3. Японская модель прорыва на мировой рынок

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. Японская модель прорыва на мировой рынок

Самым большим сюрпризом развития мировой экономики во второй половине ХХ века явилось так называемое «японское чудо», под которым понимались необыкновенно высокие для капиталистической страны темпы экономического роста и выход Японии на второе место в мире (после США) по объему валового продукта. Но дело не только в этом. Несмотря на свой нынешний кризис, японская специфика во многих других отношениях тоже оказалась столь значительной, что дала основание говорить об особой модели экономики. Один только пожизненный наем чего стоит. Он исключает конкуренцию на рынке труда, без чего западный капитализм немыслим. Дальше – больше. Каких бы звезд с неба ни хватал молодой человек, каких бы связей у него ни было, в Японии он не мог получать больше старого, опытного, обремененного семьей работника. Заработная плата в Японии определялась возрастом, стажем работы в компании, семейным и социальным положением работника. Ничего похожего на предельный продукт труда, о котором говорит неоклассическая теория, здесь нет.

В годы «японского чуда» безработица не достигала 2 %, что означает ее фактическое отсутствие, а рост заработной платы настолько превышал инфляцию, что сводила ее на нет. Сотрудничество между бизнесом и государством носило иной характер, чем на Западе. Главный источник роста японской экономики состоял в том, что государство эффективно ею дирижировало. Никто не называет это «командно-административным произволом». Наоборот, японские авторы писали об этом с гордостью за проложенный путь развития.

Полагаю, что пишу об этом с некоторым знанием дела, поскольку еще в советские времена мне пришлось испытать растерянность перед лицом непредвиденной реальности. В отличие от западных советологических центров, которых всегда интересовало разоблачение советского опыта как негодного, в Японии всегда интересовались его положительной стороной. Поэтому в начале 80-х годов мне удалось побывать в Японии с чтением лекций по советской экономике. Программа моего пребывания предусматривала также знакомство с японской экономикой путем непосредственных наблюдений и контактов с бизнесменами и учеными. На основе предварительного знакомства с доступной мне литературой у меня было представление об Японии как об обычной капиталистической стране. То, что я увидел и узнал на месте, было другое. Вопреки западным и советским рисункам Япония предстала передо мной больше как социалистическая страна с плановой экономикой, чем как капиталистическая страна с рыночной экономикой. Правда, японский «социализм» отличался от советского принципиально. Тем не менее имел немало сходного с ним. Разумеется, японский «капитализм» имел также немало общего с западным, но совсем не так, как его изображает ортодоксальная характеристика этого общества.

Сходства японской экономики с советской были поразительными. Они касались, по крайней мере, трех фундаментальных особенностей японской экономики.

Первая касается роли государства и национального планирования (программирования) в развитии экономики, осуществляемой специально для этой цели существующим органом – Плановым экономическим агентством (Economic Planning Agency). Разумеется, это не был советский Госплан, который разрабатывал единые и во всех частях, в отраслевом и территориальном разрезах директивные плановые задания. Но ничего похожего на laissez faire или невидимую руку рынка здесь тоже не было. Было мягкое планирование в условиях большей свободы рыночных отношений при полной прозрачности не только того, что есть, но и того, что будет через 5 или 10 лет. Японское плановое агентство прямых директив не издавало, но косвенно, с помощью цен, налогов, льгот, процентных ставок или прямого финансирования, умело подгоняло экономический рост под заранее разработанные (по существу, плановые) проектировки.

Японские специалисты великолепно знали сильные и слабые стороны советского планирования, и я не раз замечал, что имевшие опыт работы в административных органах знали детали планирования достаточно хорошо. В двух случаях я заметил у японских коллег даже хорошую осведомленность о советских дискуссиях 20-х годов, когда у нас обсуждался вопрос о том, каким быть плану: планом-прогнозом или планом-директивой. Поскольку японцы были знакомы с ними, то выбор в пользу первого, а не второго варианта можно объяснить тем, что они учитывали негативные стороны советского опыта.

Находившаяся у власти в Японии либерально-демократическая партия, в отличие от КПСС, разумеется, прямо в экономику не вмешивалась, но японское правительство и другие государственные органы никак нельзя называть ночным сторожем бизнеса, к чему ортодоксия сводит роль государства. Нет, японское государство не только сочиняет музыку, но и дирижирует ее исполнением, а бизнес не находит себе зазорным танцевать под нее. Дирижерские функции государства отмечали многие исследователи японской экономики. «Центральная администрация, – пишет один из авторов, – является главным хранителем общественных интересов. Она решает, в чем заключается общественный интерес. Решение о том, как должна быть упорядочена или структурирована экономика страны, находится в ведении администраторов, которые формируют бюджет, дают административные указания, которым должен следовать бизнес, ведет государственные контракты, назначает и распределяет субсидии, займы, инвестиции и закупки таким образом, что это благоприятно или неблагоприятно отражается на ряде отраслей и предприятий. Другими словами, правительство через своих администраторов стимулирует, защищает, контролирует, регулирует экономическую деятельность и часто управляет ею» (Yanaga, 1973, p. 418).

Из сказанного видно, что, в отличие от советских плановых органов, издававших обязательные к исполнению директивы, японская администрация применяла более мягкие формы. Путем использования косвенных рычагов воздействия на агентов рынка в условиях более широкой, но не безграничной свободы рынка она добивалась большей эффективности, чем советская администрация с ее жестким планированием. Тем не менее, японская экономика оставалась составной часть мирового капитализма и, так или иначе, подчинялась его законом. Вследствие этого рано или поздно ее специфические черты должны были и действительно уступили давлению глобальных процессов. В результате темпы роста японской экономики снизились, и она так же, как и другие, оказалась в глубоком кризисе.

Однако как бы планирование ни осуществлялось – жестко или мягко, – оно предполагает тесные отношения между бизнесом и властью, и в Японии это было и есть. Причем японцы, как это можно было заметить по их оценкам, не только не стыдятся, а гордятся этим как цивилизованной формой сотрудничества во имя своего народа. По всему было видно, что неоклассическое требование о невмешательстве государства в экономику здесь не пользуется признанием. Когда же я напоминал об этом, то это вызывало вежливое, но отрицательное качание головы в знак его полной неприемлемости. Не столько мотив получения прибыли, сколько ответственность за величие страны и гордость за ее успехи и необходимость прорыва в мировой рынок в качестве стратегической задачи отчетливо звучали в объяснениях и ответах на вопросы японских бизнесменов.

Впрочем, эту сторону дела отмечают также многие другие иностранные аналитики. «В Японии взаимоотношения между правительством и бизнесом, – пишет американский автор, – не как у противников, взаимно подозрительных друг к другу, как в США, а как у тесно сотрудничающих сторон. Контраст настолько велик, что американцы нередко преувеличивают его, ошибочно утверждая, что правительство и бизнес в Японии образуют единое целое – «Япония инкорпорейтед» – в котором, как говорят, либо правительство полностью контролирует бизнес, либо наоборот – таинственным образом объединенный мир крупного бизнеса контролирует правительство» (Reischauer, 1982, p. 191).

Из множества имеющихся в литературе высказываний подобного рода я решил привести именно это, поскольку оно позволяет яснее других выразить мысль. Если бы американская оценка была верна, то не было бы особой разницы между тем, как функционируют советская и японская экономики. О советской экономике действительно можно сказать, что она являлась одной корпорацией. Иногда ее Ленин так и называл. Но о японской этого нельзя сказать, ибо во многом она, конечно, является частной и капиталистической, хотя и существенно иной, чем в западных странах. Короче говоря, с учетом специфики страны можно сказать, что японское планирование – это советское планирование за минусом его недостатков.

Вторая особенность японской экономики касается пожизненного найма (a system of lifetime employment) и определения заработной платы в зависимости от стажа работы и возраста (the dominant role played by length of service and age in wage determination). Здесь тоже мы находим больше сходства с советской системой, чем с типичной капиталистической системой.

Мы не будем здесь вдаваться в вопрос о самурайском происхождении пожизненного найма. И все-таки отметим, что, по мнению многих авторов, писавших на эту тему, он представляет собой модернизированный вариант унаследованных от феодального времени патриархальных отношений. Тогда крестьяне были привязаны к данному хозяину, а последний, в свою очередь, заботился об их благополучии. В современных условиях, когда до одной трети рабочих работают в фирмах на условиях пожизненного найма, он стал одним из источников «японского чуда». Таких работников ни при каких обстоятельствах не увольняют, а они тоже, в свою очередь, ни при каких условиях никуда не уходят. В пору успехов фирмы и в пору ее неудач работники остаются в ней. Фирма – второй дом, как хозяину, так и работнику.

Такие условия фактически превращают фирму из частной собственности в общественную. По марксистской терминологии, эти условия называются непосредственным соединением работника со средствами производства, при которых исключена эксплуатация работника, а понятие хозяина исчезает, поскольку тот теряет власть над работниками. Если работнику гарантировано право на труд и он не может быть уволен, то работник уже не является наемным в собственном смысле этого понятия, а, по существу, превращается в совладельца, заинтересованного в успехе своей фирмы и несущего ответственность за результаты ее деятельности. По марксистской теории такой работник называется «социалистическим производителем». Сложившиеся таким образом отношения, будь они в Японии или другой стране, являются не менее, если не более, социалистическими, чем те, которые имели место в СССР и других социалистических странах.

Одно уже выпадение трети работников из сферы спроса и предложения рабочей силы, как это имело место в Японии по причине пожизненного найма, сделало неоклассическую концепцию рынка труда неподходящей для объяснения ситуации в этой стране. Но дело не ограничивается этим. Японский опыт показал такой способ определения заработной платы, который также с помощью ортодоксальных положений не поддается объяснению. Мы имеем в виду определение заработной платы по социальным характеристикам работника, т. е. в зависимости от пола, возраста, стажа работы, прилежности и верности компании и т. д. Заработная плата в Японии, где бы человек ни работал, растет с годами по мере изменения его социального статуса (семейное положение, стаж работы, инициативность, занимаемая должность и т. д.). Правда, молодые работники не всегда довольны этим порядком, поскольку считают, что их квалификация и вклад в дело недостаточно учитываются при установлении им заработной платы.

Тем не менее, здесь нет ничего похожего на картину, изображаемую неоклассической теорией. Самое главное – нет рынка труда в его либеральном понимании, а следовательно, и такой свободной конкуренции, которая бы давала ортодоксии основание утверждать, что она (конкуренция) приравнивает заработную плату к предельному продукту труда. Правда, японская специфика не поддается объяснению и с помощью марксистской теории. Здесь нет также и того антагонизма между трудом и капиталом, в силу которого, как утверждает марксистская теория, ненужные в данный момент работники выбрасываются на улицу и образуется армия безработных. Поскольку здесь нет свободной конкуренции на рынке труда, то не может действовать механизм образования стоимости рабочей силы, превращенной и денежной формой которой, по марксистской теории, выступает заработная плата при капитализме.

Отношения между трудом и капиталом марксизм определяет как антагонистические. На этом базируется его теория классовой борьбы между буржуазией и пролетариатом. Нео-классическая теория рассматривает эти отношения как рыночные, т. е. как куплю-продажу труда (рабочей силы). На этом базируется ее теория социального партнерства между двумя факторами производства. К Японии неприменимо ни только первое, но и второе определение. Отношения работников и работодателей здесь являются такими, чего нигде на Западе нет. Они носят патерналистский характер, и японцы не стыдятся, а гордятся этим. С одной стороны, патернализм выступает как наследие прошлой феодальной эпохи, а с другой – политическим последствием поражения страны во Второй мировой войне. Из шока этого поражения японский правящий класс сделал вывод, что единство со своим народом и забота об его интересах и благополучии является основным гарантом не только мирного развития страны, но и ее успехов на мировой арене. Выход Японии на передовые позиции в мировом научно-техническом прогрессе и высокая конкурентоспособность ее товаров на мировом рынке достигнуты не столько потому, что бизнесмены набивали свои карманы, сколько потому, что выгоды шли на пользу всего населения страны.

Если бы Япония приняла неоклассическую модель экономики и пренебрегала тем, как складываются социальные отношения в обществе, то она разъедалась бы разного рода конфликтами и не могла стать передовой технической державой. Только потому, что плоды технического прогресса и конкурентоспособности японских товаров шли на благо всего народа, японское население не только приняло этот курс экономической политики, но было его активным проводником в жизнь. В результате благосостояние непрерывно росло, смертность населения опустилась до самой низкой отметки в мире, а по продолжительности жизни Япония заняла одно из лучших мест.

Третья особенность японской экономики состоит в стопроцентном кооперировании фермерских хозяйств и отсутствии в них наемного труда. Такая система сельского хозяйства возникла путем проведения аграрной реформы в первые послевоенные годы и ликвидации существовавшей до этого помещичьей собственности на землю. В результате класс помещиков был ликвидирован, а их земли проданы государством прежним арендаторам, которые превратились в самостоятельных фермеров, ведущих хозяйство даже на участках до одного гектара.

В таких хозяйствах нет нужды и возможности найма рабочей силы. Поэтому все хозяйства являются семейными. Крупных фермерских хозяйств, где бы применялся наемный труд, в Японии нет. В очень редких случаях лишь на время могут прибегать к найму рабочей силы, что позволяет считать, что практически такого найма нет. Зато все фермерские хозяйства входят в различные кооперативные объединения сбытового и снабженческого характера. В своей производственной специализации, т. е. в выборе того, что производить, каждое хозяйство полностью свободно. Зато объем производства квотируется сбытовыми возможностями кооператива. В этом смысле японское квотирование есть то, что у нас называлось планированием. Меньше предоставленной квоты (планового объема) фермеру нет смысла производить, а больше у него не берет сбытовой кооператив.

В этом вопросе также меня поражало не только блестящее знание японскими специалистами советских концепций и опыта, но в особенности их необыкновенная мудрость и умение брать самое лучшее из чужого опыта. Во всяком случае, японская кооперация была такой, какой ее предлагал Ленин в своих последних работах, в то время как советская коллективизация – как я хорошо знал не только теоретически, но и по опыту своей практической работы – осуществлялась противоположно тому, что содержалось в этих работах. Ленин предлагал объединить российских крестьян в сбыто-снабженческие и кредитные кооперативы. Но у него нет ни одного слова о кооперировании производства, а тем более о директивных заданиях государства по всей номенклатуре изделий, как это у нас делалось в течение многих лет.

Предпринятые экскурсы в прошлое мы рассматриваем как подтверждение нашей главной мысли здесь. Несмотря на то, что Япония политически принадлежит западному миру, ее экономика характеризуется такой глубокой спецификой, которая не дает оснований считать, что она развивается по законам неоклассической аксиоматики. Во всяком случае, сказанное выше в отношении сельского сектора японской экономики, на наш взгляд, так именно и следует расценивать. Отсутствие такого системообразующего свойства капитализма, как наемный труд, дает нам основание утверждать, что японское сельское хозяйство не является капиталистическим в традиционном смысле этого понятия. Капитализм всегда предполагает наемные (рыночные) отношения работника и работодателя, а если нет одной из этих сторон, то и другая сторона не может выполнять капиталистическую функцию.

Что касается японской экономики в целом, то при наличии в ней немалых черт капиталистического хозяйства, на наш взгляд, ее также нельзя считать идентичной западному капитализму. Эта мысль не является оригинальной. Она встречается во многих других работах. Так, Раушнер отличает японскую модель экономики как от западной капиталистической, так и от советской социалистической. «Фактически, – пишет он, – данная модель может быть более широко признана в качестве успешного среднего пути между крайностями чистого социализма и классического капитализма. Японскую систему можно назвать посткапиталистической, поскольку ею руководят сидящие на жалованье «бюрократы от бизнеса» и она направлена на службу обществу, а не просто на получение прибыли. Она не подчиняет себя всецело невидимой руке рынка, но следует указаниям правительства. В то же время правительство не душит экономический рост, как это делается в некоторых социалистических государствах, настаивая на том, чтобы все планировать, и контролируя всю экономику. Существует широкий простор для свободного предпринимательства, хотя в то же время существует и целенаправленное руководство со стороны правительства. Как наиболее успешная модель в мире за последние годы она, безусловно, достойна изучения другими и, где это возможно, подражания, хотя нужно признать, что часть ее успеха кроется в ряде базовых японских характеристик, которые другие народы, может быть, не способны или не желают имитировать» (Reischauer, 1982, p. 194).

Это было написано более четверти века назад. С тех пор многое изменилось в мире, но годы были подтверждением правильности приведенных слов. Крайности потерпели и терпят поражение. После распада советской плановой системы теперь на тех же территориях терпит крах попытка насаждения там западной модели капитализма. Зато лишенный крайностей серединный путь развития после Японии, теперь в Китае, Вьетнаме и других странах, демонстрирует впечатляющий успех.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.