Глава одиннадцатая. Когда становится страшно

Глава одиннадцатая. Когда становится страшно

Солдаты

Путь до города Хамунди, расположенного в двадцати с лишним километрах южнее Кали, непрост. Вначале я проезжаю тренировочную базу футбольного клуба «Кали Америка», которым владеет клан Родригес-Орухела, он же Картель Кали. Через несколько миль я с удивлением замечаю самую настоящую арену для корриды, собственность братьев Очоа, некогда бывших партнерами покойного Пабло Эскобара из Медельинского картеля. Хамунди — любимое место отдыха наркоторговцев, где они строят «гранд финкас» («большие дома») со своими прудами, полноразмерными футбольными полями, залитыми светом, садовыми и внутренними бассейнами — и все это на одной территории. В дальнем конце города финки внезапно заканчиваются: начинаются скромные жилища бедствующих индейцев.

В том месте, где этот небольшой городок заканчивается, в начале шоссе, окаймленного полосами высокого зеленого кустарника, стоит приветливый указатель. Под словами «Мой Маленький Домик: психиатрический интернат» написан номер телефона и нарисована указывающая вниз стрелка. Метров через двести, после нескольких поворотов, виден и сам Маленький Домик, окруженный прекрасным ландшафтом, — хотя ржавые красно-зеленые ворота и забор с колючей проволокой выглядят уже не так приветливо.

В пять тридцать вечера 22 мая 2006 года командир одного из отборных полицейских спецподразделений Колумбии именно на этом месте остановил колонну из трех автомобилей. Он покинул машину в сопровождении девяти своих людей и гражданского осведомителя и направился к воротам: осведомитель заверил его, что «Маленький Домик» был чем-то большим, чем казался на первый взгляд.

Группа одетых в униформу людей, лежавшая в засаде, без предупреждения открыла огонь по полицейским — командир группы погиб на месте. В запущенных зарослях, окружавших шоссе, затаились двадцать восемь стрелков. Сотрудник интерната рассказывал: «Мы тогда как раз готовились ужинать, как вдруг от ворот раздался страшный грохот стрельбы». Несколько полицейских, ища спасения, бросились в придорожные кюветы: «Мы слышали, как эти люди кричали: «Пожалуйста, не стреляйте! Мы из полиции!» И потом еще:

«У нас есть жены и дети!»

Однако стрельба по ним велась добрых двадцать минут, пока полицейские не погибли все до единого. Когда на место прибыла разбираться обычная полиция, она обнаружила, что один из нападавших нашел время положить на затылок осведомителя патрон, — по всей видимости, в качестве предупреждения?

Случаи насильственной смерти, наподобие случая в Хамунди, неизменно шокируют Колумбию, однако неожиданностью никогда не являются. Количество потенциальных убийц поражает воображение: в этой стране за последние 30 лет возникло столько аббревиатур кровавых группировок, отстаивающих свои претензии на политическое и моральное превосходство посредством массовых убийств, истязаний и взрывов, что хватило бы на целую книгу. Причем это — только «любители». Нередко полиция и армия действует так же бесконтрольно, как наркоторговцы, правые повстанцы и левые партизаны.

В первую очередь среди возможных подозреваемых в нападениях на военных или полицейских, вроде случая в Хамунди, обычно называют партизан из сильной колумбийской марксистской группировки FARC — «Революционные Вооруженные Силы Колумбии» (РВСК). Они явно орудовали где-то неподалеку от этого города, свои доходы получали в значительной степени от кокаина и никогда не боялись устраивать вооруженные нападения на государственных агентов. Словно подтверждая это, партизаны из РВСК-FARC в тот момент, когда я приехал в Хамунди, убили шестерых полицейских при помощи фугаса, закладывать которых они научились при помощи боевиков — «временных» — экстремистов Ирландской Республиканской Армии. Однако сегодня их боевые группы редко углубляются так далеко в городские районы, и такое нападение для РВСК нехарактерно.

Еще там действовали местные вооруженные формирования AUC — «Объединенные Силы Самообороны» (ОСС), которые нередко, плечом к плечу с регулярной армией, воюют против РВСК. Они выставляют себя защитниками права частной собственности (особенно той собственности, которой они завладели с помощью запугиваний и убийств), хотя многие бойцы ОСС годом раньше сложили оружие, пойдя на соглашение с правительством, — но лишь затем, чтобы реорганизоваться в пригородные криминальные группировки, так называемые «барриос», которые, точно опухоль, отпочковываются от бедных районов всех крупных колумбийских городов.

И, наконец, был еще «Картель дель Норте» — Северный картель, наследник еще более бесславного картеля Кали. Хотя годом раньше Северный картель лишился своего лидера, Фернандо Энао, которого нью-йоркский суд отправил в тюремное заключение на девятнадцать с половиной лет, партнер Энао, Диего Монтойя, обеспечил уверенную деятельность этого бизнеса. Определенно, Северный картель был главным подозреваемым.

Но кто бы ни нажал на курок, догадаться о мотиве было нетрудно. Кокаин.

И действительно, удалось быстро выяснить, что дело тут было действительно в кокаине, однако принадлежность убийц оказалась сюрпризом для всех. Преступление совершили не РВСК и не ОСС, а также не ELN, MAS, PEPES или прочие самозваные силы правопорядка. Отряд специального назначения был расстрелян не больше и не меньше как взводом 23-й Горной дивизии регулярной армии, который насчитывал 28 солдат. Само собой, колумбийская армия никогда не уставала нажимать на курок и может похвастаться одним из худших в мире перечней нарушения прав человека. Однако убивать своих товарищей из полицейского спецназа для военных было в высшей степени необычным делом. Этот случай шокировал всех — колумбийский народ, его президента Альфонсо Урибе и его правительство, а для членов Конгресса США и президента Джорджа Буша все это стало крупным, неприятным потрясением.

Командир взвода, обладатель квадратной челюсти, полковник Байрон Карвахаль, сперва сделал заявление, в котором инцидент описывался как трагический случай «дружественного огня». Дело было поздно вечером, уверял он, и солдаты по ошибке приняли полицейских за партизан из РВСК. Свидетели из «Маленького Домика» и индейцы, жившие в домах неподалеку, были озадачены: они-то знали, что нападение было совершено средь бела дня и что военнослужащие немедленно опознали бы характерную униформу полицейского спецназа.

«Дружественного огня» здесь не было и в помине: все говорило о заранее просчитанном расстреле. Дальше — больше: когда генеральный прокурор Марио Игуаран немного продвинулся в расследовании, дело стало выглядеть подозрительно: выходило, что солдаты встали на защиту владельца наркотиков, кем бы он ни был. «Это было не ошибкой — это было преступлением. Они оказывали услуги наркоторговцам», — заявил он после предварительного расследования.

Когда эта новость достигла округа Колумбия, Вашингтон получил все основания для того, чтобы безмерно удивиться. Соединенные Штаты только что передали Боготе последнюю часть тех 4 млрд. долларов, которые они преподнесли ей в рамках плана «Колумбия». Этот пятилетний план, который ввела в действие администрация Клинтона, а администрация Буша продлила, должен был разом очистить мир от двух таких пагуб, как кокаин и Революционные Вооруженные Силы Колумбии. Восемьдесят процентов этих денег составили «особые ассигнования» на модернизацию колумбийской армии. В первые годы нового века Вашингтон пожаловал вооруженным силам Колумбии больше техники и денег, чем любой другой стране мира, за исключением Египта и Израиля. Тем самым он преследовал двойную цель: свести под корень плантации коки и кокаиновый бизнес, а заодно и левых партизан. Но в Хамунди эти самые получатели военной помощи как раз и служили наркоторговцам, убивая полицейских. Что же США делали не так?

Колумбия славится не только самым высоким уровнем насилия в Латинской Америке, но и является одной из самых богатых ресурсами латиноамериканских стран. Здесь есть и плодородные равнины, где выращивают лучшие в мире сорта кофе, и роскошные побережья Тихого и Атлантического океанов, и джунгли с экзотической природой, и минеральные ресурсы — от угля до нефти, и великолепные Анды, и часть бассейна Амазонки, и даже крупный город Медельин, климат которого справедливо именуют «вечной весной». В первый день моего пребывания в столице страны, Боготе, один колумбийский остроумец объяснил мне: когда бог творил землю, он решил наделить эту страну всеми щедрыми дарами, которыми только владел. «Когда все прочие страны стали жаловаться, что их так обделили, — продолжал мой друг, — Господь сказал им: ничего, подождите и посмотрите, какими людьми я населю Колумбию. Уж тогда-то вы будете довольны своей судьбой!»

Идея рая, жизнь в котором отравляет сатанински злобное меньшинство людей, — тема, которая звучит в Колумбии часто. За соблазнительной силой волшебного реализма книги «Сто лет одиночества» нобелевского лауреата Габриеля Гарсии Маркеса громко звучит тема насилия и той значимой роли, которую оно сыграло в колумбийской истории, где искренняя борьба за правое дело или идеологию то и дело тонет и вязнет в насилии, которое она же и порождает:

— Скажи мне, друг, за что ты сражаешься?

— За то, за что я и должен, дружище, — ответил полковник Геринельдо Маркес, — за великую партию либералов.

— Счастливый ты, что знаешь. А я вот только теперь разобрался, что сражаюсь из-за своей гордыни.

— Это плохо, — заметил полковник Геринельдо Маркес.

Его беспокойство позабавило полковника Аурелиано Буэндиа.

— Конечно, — сказал он. — Но все же лучше, чем не знать, за что сражаешься. — Он посмотрел товарищу в глаза, улыбнулся и прибавил: — Или сражаться, как ты, за что-то, что ничего ни для кого не значит. [32]

Работая корреспондентом Би-би-си, я видел немало крови на Балканах и на Кавказе, однако насилие, которым прославилась Колумбия, тревожило меня. Когда я отправился из Лондона в Боготу, это был единственный случай за все мои расследования, когда я так явно беспокоился из-за того, что подвергаю себя ненужному риску. Мой страх, конечно же, был преувеличен и представлял собой весьма несправедливое очернение дружелюбных и открытых людей, живущих в Колумбии. Преувеличен — определенно. Но он нисколько не был фантазией. Всего за неделю до моего вылета сюда я обедал в Вашингтоне с другом, очень вежливым человеком, который при расставании сказал мне: «Знаешь ли, это не шутки. Там правда бывает очень опасно». Он знал об этом лучше, чем кто бы то ни было. Шесть лет назад его жена остановилась на светофоре в Перейре, городе в ста милях к западу от Боготы, и рядом с ней затормозил мотоциклист. Пассажир мотоцикла выхватил пистолет и застрелил его жену на глазах у четырехлетней дочери и няни. Мой друг бежал в Вашингтон и до настоящего времени не может вернуться в родную страну. А во время пребывания в Колумбии я встретил там исключительное количество людей, которым пришлось пережить убийство родных или друзей.

Но та бойня, которая творится в Колумбии последние двадцать пять лет, шокирует даже по колумбийским стандартам. В XIX–XX веках насилие имело здесь самые разные формы и масштабы: полномасштабные мятежи и вооруженные восстания, карательные операции, которые правительство проводило по своему произволу, чтобы запугать или вычистить какой-либо край для его захвата, индивидуальный террор и жуткие массовые убийства. Соперничество Консервативной и Либеральной партий определяло склад политической жизни, а экономическим мотивом развития являлся вопрос о владении землей. Одной из многочисленных кульминаций этих раздоров, известной просто как «Виоленсия» (La Violencia — «насилие»), стал десятилетний кровавый пир, спровоцированный убийством в апреле 1948 года кандидата в президенты Хорхе Эльесера Гайтана и закончившийся в итоге примирением либералов и консерваторов, двух партий, которые уже больше века были главными силами страны и кровавых раздоров.

Вплоть до того момента это насилие было преимущественно внутренним делом Колумбии. И только в 1960-х годах колумбийский народ набрался смелости представить себе будущее с более прочным гражданским миром, постепенным, но уверенным процветанием и с ростом своего влияния на севере Латинской Америки. Там не только стало развиваться общественное согласие, но и не наблюдалось неприкрытых политических манипуляций американских компаний, политиков и мафиози, которые так бросались в глаза в Центральной Америке и странах Карибского бассейна.

Затем, на протяжении немногим более десяти лет, случились три события, которые протащили страну по всем кругам Дантова ада. Там она и пребывает по сей день — крупнейшая жертва одной из самых безжалостных сетей организованной преступности в Западном полушарии, сетей, которые успели ужасным образом вплестись в ткань совершенно иного по своей природе политического вооруженного конфликта.

Во-первых, в 1968 году, стремясь укрепить свою экономику, Колумбия с гордостью основала в Боготе Институт специальных химических исследований, который начал готовить первоклассных химиков, впоследствии нашедших себе прибыльную работу в картелях Медельина и Кали.

Во-вторых, примерно в то же самое время, американские «садоводы» стали выращивать коноплю в количествах, достаточных для того, чтобы в целом насытить американский рынок. Это привело к спаду бойкой торговли марихуаной, которая процветала вдоль северного побережья Колумбии. Те наркоторговцы, которые жили на севере страны и делали на марихуане солидные деньги, принялись разнообразить содержимое своих плантаций, чтобы наверстать то, что теряли на конопляных «фьючерсах».

Эти поиски совпали с событием номер три — стремительным возвращением моды на кокаин среди тридцати- и сорокалетних жителей Флориды и севера Восточного побережья США. Когда американские бэби-бумеры оставили социальный протест и пустились зарабатывать деньги, им понадобился «роскошный» наркотик, который символизировал бы этот поворот в их жизни — от философской самоуглубленности к поспешному приобретательству. Кокаин нисколько не напоминал «грязные» внутривенные инъекции: вдохнул «дорожку», и можно бежать прямиком в «Студио-54» [33]. Очень скоро всем захотелось приобщиться к кокаину.

«Кокаин больше не является порочным секретом обеспеченной элиты или символом недостижимого блеска великосветского упадничества, как это было в предыдущие десятилетия. Он уже не является лишь экзотическим лакомством веселящейся предпринимательской элиты, голливудских персонажей и прожигателей жизни, как это было всего три-четыре года назад — самым броским предметом потребления, который втягивали носом с самых шикарных кофейных столиков, через хрустящие стодолларовые банкноты, свернутые трубочкой. Сегодня кокаин является излюбленным наркотиком миллионов солидных, рядовых, часто социально растущих граждан — юристов, бизнесменов, студентов, государственных бюрократов, политиков, полицейских, секретарш, банкиров, механиков, агентов по недвижимости и официанток, — именно из-за того, что он превратился в символ богатства и статуса», — писал в июле 1981 года журнал «Тайм», поместив на обложку наполненный кокаином бокал для коктейля.

С тех пор как в 20-е годы американское правительство сперва осудило, а затем и запретило этот наркотик, его употребление исследовалось нечасто. Большинство людей ошибочно полагает, будто он не вызывает особого привыкания и не имеет серьезных побочных эффектов. И как будто этого было недостаточно, поползли слухи о том, что он стимулирует половую активность.

Спрос на наркотик зашкаливал, и вялые аграрные экономики Перу и Боливии явно за ним не угонялись. Такая конъюнктура убедила группу колумбийских наркоторговцев в том, что на этом поприще их ожидают целые Анды денег.

Наркоторговцы

Чтобы выяснить, каким образом наркоторговцы заполучили этот источник прибылей, я отправляюсь в ночной клуб в центре Боготы, чтобы встретиться с человеком по прозвищу Демон, которого все называют еще и Никсоном — возможно, насмехаясь над бывшим американским президентом.

Пройдя через вполне невинный бар, где сидят мужчины немногим старше тридцати и женщины, которым слегка за двадцать, мы с друзьями входим в зал с большим бассейном в форме восьмерки. Через бассейн перекинут мостик в духе Риальто [34], а в стенах видны маленькие ниши, задрапированные жутко безвкусной красной тканью. В каждой нише сидит группка из четырех-шести мужчин, которые угощаются спиртным, пока голые девушки поочередно вертят пахом перед их лицами, в ритме латинского евро-попа, включенного на оглушительную громкость. Каждому свое, думаю я, мне так отдыхать не хотелось бы.

К счастью, Никсон ведет нас на этаж, который расположен выше всей этой пародийной вакханалии, — там мы, к счастью, можем друг друга слышать. Тем не менее он настаивает, чтобы нас сопровождали две молодые проститутки, одна из которых может похвастаться самой большой грудью из всех, что я видел (Колумбия гордится тем, что является мировым лидером по увеличению груди). Никсон уже «накокаинился» до отказа и теперь выстреливает слова, как из пулемета. В качестве эффектного начала он красивым жестом эстрадного фокусника достает носовой платок, показывает его публике и затем протаскивает его через дырку, которую долгие годы употребления кокаина прожгли в его носовой перегородке.

«Я был совсем юным подростком — обычным, из Бойяки, это в двух часах езды от Боготы. Я ничего не знал о наркотиках, когда один из моих двоюродных братьев вернулся из Нью-Йорка». Шестидесятые — семидесятые годы были временем настоящего исхода колумбийцев, искавших работы в Штатах, после того как текстильную промышленность Колумбии накрыл коллапс; среди эмигрантов оказались и первые наркоторговцы, в том числе двоюродный брат Никсона. Вместе с братом они покупали у производителей в Боливии и Перу кокаиновую пасту, своими силами перерабатывали ее в гидрохлорид кокаина, а затем переправляли родственникам, которые обосновались в разраставшихся колумбийских сообществах Нью-Йорка и Майами. «Моя работа состояла в том, чтобы переправлять товар по Колумбии, обычно на машине или грузовике, а затем вести его с побережья в аэропорт, откуда его везли прямиком в Нью — Йорк, Мексику или в карибские страны», — рассказывал Никсон.

Наркотики, вкупе с таким фантастическим опытом, как огромное богатство в столь юном возрасте, захватили Никсона с головой. Он носился по Колумбии в водовороте кокаина, секса и перестрелок. Так было до января 1994 года. «Мой босс вел машину по одной из главных улиц Боготы, а я сидел на пассажирском сиденье, — вспоминал он. — А потом все случилось так, как люди об этом и рассказывают. На светофоре около нас затормозили два парня на мотоцикле, сидящий сзади выхватил пистолет и стал палить в моего босса. Я дернулся было в перчаточный ящик, чтобы достать ствол, но не смог дотянуться. Правда, моему боссу удалось вылезти из машины и уйти с линии огня, и он выжил, хотя получил три пули». После этого события Никсон и покинул самую прибыльную область бизнеса. «Мы вскоре узнали, что моего босса «заказал» его партнер, и я подумал: это уже чересчур. У нас с подругой была маленькая дочь, и я не хотел, чтобы она осталась без отца». Никсону удалось перейти на менее заметное положение: вместо того чтобы продавать кокаин килограммами, он стал продавать его по граммам нарождающимся яппи Боготы.

На пике своей карьеры Никсон занимался оптовыми операциями весьма внушительного масштаба. Однако его торговля была лишь ручьем, впадавшим в бурную реку кокаина, которая течет в Нью-Йорк из Кали, местности в двухстах милях к юго-западу от Боготы. Картель Кали был одним из трех главных кокаиновых кланов, возникших в Колумбии в 1970–1980 годах. Картель Кали заключил соглашение с двумя другими кланами, обосновавшимися в Медельине, с которыми они скрупулезно поделили рынок американского экспорта: Кали принадлежал Нью — Йорк. Всякий, кто хотел бы везти туда кокаин, должен был присоединяться к операциям этого картеля.

В 1981–1982 годах клан Очоа, сотрудничавший с Пабло Эскобаром из Медельинского картеля, провел на своем ранчо «Лас Маргаритас» несколько встреч, куда были приглашены боссы крупнейших колумбийских картелей. Самой «высокопоставленной» делегацией, примкнувшей к Эскобару и братьям Очоа, были братья Хильберто и Мигель

Фабио Очоа (крайний слева) из Медельинского картеля и Сантьяго Урибе (крайний справа), брат нынешнего президента. 1985 г.

Впервые «встречи на высшем уровне» начались после похищения левыми партизанами сестры братьев Очоа, Марты. Впрочем, встречи наркоторговцев выросли в нечто большее: более того, несмотря на взаимное подозрение, которое позже превратилось в ожесточенную войну, они положили начало даже не империям, а целой отрасли, которая процветает и по сей день, успешно сопротивляясь всем попыткам подорвать ее. Все личности, собравшиеся некогда в «Лас Маргаритас», были в убиты или посажены в тюрьму. Тем не менее на протяжении двадцати лет группировки, которые возглавляли Эскобар, Очоа и Родригес-Орухела, были важнейшими фигурами в глобальной теневой экономике, которая росла рука об руку с легальной экономикой по мере того, как США и Европа продавливали либерализацию финансовых и товарных рынков, ставшую краеугольным камнем глобализации 80-х. Картелям Медельинскому и Кали удалось предвосхитить самые важные аспекты движущих сил глобализации, так что в течение многих лет они соединяли законную деятельность с незаконной.

Три эти клана образовали странный альянс. Очоа относились к развитой и состоятельной семье из среднего класса, где в почете было коневодство, в то время как Эскобар вырос в трущобах Медельина, обретаясь среди мелких преступников Колумбии, которые рады спустить курок. Родригес-Орухелы были лучше знакомы с образом жизни Эскобара, однако именно семья Очоа свела их с Эскобаром, сумев поддерживать мирные отношения двух этих группировок, которые затем скатились до жестокой вражды.

В процессе переговоров в «Лас Маргаритас» наркоторговцы приняли два важнейших решения. Во-первых, они договорились финансировать тайную организацию MAS (Muertes a los Seque-strados — «Смерть похитителям людей»), частное вооруженное формирование, которое впоследствии разрослось, образовав сильную, организованную повстанческую группировку OCC (AUC). Во-вторых, они договорились о разделе североамериканского кокаинового рынка: Эскобар получил Майами и условный желтый цвет, Очоа — синий цвет, обозначавший Лос-Анджелес, а картель Кали — красный цвет и Нью-Йорк.

Хотя Пабло Эскобар и обрел скандальную славу самого известного наркоторговца, на самом деле он добился меньшего успеха, чем братья Родригес-Орухела. Эти двое впервые привлекли внимание полиции в конце 1960-х годов, благодаря тому, что участвовали в похищениях известных людей. К середине 70-х годов старший из братьев, Хильберто, накопил достаточно денег, чтобы купить небольшой самолет, на котором переправлял полуфабрикат кокаиновой пасты из Перу в Кали, в двухстах милях к юго-западу от Боготы. Тем он организовал окончательную очистку пасты до гидрохлорида кокаина, после чего наркотик отправляли в Штаты.

Прошло несколько лет, и самолетный парк картеля Кали превышал уже 700 машин, которые развозили наркотики в небе всей Северной Америки. В стране, передвижение по которой из-за географических условий является сущим кошмаром, Кали расположен идеально. К востоку и югу от города раскинулись районы, где выращивают коку и опиумный мак, тогда как на западе, на небольшом удалении, располагается глубоководный порт Пуэрто-Бонавентура. Благодаря столь счастливому стечению географических обстоятельств картель создал блестящую по своей эффективности корпорацию. Даже американское Управление по борьбе с наркотиками не смогло до конца скрыть восхищения деловой проницательностью картеля Кали (предположительно после того, как в 1995 году арестовало его лидеров):

Ежегодная прибыль мафии Кали оценивается в пределах 4–8 миллиардов долларов; эта организация управляется как хорошо отлаженный международный бизнес, в котором лидеры мафии Кали принимают решения на уровне микроменеджмента для Колумбии и Соединенных Штатов. Они управляют своим международным предприятием посредством сложной системы из телефонов, факсов, пейджеров и компьютеров, располагая собственной разведывательной сетью, которая может поспорить с разведками большинства развивающихся стран. Наркобароны Кали контролируют аэропорт города Кали, сеть его такси и телефонную компанию. Они знали, кто приехал в Кали и кто оттуда уехал, кто говорил с полицией и кто сотрудничал с американскими ведомствами правопорядка. Управление по борьбе с наркотиками не ошиблось, указав, что ключом к успеху Картеля является его способность к сбору разведданных. «Они знали все про нас самих и наших осведомителей — у них были телефонные номера и схемы передвижений, и они были на шаг впереди нас», — вспоминал Джим Милфорд, который возглавлял в Управлении группу, охотившуюся за кланом Орухела. Весь масштаб деятельности по наблюдению, которую вел картель Кали, Управление осознало не раньше, чем захватило в 1996 году в одном из домов в Кали один из главных компьютеров, марки IBM, сравнимый с компьютерными системами, которые имелись в большинстве банков. Там были обнаружены сводки телефонных переговоров, которые «просочились» туда благодаря сотрудникам муниципальной компании Telephone Exchange — с подробными сведениями обо всех звонках американских агентов в Колумбии своим людям в Кали.

Это было типично для организации, которая неизменно стремилась максимально наращивать свои конкурентные преимущества. Хильберто, который гордился своим прозвищем «Шахматист», задумал два мастерских хода.

У себя дома, в Колумбии, он чурался открытого, демонстративного насилия, посредством которого Эскобар превратил Медельин и Боготу в две бойни. Он предпочитал эксплуатировать хроническую слабость колумбийского государства, используя к своей выгоде буквально все частные и общественные организации, которые могли быть полезны для его бизнеса — вплоть до президента (и включая его). Первой областью, в которую решил инвестировать картель Кали, стали банки. В 1974 году Картель создал и свой собственный — El Banco de los Trabajadores («Банк трудящихся») и стал выкупать доли в банках по всей Центральной и Южной Америке, имевших тесные связи с банками Нью — Йорка и Майами, в том числе в Manufacturer Hannover и Chase Manhattan.

Для производства 100 тонн кокаина требуются миллионы литров исходных химических веществ. Подавляющее большинство химикатов производится в Соединенных Штатах или Евросоюзе. Некоторые из них, например перманганат калия, импортировать легко, поскольку они используются для производства продуктов питания, например основы для пиццы. А вот на другие необходимо иметь лицензию. Как же картель Кали решил эту проблему? Просто! Надо только купить крупнейшую в стране аптечную сеть «Ребаха», и вы можете ввозить что угодно так, что и комар носа не подточит!

Отмывание денег в те времена еще было нетрудным делом, и ни банки, ни правительства не ломали голову над тем, откуда берутся крупные суммы денег. Когда в 80 — х годах в финансовой системе были слегка затянуты гайки, картели Медельинский и Кали усовершенствовали систему валютного обмена песо на черном рынке: на доллары, добытые в Соединенных Штатах, там же покупались холодильники, телевизоры, машины и прочие потребительские товары длительного пользования, которые затем контрабандой ввозились в Колумбию, где и перепродавались за песо. «Начиная с 1970-х годов колумбийцы стали покупать потребительские товары, зная, что они являются звеном в цепи отмывания денег, полученных от наркоторговли, — объяснял мне Франсиско Тоуми, ведущий специалист Боготы по организованной преступности. — Мафия продавала недвижимость, предметы искусства, роскошные машины и драгоценности по дутым ценам таинственным личностям, которые платили наличными, не спрашивая, откуда все это берется. С их точки зрения, ответственность за контроль над такими операциями должно осуществлять государство, а не отдельные люди и не общество». А поскольку государство не хочет или не может наводить порядок в обширных районах Колумбии, утверждает Тоуми, то люди не чувствуют взаимной ответственности перед государством и даже счастливы обойти его правовую и полицейскую системы. «Почему такие ограничения в Колумбии слабее, чем в остальных странах? — задает он риторический вопрос. — В Колумбии дозволено все, личных и социальных санкций здесь не применяют. Здесь терпят каждый противозаконный поступок и иногда даже одобряют, как нечто блестящее, героическое и хитроумное, но если виновного поймают, на помощь ему никто не придет. Иными словами, здесь существует сильная социальная терпимость по отношению к тем, кто чего-то добивается, независимо от того, какими именно средствами, однако доверия или солидарности здесь не найти».

За рубежом Хильберто стал первым, кто заключил стратегические союзы с коллегами из Мексики, Испании и Италии, Бразилии и Нигерии и, наконец, из России. В конце 80-х годов он принял решение направить основные потоки кокаинового экспорта наркоторговцам Мексики, что говорит о его глубокой проницательности. Главный деловой риск для колумбийских наркоторговцев заключается в том, чтобы по ту сторону американской границы доставлять товар «правильным» клиентам — то есть таким, которые не сотрудничают с правоохранительными структурами. Заключив соглашение с мексиканцами, Орухела переложил этот риск на них (а попутно обрек север Мексики на ту же жалкую участь, которая постигла саму Колумбию). Почти одновременно он наладил контакты с организованными преступными группировками в Испании, а также с итальянской мафией — через Бразилию. Но особенно ярким событием стали его встречи начала 90-х годов с представителями и участниками московской солнцевской группировки на острове Аруба, пропитанном пороками. Пока американский кокаиновый рынок приближался к точке перенасыщения, рухнул Советский Союз, и его падение стало для колумбийских картелей даром небес. Внезапно открылась возможность для процветания европейского рынка и путей, которые его питали.

Из всего, что возникло в последние тридцать лет, наркокартели больше всего соответствуют популярному образу организованных преступных синдикатов: это масштабные и безжалостные организации, стремящиеся уничтожить западную цивилизацию. Когда сложные сетевые структуры колумбийской наркоторговли взяли на себя обработку и распространение кокаина, поставлявшегося более скромными отраслями Перу и Боливии, кокаин действительно превратился в товар, которым стали заниматься некоторые из крупнейших криминальных структур мира. Однако в отличие от популярных представлений картель Кали, равно как и другие крупные кокаиновые корпорации, в действительности сильно децентрализован. Картель — это холдинговая компания, агломерация мелких и гибких мафиозных группировок, которые владеют теми или иными долями отрасли. Братья Орухела, безусловно, являются старшими менеджерами этой группы, которая обеспечивает стабильность всей деловой среды и получает огромные прибыли от ее деятельности. Их арест и последующее выключение из наркоторговли лишь на короткое время сказалось на цене кокаина в Соединенных Штатах. Это было вызвано тем, что в регионе Кали вслед за арестом братьев началась борьба мелких мафий, входивших в картель, которые принялись оспаривать друг у друга главенствующие позиции, оставшиеся вакантными. Аресты Эскобара или братьев Орухела стали в правоохранительной среде легендами, и с полным правом. Однако в том, что касается кокаина, эти громкие операции никак не повлияли ни на предложение, ни на спрос.

Прошло уже более четверти века с тех пор, как Рональд Рейган объявил колумбийские картели основной целью в войне с наркотиками, которую президент назвал тогда главной проблемой национальной безопасности США. И несмотря на это, колумбийский кокаин в США стал еще дешевле и доступнее, чем когда-либо прежде. Миллиарды за миллиардами долларов были с тех пор затрачены на попытки искоренить отрасль, которая только росла — по масштабам, охвату, размерам прибылей и количеству погубленных жизней: она погубила десятки тысяч человек, а миллионам других сломала жизнь.

«По всем практическим стандартам война с наркотиками оказалась проигранной вчистую», — утверждает Альваро Камачо, ведущий колумбийский ученый, занимающийся американской политикой по борьбе с наркоторговлей в Южной Америке. Он и его единомышленники утверждают: реализация этой непродуманной политики нередко вырождалась в фарс вследствие соперничества и противоречия интересов ЦРУ, Управления по борьбе с наркотиками и Госдепартамента, раздоры которых нередко облегчали наркоторговцам жизнь так, как они не могли и мечтать. Однако самым тревожным наблюдением профессора Камачо является следующее: на долю кокаиновой индустрии приходится максимум 3 % ВВП Колумбии. (Позже глава ведомства ООН по борьбе с наркотиками уверял меня, что это количество еще ниже — 0,8 %). В Афганистане же, согласно подсчетам ООН, после падения «Талибана» количество производимого опиума составляет невероятную долю ВВП — 57 %, из-за чего правительство страны в Кабуле просто неспособно контролировать страну, если не считать столицы и северных районов. И это несмотря на помощь 19 тыс. хорошо вооруженных солдат НАТО. Интервенция в Афганистан нисколько не способствовала вытеснению дешевого героина с британских улиц, как обещал в 2001 году Тони Блэр, но сделала страну эпицентром организованной преступности, повстанчества и терроризма. Сейчас в Афганистане получают прибыли самые разные организации, от турецких героиновых картелей до правящих деспотов Туркменистана и Узбекистана, не забудем и «Аль-Каиду», чьим главным источником дохода в регионе служит афганская опиумная торговля. Экономика Колумбии устроена сложнее, и она куда богаче афганской. «Поэтому, если наркотики составляют всего 3 % ВВП, то этого более чем достаточно, чтобы содержать две частных армии: с одной стороны, армию правых повстанцев и наркоторговцев, а с другой стороны — армию левых партизан», — указывает профессор Камачо. Это армии, которые в течение уже нескольких лет постоянно держат под ружьем 70 тыс. бойцов.

Тот хаос, в который погружает колумбийское общество кокаиновая торговля, обнаруживает разительную диспропорцию с экономической ценностью коки. Взрывы, массовые бойни и безмотивные убийства, встречающиеся на каждом шагу, подробно документируются и часто формируют представление иностранцев о Колумбии (я обнаружил это, тщетно пытаясь застраховаться перед поездкой сюда). Однако есть и еще одна армия, которая подрывает моральный потенциал Колумбии, необходимый для того, чтобы выйти из этого болота, — армия беженцев. В 2004 году Ян Эгеланд, заместитель генсека ООН по гуманитарным вопросам, заявил, что результатом колумбийских кокаиновых войн стало «самое большое количество убийств, самая крупная гуманитарная проблема, самые большие проблемы в области прав человека и самый крупный конфликт в Западном полушарии». Он предупредил также, что у правительства в Боготе больше нет средств для того, чтобы справиться с самым наглядным проявлением кризиса — появлением 3 млн. беженцев, изгнанных из своих жилищ с середины 1990-х годов: это самое большое количество беженцев в полушарии и третье по масштабам во всем мире.

Партизаны

В 1980 году Сусанна Кастильо и ее муж Эфраим на несколько сотен долларов, которые женщина получила в наследство от отца, купили ферму с несколькими гектарами земли в колумбийской провинции Мета. Их крошечная деревня Сан-Хосе лежит к северу от широкой и извилистой реки Гвехар. На другом берегу реки высятся зазубренные пики горного хребта Ла Макарена, к которому с юга подступают джунгли, давшие приют тысячам уникальных видов животных и растений. «В то время в Сан-Хосе не было электричества и никаких дорог, — вспоминала Сусанна. — Там ничего не было, кроме малярии, но нам попалась очень плодородная земля, и мы стали выращивать бананы и кукурузу». Там они с мужем растили семерых детей и даже немного преуспевали в этих непредсказуемых краях. А потом всего за два дня ничем не провинившаяся Сусанна лишилась и дома, и средств к существованию, и стала вести жалкую жизнь беженки.

Госпожа Кастильо отвечала на мои вопросы терпеливо и точно, но без всяких эмоций, — я подозревал, что предыдущие двенадцать месяцев почти лишили ее надежды или ожиданий. Мы сидим в офисе Роберто Сикара, уполномоченного по правам человека в «Трес Эскиньяс» — «Трех Углах», как называют отсутствующее на картах скопление хижин, лачуг и самодельных жилищ, в которых обитает примерно 155 тыс. человек, 80 % которых — беженцы. В городе размером с Кембридж или Бонн нет электричества, а водопровод образуют всего несколько дырявых труб.

Три Угла — это лишь небольшая часть Сьюдад — Боливара, обширного пригорода Боготы, который раскинулся на холмах, высящихся южнее колумбийской столицы. Сикар признается, что его работа — это донкихотство. «Люди считают, что я — это колумбийское государство, даже несмотря на то, что мою деятельность финансирует ООН. Но я ничего или почти ничего не могу сделать для них», — говорит он с мягкой улыбкой.

В дневное время экономика Сьюдад-Боливара вращается вокруг сооружения домов для вновь прибывших. Но когда заходит солнце, женщины, дети и старики спешат под свой кров: на улицы выходят ночные твари. «Мы установили, что в Трес-Эскиньяс действует три повстанческих группировки и восемь преступных синдикатов, — спокойно говорит Сикар. - Если я прихожу сюда ночью, мне необходим эскорт из солдат. Преступные синдикаты подчиняются повстанцам — именно они с помощью кокаина и оружия реально управляют местной экономикой. Они контролируют все и являются «эрзац-государством». Я заполняю анкеты и пишу письма — вот и все, чем я могу помочь людям. А уж они сами делают выводы насчет того, что может колумбийское государство, а что может эрзац-государство». Жители Трех Углов слишком хорошо знают, кто настоящий хозяин этих безобразных запыленных улиц.

Напротив здания, в котором работает омбудсмен, располагается офис Программы развития ООН. Он закрыт на висячий замок, который выглядит так, словно висит тут уже довольно давно. Единственное из прочих здешних зданий — роскошная новая библиотека, построенная в рамках плана «Колумбия», той помощи объемом 4,7 млрд. долларов, которую США оказали Колумбии за первые пять лет нового столетия. Из этих денег 98 % пошли на укрепление вооруженных сил Колумбии, которые устраивают нападения на плантации коки и на левых повстанцев. Я весьма доволен тем, что мне удалось отыскать один из немногих примеров того, что эти деньги тратятся и на гражданских. Осталось только открыть эту библиотеку (как и Программа развития ООН, она закрыта на висячий замок), завезти туда книги (которых там пока нет) и, самое главное, найти людей, умеющих читать (в Сьюдад-Боливаре они встречаются нечасто).

Сусанна Кастильо не испытывает сейчас потребности в библиотеке. В качестве свежего новобранца трехмиллионной армии колумбийских беженцев она нуждается в деньгах, дополнительном жилье и доступе к воде и электричеству. У нее ярко-голубые глаза европейского типа над заостренными скулами коренной индианки: как и большинство колумбийцев, она метиска, полукровка. Хотя ей всего 47 лет, морщины, избороздившие ее лицо, добавляют ей целый десяток лет. «Когда мы только приехали сюда, то сводили концы с концами благодаря тому, что выращивали бананы и кукурузу», — рассказывала она. Платить налоги Кастильо были не обязаны: просто государство не проникло настолько далеко в колумбийскую глушь. «Не было никаких налоговых инспекторов, никаких полицейских и никаких почт — за всем этим надо было идти два часа пешком в Виста-Эрмозу». Но даже в ближайшем городке Виста-Эрмоза, где семья Кастильо продавала свой урожай, жизнь текла не быстрее, чем в ледниковый период.

Для слаборазвитых стран подобная жизнь в государстве, представителей которого нигде не встретить, является привычным делом. Однако Колумбия вовсе не слаборазвитая страна. Скорее, это страна, география которой препятствует укреплению государственной власти в сельской местности. Хорошим примером тому является Богота, город, расположенный высоко в горах, со слабым транспортным сообщением с остальной страной — тихий, спокойный город. Органы власти по традиции тяготеют к городам и побережьям или примыкающим к ним сельским районам: экономические центры страны слабо связаны с Боготой. Глухие районы страны государство никак не затрагивает, — эти бескрайние районы джунглей нередко остаются тайной за семью печатями и сегодня. По словам Сандро Кальяри, итальянца, который возглавляет программу ООН по борьбе с наркотиками в Колумбии, эффект «полного отсутствия государственной власти на обширных территориях в течение многих десятилетий оказался весьма глубоким. Люди привыкли к этому, и до сих пор есть огромные районы страны, где власть закона отсутствует. Так что люди выросли там, зная, что они колумбийцы, но никогда не имели дела с государством в виде полиции или правосудия».

Сперва Кастильо нисколько не тяготило такое безразличие к их существованию — даже наоборот. Они получали достаточный доход, чтобы растить семью с семью детьми — у них было пятеро сыновей и двое дочерей. Дочери впоследствии покинули деревню и вышли замуж, а пятеро сыновей остались, чтобы работать на земле для своих родителей. Но вот прошли 80-е годы и наступили 90-е, и в жизнь Кастильо вмешалось не колумбийское государство, а перемены на мировых сельскохозяйственных рынках, о которых семья и понятия не имела. Технологические новации вкупе с «банановыми войнами», которые вели европейские и американские фруктовые корпорации, привели к снижению цен. Производители в таких районах, как Макарена, одними из первых ощутили на себе эти перемены — они были озадачены тем, что никто уже не хочет платить им ту же цену, что и раньше.

Но в то время в Макарене происходило и кое-что еще. Равнодушием правительства уверенно пользовался один из основных его конкурентов — FARC или РВСК (Fuerzas Armadas Revolucionarias de Colombia — «Революционные Вооруженные Силы Колумбии»).

РВСК — это не какая-то старомодная группка оборванных партизан, которые время от времени устраивают молниеносные налеты или взрывают торговые центры. В рядах этой организации насчитывается 15–20 тыс. бойцов, и она является организованной боевой силой, привлекающей в свои ряды мужчин, женщин и детей с обширных районов территории Колумбии (часто с преобладанием двух последних групп). С тех пор как Мануэль Маруланда по прозвищу «Снайпер» основал в 1964 году эту повстанческую армию, она легко вербовала себе сподвижников среди многочисленного крестьянства, терпевшего постоянные притеснения со стороны землевладельцев и фруктовых компаний, контролировавших аграрную экономику страны и все активнее эксплуатировавших крестьян. Многие землевладельцы, ни минуты не колеблясь, нанимали головорезов, которые убивали крестьян, обнаруживавших хотя бы мимолетный интерес к политической деятельности. Колумбия является самой опасной страной в мире для занятия профсоюзной деятельностью.

Поэтому за два десятилетия размеры и влияния РВСК существенно выросли, а существовали они за счет продукции бесчисленных городов и деревень, возле которых действовали, а там, где подобной поддержкой партизаны не пользовались, они убеждали население поддерживать их, полагаясь на свое оружие и жестокость. РВСК благополучно свыклись с людскими страданиями и болью — необходимое условие для любой организации, желающей поучаствовать в колумбийской трагедии (будь то государственное ведомство, партизаны, наркоторговцы или добровольные сотрудники). И едва ли этому стоит удивляться, если вы добавляете кокаиновый промысел в качестве катализатора для полутора сотен лет кровавой политической борьбы.

Хотя РВСК и набрали силу в 60-70-х годах, они не могли сдержать не знавшую преград волну миграции сельского населения в города. Колумбийские крестьяне, как и их собратья во всех странах мира, отчаянно стремились уйти от той нищеты и насилия, которые царили в сельских районах. Идеологические воззвания партизан-марксистов, хотя и волновали умы обездоленных, не могли соревноваться даже со слабыми перспективами случайной работы в трущобных кварталах Кали, Медельина или Боготы. К началу 1990 — х годов лишь 30 % населения страны по-прежнему проживало в сельской местности.

Сбор второго урожая на Ми Касита в Джамунди, Колумбия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.