но звучало, как приглашение его разделить. Было направлено в сердцевину страдающего русского чувства, которое откликалось благодарностью и любовью.

— Прошу вас, — пресс-секретарь указывал в зал, выбирая из множества одного, и тот благодарно и торопливо вставал, — газета «Ведомости»!

Молодой журналист был артистичен, вместо галстука его шею закрывал шелковый шарф, и блокнот он держал так, как художники держат альбом для этюдов:

— Господин Президент, — он произнес эти слова и смутился. Замотал головой и тут же исправил оговорку, — Виктор Викторович… — Ромул мягко улыбнулся, прощая журналисту ошибку, которая означала, что в глазах многих он все еще остается Президентом. Оговорка была срежиссирована Виртуозом и произвела должное впечатление. Журналисты весело шептались, писали в блокноты, отмечая этот маленький, но характерный курьез.— Виктор Викторович, как вы оцениваете слух, согласно которому известный эстрадный певец Борис Моисеев отправится в космос? Не возмутит ли это российскую общественность, которая не допускает проведения на Красной площади гей-парадов и будет шокирована перенесением этих своеобразных манифестаций на космическую орбиту? Насколько верно, что космическая «одиссея» Бориса Моисеева патронируется действующим Президентом?

Виртуоз слегка усмехнулся. Придуманный им вопрос был с двойным дном. Позволял Ромулу выступить ревнителем духовных норм, борцом с растлевающими народ инфернальными силами. И одновременно тонко сочетал с этими инфернальными силами действующего Президента, что было в интересах Ромула.

— У России есть свой Человек Неба. Это Юрий Гагарин. Он олицетворяет русскую силу, благородство, красоту, целомудрие. Недаром его называют — русский Ангел. Борис Моисеев — несомненная звезда. Он своеобразно смотрится на эстраде в окружении изнеженных юношей. Но не будем искушать офицеров наших космических войск. А то ненароком кто-нибудь из этих простых и незамысловатых мужчин запустит противоспутниковое оружие, и мы лишимся нашей голубой звезды. Что касается действующего Президента Артура Игнатовича Лампадникова, то мы совсем недавно обсуждали с ним проблему космического мусора, меры, которые могут уменьшить захламление космоса.

Виртуоз отдал должное тонкой язвительности Ромула. На его лице, выражавшем глубокомыслие, проникновенное сочувствие и тихую, свойственную мудрецам печаль, промелькнула шальная веселость, шаловливое молодечество, которое так нравилось народу во время его выступлений.

— Прошу. Газета «Аль Пайс»! — пресс-секретарь указал на худую изможденную женщину, представлявшую в Москве известную испанскую газету. Такая изможденность характерна для немолодых курящих журналисток, неутомимых в погонях за сенсациями, будь то локальные конфликты, опасные расследования или светские рауты. Испанка откинула седую, упавшую на глаза прядь. Обратила на Ромула носатое, землистого цвета лицо. Спросила, слегка коверкая русские слова:

— Виктор Викторович, нынешний Президент России Артур Игнатович Лампадников на встречах в формате «восьмерки» демонстрирует стиль общения, отличный от вашего. Он гораздо более сдержан, реже улыбается, не называет своих партнеров на «ты». Во время ужина в Рамбуйе он единственный из присутствующих был в галстуке. В парке Елисейского дворца он держался в стороне, словно его не вполне принимают в семью мировых лидеров. Что за этим скрывается? Замкнутость характера или растущая отчужденность России?

«Умная, злая баба», — подумал Виртуоз, рассматривая некрасивое лицо испанки, ее птичий нос и белые вставные зубы. Ромул, лишившись статуса Президента, утратил множество престижных ролей, среди которых участие в «восьмерке» было самым эффектным и желанным. Теперь, оставаясь в стороне от «встреч на высшем уровне», он мучительно ревновал Рема, тайно ему завидовал.

— Мне нравится, как Артур Игнатович держался на встрече в Париже. То, что вам могло показаться отчужденностью, есть просто черта характера. Мы с ним очень близкие люди, но и в дружбе он никогда не допускает фамильярности. Что касается галстука, он показал мне его перед своей поездкой в Париж, и я одобрил его выбор.

Ответ сопровождала милая улыбка, но в синих глазах Ромула промелькнула тоска и злоба.

Он с трудом скрывал ревность. Выдал себя замечанием о галстуке. Дал понять, что даже в таких мелочах, как выбор галстука, действующий Президент зависит от вкуса и воли его, истинного хозяина Кремля.

Виртуоз придирчиво наблюдал утонченную игру Ромула, преуспевшего в науке лицедейства. Уроки мимики, декламации, жеста, взятые у актеров Малого театра, пошли ему впрок. Общаясь с журналистами, он облекал свои ответы в округлые, пластичные формы, как это приличествует Духовному авторитету. Был преисполнен мудрости, терпимости, располагал к себе циничную и скептическую журналистскую публику. Иногда интонациями повторял патриарха, когда тот проповедовал нараспев, и в его пасторском голосе проскальзывали слезные всхлипы и молитвенные воздыхания.

Но при этом Виртуоза не оставляло ощущение едва уловимой фальши, неестественного напряжения, которого прежде не было. Ромулу все сложнее было справляться с выбранной ролью. Словно его покидало вдохновение. Все труднее давалась игра. Все меньше оставалось творческих сил, которые требовались для ноплощения замысла. Согласно замыслу, духовная власть Ромула оказывалась сильнее конституционных полномочий Рема. Духовидец был выше Президента. Народное обожание служило опорой неформального главенства одного над другим. Все непревзойденное искусство Виртуоза, весь колдовской дар его политологических построений были воплощены в уникальной модели, где оба лидера помещались в единое властное поле. Это поле не позволяло им распасться, удерживало обоих в нерасторжимом единстве, как двух конькобежцев, выступающих в парном катании. Четыре года Рем должен был изображать Президента при неусыпном контроле Ромула, а затем вновь передать ему полномочия. Это мнимое двоевластие было изобретением Виртуоза, его высшим политологическим достижением. Он управлял энергией народного обожания, преобразовывал ее в субстанцию власти. Дозировал, распределял между двумя полюсами, как поступает диспетчер уникальной энергетической установки.

Однако в последнее время управление давалось все труднее. Установка выходила из-под контроля. Энергия, окружавшая Ромула, служившая источником его властного превосходства, начинала таять. Не просто таяла, а постепенно перетекала к Рему. Тот выпивал энергию Ромула, становился все сильнее и независимей. Равновесие полюсов нарушалось, установка могла взорваться.

Виртуоз искал причину. Все больше обнаруживал ее в том, что Рем, находящийся в Кремле, пребывал под воздействием гравитации великих святынь. Грановитая палата. Успенский собор. Гробницы князей и царей. Пантеон кремлевской стены. Магический кристалл мавзолея. Скрытый под Красной площадью «Стоглав» с батареей отсеченных голов. Все это благотворно воздействовало на Рема, утяжеляло, увеличивало его массу, и субстанция власти перетекала от Ромула к Рему, как перетекает атмосфера с более легкой планеты к более тяжелой и плотной.

Пресс-секретарь предоставил слово корреспонденту польского телевидения. Красивый поляк с золотистыми волосами, чуть шепелявя, спросил:

— Газпром продолжает прокладывать трубы на восток и на запад. Охватывает Европу и Азию, как щупальца осьминога. Не есть ли это форма русской имперской политики, осуществляемой с помощью «энергетического оружия»?

— Если в результате такой политики в домах простых людей становится тепло, если развивается экономика и благосостояние стран, то разве можно ее назвать имперской? Сила России не в ее ракетах, не в ее углеводородах, а в глубинном, свойственном русскому человеку чувстве справедливости, братства, любви. Мы слишком много страдали от самых разных империй, чтобы их обожать. Вместе с газом и нефтью мы экспортируем русское дружелюбие, вселенскую русскую открытость, о которой говорил Достоевский. Рассматривайте нас не как страну царя Петра или Сталина, а как страну Пушкина и Толстого.

Виртуоз рассеянно выслушал ответ, найдя его слегка ходульным. Еще раз мысленно воспроизводил уникальную конструкцию власти, которую строил по заданию Ромула в последние месяцы его президентства. Окружал его ликующими партийными толпами. Собирал вокруг блеск культурной элиты. Помещал в центр религиозных праздников и военных парадов. Экспонировал на фоне шедевров архитектуры и живописи. Создавал из него Отца нации и Духовидца. Воина, перешагнувшего с поля боя в храм, сменившего разящий меч на осеняющий крест. Когда преображение состоялось и Россия, в лице Ромула, утратила Президента, но обрела своего Духовного Вождя, Виртуоз, словно искусный хирург, произвел метафизическую трансплантацию органов от Ромула к Рему. Уложил их рядом на двух воображаемых операционных столах. Мысленно разъял их грудные клетки. Извлек из Ромула сердце. Пересадил в Рема, прибегнув к магическим заговорам и волшебным заклинаниям, чтобы не случилось отторжения. В ночь, когда состоялись выборы Рема, это он, Виртуоз, задумал выход обоих из Спасских ворот, по брусчатке, в голубых вспышках света, под музыку группы «Любэ». Шли рука об руку, словно два брата, Ромул и Рем, по имперской брусчатке, к ликующим толпам, демонстрируя единство национального Духа и национальной Политики. Шедевр его, Виртуоза, искусства, лучше других понимающего колдовскую природу власти.

Из рядов поднялся корреспондент «Рейтер», стареющий плейбой в джинсовом костюме, с поблескивающей на груди журналистской биркой:

— Мой вопрос касается знаменитого «плана Долголетова», который был провозглашен в годы вашего президентства. Вы обещали быстрое развитие экономики, увеличение производства, новые русские корабли и самолеты, новые дороги и медицинские центры. Не перешел ли «план Долголетова» в долголетний «план Лампадникова»? Мы до сих пор не видим новых русских ракет и подводных лодок. Я ездил на автомобиле из Москвы в Петербург и два раза менял колесо. Почему в России так и не произошел обещанный вами скачок?

Ромул сжал губы в плотный бутончик. Его нос стал похож на чуткий хоботок. Глаза округлились и настороженно замерцали. Уши странно оттопырились. Он вдруг обрел сходство с маленьким пугливым домовым, вызывавшим симпатию и сострадание. Это сходство служило поводом для множества карикатур и насмешек, наводнивших «Интернет». Виртуоз потратил немало сил, чтобы разрушить эту вредную ассоциацию, заменив ее другой. И результате Ромула стали сравнивать не с домовым Добби, а с актером Дениэлом Крейгом, сыгравшим Джеймса Бонда в «Казино «Рояль», что импонировало Ромулу, который не забывал свою причастность к разведсообществу. Однако нет-нет, но у Джеймса Бонда вылезали настороженные ушки домового Добби.

— «План Долголетова» не рассчитан на бесконечно долгие лета. — Джеймс Бонд победил домового Добби, и лицо Ромула стало мужественным, слегка ироничным. — Если мне в свое время пришлось мучительно строить новое Государство Российское, собирать по крохам оставшиеся ресурсы, строить Газпром как источник национального богатства, а также накапливать средства для экономического рывка, то Президент Лампадников бережет эти ресурсы. Вам они пока не видны. Но уже стоят на стапелях готовые к спуску сверхсовременные подводные лодки. Выруливают на взлетные дорожки самолеты пятого поколения. Поверьте, скоро Россия взмоет ввысь, как звездолет, и мир изумится новому Русскому Чуду. Мы, русские, медленно запрягаем, да быстро едем. Потерпите еще немного, а потом начнете аплодировать.

Ответ сохранял за Ромулом главные заслуги в становлении новой России и едва заметно принижал нынешнего Президента, которого Духовный Лидер был вынужден брать под защиту. Это давало понять, кто при нынешнем двоевластии является слабым и сильным. Кто нуждается в защите и кто эту защиту осуществляет.

— Прошу, «Франкфуртер альгемайне», — артистично взмахивал рукой пресс-секретарь.

Поднялся миловидный белесый немец в больших, слегка нелепых очках:

— Уважаемый Виктор Викторович, в политических кругах Москвы ходят слухи, что будто бы Президент Лампадников, по завершении четырех лет, намерен избираться на второй срок. А это, как мы понимаем, противоречит достигнутым между вами договоренностям, согласно которым, после первого срока Президент Лампадников уходит, уступая вам место в Кремле. Как бы вы могли прокомментировать эти слухи?

Вопрос был неприятным. Ранил Ромула в потаенное яблочко. Касался мучительной неопределенности, возникшей между соратниками в последнее время. Неопределенность усиливали слухи, умело распускаемые политическими интриганами. Между соратниками назревал конфликт, которого страшился Виртуоз и старался его избежать. Он видел, как по лицу Ромула скользнула едва заметная злая гримаса, но тот заслонил ее хорошо усвоенной маской благодушия и милой усмешки.

— Дорогой Отто, — Ромул выражал корреспонденту особую симпатию, называя его по имени, — бессмысленно комментировать слухи, как бессмысленно ловить ветер. Президентов не назначают. Их выбирает народ. Наш народ обладает здравым смыслом и свободой выбора. Он трезво оценивает своих лидеров и на выборах воздает им по заслугам. Природа власти такова, что она не поддается никаким уговорам. Она от Бога — так продолжает думать множество русских людей. Не будем тревожить общественное сознание непроверенными слухами. Не будем мешать Президенту Лампадникову в его сложной государственной работе.

Пресс-секретарь искал в зале кого-нибудь из тех, чей вопрос был заранее согласован с Виртуозом и ответ на него мог сгладить возникшую досадную шероховатость.

— Прошу вас! — он протянул руку в сторону корреспондента «Российской газеты», проверенного члена «кремлевского пула», умеющего быть умным и одновременно угодным. Немолодой вальяжный журналист слегка замешкался. Промедлением воспользовался его сосед, сделавший вид, что принял приглашение на свой счет. Это был Илья Натанзон, известный интервьюер, которого в свое время обласкал и приблизил к себе Ромул, но тот изменил своему благодетелю и теперь был занят тем, что писал книгу о Президенте Лампадникове. Илья Натанзон бойко вскочил и шумно, трескуче, с легким грассированием, произнес:

— Виктор Викторович, правда ли, что между вами и Артуром Игнатовичем усиливаются трения? 9 мая, на возложении венков к Могиле Неизвестного Солдата, вы отсутствовали, а присутствовал один Президент, чего раньше не бывало. Во время недавнего визита в Москву Премьер-министра Италии, он не нанес вам традиционный визит, хотя все знают о вашей дружбе. Подобных примеров немало, и мы внимательно следим за ними.

Натанзон, маленький, круглый, с румяным лицом, окруженным черной бородкой, среди которой весело шевелились красные сочные губы, смотрел на Ромула плутовато и радостно, словно видел перед собой не человека, а ловко приготовленную яичницу.

Ромул некоторое время молчал, бледнея и играя желваками. Стал похож на костяную, тонко вырезанную шахматную фигуру. Резная кость лопнула, маска мудреца и духовного проповедника соскользнула, и в зал брызнула ядовитая струя ярости:

— Послушайте, любезный, можете следить в замочную скважину за своей женой, чтобы она не спала с сантехником. Но ведь дверь может ненароком открыться, да прямо в лоб. Опять будут говорить о политическом убийстве, как в случае с Политковской. А всего-то сантехнику в сортир захотелось!

В конференц-зале воцарилась тишина, в которой мерцали вспышки фотокамер, запечатлевая яростного, с волчьей улыбкой Ромула и сияющего Натанзона, ставшего моментально центром мирового скандала.

Виртуозу стало худо. Он вдруг остро ощутил неминуемый крах Ромула, вокруг которого исчезал мистический ореол. Истерический скандальный вскрик, прорвавшийся блатной жаргон свидетельствовали о том, что дни Ромула сочтены. И никакие ухищрения Виртуоза, никакие искусные затеи не вернут ему власть, от которой тот, по загадочным причинам, сам отказался, передав ее недавнему другу и сподвижнику. Этот истерический срыв указывал, как будет сокрушен Ромул, какими средствами воспользуется соперник, чтобы одолеть конкурента, какую дурную услугу окажет Ромулу его мнительная раздраженная натура. Ему, Виртуозу, не остаться в стороне от неминуемой жестокой схватки. Чью сторону он изберет? Кому передаст оружие политической борьбы, смертоносное оружие власти?

Испуганный пресс-секретарь махал рукой, поднимая с места корреспондента «Российской газеты». Тот, чувствуя вину за скандальную оплошность, торопливо встал, заикаясь, произнес:

— Уважаемый Виктор Викторович, как вы прокомментируете сведения о том, что на Урале найдены фрагменты черепа цесаревича Алексея? Значит ли это, что в Петропавловской крепости захоронены не царственные останки?

Ромул уже овладел собой. К тому же, и вопрос позволял вернуться к глубокомысленному тону и величавому выражению лица. Он вновь был Духовным Лидером нации, чьи помыслы одухотворены свыше.

— Злодеи, совершившие цареубийство, желали скрыть следы своего злодеяния и разбросали прах мучеников по большой территории. Но каждая частица праха, каждая святая молекула прорастает, дает о себе знать, вопиет. Мы собираем эти частицы, как собираем тело рассеченной России. К этому я всегда стремился и буду стремиться.

На этом пресс-конференция завершилась. Журналисты собирали штативы, укладывали камеры. Устремлялись в фуршетный зал, где их поджидала вкусная еда и выпивка. Ромул, благожелательный и осанистый, покидал зал, стараясь не взмахивать левой рукой. Виртуоз различил в толпе журналистов бородатенького торжествующего Натанзона.

Они встретились в «русской гостиной» с чудотворной иконой Богородицы, длинным столом и стеклянными шкафами, в которых, словно в ризнице, красовались усыпанные каменьями кубки и серебряные ларцы, золотые, с рубиновыми глазами павлины и старинные книги в тяжелых переплетах, инкрустированных самоцветами. Ромул был возбужден состоявшейся пресс-конференцией. В нем не было торжествующего самодовольства, как в былые президентские времена, когда часами он жонглировал остроумием, властной иронией, грозными намеками, выходя победителем из интеллектуальной схватки. В нем кипело нетерпеливое раздражение, сознание своего поражения. Виртуоз сочувствовал, был готов разделить с ним горечь неудачи.

— Этот чернявый иудей Натанзон, что он себе позволяет? Это правда, что его перекупил Лампадников? Говорят, заканчивает о нем подобострастную книгу? А ведь стелился передо мной, как коврик. Суку мою взасос целовал, она потом, бедная, неделю чихала от чесночного запаха. Кто его сюда притащил? Неужели ты?— Ромул пронзительно, в упор, взглянул на Виртуоза, словно старался угадать в нем признаки вероломства. — Гнать его в шею с моих пресс-конференций! Позови попов, пусть освятят помещение!

Виртуоз не отвечал, ожидая, когда погаснут малиновые пятна на бледном лице Ромула и его умная, осторожная воля опять обретет способность воздействовать на окружающий хаос, отсекая наиболее опасные его проявления. Маленький, ладный, с верткими движениями дзюдоиста, он умел уходить от лобовых столкновений. Был способен круто менять ход мыслей, подобна горнолыжнику на скользком склоне, бросающем тело в крупно виражи.

— Сейчас соберется ареопаг, — произнес Ромул. — Меня информировали, что некоторые из моего ближайшего круга установили особые отношения с Лампадниковым. Хочу их проверить. Хочу заглянуть им в глаза. Если прилетают скворцы, значит, пришла весна. Если появляются изменники, значит, власть начинает слабеть.

— Если у женщины появляются веснушки, значит, их пора выводить,— Виртуоз произнес эту фразу с серьезным видом и смеющимися глазами. Ждал, когда ледяные, синие глаза Ромула оттают и задрожат живым смехом. Оба рассмеялись, и смех Ромула был заливистый, детский, счастливый. Прошел мимо Виртуоза и на ходу быстро, благодарно пожал ему локоть.

— Когда они все соберутся, прошу, изложи им идею праздника «День Духовного Лидера Русского Мира». Дай им понять, что на время праздника статус «Духовного Лидера России» меняется на статус «Духовного Лидера Русского Мира». Этим я начинаю мою президентскую кампанию. Это лишит Лампадникова политического маневра, сорвет его намерение избираться на второй срок. Подтвердит превосходство духовной власти над светской. Все, как ты говорил, Илларион.

— Идея возникла у тебя, Виктор. Я только эффектно ее оформил.

— Не скромничай, мой дорогой. Все идеи твои. Ты умеешь ненавязчиво и необидно одаривать меня своими идеями. Благодарю тебя за это, мой друг.

В этих, несвойственных Ромулу словах благодарности проскользнула беззащитность, даже мольба. Он просил не оставлять его одного в момент, когда все вокруг начинает двоиться, расслаиваться, становится зыбким, двусмысленным. «Эффект двоевластия», о котором предупреждал Виртуоз. Ромул, по необъяснимым причинам, отверг возможность остаться Президентом на третий срок. Породил мучительную и нестойкую конструкцию власти — «один в двух» и «два в одном». Осуществлять ее было столь же трудно, как сохранять термоядерную плазму в установке Токамак, когда удерживающая оболочка из магнитных полей то и дело рвется и огнедышащий язык выплескивается наружу.

— Какой странный, тревожный сон я видел сегодня, — произнес тихо Ромул, — Будто у меня нет тела, а одна голова, в которой сосредоточено все мое «я». Эта голова совершает фантастические полеты, над дивными озерами и лесами, золотыми куполами и пагодами. Такой красоты нет на земле. Я оказываюсь на безымянных планетах под полумесяцами и лунами, как на картинах безумного Ван Гога. А то вдруг попадаю в ловушку зеркал, которые отражают меня бесконечно, и я не могу понять, где я, а где мои отражения. Становлюсь каким-то числом и испытываю сладость первой влюбленности. Превращаюсь в другое число, и мне хочется плакать, как в тот день, когда умерла мама. Или вдруг я испытываю ужас, тот, когда мне позвонил Президент Америки и сообщил, что его лодка протаранила наш атомный «Курск». Во время этих полетов меня сопровождал дивный поющий голос какой-то восхитительной женщины. Ты, Илларион, был где-то рядом, что-то требовал от меня, а я не мог тебе ответить, потому что слушал дивный женский голос. Кто это пел? — лицо Ромула было мечтательным и нежным, словно в нем проснулся отрок.

Виртуоз знал, какие полеты ему приснились. Галлюцинации, порожденные бразильскими грибами, были столь сильны, что вовлекли в себя не только сознание самого Виртуоза, но и душу Ромула, которую он увлек в фантастический сон. Виртуоз был уверен, что под стоячим воротником, закрывавшим шею Ромула, таится нечто, что подтверждает реальность лунатического сна.

— Кто это пел? — задумчиво повторил Ромул.

— Должно быть, это пела Полина Виардо. Эти стены сберегли ее голос, и твой ночной слух улавливает отголоски.

— Не мудрено, что разведчик Иван Тургенев находился под чарами этого голоса. Думаю, влюбленность в Полину помешала ему выполнить поручение русского императора и предотвратить участие Франции в Крымской войне.

— Одну секунду, — Виртуоз потянулся к Ромулу, — у тебя воротничок на рубахе загнулся. Позволь, я поправлю. — Он прикоснулся к стоячему воротничку, слегка отогнул и увидел на шее Ромула тонкий розовый рубец, какой оставляет удушающая гитарная струна, — Вот теперь хорошо. — Он разгладил воротник и, удовлетворенный, отошел.