ОПЕРАЦИЯ «МИССИЯ В МОСКВУ»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОПЕРАЦИЯ «МИССИЯ В МОСКВУ»

В августе 1936 годи один из активных политических сторонников Франклина Рузвельта Джозеф Дэвис (1876–1958), человек известный в кругах демократической партии, был приглашен на беседу в Белый дом. Президент предложил ему с гать участником весьма важной акции. Сначала отправиться послом в Советский Союз, где всесторонне проанализировать складывающуюся ситуацию, в частности вопросы обороноспособности СССР и нюансы внешнеполитического курса русских. Далее предполагалось, что, завершив миссию в Москву. Дэвис, поедет в Германию и там продолжит изучение европейского театра действий с целью выяснения планов Гитлера. Закончив необходимые формальности, в январе 1937 года Дэвис прибыл в столицу СССР, где он пробыл до весны 1938-го…

Книга Дэвиса под названием «Миссия в Москву» вышла в свет в конце 1941 года; автор в тот период являлся специальным помощником государственного секретаря и готовился в скором времени занять пост председателя Контрольного совета США по оказанию помощи союзникам во время войны. Это было время, когда, не смотря на то, что военный союз между Сойотским Союзом и Соединенными Штатами в борьбе с фашистской Германией стал реальностью, в самих США большинство населения относилось к нашей стране, выражаясь мягко, настороженно. Русских в Америке стали побаиваться еще с 1917 года: сначала напугала революция и последовавшая за ней гражданская война, хотя для американской истории она явление не неожиданное. Повергало в шок другое — размах происходивших в далекой России событий, яростный накал бескомпромиссной борьбы, в которую были вовлечены миллионы. В водоворот событий попали и их соотечественники — Джон Рид, Арманд Хаммер и те американские парни, которые волей обстоятельств оказались в войсках интервентов в Мурманске, на Севере и Дальнем Во стоке {всего около 16 тысяч солдат).

А потом… Потом пошли страшные истории о насильственной коллективизации, голоде, репрессиях, политических процессах. Реальные события обрастали домыслами кровавыми подробностями — так возник миф, сотканный из полуправды, пол у лжи и богатой фантазии. Пыли в этом «готическом» романе, в этом «фильме ужасов» и живые, рабочие ним.(оды (дипломатическое признание США Советского Союза в 1933 году, налаживание экономических связей — американские специалисты, работающие в СССР советские инженеры, стажирующиеся в Соединенных Штатах, двусторонние культурные связи — выставки, концерты, встречи экипажей Чкалова и Громова, проложивших воздушный мост между двумя странами, и многое другое), но не только они, к сожалению, формировали общественное мнение.

Когда в августе 1939-го Сталин и Гитлер заключили пакт о ненападении, а месяцем позже Пыл подписан германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией, это явилось неожиданным ударом не столько для вашингтонских политических деятелей, сколько, прежде всего, для тех, кто с симпатией и интересом относился к русским. Теперь все перемешалось, еще более запуталось, и для американского обывателя, да и для тех, кто пытался разобраться в сложном клубке противоречий предвоенного мира, русские комиссары и фашистские молодчики оказывались словно в одном строю, в шеренгах зла и ненависти, надвигающихся, казалось, неумолимо. Быстрый разгром немцами Польши и воссоединение Западной Украины и Белоруссии с Советским Союзом лишь усилили тревогу американцев: теперь, согласно проводившимся опросам, почти две трети граждан США опасались за свою, хоть и лежащую за океаном, территорию.

Соответственно, после нападения Германии на СССР, многие полагали, что «агрессоры» либо перережут друг друга, либо… на какой-то стадии объединят свои усилия против остального мира. Неожиданно родилось предположение, что Сталин может пойти на новый сговор с Гитлером. Звучит для нашего читателя это, конечно, по меньшей мере, странно. Нам, привыкшим к глянцевым страницам собственной истории, включая предвоенный и военный периоды, и в голову не приходит подобная мысль, кажущаяся тем более кощунственной сегодня, когда мы знаем, какие жертвы пришлось принести на алтарь победы над фашизмом. Но тогда, после мюнхенского сговора и трусливо-расчетливого поведения Англии и Франции, не только бросивших на растерзание Чехословакию, но предавших интересы коллективной безопасности, после принятия и в США в 1937 году закона о нейтралитете, который предусматривал эмбарго на экспорт оружия в воюющие европейские страны, вашингтонская администрация рассматривала подобный циничный маневр как вполне реальную угрозу.

Рузвельт подтвердил готовность «предоставить России всю ту помощь, которую мы сможем оказать», через два дня после вторжения гитлеровцев на территорию СССР. Это заявление, вместе с соответствующим выступлением Черчилля от 22 июня, положило начало англо-советско-американскому союзу против фашистов. Но часть правящих кругов западных союзных держав хотела бы взирать на схватку со стороны, чтобы вступить лишь тогда, когда это станет выгодно. Широко известно опубликованное в «Нью-Йорк таймс», в один день с приведенным выше заявлением Рузвельта, высказывание сенатора-демократа Трумэна, который и после войны, уже став президентом США, утверждал, что не находит большой разницы между коммунизмом и фашизмом: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, — сказал Трумэн, — нам следует помогать России, а соли будет выигрывать Россия, мы должны помочь Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно Польше, хотя я и но хочу победы Гитлера ни при каких обстоятельствах». Вместе с тем в Вашингтоне не могли не учитывать настроений в народе: опросы показывали, что хотя немногие верили в способность русских выстоять под ударом гигантской машины фашизма, на вопрос, кого бы вы хотели видеть победителем, американцы уверенно отвечали: «Россию». Вот в таких условиях и состоялся «брак по расчету», как, не стесняясь, назвали союз великих держав заокеанские эксперты.

В конце 1941 года в Москве проходила трехсторонняя конференция, после завершения которой Советский Союз получил из средств, ассигнованных но ленд-лизу, беспроцентный заем на сумму 1 миллиард долларов. Этот шаг американской администрации был оценен советским правительством высоко. Но одного ленд-лиза было недостаточно. И те, кто серьезно и профессионально занимался в окружении Рузвельта вопросами отношений с СССР, считали, что, исходя из сложившейся в Советском Союзе «системы единоличного руководства государством», необходимо оказывать «особые знаки внимания» лично Сталину, заверять его в том, что Соединенные Штаты — союзник, для которого он как политический деятель — фигура единственная и неповторимая, лидер без изъянов Соответствующие идеологические акции предусматривали создание образа безупречного «вождя народов», за которым люди идут без оглядки. Американцы должны были поверить в это почти так, как верили граждане СССР. И хотя в официальных кругах вполне понимали — союз двух держав, скорее всего, не будет носить постоянного характера, до поры до времени полагали возможным принять сталинские версии развития событий в 30-е годы, переписать это набело, сделав свой — американский — вариант истории.

Книга бывшего посла в Советском Союзе появилась как нельзя более кстати. Готовил ее Дэвис не один. Не обладая литературным даром, он прибегнул к помощи так называемых писателей-призраков. Джей Франклин Картер отбирал материал, а Спенсер Уильямс и Стэнли Ричардсон, профессиональные журналисты, работавшие в Москве в 30-е годы, сформировали рукопись в ее окончательном виде. Кроме того, в июле 1941 года Дэвис получил официальное разрешение заместителя госсекретаря Самнера Уэллеса на публикование приводимых в книге выдержек из дипломатической переписки и других подлинных документов. Практически не было сомнения, что президент Рузвельт в курсе событий. С Дэвисом они были знакомы давно, еще со времен первой мировой войны, когда оба служили в Вашингтоне, и после нападения Германии на СССР о книге Дэвиса они, по-видимому, говорили неоднократно.

Сам Дэвис в обнаруженных в его архивах бумагах утверждал, что идея подготовки рукописи к печати возникла у президента, он же выступил лишь в роли исполнителя.

Работа с самого начала велась целенаправленно. Помощники Дэвиса отобрали из его дневниковых записей, писем домой и официальных депеш только такой материал, который либо представлял в выгодном свете самого Дэвиса, либо — и это второе исключительно важно рисовал в выгодном свете Советский Союз. Если после этого любые внешнеполитические акции СССР и внутренняя политика очернялись, квалифицировались как агрессивные, захватнические, репрессивные и т п., здесь впервые происходило обратное нашу историю для американцев отбеливали или, во всяком случае, стремились представить в розовых тонах. Следует, конечно, оговориться: пребывание Дэвиса, убежденного антикоммуниста, по трезвого политика, в Советском Союзе не прошло даром. Его, получившего возможность совершать поездки по нашей стране, поразила масштабность народнохозяйственного строительства и готовность советского правительства к сотрудничеству с США. Он убедился, что политика взаимного доверия может принести свои плоды и, кроме прочего, способствовать интересам сохранения мира. Хотя большинство дипломатических чиновников в Вашингтоне в предвоенный период саботировали любые предложения, направленные на создание системы коллективной безопасности с участием СССР, Дэвис не побоялся выступить за развитие более тесных отношений с Советским Союзом, ибо, по его мнению, «международное значение русского фактора должно будет возрастать как в политическом, так и в экономическом отношениях». И все же Дэвис, дабы подтвердить свои правильные выводы, хотел нарисовать идеальную картину, превратить «неудобного и неуклюжего Союзника», как окрестили СССР в американской печати, в «любовь с первого взгляда».

Кита Дэвиса была сделана с претензией на абсолютную документальность; полученное официальным путем «благословение» госдепа даже позволило снабдить многие документы соответствующими исходящими номерами; по мимо этого, на каждой странице были точные отсылки к источнику — дневник, личное письмо, служебная лишена и т. д. Все производило впечатление исключительности представленного материала, академической скрупулезности и его подаче. На самом деле погрешности все же имели место; те, кто работал с Дэвисом в Москве, обратили на них внимание, при переиздании пришлось вносить соответствующие поправки. И была, помимо мелких неточностей, одна фраза, вокруг которой позднее разгорелись серьезные дебаты: Дэвис обронил, что в Москве в 1938-м ему и в голову не приходило, что процессы над «вредителями и агентами иностранных держав» были частью кампании по ликвидации якобы существовавшей в Советском Союзе немецкой «пятой колонны». В одном из писем, написанных в апреле 1938 года, Дэвис, однако, отмечал, касаясь, в частности, суда и следствия по делу заговорщической группы под названием «правотроцкистский блок» и конкретно Бухарина: «Итак, сомнений больше нет — вина уже установлена признанием самого обвиняемого… И едва ли найдется зарубежный наблюдатель, который бы, следя за ходом процесса, не заметил, что, хотя многое выглядит абсолютно неправдоподобно, не остается сомнения в причастности большинства обвиняемых к заговору, имевшему цель устранить Сталина».

Из письма Дэвиса государственному секретарю США «13 марта 1938 года примерно в 5 часов утра все обвиняемые на процессе были признаны виновными и выслушали приговор. Троих приговорили к тюремному заключении, а остальных к смертной казни через расстрел. 8 человек, получивших расстрел, — это видные деятели, бывшие члены советскою правительства, включая бывшего премьера, шесть бывших членов кабинета, одного из наиболее видных партийных лидеров и члена Политбюро, и, кроме того, — президента одной из союзных республик. К тюремному заключению приговорены бывший посол в Англии и Франции, бывший советник советского посольства в Берлине и один известный специалист в области сердечных заболеваний.

Несмотря на предубеждение, которое возникает, когда слушаешь признания обвиняемых, становящиеся уликами, несмотря на предубеждение против самой юридической системы, в которой практически отсутствуют какие-либо формы правовой защиты, в ходе ежедневного знакомства с показаниями свидетелей, их манерой давать показания… по моему мнению… совершенные обвиняемыми преступления доказаны… По общему суждению тех дипломатов, кто присутствовал на процессе постоянно, с полной очевидностью установлено существование значительной по своему характеру политической оппозиции и серьезного заговора, что в какой-то степени проясняет непонятное развитие событий в Советском Союзе в течение последних шести месяцев…»

В октябре 1942-го в результате опроса, проведенного сотрудниками института Гэллапа, читатели ясно высказали свою точку зрения на то, что, по их мнению, является основной заслугой автора книги «Миссия в Москву»: «Достоверность информации о суде над заговорщиками, выступившими против Сталина». И это было не случайно — уверенность г-на посла, все видевшего своими глазами, передавалась читателям. А Дэвис говорил лишь то, что было на устах всех в Москве, именно такие впечатления он вывез и теперь делился ими. Расправа Сталина со своими соратниками трактовалась как необходимость, как результат непримиримой борьбы с внутренними врагами, являвшимися «членами нацистской пятой колонны». Только такое объяснение можно было дать действиям нынешнего союзника: Сталин «последовательно» выступал против фашизма во всех его проявлениях, включая «оппозиционные силы» в государстве.

Через три дня после нападения Германии на СССР во время лекции, г которой Докис выступал в одном из университетов, ему задали вопрос о «пятой колонне» в Советском Союзе. Он ответил коротко: «Ее больше не существует — все расстреляны». И действительно, рассуждал далее посол, «внутренней агрессии» а Советском Союзе не произошло, как это случилось, например, в Чехословакии, Норвегии. Бельгии. «В 1937–1938 годах мы почему-то об этом не думали, — пишет Дэвис, — само понятие «пятая колонна» в России как бы отсутствовало». И далее Дэвис делает вывод, что советское руководство еще задолго до войны готовилось к ней и поэтому производило чистку своих кадров. У русских были свои квислинги, по аналогии с той же Норвегией, полагал американский специалист по нашим делам, и они их уничтожили.

Из описания Дэвисом встречи со Сталиным в 1938 году: «После того, как я покинул кабинет президента Калинина и перешел в приемную премьера, прошло всего несколько минут… и вдруг я просто остолбенел — в глубине комнаты открылась дверь, и вошел Сталин, с ним никого не было. Мне и в голову не могло прийти такое… Ни один дипломат не встречался с ним так, будь то в официальной или неофициальной обстановке. Фактически он избегает встреч. Его так тщательно скрывают от публики, что любая встреча с иностранцем становится почти историческим событием.

Так вот, когда он вошел, я, конечно, поднялся на встречу. Он тепло приветствовал меня, улыбаясь, держался очень просто, но одновременно величественно. Он производит впечатление человека сильного, собранного и мудрого. В глазах — тепло и доброта. Ребенку бы понравилось сидеть у него на коленях, а собаке ластиться у ног. Очень трудно связать воедино впечатление, которое он производит как человек добрый, мягкий и простой, и те события, что происходят здесь и вызывают гонения и рас стрелы высшего военного состава Красной Армии и т. п. Друзья его говорят, об этом меня заверил посол Трояновский, что все происходящее — меры, вынужденные для обеспечения защиты от Германии, и что когда-нибудь весь мир узнает «об этом» и поймет…»

«Эта книга — явление, она на все времена», — напишет на своем личном экземпляре президент Франклин Рузвельт. А рекламная кампания нового издания еще только набирала силу. До выпуска 700 тысяч экземпляров в твердом переплете и большого формата издательство «Саймон энд Шустер» дало согласие на опубликование отдельных глав на страницах «Нью-Йорк тайме мэгэзин» и «Тайме»; карманное издание по цене 25 центов разошлось в количестве полутора миллионов копий. Бестселлер решили экранизировать…

Надо сказать, что если до войны в США антифашистских фильмов были единицы («Великий диктатор» Ч. Чаплина, «Смертельный ураган» Ф. Борзеджа), то подлинно урожайным в этом плане стал 1943 год «Дети Гитлера» Дмитрека, «Стража на Рейне» Шумлина, «Палачи тоже умирают» Ланга. В том же году в Вашингтоне с удовлетворением (или нескрываемым раздражением — реакция была полярной у деятелей различного толка) следили за появлением все большего числа картин, в которых так или иначе звучали «русские мотивы». Особую категорию составляли ленты, повествовавшие о героической борьбе советского народа с гитлеровскими захватчиками, среди них — «Песня о России» Ратова, «Северная звезда») Майлстоуна, «Битва за Россию», часть серии «Почему мы воюем» Капра и Литвака. Многие известные режиссеры — Форд, Уайлер и другие — принимали участие в создании документальных фильмов, фронтовой хроники. Картина «Миссия в Москву», однако, стоит в этом ряду особняком.

Решение сделать по бестселлеру фильм вряд ли могло быть принято без официального одобрения администрации в Вашингтоне, хотя Джек Уорнер во время слушаний по данному вопросу в комиссии по расследованию антиамериканской деятельности в 1947 году утверждал обратное. Маловероятно, что президент и его окружение могли оставаться в неведении о подготовке сценария, в котором фигурировали, помимо самого Рузвельта, такие фигуры, как Сталин и Черчилль. А главное — тесные деловые и вполне дружеские в личном плане отношения Дениса с Рузвельтом не могли не сыграть свою роль. Продюсер ленты Роберт Бакнер полагал, что самого Дэвиса и братьев Уорнер делать фильм «уговорил» президент. Бакнер приводил при этом дословно фразу, произнесенную Рузвельтом во время беседы к Белом Доме, па которой присутствовали, помимо посла Дэвиса и кинопромышленника Гарри Уорнера, тогдашний посол СССР в США М. М. Литвинов и ближайшим помощник и доверенное лицо президента Гарри Гопкинс. (Аналогичное утверждение делает и сценарист фильма Говард Ком.) По их словам, Рузвельт сказал буквально следующее: «Нужно показать американским матерям и отцам, что их сыновья гибнут, сражаясь вместе с русскими за общее дело, и дело это правое, и русские — это настоящие союзники». По некоторым другим свидетельствам, инициатива исходила от Дэвиса, но том не менее предложение его одобрил президент. Во время слушаний 1947 года Джек Уорнер под присягой утверждал, что именно Дэвис вышел на компанию «Уорнер бразерс» с идеей фильма. Потом, правда, он все-таки уточнил: его брат Гарри, прочитав «Миссию в Москву», решил связаться с Дэвисом, Сам же бывший посол, которому в 1947-м, в год «голливудской чистки», также пришлось объяснять свои действия членам комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, излагал обстоятельства так: «Мне было известно, что на «Уорнер бразерс» в свое время поставили прекрасный фильм на военную тему… по книге посла Джерарда «Четыре года в Германии». Помимо этого, на студии, еще до того, как Гитлер начал войну, бесстрашно и смело выступали против нацистов, свидетельством чему стала постановка картины «Признания нацистского шпиона»… Вот почему я связался с Гарри Уорнером и рассказал ему о предложениях, которые были мне сделаны в плане экранизации книги «Миссия в Москву» Я откровенно сказал ему, что хотел бы, чтобы лента снималась его компанией». Так или иначе, создатели картины встретились и обсудили вопрос об общей целенаправленности будущей картины — они хотели создать произведение искусства, которое бы «оказывало на общественность психологическое влияние в интересах государства».

На самом деле вопрос о том, одобрял ли президент идею «просоветского фильма», далеко не так ясен. И с полной достоверностью вряд ли можно что-либо сказать, несмотря на утверждения американских источников. Дело в том, что Рузвельт избегал, когда мог, письменных свидетельств той или иной политической акции. С очевидностью можно говорить лишь о том, что создатели фильма полагали (во всяком случае, имели такую информацию), что картина делается с ведома и согласия президента. Есть также свидетельства, что сам Дэвис 21 апреля 1943 года привозил копию «Миссии в Москву» в Белый дом для просмотра: предполагается, что Рузвельт лично должен был дать разрешение на состоявшийся ровно через месяц показ картины Сталину.

Дэвис подписал контракт с «Уорнер бразерс» в июле 1942 года. Гонорар составлял 25 тысяч долларов, но главное — бывший посол получал абсолютный контроль над подготовкой сценария. Используя этот момент, и ходе работы над картиной Дэвис утверждал, что каждая поправка, любое изменение или уточнение делалось по пожеланию пли указанию президента. И студия «верноподданнически» подчинялась, и дело было не только в законах военного времени или патриотическом порыве. Дело заключалось в том, что в любой момент федеральное правительство могло признать проект «маловажным» и отказаться от тиражирования готовой ленты. Вот почему студия вела себя так послушно, что, в общем-то, для подобной ситуации совсем не характерно.

О написании сценария Дэвис вел сначала переговоры с известным сценаристом Робертом Шервудом, потом, когда из этого ничего не вышло, обратился к Эрскину Колдуэллу, автору многих социально острых книг и журналистских военных репортажей из Советского Союза. Сценарий, представленный Колдуэллом, Дэвиса и продюсера Бакнера, однако, не удовлетворил — не хватало завязки, действие ограничивалось пребыванием посла в Берлине и Москве, встречами с министром экономики Германии Шах том и Сталиным и описанием хода процесса над участниками «правотроцкистского блока». (С самого начала было решено показать в фильме один процесс, но сфокусировать в нем детали многих.) Следующий вариант сценария предложили подготовить Говарду Кочу, В отличие от Колдуэлла бывать в СССР ему не приходилось, историю нашей страны он почти не знал, да и от политики, в общем, был далек, хотя слыл поклонником Вудро Вильсона и его принципа коллективной безопасности. Вот почему в сценарии эпизоды, связанные с деятельностью Лиги Наций, получили более объемное звучание, нежели в книге Дэвиса. Коч ко времени начала работы над «Миссией в Москву» был автором лишь одного киносценария и пьесы, которая с успехом шла на Бродвее, но он же написал в 1938 году знаменитую радиопрограмму «Война миров», которая, искусно поданная Орсоном Уэллсом, так напугала американцев, поддавшихся панике и вообразивших, что на самом деле подверглись нашествию марсиан.

Кочу при написании сценария помогал Джей Лейда, работавший в 30-е годы в Москве с Сергеем Эйзенштейном. Лейда занимался отбором документальных кадров для включения их в фильм, что придавало сюжету особую остроту. В 1939-м Лейда уволили из американского Музея современного искусства, где он работал в фильмотеке, по подозрению в сочувствии троцкистам. Позже Лейде будут предъявлять обвинения в том, что он оказывал определенное влияние на политическое содержание картины, но логика здесь, вероятно, отсутствовала: как мог человек, которого клеймили за приверженность к троцкизму, одобрять сцены фильма, где говорилось о сотрудничестве Троцкого с Гитлером. В монтажной над фильмом работал другой талантливый кинематографист — Дон Сигел, именно он успешно вкрапливал в ленту хронику, полученную из СССР, а эти кадры составили практически треть фильма. Музыку к картине написал Макс Стейнер, композитор, работавший над знаменитой кассовой лентой «Унесенные ветром» (1939). Так что состав, как видим, подобрался сильный.

Надо отметить, что Коч, подготавливая свой вариант, во многом следовал сценарию Колдуэлла, но все изменения согласовывал с Дэвисом, который выступал фактически в роли соавтора. Роль эта Дэвису нравилась, он все больше входил во вкус, чем ужасно раздражал продюсера Бакнера и особенно режиссера фильма Майкла Кертица (1888–1962). Кертиц, выходец из Венгрии, работал в Голливуде с 192В года. В 1942-м он завершил работу над картиной «Янки дудль дэнди» (фильм о Джордже Коэнс, авторе любимых американцами патриотических песен) и лентой «Касабланка», затрагивавшей тему антифашистского сопротивления, а в 1943-м принял участие в создании и исключительно популярного шоу «Это — армия». Предложение, сделанное Кертицу, — снять фильм-послание, в общем, было несколько неожиданным, хотя в его активе числились и такие картины, поднимавшие большие социальные темы, как «Хижина в хлопчатнике» (1932) и «Черная ярость» (1935). Он был также автором двух кассовых лент с популярным Эрролом Флинном, в том числе известной картины «Приключения Робин Гуда» (1938) Дэвиса этот выбор — по престижным соображениям — вполне устраивал, над его вещью работал один из самых знаменитых режиссеров, добивавшийся точности, выразительности каждого кадра. Отношения их, однако, складывались непросто. Режиссера раздражала безапелляционность бывшего посла, претендовавшего на абсолютное знание истины в «русских вопросах». А Дэвис в свою очередь не без основания полагал, что у Кертица чересчур много добровольных советчиков из числа русских эмигрантов, которые вносили определенную сумятицу и не всегда оказывались компетентными консультантами, учитывая, что некоторые из них покинули родину еще до революции.

Споры разгорались по самым разным причинам, но некоторые «детали» имели ключевое значение. Продюсер Бакнер вспоминает, что, когда по настоянию Дэвиса в диалог ввели фразу о том, что Советский Союз не открывал военных действий против Финляндии в 1939 году, а лишь принял ответные меры, члены съемочной группы обсуждали это не один день. Дэвис заявил, что располагает для такого заявления «неопровержимыми фактами», его оппоненты аргументированно возражали. Но бывший посол стоял на своем: Дэвису вообще, очень нравилось производить впечатление на работников студии, напуская на себя таинственность, как только речь заходила о реальных событиях, которые необходимо было показать на экране.

Крайне интересна, однако, другая «деталь». Она касается концепции авторов фильма в отношении осуществлявшихся Сталиным репрессий. По мере работы сам Дэвис колебался, не смея с полным основанием представить Бухарина и других заговорщиками, а не жертвами. И все же, когда выбор сделать пришлось, Дэвис высказался за то, чтобы в картине вина тех, кто проходил по процессам 1937–1938 годов, была очевидна. Это решение вызвало протест продюсера Бакнера, он заявил братьям Уорнер, что совершается «грандиозная историческая ошибка». В этой связи было созвано экстренное «производственное совещание», где вопрос стал ребром. Из воспоминаний продюсера картины Роберта Бакнера, написанных и 1978 году: «Я не верил, что обвинения против жертв так называемой чистки были обоснованными, как сомневалось в этом и большинство иностранных корреспондентов, побывавших в Москве… Я убежден, что все это устроил Сталин…» А вот его же резкая (во многом спорная) характеристика самого Дэвиса: «Это был надутый, самодовольный невежда с большими политическими амбициями, которые не отвечали его способностям… Теперь, конечно, всем понятно, что он оказался под абсолютным влиянием Сталина…»

Итак, необходимо было решать. Но вместо ответа Дэвис, спросив, сколько средств уже израсходовано на постановку фильма, вынул свою чековую книжку и предложил тут же миллион долларов, чтобы выкупить готовую картину у студни. Все знали, что такую сумму Дэвис, чело век весьма состоятельный, вполне может выложить, и его чисто покорный ход произвел впечатление. Поколебавшись, братья Уорнер согласились с точкой зрения Дэвиса, согласно которой проходившие по политическим процессам подозреваемые лица становились (волею одного человека точно как в жизни) предателями и троцкистами. Именно такими их показывали миллионам американцев. Бакнер здесь же отказался продолжать работу, однако на это решение хозяева (Уорнеры) наложили вето: они располагали возможностями заставить своих сотрудников соблюдать условия договора.

Дэвис воспользовался этим обстоятельством еще раз повторив, что считает фильм «важным посланием к нации», он настоял на том, чтобы картина была предварена его вступительным словом, в котором, в частности, подчеркивались правдивость ленты и достоверность изложенных событий. И хотя сценарист и продюсер считали, что это снизит уровень фильма-послания, Дэвис был непреклонен. Он прочно взял инициативу в свои руки.

Именно в это время произошла встреча Дэвиса с послом СССР в США М. М. Литвиновым. Дэвис информировал его о ходе работы над фильмом и просил передать в его распоряжение некоторые материалы советской документальной хроники. Литвинов немедленно сделал соответствующие запросы, подчеркивая при этом большую заинтересованность и обеспечении успешного завершении работы над картиной. Позднее Литвинов вместе с женой (англичанкой Айви Лоу) целую неделю проведет в загородной резиденции Дэвиса, где довольно подробно будут обсуждаться отдельные детали лепты, в которой, по сценарию супружеской паре из СССР также отводилась определенная роль. С Литвиновым Дэвис встречался довольно часто. Советский посол в шутку называл коллегу «представителем СССР в Вашингтоне» Они дружили семьями, и Дэвис даже послал телеграмму в Москву дочери Литвиновых, приглашая ее сыграть саму себя в фильме, на что получил вежливый отказ. Ноябрь и декабрь 1942-го Дэвис провел в Голливуде безвыездно. Он хотел быть в курсе всех событий вокруг его проекта Последние эпизоды картины были сняты в марте 1943 года. Теперь оставалось лишь получить разрешение Бюро художественных фильмов в правительственном Отделе военной информации. Представители Бюро специально для этого прибыли в Голливуд из Вашингтона. Их заключение гласило: «Картина является достойным ответом на лживые заявления стран оси и их пособников, и ответ этот — правда, самое сильное пропагандистское оружие». По мнению федеральных цензоров, создание «Миссии в Москву» являлось «большим вкладом в единение сил союзников, образцом подобного рода произведении искусства».

До выпуска ленты на экраны оставалось две педели, когда Дэвис потребовал внести очередное изменение, приведшее в ярость буквально всех. Оказывается, г-жа Дэвис настаивала на включении и фильм еще одного эпизода, а именно — сцены в косметическом магазине, куда она якобы заходила со специалистом в этих делах («комиссаром но косметике») г-жой Литвиновой. Пришлось пойти на уступки — взамен Дэвис снял свои возражения против «введения в число обвиняемых на бухаринском процессе Тухачевского» и обещал «оказать поддержку, если этот эпизод подвергнется критике». Создатели фильма вполне отдавали себе отчет в том, что многие в США сомневались в истинной виновности Бухарина, Радека, Каменева, Зиновьева — практически всех тех обвиняемых, кто был соратником Ленина, кто делал с ним революцию, а потом вдруг вознамерился восстановить в стране капитализм и стать пособником Гитлера и японского императора.

Демонстрация фильма в Белом доме состоялась, как отмечалось, 21 апреля, а на следующий день Джек Уорнер организовал в Голливуде «просмотр для аудитории, состоящей из рабочих»: и там, и там реакция зрителей была, как заметили специальные наблюдатели, «положительной». На рекламную кампанию картины «Уорнер бразерс» выделили полмиллиона долларов. На приеме после премьеры, состоявшейся в Вашингтоне, присутствовало 4 тысячи именитых гостей, и всем им картина понравилась, как писали газеты, призывом к единению сил в борьбе с общим врагом — фашистской Германией.

Но вот фильм вышел на широкий экран, и тут же раз дались (недружные, правда, сначала) голоса протеста. Первой ополчилась на картину, по вполне понятным причинам, протроцкистская газета «Нью лидер», выходившая в Нью-Йорке. А вслед за этим, 9 мая 1943 года, в «Нью-Йорк таймc» появилось вполне обстоятельное письмо философа Джона Дьюи, которое в воскресенье перепечатали все издания известного газетного магната Херста.

Дьюи, возглавлявший специальную комиссию, самостоятельно занимавшуюся изучением материалов политических процессов, проходивших в СССР в 30-е годы, пришел к однозначному выводу: все обвинения, построенные на песке, составные чудовищной ловушки; разыгрывавшийся судебный фарс вопиющее нарушение советского права, приговоры необоснованные и произвольные. Комиссия Дьюи опубликовала свой 2-томный доклад, а сам он и раньше уже выступал в печати, предостерегая, что в книге Дэвиса допущены многие существенные неточности Теперь Дьюи утверждал, что новый фильм «Миссия в Москву» это «первый в нашей стране случай тоталитарной пропаганды, рассчитанной на массовое потребление, пропаганды, которая фальсифицирует историю, искажая ее, опуская действительно имевшее место и вводя надуманное» Кроме того, Дьюи осуждал сделанный в фильме акцент на то, что изоляционисты в американском Конгрессе, выступавшие перед войной против активного участия США в европейских делах, то есть фактически против борьбы с фашистскими агрессорами, играли на руку нацистам. Возмущенный этим фактом. Дьюи писал: «Все усилия сводятся к дискредитации американского Конгресса и одновременно представления советской диктатуры в виде передовой демократии».

Материалы Дьюи не прошли незамеченными. В прессе завязалась ожесточенная перепалка. Защитники книги и фильма настаивали па связях Троцкого с нацистами, на реальности коварных планов заговорщиков в Москве, а в заключение просто делали вывод о нелояльности поведения лиц, оспаривавших содержание произведения, «положительно характеризующего союзника в нынешних обстоятельствах военного времени». И при этом все отмечали необычную «открытость ленты, затронувшей важный для американцев политический вопрос».

Джеймс Эйджи в «Нэйшн» назвал фильм «первым советским продуктом, выпущенным одной из ведущих американских студий». «Наконец-то, писал он, имея в виду изоляционистов, консерваторов вывели на чистую воду, показав хотя бы часть тех их действий, которые привели нас к войне». Интересно, что в отношении подачи информации о процессах над участниками «правотроцкистского блока» Эйджи пытался сохранить нейтральную позицию заявляя, что верит этому и не верит. И такая реакция, по-видимому, была наиболее распространенной в среде американской интеллигенции.

Редакции шлет тем но менее получали сотни писем с прямо противоположными мнениями: одни писали, что этот суперфильм увидят по крайней мере 50 миллионов американцев, а ведь «история в нем подтасовывается, и диктаторский режим превозносится», другие утверждали, что фильм подкупает исключительной правдивостью, и предупреждали, что «кое-кто не понимает, как легко можно стать жертвами нацистской пропаганды, если выступать за подрыв единства объединенного фронта союзных сил». Один из братьев Уорнер вспоминал, что находились люди, которые с возмущением говорили ему, что слово «Москва», введенное в название фильма, — это форменный вызов, безобразие, с которым нельзя мириться. Но так или иначе, общая и конкретная критика сходилась в двух моментах: первое — фильм прославляет Сталина, второе — в картине ложь выдается за правду.

А что касается массового зрителя, то он. судя по статистическим данным, находил картину просто скучноватой: в опубликованной в январском номере «Вэрайети» за 1944 год списке наиболее кассовых лент сезона «Миссия в Москву» занимала 84-е место из 95 упоминавшихся лент. На внутреннем рынке фильм оказался убыточным. Дела финансовые (не идеологические) могли быть поправлены за счет проката в других странах (особенным успехом картина пользовалась в Англии и Китае), однако на рыночную экономику Голливуда уже начинали оказывать заметное влияние ветры «холодной войны». В октябре 19–17 года на «Уорнер бразерс» был подготовлен документ, разосланный во все отделения компании; в документе предписывалось по получении настоящего уведомления уничтожить (!) имеющиеся копии картины… Фильм, однако, уцелел, дошел до наших дней, хотя вряд ли кто, кроме специалистов, видел ее на экране за последние лет 40. Вероятно, сохранилась копия картины и у нас, ибо в свое время, приобретенная за условную минимальную цену и 25 тысяч долларов, была о советском прокате.

Следует сразу уточнить отдельные немаловажные детали: в период между 1939 и 1945 годами для коммерческого распространения СССР закупил у США всего 24 картины. Каждый фильм Сталин просматривал лично, выступая одновременно в роли единственного цензора. Преувеличения здесь нет: на этот факт, кстати, указывал и Н. С. Хрущев в своих воспоминаниях, увидевших свет в США в 1970 году. Можно сказать, что почти все американские картины, появлявшиеся на наших экранах в то время, отвечали вкусам вождя, хотя и воспринимались им со значительной долей скептицизма и снисходительности. Между прочим, Аверелл Гарриман, известный политический деятель и дипломат, посол США в СССР в 1943–1946 годах, вспоминал, каким успехом в Советском Союзе пользовался фильм «Северная звезда», сделанный на студии «Метро-Голдвин-Майер» по сценарию Лиллиан Хелман. Было такое впечатление, говорил он, что русским нравилось то, как в Голливуде изображали Россию, хотя не всегда это изображение было близко к реальности, В мае 1943-го Дэвис прибыл в Москву, имея с собой копию фильма. Но мнению Рузвельта, после просмотра Сталин мог прийти в «проамериканское настроение». На сеансе, помимо вождя, присутствовали Молотов, Вышинский и другие лица из его ближайшего окружения. Дэвис писал Гарри Уорнеру, что успех превзошел все его ожидания: «Маршал и премьер Молотов высоко оценили картину». А тогдашний посол США и СССР Уильям Стэндли, раздраженный специальным статусом Дэвиса (представитель президента) и своей неудавшейся миссией (к тому времени он уже получил уведомление об отзыве домой), в депеше в Вашингтон изложил свое прямо противоположное мнение. По описанию Стэндли, Дэвис чересчур затянул вступительное слово, и «было слышно, как Сталин несколько раз проворчал что-то»: дипломаты считали каждый вздох вождя. Завершал посол свой доклад следующей фразой: «Бросающиеся в глаза несоответствия в фильме не могли не вызвать у присутствующих советских официальных лиц серьезного неодобрения».

О личном отношении Сталина к картине судить, конечно, трудно, хотя есть свидетельства, что он был весьма удивлен содержанием ленты. Но официальная позиция сомнений не вызывает. Фильм вышел на наши экраны. Вступительное слово Дэвиса опустили, равно как и эпизод обсуждения советскими руководителями подслушанного через специальное устройство в американском посольстве разговора. Перевод был выполнен довольно точно, а сцены суда над «троцкистами» сохранены слово в слово.

Интерес к картине в СССР был понятен: хотя, по утверждению некоторых зарубежных дипломатов, аккредитованных с то время в СССР, «Миссия в Москву» выглядела несколько наивно, что высылало у русских улыбку, они тем не менее восторженно принимали картину, ибо об американской кинопродукции имели в те годы весьма отдаленное представление — и все американское потому было уже интересно. Даже по мнению скептиков в администрации президента, акция Рузвельту вполне удалась — изменение отношения Соединенных Штатов к союзнику в войне, принятие его таким как есть в настоящем и прошлом, демонстрировалось крупным планом, возможность взаимопонимания между двумя лидерами иллюстрировалась со всей очевидностью.

Надо отметить, что фильм не остался незамеченным и в фашистской Германии. Министр пропаганды Геббельс писал в своем дневнике в мае 1943 года, что Сталин в картине превозносится так явно, что протестует даже американская общественность. Неделю спустя он уже рассказывает об информации, которую получил из СССР о вояже Дэвиса в Москву, называя при этом посла «своего рода салопным большевиком» и «опасным типом». По мнению Геббельса, выход фильма на экраны Рузвельт якобы прямо приурочил к заявлению Сталина о роспуске Коминтерна. В июле, по указанию Геббельса, книга Дэвиса и сам автор становятся предметом издевательских нападок в прессе. Геббельс, который к вопросам пропаганды средствами кино относился очень внимательно, был готов поверить, что «Миссия в Москву» — это «пример того, как Рузвельт превращает «индустрию развлечений» в оружие на страже интересов государства».

Есть, впрочем, вероятность, что и Сталин, и Геббельс могли чересчур прямо понимать с послание», содержащееся в картине: они приписывали администрации Рузвельта то, что она намеревалась сделать теоретически, но к чему практически не подошла вплотную. Задача была «продать Америке неуклюжего, неудобного союзника» К решению этой задачи в силу обстоятельств только подступались. Политическая ложь при создании фильма возобладала над жизненной правдой. Те, кто не знал или не задумывался над содержанием конкретных эпизодов истории, просто работали, руководствуясь личными мотивами, сиюминутными потребностями, а те, кто сознательно выполнял заведомо циничный заказ, хранили молчание.

Был ли фильм «Миссия и Москву» поставлен по «сталинскому сценарию»? И означает ли это, что коммунисты проникли в Голливуд, как утверждали позднее активисты комиссии по расследованию антиамериканской деятельности? В 1943-м такие вопросы почти никому не приходили в голову, но четыре года спустя, во время чистки Голливуда, они неизбежно возникли. Ситуация изменилась коренным образом — началась «холодная война», президент Трумэн обещал американскую помощь любому европейскому правительству, которое решит противостоять «коммунистической агрессии». Вот почему в октябре 1947 года (через десять лет после событий, свидетелем которых стал посол Дэвис в Москве) в Вашингтоне начались слушания о проникновении коммунистов в святая святых американского киномира.

Те, кто создавал «Миссию в Москву», теперь выглядели настоящими злодеями. При этом членов комиссии по расследованию антиамериканской деятельности не интересовал вопрос, все ли в фильме правда, или допущены какие-либо искажения, или приводятся вовсе фальсифицированные факты. Они преследовали иную цель: доказать, что коммунисты вносили элементы пропаганды даже в самые невинные сценарные заготовки и, уж конечно, существовал соответствующий заговор. Часть тех, кто охотно сотрудничал с комиссией, приписывала «коммунистический трюки» покойному президенту Рузвельту, его окружению и самому «новому курсу», проводившемуся тогдашней администрацией США. Они с полным основанием полагали, что если доказать причастность самого Рузвельта к инициативе создания подобной картины, то всем американцам станут ясны размеры заговора и попытки «либералов» ввергнуть страну в кризисное состояние, при котором под угрозу якобы ставились, в первую очередь, права человека. Джеку Уорнеру, крупному кинопромышленнику, пришлось, защищая интересы своей компании, выкручиваться, приводить членам комиссии разнообразные доводы, чтобы отвести подозрение в «преднамеренных действиях». И с целью как-то компенсировать возникшее «ложное впечатление» на «Уорнер бразерс» был спешно подготовлен фильм под названием «Я был коммунистом ФБР», в котором рассказывалось, как советские шпионы ведут подрывную работу в американском профсоюзном движении…

…Ранней весной 1943 года в отношениях между СССР и США наступило заметное охлаждение. Дэвис беседовал об этом с президентом, о чем сделал запись в своем дневнике. Решение об открытии второго фронта все откладывалось, и советское правительство не могло мириться с таким положением: союзники вели себя явно нечестно, нарушали кодекс поведения партнеров по антигитлеровской коалиции. Вашингтон искал способ избежать осложнении — так родилась мысль о направлении в Москву специальной миссии, которую поручили возглавить Дэвису. Ему вменялось в обязанность во что бы то ни стало добиться встречи со Сталиным и убедить его в том. что Соединенные Штаты не изменяют своему союзническому долгу и, более того, готовы к тесному сотрудничеству в послевоенном мире Поездка Дэвиса, таким образом, должна была поднять советско-американские отношения на новый уровень, хотя формально дело выглядело так, что Дэвис выступал лишь в роли курьера, которому поручалось доставить Сталину секретное послание президента, содержавшее предложение о неофициальной встрече между ними. Миссия Дэвиса в Москву в мае 1943 года свидетельствовала о намерении президента Соединенных Штатов выполнять данные Сталину обещания и не капитулировать перед многочисленными противниками курса на широкое сотрудничество с СССР в самих США и в других странах. Именно в это время, кстати, стали усиленно муссироваться разговоры о «растущей советской угрозе», вновь возвысили свой голос в Конгрессе бывшие изоляционисты, становившиеся в новых условиях ярыми сторонниками глобальной экспансии.

И все же, отмечая, что Джозеф Дэвис (между прочим, впоследствии — один из организаторов и почетный председатель Национального совета американо-советской дружбы) сделал много для укрепления доверия между СССР и США в предвоенный период и во время войны, за что был награжден в 1945 году орденом Ленина, нельзя пройти мимо приведенных фактов, которые были связаны с выходом в свет его книги и подготовкой фильма. В заслугу Дэвису безусловно можно поставить то. что он в трудные годы поверил в заинтересованность СССР в сохранении мира и поддержал соответствующие инициативы, направленные на расширение политического сотрудничества и обеспечение победы над общим врагом — фашизмом.