Банкиром можешь ты не быть / Искусство и культура / Художественный дневник / Кино
Банкиром можешь ты не быть / Искусство и культура / Художественный дневник / Кино
Редко встретишь государственного мужа, который помимо отслеживания модных книжных новинок (какого-нибудь очередного Стига Ларссона) всерьез интересуется поэзией. Нет, интересуется — это не то слово. Ведь первый зампред Банка России Алексей Улюкаев в юности, в золотую пору студенческих надежд и разочарований, пробовал ступить на поэтическую стезю. Печатался в «Студенческом меридиане», бывал на поэтических сходках. И если бы не замаячившее — в силу полученного образования — финансово-экономическое поприще, список маститых российских поэтов конца века вполне мог пополниться еще одним именем. Его место было бы где-то среди представителей питерской школы. Но грянули перестройка и так называемый гайдаровский призыв. Поэтому сегодня, читая Улюкаева, ловишь себя на мысли, что автору пришлось выбирать между двух жизней, и он выбрал одну в ущерб другой. Экономист будто бы затащил поэта в комнату с биржевыми сводками и запер на ключ...
А между тем, пишет Улюкаев всерьез, стихи для него отнюдь не способ «культурно расслабиться». В 2002 году он уже опубликовал сборник «Огонь и отсвет». Еще через несколько лет вышел СD-альбом «Между летним и зимним». Натренированное ухо могло уловить в нем настроение, чем-то напоминающее песни группы «Воскресение».
Сегодня мы листаем второй, полный улюкаевский сборник. В нем несколько циклов, первый из которых, по всему видно, получил свое название («До н.э.») сильно пост-постфактум. Не знаю, зачем автор решил так резко отделить раннюю лирику от зрелой. Ведь удачные тексты им были написаны еще в 74-м. В том числе, может быть, лучшая из его вещей «Ситцы-занавески»: «Не нужно память напрягать, она всегда готова здесь приукрасить, там солгать. Перелистай свою тетрадь, там правды нет ни слова. И все, что кажется тебе значительным и веским, колеблется в прошедшем дне, как легкий дым в печной трубе, как ситцы-занавески. Не нужно память напрягать, оставь ее, довольно. Там нет ни друга, ни врага, там день и ночь идут снега...»
Сейчас другие времена. Не только в экономике, но и в поэзии. Эпоха прекрасной ясности позади, размеры и метафоры усложнились. Поэтам все труднее становится впасть, «как в ересь, в неслыханную простоту». Алексей Валентинович внимательно прислушивается к окружающему литературному контексту. Но, похоже, в последние годы читать любит больше, чем писать. Хотя если пишет, то получаются стихи, приличные по меркам не только ЛИТО (в них Улюкаев, кажется, никогда не состоял), но и, скажем, отделов поэзии толстых журналов. Например, его подборка некоторое время назад выходила в «Знамени».
Он умело строит строфу и порой выбирает не самые простые формы, например сонет.
В его стихах, как водяные знаки (нет, основная профессия тут ни при чем!), проступают следы литературных предпочтений. Цитации, аллюзии, каждая строфа — как ларец с секретом. Тут и Золотой, и Серебряный век, и конец 20-го. Особенно много Бродского. Но также слышно эхо Пушкина, Баратынского, Тютчева, Пастернака, Мандельштама. Отсюда и авторские оговорки: «Ты скажешь: слишком много Мандельштама / В твоих словах. Ты светишь отраженным / И тусклым светом». А также кризисы раннего и среднего возраста. Но главное — есть то, что не подчинено возрастным категориям. Умение сопрягать слова. И прятать между ними то, что словами не скажешь.
Евгений Белжеларский