Когда транснациональное становится межкультурным

Когда транснациональное становится межкультурным

Театральная площадь

Когда транснациональное становится межкультурным

СЦЕНА БЕЗ ГРАНИЦ

Немецкая пьеса драматурга из Швейцарии в Русском театре Киева

При самом беглом взгляде на афишу может возникнуть впечатление, что в этих стенах в настоящее время происходит некая внутренняя полемика, быть может, даже борьба, с именем собственным. Киевский Театр русской драмы имени Леси Украинки сегодня, кажется, впору называть театром европейской драмы – столь широко и обильно представлена она в нынешнем репертуаре. В наличии имеются, конечно, «обязательные» пункты программы типа «Ревизора» или пары дежурных Островских, но они явно теснятся под напором всяческих – не в пример беспроигрышнее – Джонов Патриков, Марков Камолетти и прочих Габриэлей Ару (стоит ли говорить, что чистым цунами накрывший не только российское, но и всё постсоветское сценическое пространство драматург Рэй Куни в афише «лесе-украинцев» также представлен, причём в количестве двух наименований).

Ещё более красноречивой выглядит ситуация применительно к драматургии, условно говоря, современной, то есть к пьесам XXI века с временным расширением до эпохи рубежа тысячелетий. Здесь дело даже не в количественных показателях – они-то в данном случае как раз соразмеримы. Но вот только состав принадлежащих к «сегодняшнему дню» русскоязычной драмы сочинений Юлии Дамскер, Ивана Вырыпаева и Анатолия Крыма (автора комедии «Завещание целомудренного бабника») кажется набором случайным, абсолютно не принципиальным, возникшим хаотически. В то время как относительно молодая немецкоязычная драматургия слишком очевидно оснащает репертуарную палитру Театра Леси Украинки особой краской, внятным штрихом, отдельной линией. Дело не в том, что тексты И. Бауэршимы, У. Видмера, Л. Бэрфуса лучше вырыпаевских или «Завещания… бабника» – сравнительный анализ литературных достоинств не входит в задачу автора настоящей рецензии, – дело в том, что они, вне всякого сомнения, актуальнее. Вот и выходит: за остроту, за чувство сопричастности тому, что происходит за театральными стенами, за социальность искусства – за вещи, необходимые нынешнему «правильному» сценическому организму не менее мастерства и верности традициям, – в Национальном академическом театре русской драмы Украины отвечают теперь большей частью немцы да пишущие на немецком швейцарцы…

Причин тому, как водится, наверное, немало: и объективных, и субъективных. Не хотелось бы сейчас приплетать к делу сферу политическую – будем считать, что она ни при чём. Но вот целеустремлённые усилия украинского Гёте-института в деле популяризации и пропаганды немецкой культуры как таковой и современной немецкой пьесы в частности со счетов никак не сбросишь (деятельность и педантичность, о коих мы можем судить хотя бы исходя из собственных наблюдений за работой российского отделения культурной институции, выступают, конечно же, явным контрастом к бытованию «русских домов», открывающихся повсеместно с большой помпой, но преимущественно в отсутствие чётко, ясно артикулированных целей и задач). Можно говорить и о куда как немаловажных «особенностях письма»: то, что творцы нашей «новой драмы», как правило, не желают думать о такой мелочи, как сугубо утилитарная сценичность их произведений, признают, полагаю, даже самые ярые приверженцы направления. В европах сегодня производят драмтексты, гораздо более «дружелюбные» к предполагаемым театральным пользователям. И одновременно характеризующиеся значительно большей универсальностью, «над-национальностью» авторского взгляда – язык их благодаря этому легко, без особых «трудностей перевода», доводит от Берлина и Берна до самого Киева. Наши же кумиры лабораторных читок, несмотря на отдельные самобытнейшие дарования, всё никак не могут выйти из-под сени трёх родимых сосен, если же и ставятся где-то «там» – проходят обычно под грифом mad exotic Russians.

В пьесе без малого сорокалетнего Лукаса Бэрфуса, уроженца городка Тун, что в кантоне Берн, вдоволь – как то явствует уже из её названия – и «сумасшедшинки», и того, что может быть названо экзотичностью. Относительно недавно появившиеся в репертуаре киевской Русской драмы «Сексуальные неврозы наших родителей» повествуют о шокирующей хоть кого судьбе юной девушки, почти ребёнка, Доры. Таких сегодня называют аутистами, а на Руси почитали блаженными. До поры до времени между ней и агрессивным, при всей его нарочитой политкорректности, внешним миром стояла мощная медикаментозная защита. А когда добрые родители решили таблетки отменить, худшие пороки общества немедленно вступили в бурную и жутковатую химическую реакцию с мгновенно проснувшейся и обретшей прямо-таки звериную силу чувственностью…

О том, что развитие всякого рода неврозов и психопатологических отклонений едва ли не прямо пропорционально росту ВВП и общественного благосостояния, мы в последние годы узнали порядком. Но сюжет, предложенный Бэрфусом, имеет самое непосредственное отношение, попадает в язвы и болевые точки не только «с жиру бесящихся» благополучнейших государств (иначе не прошли бы его «Неврозы» по подмосткам без малого трёх десятков стран мира с самым различным уровнем жизни). И то напряжённо-болезненное (но отнюдь не отторгающее) внимание, с которым встречает зал Театра Леси Украинки сложные, жёсткие, «неудобоваримые» реплики и монологи пьесы, вызвано довольно «хорошо» подготовленной – увы! – почвой: достаточно упомянуть о зловонном смерче педофилии, никак не утихающем ни над просторами демократической России, ни над территорией вільної України.

Ещё одним залогом того, что текст «Сексуальных неврозов» в Киеве работает должным образом, пробивает аудиторию (которая что у нас, что у братьев-славян в равной степени умудряется быть разом циничной и ханжеской) не на дурацкое «ха-ха» и не на ложно-стыдливое поджимание губ, выступает его режиссура. Ведь пьесы, подобные бэрфусовской, как правило, привлекают в эсэнговии преимущественно постановщиков молодых да ранних либо же их коллег из разряда вечных авангардистов. Их забота, известно, главным образом себя показать. В сочетании с «нетиповым», скажем так, материалом это сплошь и рядом ведёт к затемнению смыслов, вплоть до состояния полного мрака. Алле Рыбиковой эта драма знакома, надо полагать, лучше, чем кому бы то ни было, включая автора: она не только перевела её на русский, но и активно продвигала на постсоветском пространстве, принимая участие в создании нескольких сценических версий. И потому неудивительно, что, взявшись за неё самолично (кстати, отважно дебютируя тем самым в режиссёрской профессии), она стремилась поставить во главу угла слово. Яростному, «провокационному» тексту такой внимательный, сосредоточенный, пусть даже и несколько «школьный» подход пошёл, без сомнения, только на пользу. Не взыскующая эффектов умозрительность, а тщательная попытка проникнуть в суть всех этих запутанных (чтобы не сказать запущенных) отношений – вот метод Рыбиковой-режиссёра, счастливо опирающийся, с одной стороны, на опыт классного мастера перевода, а с другой – на то, что начинающему режиссёру здесь было в ком достойнейшим образом умереть.

Труппа Русской драмы – одно из главных богатств театра, в чём московские зрители имели возможность убедиться во время прошедших пару лет назад больших гастролей Театра Украинки (о которых писала «ЛГ»). Вот и на сей раз она всячески подтверждает и свой общий высокий уровень, и довольно редкую способность к творческому освоению самых разных, даже не вполне привычных, «предлагаемых обстоятельств», и, наконец, свою гармоническую цельность, наличие единой для всех артистов группы крови. На двух своеобразных полюсах актёрского ансамбля спектакля с одинаковой искренностью и отдачей существуют одна из прим театра, народная артистка как Украины, так и России Лариса Кадочникова (в роли взбалмошной, яркой, с лёгкостью подавляющей всех и вся, заполняющей окружающее пространство мамаши героини) и студентка Елена Тополь. К пьесе Бэрфуса, конечно же, не имеет особого смысла обращаться при отсутствии у театра Доры – исполнительницы, способной убедительно сыграть иное существо, показать душевную болезнь без патологичности, вызвать сочувствие к специфическому, прямо скажем, характеру, не прибегая к «запрещённым приёмам». По счастью, такая индивидуальность нашлась на выпускном курсе Киевского национального университета (sic!) театра, кино и телевидения, являющегося в то же время студией при Русской драме (мастер курса и худрук театра – одно и то же лицо, Михаил Резникович). В отличие от своих однокашников, давно и активно осваивающих подмостки «метрополии» в эпизодических, а то и второплановых ролях, Елена Тополь в «Сексуальных неврозах…» впервые вышла на «взрослую» сцену. Но это тот самый случай, когда образ и актёр должны были дождаться друг друга, дабы совпасть в замечательном, выразительном, действительно многое обещающем, похоже, в недалёком будущем дебюте.

Дора из Леси Украинки может быть одномоментно и на всём протяжении спектакля и «Ангелочком» (а это второе, несколько смягчающее, афишное название пьесы), и обуреваемым зовами плоти «животным». Она и жалка, и ужасна, и победительна, даже царственна в своём бесхитростном приятии мира, каков он есть, со всеми его кошмарами, наваждениями и ограничивающими условностями. Но она в конечном счёте заставляет вспомнить и о достоевской «слезинке ребёнка» в финале пьесы героиня, раздавленная, но не уничтоженная, собирается в некую мифическую для неё Россию, где её, «русскую царевну», ожидает, как ей мнится, счастье, но до которой, конечно же, никогда не доберётся). А значит – всецело оправдывает появление на русской сцене жёстких немецкоязычных пьес, зачастую непривычных для нашего слуха, но зато восполняющих там явный дефицит трагического осмысления несовершенного мира.

Александр А. ВИСЛОВ, КИЕВ–МОСКВА

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: