Бенгт Янгфельдт.Английские приключения Владимира Маяковского и его друзей.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Бенгт Янгфельдт.Английские приключения Владимира Маяковского и его друзей.

Об авторе

| Бенгт Янгфельдт - известный шведский славист, автор многочисленных трудов по русской культуре, переводчик и издатель. Он выпустил переписку Владимира Маяковского и Лили Брик, издал книгу воспоминаний выдающегося филолога Романа Якобсона, был другом, переводчиком и издателем Иосифа Бродского. В 2003 году вышла его книга “Шведские пути в Санкт-Петербург”, а осенью 2008 года в издательстве “Колибри” выйдет принадлежащая его перу биография Маяковского “Ставка - жизнь”.

Бенгт Янгфельдт

Английские приключения

Владимира Маяковского и его друзей

I

Почти сразу после окончания архитектурно-строительного отделения Московских женских строительных курсов 27 июня 1918 г. Эльза Каган, сестра Л.Ю. Брик, уехала из Советской России. Цель: заключение брака с французским офицером Андре Триоле. Вот как она пишет об этом в своих воспоминаниях:

На той же Новой Басманной, где находились мои курсы, в бывшем Институте для благородных девиц, мне выдали советский паспорт, в котором значилось: “для выхода замуж за офицера французской армии”; а в паспорте моей матери стояло: “для сопровождения дочери”. Товарищ, который выдал мне паспорт, сурово смотрел на меня и сказал в напутствие: “Что, у нас своих мало, что вы за чужих выходите?”.

Распродали вещи. Когда вынесли рояль, семье рабочего, занявшей нашу квартиру, стало свободней. Подошел день отъезда. Сели на извозчика, с чемоданами. На весь Голиковский переулок заголосила моя кормилица, Стеша. Так мне не довелось ее больше увидеть, а я-то думала, что через каких-нибудь три-четыре месяца вернусь!

Мы должны были ехать в Париж через Швецию. Если не ошибаюсь, наш пароход “Онгерманланд” уходил из Петрограда 4 июля. […] В Стокгольме нас сразу посадили в карантин: на пароходе повар заболел холерой, а за ним несколько пассажиров. […]

Промаявшись в Норвегии, Англии, я попала в Париж лишь в конце 1919 года, тут же вышла замуж и уехала с мужем на остров Таити.

Замужество и выезд из родной страны - жизненно важные решения. Почему Эльза дает о них такую скупую информацию в своих воспоминаниях? И почему не существует никаких других сведений по этому поводу, например, от ее сестры Лили? Отсутствие точных фактов прямо пропорционально количеству вопросов, которые возникли бы при более подробном изложении дела.

Ответ на эти вопросы - простой: потому, что все обстояло несколько иначе, чем пишет об этом Эльза, потому что на самом деле речь шла не столько о замужестве, сколько об эмиграции из Советской России. Но в этом Эльза не могла признаться, так как в 1956 г., когда были написаны ее воспоминания, она была видным членом французской компартии. Но в беседе со своим биографом Доминик Десанти она призналась, что ко времени отъезда она “ненавидела революцию”, которую считала “отвратительной”. То, что ее брак с Триоле был, скорее всего, и способом покинуть Россию, подтверждается и документами английской разведки MI5, рассекреченными недавно.

Попробуем разобраться.

Перед тем как покинуть Советскую Россию, Эльза посетила свою сестру на даче в Левашове под Петроградом, где та отдыхала вместе с Маяковском и О.М. Бриком. Лиля и Маяковский только что сошлись официально, и для матери “такая перемена в Лилиной жизни, к которой она совсем не была подготовлена, оказалась сильным ударом”, по словам Эльзы. “Она не хотела видеть Маяковского и готова была уехать, не попрощавшись с Лилей. Я отправилась в Левашово одна”.

На следующий день Лиля приехала в город, “будто внезапно поняв, что я действительно уезжаю, что выхожу замуж за какого-то француза”. Маяковский остался на даче из-за отрицательного отношения к нему Е.Ю. Каган. Было жарко, голодно, в городе свирепствовала холера. “С немыслимой тоской смотрю с палубы на Лиличку, которая тянется к нам, хочет передать нам сверток с котлетами, драгоценным мясом. Вижу ее удивительно маленькие ноги в тоненьких туфлях рядом с вонючей, может быть, холерной, лужей, ее тонкую фигурку, глаза…”

Пароход, увезший мать и дочь из Петрограда, действительно был шведский, и первая остановка была в Стокгольме. Из Стокгольма они должны были продолжить путь поездом в Берген в Норвегии и оттуда пароходом через Англию во Францию; путь был длинный, но ехать прямо, через Германию, нельзя было из-за войны.

Пароход “Онгерманланд” отплыл из Петрограда 10 июля (не 4-го, как пишет Эльза) и прибыл в Стокгольм вечером 12-го. По приезде в Стокгольм прибывших действительно сразу посадили в карантин. Всего заболели четырнадцать человек, из них умерли пятеро. После двух недель карантина Эльза с матерью в конце июля смогли уехать в Норвегию.

Если первый этап поездки был неожиданно трудным, то настоящие мытарства начались в Норвегии. Оказалось, что визы, выданные им британским консульством в Москве 25 мая 1918 г. для транзита через Англию во Францию, не были действительны: для того чтобы сесть на корабль, везущий их из Бергена в Англию, они должны были иметь разрешение въехать во Францию, а такого разрешения не было.

В Лондоне жил брат Е.Ю. Каган, Лео Берман, занимавший пост директора филиала банка “Ллойдс”. Он сразу задействовал свои контакты. 2 августа живший в Лондоне адвокат А.М. Кругликов обратился к российскому (небольшевистскому еще) виц-консулу в Лондоне Е.Е. Гамбсу с письмом, где уверял его, что “обе женщины являются российскими подданными без связей с врагом и ни в коем случае не являются большевиками, так как сами весьма пострадали от большевиков, конфисковавших практически все их достояние”. Гамбс в свою очередь обратился в военное министерство, которое подтвердило, что г-жам Каган действительно было дано разрешение проехать через Англию. Но это не помогло, и 12 августа Е.Ю. Каган телеграфировала своему брату: “Разрешения ехать через Англию недостаточно. Нужно разрешение въехать в Англию и остаться там в ожидании разрешения из Франции”. Берман тогда сам обратился в военное министерство с письмом, в котором подчеркивал, что “женщинам очень плохо в чужой стране [т.е. в Норвегии] после печальных переживаний, причиняемых большевиками”. В письме от 23 августа он просит, чтобы им дали разрешение сесть на корабль в Англию и “ждать разрешения от французских властей здесь”.

Никакого решения не последовало, и больше чем через шесть недель после этого письма, 14 октября, Берман обратился к виц-министру иностранных дел с письмом, в котором объясняет ситуацию “двух женщин”. Согласно этому письму, Триоле был вынужден “внезапно, из-за вражеского отношения большевиков, покинуть Россию и вернуться во Францию”. По его просьбе Эльза и Елена Юльевна уехали из России во Францию, где “молодая пара должна была пожениться”. В ожидании разрешения от французских властей, однако, они узнали, что мсье Триоле отбыл в Архангельск в составе французских экспедиционных войск. Таким образом, нужда в поездке во Францию отпала. Бесконечно оставаться в Бергене - невозможно, а вернуться в Россию они тоже не могут, так как получены “достоверные сведения” о том, что их дом в Москве “захвачен большевиками”. Уверяя в своем качестве банковского работника виц-министра, что его сестра и племянница располагают “существенными средствами” в Лондоне, Берман просит разрешить им въехать в Англию, “тем самым избавляя двух беспомощных женщин от больших страданий и доблестного французского офицера от ненужного волнения по поводу своей невесты”. Получив ответ, который, очевидно, вопроса не решил, Берман 29 октября вновь обратился к своему корреспонденту, в этот раз предлагая конкретный пример того, как с его родственниками обращались большевики, “лишившие их квартиры, поместив в их доме пятерых хулиганов-красногвардейцев, и две женщины, не имея мужских родственников или слуг, должны были забаррикадироваться каждую ночь и жили в постоянном страхе от своих “жильцов””. В тот же день военное министерство дало согласие на въезд в Англию, и после трех с лишним месяцев, проведенных в Бергене, Эльза с матерью 11 ноября 1918 г. вступили на английскую землю.

Хотя спустя несколько месяцев Андре Триоле вернулся в Париж, Эльза осталась в Лондоне и свадьба состоялась только в августе 1919 г. Если, судя по письмам, Андре действительно питал горячие чувства к Эльзе, то о качестве ее чувств труднее судить. Кроме того, семья будущего мужа не была в восторге от его планов. Елена Юльевна думала, что это Андре сомневается (“Андре не любит тебя достаточно, чтобы жениться на русской еврейке”), но она была неправа - сопротивление шло от отца Андре, который был активно против этой женитьбы. Когда, учитывая сопротивление отца, Андре предложил, чтобы они жили en concubinage, Эльза отказалась, объясняя, что она “в корне очень буржуазная”.

Свадьба состоялась в Париже 20 августа 1919 г., после того как Андре и его мать уговорили отца пойти на экономическую сделку. Сделка дала Андре 1500 франков в месяц на жизнь. Можно отметить и 50 000 франков, переведенных в Banque d’Indochine на Таити, куда отправилась молодая пара в октябре того же года и где Андре планировал купить плантацию.

Что касается Елены Юльевны, она осталась в Лондоне (что соответствовало, несомненно, ее изначальным планам), где в июне 1920 г. поступила на работу в советскую торговую фирму Аркос (Anglo-Russian Cooperative Society). Там она работала спокойно, пока в середине мая 1927 г. английской полицией не был сделан обыск в Аркосе и в советском торговом представительстве, в поисках тайного документа, исчезнувшего из Министерства военно-воздушных сил. Обоснованность и успех этой операции до сих пор остаются спорными, но 28 мая английское правительство порвало дипломатические отношения с Советским Союзом. В результате MI5 был составлен “черный список” с именами тех, кого следовало выдворить из Англии. В этот список попала и мать Л.Ю. Брик: “Каган, Елена Юльевна, архивный отдел, опасный коммунист [Bad Communist]”. В другом документе указано, что она - “член еврейского коммунистического кружка Аркоса”. В июле 1927 года Е.Ю. Каган вызвала на беседу спецслужба Скотланд-Ярда (“Special Branch”), которaя дала следующий отчет:

Хотя я слышал из другого источника, что Елена Каган коммунист, она настойчиво отрицает это. Она утверждает, что не является членом коммунистического кружка Аркоса и совсем не интересуется политикой. Г-жа Каган говорит, что она из буржуазной семьи и что ее муж поддерживал царский режим, что в результате русской революции она потеряла все достояние, оставленное ее мужем. Она хорошая пианистка и играла на собраниях Клуба Аркоса […] и даже руководила хором Аркоса.

Несмотря на этот скорее положительный, чем отрицательный отчет, в переписке спецслужб в течение лета 1927 года некоторые чиновники высказывались за выдворение Е.Ю. Каган: “Я не очень переживаю по поводу этого дела, но по большому счету мы вполне можем избавиться от нее [I don‘t feel very strongly about this case, but on the whole, we might as well get rid of her]”; “Большинство склоняется к тому, чтобы выдворить ее [The balance is in favour of turning her out]”. Но так как беседа, проведенная “Special Branch”, “скорее всего поддерживает ее утверждения, что она беспартийная”, она избежала выдворения и смогла остаться в Англии. В 1932 году она добровольно вернулась в СССР.

* * *

Таковы внешние факты отъезда Эльзы и ее матери из Советской России. А внутренние? Почему она решила выйти замуж за французского офицера и кто был этот офицер? И почему она уезжала с матерью?

За Эльзой в предыдущие годы активно ухаживал Роман Якобсон, но, несмотря на большую дружбу, она отклонила его предложение выйти за него замуж. Вместо друга детства Ромы ее суженым стал Андре Триоле, французский офицер, приехавший в Россию в мае 1917 г. в составе военной миссии, посланной в Москву союзнической Францией. Когда они познакомились - неизвестно, но есть свидетельство, что первая встреча состоялась у двоюродных братьев Осипа Брика, Румеров, живших в одном подъезде с родителями Лили и Эльзы. Триоле был из богатой семьи (фарфоровый завод в Лиможе), и его главными интересами в жизни были женщины, лошади и парусники. Он и одевался с большой элегантностью. Эльзе все это было по душе, но ее ближайшее окружение не было в большом восторге. Когда в конце 1917 г. Эльза и ее будущий муж навестили Лилю и Осипа в Петрограде, Лиля и Маяковский вышли из комнаты, где сидели и играли в карты, посмотреть на Андре, “без комментариев”: “Володя отчужденно здоровается”.

Как мы видели, в своих воспоминаниях Эльза пишет, что перед тем как уехать из Москвы, они избавились от своей мебели, в том числе рояля, чтобы “семье рабочего, занявшей нашу квартиру, стало свободней”. Помимо очевидной ложности этого утверждения (их ведь уплотнили красногвардейцами), она еще пишет, что собиралась вернуться “через каких-нибудь три-четыре месяца”. К чему? К немеблированной квартире, заселенной “семьей рабочего”? Где уже не было рояля, без которого не могла жить ее мать, которая была пианисткой профессионального уровня? И с кем - со своим французским офицером, который был выслан из России? Логичностью эти утверждения не страдают.

Под признанием, что она “ненавидела революцию”, Эльза имела в виду не только насилие и жестокость, не только вселение красногвардейцев в их дом, но и внезапную нужду и потерю комфорта. В конце концов, она была избалованной девушкой из хорошей буржуазной семьи! Свободно говорящая по-французски, не искала ли она сознательно иностранных контактов, в надежде, что найдет человека, который поможет ей и матери выехать из России?

Или, может быть, инициатива уехать шла не от Эльзы, а от матери, которая, разумеется, была так же возмущена методами большевиков, как и ее младшая дочь? В течение весны и лета 1918 г. продовольственное положение в стране быстро ухудшалось. Кроме того, стало ясно, что страна идет к полной диктатуре: после того как буржуазная пресса была запрещена сразу после большевистского переворота, летом 1918 г. были запрещены и небольшевистские социалистические газеты. Одновременно началась гражданская война, быстро приведшая к тому, что территория Советской республики уменьшилась до размеров Московского княжества XV века.

На этом фоне многие представители высших классов решили покинуть страну. Среди них были ближайшие друзья Каганов, семья Якобсонов, которые летом 1918 г. уехали в Ригу вместе с младшим братом Романа Сергеем - в то же время как Роман скрывался в деревне из-за своего членства в кадетской партии.

Помимо этих практических соображений, был еще один фактор, повлиявший на решение матери и дочери эмигрировать: Владимир Маяковский, от которого обе были в отчаянии. Эльза проиграла Маяковского своей главной сопернице Лиле, предложение Романа Якобсона она отклонила, к другим кавалерам, таким, как Виктор Шкловский, она была равнодушна; в романтическом плане, таким образом, не было ничего, что держало ее в России, - ровно наоборот.

Что касается Елены Юльевны, она недолюбливала Маяковского не только потому, что он был невоспитан и груб, но и потому, что связь с Лилей, которая была замужем, была в ее глазах глубоко аморальной; противоречие между либертинизмом дочери и тем, что Лилей воспринималось как мещанство матери, стало непреодолимым. С учетом всего этого и Елену Юльевну ничто не держало больше в России. Ее муж умер в 1915 г. и в течение полугодия, прошедшего после захвата власти большевиками, весь ее мир был разрушен и материально, и духовно. Решение эмигрировать облегчилось, разумеется, и тем, что у нее в Лондоне жил родной брат. Если желание Эльзы уехать из Советской России действительно могло быть продиктовано какими-то чувствами к будущему мужу, в случае Елены Юльевны можно не сомневаться в том, что слова в паспорте о “сопровождении дочери” были лишь предлогом: на самом деле она с самого начала намеревалась перебраться в Лондон, чтобы там остаться.

II

Осенью 1924 г. Маяковский жил в Париже, намереваясь оттуда попытаться перебраться в США. 9 ноября он написал Л.Ю. Брик в Москву: “Я уже неделю в Париже но не писал потому что ничего о себе не знаю - в Канаду я не еду и меня не едут […] а ехать ли мне в Мексику не знаю так как это кажется безполезно. Пробую опять снестись с Америкой для поездки в Нью-Йорк”.

Между Соединенными Штатами и СССР не было дипломатических отношений, но между Мексикой и Советским Союзом они были восстановлены в августе того же года. Маяковский поэтому решил въехать в США из Мексики, что ему и удалось годом позже, в агусте 1925 г. Именно этим планом - попытаться попасть в США через третью страну - объясняется не совсем понятная фраза “в Канаду […] меня не едут […]” - фраза, которая в свете недавно рассекреченных документов британских спецслужб становится, однако, менее загадочной.

В феврале того же года первое лейбористское правительство Великобритании под руководством премьер-министра Джона Рамсэя Макдональда признало СССР, и уже 25 марта Маяковский подал в британскую миссию в Москве заявление с просьбой о визе в Канаду и Индию, с остановкой в Лондоне. В заявлении было указано, что цель путешествия - “Путевые и литературные исследования”. В конце апреля 1924 г. Маяковский поехал в Берлин, в надежде оттуда продолжить путешествие по этому маршруту. Истинная цель поездки, однако, явствует из сообщения в газете “Накануне” 20 апреля: “Проездом в Америку прибыл вчера в Берлин Владимир Маяковский”. Но английской визы Маяковский не получил, и около 9 мая он вернулся в Москву, не ведая, что за время его пребывания в Берлине его дело обсуждалось в Лондоне на высшем политическом уровне.

Уже на следующий день после подачи заявления поверенный в делах британской миссии в Москве Роберт Ходжсон обратился с конфиденциальным письмом на имя Макдональда (который был еще и министром иностранных дел) с вопросом - как поступить:

Подано заявление г-а Владимира Владимировича Маяковского, поэта, о визе в Соединенное Королевство. Г-н Маяковский утверждает, что он желает совершить кругосветное путешествие в целях литературных исследований. Он хочет посетить Лондон по пути в Индию и Канаду. Он не известен нашей миссии, но является членом коммунистической партии и, как мне сообщают, известным большевистским пропагандистом.1

Имею честь приложить шесть копий заявления и прошу инструкции, выдать ли визу или нет.

В своем ответе Министерство внутренних дел заявило, что “в визе надо отказать”. Отказ основывался на секретном циркуляре (B.795) того же учреждения от 9 февраля 1923 года, запрещающем Маяковскому въезд в Соединенное Королевство. После кратких (и не совсем точных) биографических сведений о ранних годах Маяковского в циркуляре дается следующая оценка (тоже не очень точная) его деятельности после революции:

Когда большевики пришли к власти в октябре 1917 г, он сразу предложил свои услуги Пролеткульту для пропагандистской работы.2

В 1919 г. он стал одним из главарей “коммунистического” отдела пропаганды и агитации Роста (Российского телеграфного агентства). В 1921 г. стал писать для “Известий”, главным образом неподписанные пропагандистские статьи.

Он не должен получить визу или разрешение въехать в Соединенное Королевство: все заморские британские страны должны быть предупреждены соответственно.

Циркуляр был широко распространен (“Home Office Ports, Scotland House, Passport Controls for all Controls and Consuls, Military Controls, India Office”), но, как ни странно, в британской миссии в Москве он не был известен, что явствует из запроса Р. Ходжсона.

Подозрения в политической неблагонадежности Маяковского распространились и на Л.Ю. Брик, которая с середины февраля 1924 г. находилась в Париже. Оттуда она хотела поехать в Лондон, чтобы посетить свою мать. Но когда она 26 марта прибыла в Дувр на пароходе “Биарриц”, ее не впустили в Англию и она вынуждена была вернуться во Францию. Отказ во въезде должен был ее удивить, так как она имела английскую визу, выданную ей в Москве 6 июня 1923 г. как члену советского торгового представительства в Лондоне, каковым она числилась с 19 августа 1922 года. В представительстве она значилась “художницей”, что можно было мотивировать ее сотрудничеством с Маяковским в работе над плакатами Роста; на самом деле же ее “должность” была придумана с одной лишь целью - чтобы она могла посетить свою мать. План сработал, Л.Ю. Брик получила свою визу и в августе-сентябре 1922 года провела около шести недель в Лондоне. Покидая Англию 4 октября, она получила разрешение на единичный въезд в страну в течение шести месяцев. Можно предполагать, что на основе этого разрешения она и смогла возобновить свою английскую визу в Москве в июне 1923 года.

В отчете, составленном пограничным контролем в Дувре, объясняются причины, почему Л.Ю. Брик отказали во въезде в Англию: “Брик, утверждавшая, что она возвращалась в российское торговое представительство в Лондоне, является субъектом циркуляра B. 795 от 12/2/23, и поэтому ей было отказано высадиться с корабля согласно статье 1/3/G, и ее виза была аннулирована согласно инструкциям в циркуляре. Она вернулась в Кале на пароходе “Эмпресс” в тот же вечер”.

Упомянутый циркуляр о Л.Ю. Брик, изданный 13 февраля (не 12-го, как написано в отчете), гласит:

Вышеупомянутая русская женщина, 30 лет, приехала в Соединенное Королевство 19/8/22 для того, чтобы присоединиться к российскому торговому представительству в Лондоне.

2/10/22 ей в Лондоне была выдана виза для единичной обратной поездки в Соединенное Королевство в течение 6 месяцев. Она села на корабль в Дувре 4/10/22 и присоединилась к ВЛАДИМИРУ МАЯКОВСКОМУ, чьей любовницей она является.

Она не должна получить больше визу в Соединенное Королевство.

Если она приедет, она не будет иметь право высадиться.

“Ты не знаешь, до чего обидно было возвращаться с английской границы, - жаловалась Л.Ю. Брик Маяковскому из Парижа 14 апреля 1924 г. - У меня всяческие предположения на этот счет, о кот. расскажу тебе лично. Как ни странно, но мне кажется, что меня не впустили из-за тебя”. Она была права. Из упомянутого выше циркулярного письма от Министерства внутренних дел в английскую спецслужбу MI5 (25.1.23) ясно, что причиной немилости, в которую попала Л.Ю. Брик, была именно ее связь с Маяковским: “Когда она уехала 2 октября, она должна была присоединиться к человеку по фамилии Маяковский, работающему в отделе пропаганды Роста, чьей любовницей она является. Они недавно были вместе в Париже, и Маяковский писал весьма клеветнические статьи о тамошней ситуации в “Известиях””.3

Таким образом, Маяковский и Л.Ю. Брик были объявлены персонами нон грата в Соединенном Королевствe почти одновременно - он 9 февраля 1923 г., она 13-го. На этом фоне весьма любопытно сообщение Л.Ю. Брик в письме Маяковскому от 14 апреля 1924 г., спустя три недели после того, как ее отправили обратно во Францию, о том, что она получила английскую визу. Через два дня, 16 апреля, она телеграфировала ему в Берлин: “Сегодня выезжаю Лондон”. В Лондоне Л.Ю. Брик провела около недели, после чего отправилась в Берлин, где ее ждал Маяковский.

Разумеется, Л.Ю. Брик не знала о документе, запрещающем ей въезжать в Англию. Скорее всего, на границе ей просто сообщили, что “виза просрочена”, как она доложила Маяковскому и О.М. Брику. Но как можно объяснить, что, несмотря на этот запрет, она смогла заручиться новой английской визой в Париже? Tолько тем, что английскому консульству в Париже этот запрет был неизвестен - так же, как он не был известен тому, кто продлил ей визу в Москве в июне 1923 г. Остается загадкой, однако, как Л.Ю. Брик смогла пройти через английский програничный контроль. Возможно, она въехала в Англию через пограничный пункт, где не был известен циркуляр B.795. В любом случае, это ее посещение Англии не зафиксировано ни в одном документе.

III

Через полтора года после облавы на Аркос, 3 октября 1929 г., были восстановлены дипломатические отношения между Великобританией и СССР. Еще за неделю до этого Л.Ю. и О.М. Брики подали в Москве просьбу о визах для посещения Е.Ю. Каган, однако 10 октября Л.Ю. Брик записала в дневнике, что им “отказали в англ. визах”. Oсновa для отказа становится ясна из докладной записки MI5 от 18.10.29 (“касающейся заявления S/15852 Осипа Максимовича и Лили Юрьевны Брик о въезде в Соединенное Королевство”): “MI5 нечего добавить к информации, содержащейся в циркуляре B.795 Министерства внутренних дел, датированном 13 февр. 1923 г. и касающемся Лили Брик. Принято к сведению, что г-жа Брик - дочь г-жи Елены КАГАН, которая фигурировала в “черном списке” MI5 во время облавы на Аркос”. Как видно, к циркуляру 1923 г. добавилось в качестве аргумента против выдачи визы Л.Ю. Брик и включение Е.Ю. Каган в “черный список” британских спецслужб.

18 февраля 1930 г. Брики уехали в Берлин “для ознакомления с культурной жизнью Германии”. Там они 5 марта возобновили свое заявление о визах в Англию. В этот раз попытка увенчалась успехом, и 17 марта Е.Ю. Каган телеграфировала им, что “обе визы получены”. Об измененном отношении к Л.Ю. Брик свидетельствует новая инструкция Министерства внутренних дел, согласно которой циркуляр B.795 от 1923 г. аннулируется: “Данные инструкции нужно теперь считать аннулированными, и ее имя надо изъять из списка подозреваемых”. Что побудило британские власти вдруг отменить решение 1923 г. - неизвестно; может быть, желание улучшить отношения с СССР после двух с лишним лет дипломатического холода?

31 марта Л.Ю. и О.М. Брики уехали из Берлина в Лондон, где пробыли до 13 апреля. Через два дня, проездом в Берлине по пути в Москву, они узнали о самоубийстве Маяковского.

В статье использованы рассекреченные в 2002 г. материалы из британского Национального архива в Лондоне: Public Record Office. London. Records of the Security Service (KV 2/484). Письма и телеграммы Маяковского и Л.Ю. цитируются по изд. “Любовь это сердце всего. В.В. Маяковский и Л.Ю. Брик. Переписка 1915-1930” (ред. Б. Янгфельдт), Москва, 1991, а воспоминания Эльзы Триоле по сб. “Имя этой теме: любовь! Современницы о Маяковском” (ред. В.В. Катанян), Москва, 1993.

1 Маяковский не был членом коммунистической партии.

2 В Пролеткульте Маяковский никогда не работал.

3 Маяковский был в Париже один, без Л.Ю. Брик. Парижские очерки Маяковского были напечатаны в “Известиях” 24 дек. (“Париж (Записки Людогуся)”), 27 дек. 1922 г. (“Осенний салон”) и 13 янв. 1923 г. (“Париж (Художественная жизнь города)”).